Текст книги "Жить не напрасно"

Глава 7. Печальный август

Владимир И. Малынич вспоминает:

…В начале августа до нас довели приказ начальника ВВС, в котором Алкснис утвердил старшего летчика-парашютиста Леонида Григорьевича Минова инспектором ВВС РККА по парашютному делу. В приказе отмечалось, что Минову поручается «руководство и контроль за экспериментальными и изыскательскими работами, наблюдение за производством и испытанием серийных и опытных парашютов, общее руководство подготовкой и проведением специальных учений по высадке парашютных десантов…»

Короче говоря, Алкснис поставил над Гроховским еще одного контролера, человека энергичного, умного, но находящегося в сложных отношениях с нашим начальником. Хлопцы наши приуныли в ожидании неприятностей, и они не заставили себя долго ждать.

Войсковые испытания объектов бюро проводились в Ленинграде на базе опытного авиамотодесантного отряда. Прошли удачно сбросы грузовых контейнеров и резиновых мешков для горюче-смазочных материалов.

Из переворачивающихся люлек прыгали красноармейцы и командиры, парашютно-десантной подготовкой которых занимался Леонид Минов, теперь на его голубых петлицах было по одному красному ромбу, что соответствовало высокому званию «комбриг».

Механизмы люлек ни разу не подвели, парашюты открывались мгновенно. Но после каждой выброски красноармейцев опрашивали инструкторы-методисты, задавали вопросы об удобстве полета, о самочувствии. Ответы звучали разные – и бравые, и с жалобами на тесноту в люльках, на неожиданность сброса.

– Понимаете ли, – говорил один красноармеец, – меня везли будто с завязанными глазами, будто связанным. Моторы рядом, прямо оглушают. Изменения в звуке моторов, то есть звукового предупреждения «готовьсь!», я не разобрал. И вытряхнули, будто из ящика в черную пропасть.

– Почему в черную? – просил уточнить инструктор.

– Видно, от резкой перемены состояния потемнело в глазах, и я не сразу вернулся в день.

– Так вы что, с закрытыми глазами летели в люльке? – тут же спросил наш представитель.

– Нет, иногда открывал…

– Когда я летел, – объяснял другой красноармеец, – меня все время преследовало чувство, что этот фанерный гробик вот-вот развалится или оторвется. Все время был в напряжении, от этого даже пальцы рук свело.

Таких речений было мало, большинство говорили примерно так:

– Все отлично! И люльки, и фал, и парашют сработали как часы. Возьмите еще в один полет, я с удовольствием!

– Значит, вам понравился метод сброса? – спрашивал инструктор-методист.

– А почему нет? Все за меня делают. Я даже вздремнул чуточку, минуток пять покемарил.

– Не кажется ли вам, что название «автоматическое открытие» лучше заменить на «принудительное открытие».

– Не вижу разницы.

– Ну как же? – объяснял инструктор-методист. – Ведь парашют открывается без вашей воли. Веревкой и сразу. Вы не можете затянуть прыжок, распорядиться высотой. И если на земле вас встретит противник, у него будет время расстрелять вас при долгом спуске?

– Об этом я не мозговал. Как хотите…

Инструкторы-методисты в своих блокнотах особенно тщательно фиксировали высказывания против фала, вытаскивающего парашютную чеку из ранца. Но мы не особенно обращали на эти беседы внимание, потому что система уже дважды показала хорошие результаты на испытаниях. И для нас как гром среди ясного неба, прозвучал вывод, сделанный Миновым и поддержанный большинством членов комиссии по войсковым испытаниям.

«Предлагаемый способ выброски не может быть рекомендован на вооружение воздушно-десантных отрядов ввиду крайней сложности. Предельно напряженное состояние десантников, в полном одиночестве лежащих в люльках в течение всего полета, неожиданность момента сброса и полная беспомощность совершающего прыжок на случай каких-либо неполадок отрицательно действуют на психологическое состояние воинов. Все это в определенной степени снижает их боеспособность к моменту приземления в тылу „противника“, то есть тогда, когда от каждого из них требуется предельная собранность, готовность немедленно вступить в бой».

Подвела нас и выброска на парашютах тяжелой техники. Грузы весом более пятисот килограммов рвали огромные купола в момент раскрытия.

Практически на ходу Гроховский предложил опробовать двухкупольные системы «цепочка» с парашютными куполами меньших размеров. За несколько часов мы такие системы смонтировали, но и это не помогло: в момент динамического удара один из куполов или оба сразу разрывались. За два дня испытаний мы вывели из строя все большие грузовые парашюты, так и не добившись успеха.

Когда 14 июля в Москве при парