Текст книги "Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова"

Однако вернемся к более ранним событиям, чтобы лучше понять ход последующих превратностей судьбы. Утром во вторник 31 июля (13 августа по новому стилю) 1914 г. великий князь Михаил Александрович отправился в Лондон попрощаться со своим кузеном, королем Георгом V. Прощание стало последним личным свиданием в их жизни.

Вместе с семьей великого князя Михаила Александровича 10 августа вернулись в Россию и их близкие друзья Шлейфер, которые приезжали на лето в Knebworth, а также неразлучный Н.Н. Джонсон. Путь на родину пролегал через Скандинавию – Норвегию, Швецию и Финляндию. Случилось так, что в одном поезде с Михаилом Александровичем возвращался из отпуска в Россию учитель царских детей Сидней Гиббс (1876–1963). Наша великокняжеская чета в Петрограде остановилась в гостинице «Европа». Комнаты Михаила Александровича в Аничковом дворце были все также неприкосновенны и ждали его, но он уже никогда не вернется туда на жительство. Он будет только рядом со своей Наташей. В дневнике вдовствующей императрицы Марии Федоровны встречаются краткие упоминания о младшем сыне достаточно часто за эти дни:

«12/25 августа. Вторник. Приняла Ильина и Куломзина. Княгиня Багратион-Мухранская была к завтраку. Выглядела она плохо. Приходил также Миша, но живет он сейчас не у меня. Он с Ксенией уехал в город …

13/26 августа. Среда. Кофе пила вместе с Ксенией и ее детьми. Читали известия с фронта. Господи, помоги нам жить и бороться дальше и благослови наше объединенное оружие! Наши войска медленно продвигаются вперед как в Германии, так и Австрии. Видела Мэри Серятину. К завтраку был Гадон, а также Миша. Затем втроем с Ксенией и Мишей отправились на панихиду по погибшим кавалергардам в Церковь Всех Скорбящих. Видеть несчастных родителей погибших офицеров было невыносимо тяжело. У князя Кильдышева погиб его единственный сын. Какая жестокость! Затем мы с Мишей посетили Евгению и Алека, которые только что вернулись из Гагр. Их встреча с Мишей была очень трогательна…»[145]145
  Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 53.


[Закрыть]

Однако через некоторое время Михаил Александрович все реже появлялся у своей матери. Он с супругой оставался в гостинице еще несколько дней, пока окончательно не переехали в Гатчину, в дом на Николаевской улице. Их дом стоял надежно закрытым, когда его покинули дети, чтобы приехать к ним в Канны в 1912 г. Дом надо было снова сделать обитаемым и уютным жилищем.

Графиня Л.Н. Воронцова-Дашкова по этому поводу делилась воспоминаниями:

«В конце августа 1914 года великий князь приехал в Петербург, где временно остановился в «Европейской гостинице». Но от мужа я узнала, что все-таки “лед” между великим князем и Государем (а главное, между ним и Государыней) еще не разбит.

На приеме у Государя великий князь, раньше командовавший Кавалергардским полком, просил дать ему в командование какой-нибудь полк в действующей армии, но Государь приказал оставаться в Петербурге, то есть быть фактически [в] бездействии.

Великого князя, никогда не любившего придворной жизни и ее этикета и мечтавшего поскорее вырваться на фронт, такое положение чрезвычайно тяготило. Муж рассказывал, что когда ему приходилось провожать великого князя во дворец на официальные приемы, тот часто говорил своему шоферу: “Тише… езжай тише…” – Великий князь всегда старался приехать во дворец уже к моменту приема, дабы сделать свое пребывание там возможно более коротким»[146]146
  Графиня Воронцова-Дашкова Л.Н. Человек, отрекшийся от трона. // «Сегодня». 19 июля 1937 г. № 194.


[Закрыть].

На фронте первые победы русской армии чередовались с сокрушительными поражениями. В августе 1914 г. Франция находилась в таком опасном положении, что правительство со всеми высшими учреждениями вынуждено было перебраться из Парижа в Бордо. Наступление русских на территорию Восточной Пруссии (во многом неподготовленное) было искупительной жертвой, чтобы спасти Париж и отвлечь на себя часть немецких формирований. Русские войска оказались в 226 верстах от Берлина, но этот успех оказался временным. Императрица Мария Федоровна 19 августа записала в дневнике:

«Жуткие сообщения с фронта – потерпели страшное поражение в Восточной Пруссии. Три генерала погибли. Среди них мой дорогой Самсонов! Какой ужас! Приняла Ильина, Мейендорфа и Куломзина. Я нахожусь в совершенном отчаянии! Миша не пришел. К завтраку сегодня была лишь Саша Козен»[147]147
  Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 54.


[Закрыть].

Похожие строки встречаются и в дневнике великого князя Константина Константиновича, который писал:

«Сегодня утром в “Нов. Вр.” как громом поразило сообщение Верховн[ого] Главнокомандующего: неприятель стянул большие силы, от его артиллерии мы понесли большие потери. Погибли генералы Самсонов (командующий 2-й армией), Мартос и Пестич… Бедный Самсонов, мой подчиненный по Елисаветградск[ому] у[чили]щу, а потом Туркестанский генерал-губернатор! Я его и любил, и ценил»[148]148
  ГА РФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 65. Л. 18.


[Закрыть].

В начале Великой войны Россия, выручая от разгрома французов и английский экспедиционный корпус, предприняла спешное наступление в Восточную Пруссию.

Эрих Людендорф (1856–1937), один из виднейших деятелей германского Генерального штаба, признавался позднее в своих «Воспоминаниях» по поводу этих событий начала кампании 1914 г.:

«В тех условиях, в которых развивались события, отступление за Вислу вело бы нас к поражению. При превосходстве сил русских нам не удалось бы удержать линию Вислы, по крайней мере, мы не были бы в состоянии в сентябре поддержать австро-венгерскую армию. Последовал бы полный разгром»[149]149
  Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М.-Мн., 2005. С.48.


[Закрыть].

Немцы вынуждены были перекинуть из Франции два корпуса своих войск для отражения русского наступления. Им удалось не только остановить наступление, но и нанести сокрушительные удары по 1-й и 2-й русским армиям, которые понесли весьма большие потери. Военная удача отвернулась от русских войск, и они подверглись тяжким испытаниям. В частности, в рукописных воспоминаниях казачьего начальника В.А. Замбржицкого отмечались за этот период кровопролитные бои 1-й кавалерийской дивизии В.И. Гурко:

«Да, подошли к нам минуты испытаний… Это было тогда, когда немцы только что разгромили Самсонова под Сольдау, а затем обрушились на зарвавшуюся вперед армию Ренненкампфа, грозя отрезать ее с тыла. Наша дивизия прикрывала его левый фланг и нам пришлось выдержать всю силу удара обходных корпусов, предназначавшихся Ренненкампфу, и не будь Гурко, прямо скажу, несдобровать бы всей первой нашей армии… А положение было не то что скверное, – отчаянное прямо, и я не представляю себе, как мы оттуда живыми ушли! Как сейчас помню бой у села Петрашка. Навалились на нас 3 немецкие пехотные дивизии и конница, да еще с тяжелой артиллерией. А у нас что? Легкие конные пушечки, так разве ими отобьешься? … А местность-то лесистая по краям, все перелески да перелески, того и гляди, обойдут немцы. Да посередке открытое поле, и за пригорочком лежат наши казаки, а где разбросались уланы и казаки. Гвоздят немцы по бугру, и все чемоданы (так называли на фронте тяжелые снаряды. – В.Х.), все чемоданы, так и чешут, так и сносят, так и мнут. Невмоготу терпеть, нет никакой мочи, ну просто не выдерживает сердце. Пригнулись мы, в землю вросли, про себя молитву “Живый в помощи Всевышнего” читаем. Тянет сползти с проклятого бугра, уйти куда-нибудь, и бежать, бежать без оглядки назад из этого сплошного ада. А не смеем! Мы-то лежим, а он, Гурко т. е., стоит во весь рост на этом бугру и хоть бы что! Точно не по нему то бьют, точно не вокруг него столбом рвутся и воют снаряды, точно не смерть витает, не убитые и раненые валяются и корчатся, а сладкая музыка играет, и ангелы песни поют. Стоит это он себе по своей привычке стеком по носку сапога хлоп-хлоп, и нет-нет парой слов перекинется с адъютантом своим Арнгольдом. Далеко видать алые генеральские лампасы… Штаб весь ушел давно, Гурко его назад отослал, а сам с Арнгольдом остался. И пока стоит он здесь, на бугре, не смеем и мы уйти… А там, из-за перелесков, вдруг выносится конная немецкая бригада из двух полков и летит на нас в атаку. Ну, пропали, думаем! Только вижу, махнул рукой Гурко нашему резерву – трем сотням. Те вмиг на коня, и марш-марш, на немца колонной поскакали… Господи ты, Боже мой, что тут было! /…/ А Гурко стоит все с той же легкой усмешкой, застывший в спокойной, бесстрастной позе. Затаив дыхание, глядим и мы туда, где сейчас решается судьба. Что-то будет? Вдруг видим, немецкая бригада дрогнула, замедляет ход, идет все тише, тише и сразу повернув, шарахнулась в сторону, уходит от наших казаков… Не приняла боя… Что тут было. Мы как лежали, так всею цепью сразу поднялись и с криками “ура” бросились на немцев. Гусары, уланы, драгуны, казаки, – все один перед другим старались отличиться на глазах любимого начальника. Шли в атаку и пешие, и конные, не обращая никакого внимания на огонь… В этот день мы потеряли половину личного и конного состава, но удержали за собой позиции. Армия Ренненкампфа была спасена»[150]150
  ГА РФ. Ф. 6559. Оп. 1. Д. 3. Л. 10–12.


[Закрыть].

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович в своих воспоминаниях также поведал о военных событиях этого сложного периода времени, в том числе о трагедии в Восточной Пруссии и наступлении русских войск в Галиции. Предоставим ему слово:

«Заговорили, что в армии Самсонова что-то неладно. Ставка молчала, что увеличивало тревогу. И вот, наконец, стало известно, что армия Самсонова потерпела поражение.

17 августа немцы окружили 13-й, 15-й и часть 23-го корпуса и взяли в плен около 90 тысяч человек. Пропал без вести генерал Самсонов. Говорили, что застрелился. Все эти сведения доходили в основном от раненых. Когда же появилось запоздалое сообщение Ставки, ему уже не верили, над ним смеялись. Пошли разные сплетни. Стали болтать об измене генерала Ранненкампфа, стараясь этим объяснить поражение. Конечно, это был полный вздор. Возникло новое странное явление, которое неизменно продолжалось затем всю войну. Всякий нелепый слух об измене в тылу вызывал злорадство, хотя измена вредила нам же, а не кому иному.

Сильно бранили Генеральный штаб и вообще генералов. Бранили Ставку за то, что она ради помощи французам пожертвовала несколькими сотнями тысяч, заведомо зная, что наступление на Восточную Пруссию обречено на неудачу. А те, кто был против войны с Германией, выставляли случившееся как первое доказательство их правоты. Заговорили о записке Дурново. Вернувшийся в Петербург Витте не стеснялся говорить о безумии войны против Германии. Доказывал, что нужно с ней покончить. Это доходило до Государя и очень его сердило. Говорили о существовании у нас германофильской партии.

Между тем с юга из Галиции шли радостные вести. Армии Юго-Западного фронта (3-я – под начальством генерала Рузского, 8-я – под начальством Брусилова, 4-я – Зальца и 5-я – Плеве) под общим руководством генерала Иванова, начав наступление с 5 по 10 августа, успешно продвигались по Галиции. После упорных боев противник стал отступать. 20-го был взят Львов. 30-го австро-германская армия уже начала отступать по всему Юго-Западному фронту. Определилась наша решительная победа. Имена генералов Брусилова и Рузского как главных победителей повторялись всеми. Хорошо говорили о генералах Лечицком, Плеве, Эверте. Овладение искони русскими областями Галиции, откуда упорно изгонялось все русское и откуда насаждалось новое немецкое украинофильство, вызвало вновь взрыв патриотизма среди правой интеллигенции. Вновь вспыхнуло недоброжелательство ко всему немецкому. Все немецкое порицалось. Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Некоторые стали менять немецкие фамилии на русские. Штюрмер сделался Паниным, хотя все продолжали звать его Штюрмером»[151]151
  Спиридович А.И. Великая война и февральская революция (1914–1917). Мн., 2004. С. 9–11.


[Закрыть].

События на фронте менялись как в калейдоскопе с поразительной быстротой. 21 августа 1914 г. Государь Николай II с чувством глубокого удовлетворения записал в дневнике:

«Днем получил радостнейшую весть о взятии Львова и Галича! Слава Богу! Погода тоже стояла светлая. Завтракал и обедал Саблин (деж.). Гулял и ездил на велосипеде с М[арией] и А[настасией]. Миша и д. Павел пили чай. Невероятно счастлив этой победе и радуюсь торжеству нашей дорогой армии!»[152]152
  Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 482.


[Закрыть]

По свидетельству графини Л.Н. Воронцовой-Дашковой, неожиданную помощь великий князь Михаил Александрович вновь получил от графа И.И. Воронцова-Дашкова (1837–1916). Она писала:

«Чтобы спасти его от вынужденного бездействия придворной жизни, на помощь ему во второй раз пришел старый граф И.И. Воронцов-Дашков, очень любивший великого князя. Незадолго до этого у наместника Кавказа генерал-адъютанта графа И.И. Воронцова-Дашкова возникла идея сформирования из всех кавказских народностей кавалерийскую дивизию. И теперь граф телеграфно обратился к Государю с просьбой о назначении великого князя начальником этой дивизии. На такую телеграмму отказа быть не могло. И великий князь стал начальником “Дикой дивизии”»[153]153
  Графиня Воронцова-Дашкова Л.Н. Человек, отрекшийся от трона. // «Сегодня». 19 июля 1937 г. № 194.


[Закрыть].

23 августа 1914 г. великий князь Михаил Александрович получил очередное воинское звание генерал-майора с зачислением в Свиту императора и назначение командующим Кавказской туземной конной дивизией на Юго-Западном фронте.

Этот факт нашел отражение в дневниковой записи императора от 27 августа:

«Видел Кирилла, приехавшего на несколько дней из штаба Николаши. Завтракал Миша, кот. получил Кавказскую конную туземную дивизию…»[154]154
  Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 483.


[Закрыть]

В тот же день Михаил Александрович, уже облаченный в новую форму, сделал визит к вдовствующей императрице Марии Федоровне. Многие считали, что младший брат царя возглавит гвардейское подразделение на фронте. Назначение Михаила явилось неожиданностью для армии. Он стал командующим дивизией, сформированной из добровольцев, из мусульманских всадников с Кавказа. Это расценивалось многими, что великого князя «не простили».

Шел день за днем, но Михаил Александрович, стремившийся в действующую армию, вынужден был по разным причинам все еще оставаться в Петрограде. Так, например, его старшая сестра великая княгиня Ксения Александровна сообщала об этом в письме на фронт от 14 (27) сентября 1914 г. великому князю Николаю Михайловичу:

«Спасибо, милый Бимбо, за фотографии. Вижу, что и на войне костюм все тот же: та же рубашка и та же трубка неизменно в зубах! Ты жалуешься, что никто не пишет, и я вполне сочувствую, что это несносно, но я не писала до сих пор, оттого, что писать в настоящее время весьма трудно (хотя и есть о чем!) и как-то тяжело. Кроме того, у меня мало времени, я только по утрам здесь, а сейчас же после завтрака еду в город, где остаюсь до 6½ ч. и возвращаюсь довольно рамольной[155]155
  Так в документе. – В.Х.


[Закрыть]. У нас в доме весь день работают, шьют на раненых и работа кипит. Приходят разные совсем незнакомые дамы и женщины и сидят с 10 ч. до 7 ч. Мы уже отправили множество вещей в разные места, но большей частью все идет на наш санитарный поезд. Он уже три раза привозил раненых из разных мест. Последние из Варшавы раненые в боях 26–27 августа. Георгий [Михайлович] открыл лазарет у тебя в доме, на 24 кровати. Пока только 15 человек, все егеря. Я бываю там почти каждый день. Что за чудный народ: тихий, трогательный, полный веры в Бога и правоту нашего дела. Мне становится легче в их присутствии и от их рассказов! Но, Боже мой! Что это за кошмар, вечный, сплошной кошмар, в котором встаешь и ложишься и от которого никуда не уйдешь. Здесь, гораздо хуже, чем там. Я так завидую Ольге [Александровне] и не знаю, что бы дала, чтобы быть на ее месте и при деле. Я видела множество раненых, и все они делают самое отрадное впечатление и чувствуешь, что с таким народом нельзя не победить! Только, увы! Что это нам будет стоить, какие страшные потери еще впереди! … Мама была очень простужена и все еще кашляет, но все же ей лучше. Мы все еще живем в Елагине; тут хорошо, а главное – совсем новое место, обстановка, что приятно в настоящее время. Миша, кажется, доволен своим назначением, но не знает еще, когда едет. Вот уже 3 раза, что сообщали выехать (на Кавказ), но его все задерживают здесь. Надеюсь, справится со своей ордой и что все будет благополучно. Он ведь почти 3 года был вне строя. … Я тоскую и на душе весьма тяжело! Всей душой ненавижу эту войну. Зачем, за что?! Да еще с такими скотами. – Это не война, а какая-то бойня бессмысленная и жестокая. Помоги нам Бог! – Обнимаю тебя. – Если что нужно, напиши. Твоя сестрица Ксения»[156]156
  ГА РФ. Ф. 670. Оп. 1. Д. 171. Л. 226–230 об., 231.


[Закрыть].

Михаил Александрович находился в подавленном настроении. Поводом к тому послужило и то, что его друг с детства великий князь Андрей Владимирович (1879–1956) также отправлялся на фронт в чине полковника.

Андрей Владимирович поступил на службу при Генеральном штабе. Осенью 1914 г. он, наконец, попал в действующую армию в распоряжение командующего Северо-Западным фронтом генерала Н.В. Рузского (1854–1918). Затем он получил назначение участвовать в расследовании причин поражения 2-й армии генерала А.В. Самсонова (под Сольдау в августе 1914 г.). Известная всем прима-балерина М.Ф. Кшесинская (1872–1971) в своих эмигрантских воспоминаниях позднее писала об этом:

«В конце сентября отправился на фронт и Андрей. Я была в полном отчаянии, хотя он рисковал жизнью меньше других, так как из-за слабого здоровья служил при штабе Северо-Западного фронта. В то время мы жили надеждой, что ни одна из сторон не сможет выдержать длительных боев, и все скоро закончится»[157]157
  Кшесинская М. Воспоминания. Смоленск, 1998. С. 244.


[Закрыть].

События на фронте менялись как в калейдоскопе. Победы чередовались с поражениями, но оптимизма в успехе окончания войны в пользу России это ни у кого не убавило. Сошлемся на интересное восприятие обстановки бароном Н.Е. Врангелем (отец вождя Белого движения барона П.Н. Врангеля), который в начале войны оказался во Франции и только что окольными путями вернулся в столицу:

«В Петербурге меня, прежде всего, поразило изобилие гражданского мужского населения. У нас уже были призваны миллионы, а мужчин в городе было столько же, как в мирное время, тогда как в Париже все, что могло, было уже под ружьем. Россия, очевидно, израсходовала лишь малую часть своей наличности, имела неограниченный запас, во Франции запасов уже не было. Одна она неминуемо скоро была бы раздавлена.

И настроение было иное. Во Франции чувствовалась тревога, в Англии сосредоточенное напряжение – у нас в исходе войны никто не сомневался. Россия, верили, должна победить.

Недавнее прошлое теперь казалось забытым. Между Царем и народом розни, казалось, больше не было. К великому князю Николаю Николаевичу, популярностью до этого времени не пользовавшемуся, стали относиться с доверием и даже с любовью…. На театре войны солдаты и офицеры дрались, как львы, единение между ними было полное»[158]158
  Врангель Н.Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. М., 2003. С. 339.


[Закрыть].

Однако Великая война все более и более охватывала новые регионы. 2 августа 1914 г. Турция заключила с Германией союзный договор, по которому она обязывалась выступить на стороне Берлина. На покрытие военных расходов германская сторона предоставила Стамбулу заем в 100 миллиардов франков. Император Вильгельм II заверял султанское правительство, что он стремится к сохранению территориальной целости Турции и не возражает против ее притязаний, прежде всего к России.

Турция намеревалась захватить у России (в случае победы держав Центрального блока) весь Кавказ и Крымский полуостров. Некоторые влиятельные в стране пантюркисты мечтали о гораздо большем – «о долинах Волги и Камы» с татарским населением[159]159
  Шишов А.В. Голгофа Российской империи. М., 2005. С. 101.


[Закрыть].

Российская империя тоже имела давние территориальные притязания к Турции. Прежде всего, в высших светских кругах со времен Екатерины II, давно обсуждали вопрос об оказании помощи порабощенным христианам Османской империи, возврате и восстановлении святынь православия в лице Царьграда или Константинополя (Стамбула), а также возможности «приобретения Черноморских проливов». Это решило бы проблему беспрепятственного выхода русских кораблей из Черного моря в Средиземноморье.

Как мы отмечали выше, в начале Великой войны Российская империя, выручая от разгрома французов и английский экспедиционный корпус, предприняла спешное, но неудачное наступление в Восточную Пруссию. Союзники по Антанте ценой больших жертв, в том числе русских армий, были спасены. В качестве компенсации 5 сентября 1914 г. Англия подписала с царским правительством тайный международный договор, по которому Черноморские проливы после окончания войны должны были отойти России. Это была уступка русским за боевой вклад и жертвы в Великой войне, хотя наши союзники, очевидно, не собирались выполнять свои обязательства, что в дальнейшем подтвердилось их занятой позицией в дни Февральской революции и после окончания мировой бойни.

10 августа 1914 г. Германия послала в Черное море линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау», которые появились там под турецкими вымпелами.

27 сентября 1914 г. Турция закрыла свои проливы для торговых кораблей стран Антанты. Без официального объявления военных действий 16 октября объединенная турецко-германская эскадра под командованием немецкого адмирала В. Сушона (1864–1946) бомбардировала Одессу, Севастополь и другие черноморские порты России. При этом была потоплена русская канонерская лодка «Донец». В ответ на враждебные действия 20 октября (2 ноября) 1914 г. войну Турции объявила Российская империя, 23 октября (5 ноября) – Англия, на следующий день – Франция. Турция объявила «джихад» (священную войну) странам Антанты, включая Россию.

Турецкий султан-калиф Решад Мехмед V (1844–1918) был провозглашен Верховным главнокомандующим. Однако фактическое руководство турецкой армией было сосредоточено в руках панисламиста военного министра Энвер-паши (1881–1922) и начальника штаба главного командования немецкого генерала Ф. Бронзарта фон Шеллендорфа (1864–?), а также военного адъютанта султана генерал-фельдмаршала барона К. фон дер Гольца (1843–1916).

Следует заметить, что с началом мировой войны Персия заявила о своем строгом нейтралитете, к которому Российская империя и Великобритания отнеслись с должным уважением.

Фронтовые управления в русской армии во время войны, были созданы для руководства боевыми действиями на важнейших стратегических направлениях не только на Западе, но и включая Кавказ.

Государь Николай II собрался побывать в Ставке Верховного главнокомандующего в Барановичах и посетить ряд воинских формирований на фронте. Накануне своего отъезда он принял великого князя Константина Константиновича, который 19 сентября записал в дневнике:

«Нас с женой позвали к Их Величествам в Царское [Село] в 5 ч. пить чай. Было просто и уютно. Привез Государю адрес Всероссийского Союза Христиан трезвенников с всеподданнейшим ходатайством, чтобы запрещение продажи водки осталось в силе и по окончании войны. Царь с радостным выражением лица сказал мне, что так и будет. Он показывал нам ленту с одного австрийского знамени, захваченную и доставленную ему поручиком Бородинского полка Алмазовым»[160]160
  ГА РФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 65. Л. 26 об.


[Закрыть].

Наконец, 20 сентября 1914 г. Государь Николай II отправился в поездку на фронт, о чем сделал запись в дневнике:

«Недолго погулял. Принял офицера, унт. – оф. и рядового 41 пех. Селенгинского полка, кот. взяли в бою и привезли мне знамя 2-го Тирольского полка. В 12.30 поехали к молебну. Миша завтракал. В 2.30 простился в поезде со своими дорогими и поехал в действующую армию. Давнишнее мое желание отправиться туда поближе – осуществилось, хотя грустно было покидать свою родную семью! Принял доклад Фредерикса…»[161]161
  Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 487.


[Закрыть]

Первое посещение Ставки Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича в Барановичах 21–22 сентября 1914 г. императором Николаем II широко освещала периодическая печать. Вот одно из таких сообщений:

«В воскресенье 21 сентября, около 6 час. вечера, в Ставку Верховного главнокомандующего прибыл Его Императорское Величество Император Николай Александрович.

К 6-ти часам все офицеры Штаба Верховного главнокомандующего, среди которых находились Их Императорские Высочества, великие князья Петр Николаевич и Кирилл Владимирович, собрались в церкви Ставки. У входа стал протопресвитер военного и морского духовенства о. Шавельский.

Ровно в 6 часов послышался шум приближающихся автомобилей; на колокольной вышке начался трезвон. Еще через минуту в храм среди торжественной тишины вошел Государь император в сопровождении Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, министров двора и военного, начальника Штаба Верховного главнокомандующего, генерала Янушкевича и лиц свиты.

Протопресвитер отец Шавельский встретил Государя императора словом, в котором указал, что Бог дарует русским войскам победы в награду за усердные молитвы царя и народа.

Приложившись к кресту, Его Императорское Величество изволил стать у правого клироса. Началось молебствие.

Нельзя не отметить происшедший во время богослужения случай, который произвел сильное впечатление на присутствовавших.

Церковь освещается электричеством. В самом начале молебна, очевидно, где-то что-то испортилось: электричество потухло, церковь погрузилась в полумрак. Послали на электрическую станцию узнать, в чем дело. Молебствие продолжалось.

Вдруг, в тот момент, когда диакон провозгласил: “и покори под нозе его всякого врага и супостата” – церковь снова ярко засияла, – электричество загорелось.

После богослужения Его Императорское Величество и Их Императорские Высочества приложились к чудотворной иконе явления Божьей Матери преподобному Сергию Радонежскому и отбыли в автомобилях в императорский поезд, куда к царскому столу был приглашен и высший генералитет Штаба Верховного главнокомандующего.

На следующий день, 22 сентября, в Ставку был вызван генерал Рузский.

Желающих встретить героя нынешней войны собралось на перекрестке двух шоссе, неподалеку от великокняжеского поезда, довольно много…

Со стороны царского поезда подошел Верховный главнокомандующий в сопровождении товарища министра внутренних дел ген. Джунковского и дворцового коменданта ген. Воейкова. Почти в ту же минуту вдали на шоссе показался быстро мчавшийся автомобиль.

Из автомобиля вышли сперва два полковника Генерального штаба, за ними – генерал, худощавый, выше среднего роста, с большими серо-седыми нависшими усами. Это был герой взятия Львова, генерал Рузский.

Не успел он поздороваться с присутствующими, как Верховный главнокомандующий подхватил его под руку и, сказав:

– Идите! Идите скорее. “Там” ждут! – повел генерала Рузского к императорскому поезду, где к этому времени был сервирован в вагоне-салоне завтрак. К Высочайшему столу, кроме ген. Рузского, были приглашены высшие чины Штаба Верховного главнокомандующего.

За завтраком состоялось Высочайшее пожалование ген. Рузского званием генерал-адъютанта Его Императорского Величества»[162]162
  Доманский М. Пребывание Его Императорского Величества Государя Императора в Ставке Верховного главнокомандующего. // «Летопись войны 1914 года». № 8, 11 октября 1914 г. С. 125–127.


[Закрыть].

Эти же события нашли, но более краткое отражение в дневниковых записях императора, которые можно сопоставить с официальными сообщениями прессы:

«21-го сентября. Воскресенье.

Долго не мог заснуть, т. к. на станциях при остановках бывали резкие толчки. Проснулся серым утром, по временам налетали шквалы с дождем. Зато был обрадован вестью, что натиском наших войск германцы отброшены за границу от Сувалок и Августова. В 5½ прибыл в Барановичи. Николаша вошел в поезд, кот[орый] передвинулся к Ставке Верховного главнокомандующего в сосновом лесу. В церкви железнодорож[ной] бригады был отслужен молебен. В 7½ у меня обедали: Николаша, Петр и Кирилл и несколько главных генералов штаба Верх[овного] глав[нокомандующего]. После обеда пошел в вагон Николаши и выслушал подробный доклад ген. Янушкевича о настоящем положении дел и о новых предположениях. Вернулся к себе в 10½ и пил чай с некоторыми лицами свиты.

22-го сентября. Понедельник.

День простоял солнечный. В 10 час. в домике у поезда Николаши генерал-квартирмейстер Данилов докладывал о всем происходившем вчера на обоих фронтах. Погулял в лесу и заходил в землянки казачьих застав против аэропланов. В 11½ принял ген. Рузского, назначил его генерал-адъютантом.

Он завтракал вместе с другими генералами. Снимался группой со всем штабом Николаши. Сделал хорошую прогулку с Дрентельн[ом] по расположению жел. дор. бригады. Писал Аликс. После чая читал бумаги. Вечером поиграл с Др[ентельном] в домино.

23-го сентября. Вторник.

С утра шел дождь. В 10 час. в домике был доклад. Читал до завтрака. В 2½ принял ген. Лагиш[а] и англ. генерала Williams. Сделал хорошую прогулку с Д[рентельном] под дождем. Пожаловал Николаше орд. Св. Георгия 3 ст., а Янушкевичу и Данилову 4 ст. Фредерикс себя чувствовал нехорошо и по совету врачей уехал вечером в Петроград. Поиграл с Д[рентельном] в кости.

24-го сентября. Среда.

В 12½ ночи выехал из Ставки и в 9 час. утра прибыл в Ровно. С большою радостью встретил Ольгу и Сандро на станции. Поехал с ними в лазарет, в кот. Ольга ухаживает с начала войны в качестве сестры милосердия, а затем в местный лазарет, где обошел более тяжело раненных. Все нашел в порядке и чистоте. Завтракал с Ольгой, Сандро и Дмитрием у себя и в час с ¼ уехал в Брест-Литовск. Прибыл сюда в 6 час. Николаша, ген. – адъют. Иванов и прочие начальники ожидали на вокзале. Поговорил с Ивановым и дал ему Георгия 2-й степ. Обедал с Николашей и старшими местными начальниками. Вечером выслушал обычную сводку за вчерашний день, лег пораньше.

25-го сентября. Четверг.

В час ночи поезд тронулся на Белосток, куда прибыл рано утром. В 6½ выехал с Сухомлиновым в военном моторе в Осовец; приехал в крепость в 8 час. совершенно неожиданно. Какое-то особое чувство овладело мною при виде разрушения, произведенного бомбардировкой германцами различных зданий и массы воронок в земле. Но крепость сама нисколько не пострадала. Зашел в церковь, пока комендант ген. Шульман собирал часть свободного гарнизона на площадке рядом. Большая часть войск работала на передовых позициях. Поблагодарил их за боевую службу и очень довольный виденным выехал тою же дорогой в Белосток. Утро было холодное, но солнечное. Встретил огромный обоз 11-й Сибирской стрелковой дивизии, шедший вперед к границе. В 11 ч. поехал в Вильну. По всему пути встречал воинские поезда. Приехал в Вильну в 3 часа; большая встреча на вокзале и по улицам стояли войска шпалерами – запасные батальоны, ополчения и, к моей радости, спешенные эскадроны 2-й гв. кав. див. и конных батарей. Заехал в собор и в военный госпиталь. Оттуда в здание жен. гимн., где был устроен лазарет Красного Креста. В обоих заведениях обошел всех раненых офицеров и нижних чинов. Заехал поклониться иконе Остробрамской Божьей Матери. На вокзале представилось Виленское военное училище. Уехал очень довольный виденным и приемом населением, вместо 6 ч. – в 8½ час. Лег спать пораньше»[163]163
  Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 487–488.


[Закрыть].

Во время посещений Николаем II Ставки Верховного главнокомандующего, а также проведения им многочисленных смотров воинских формирований на различных фронтах Великой войны, невольно образ российского императора привлекал внимание многих. Так, например, по словам генерала от инфантерии Ю.Н. Данилова (1866–1937):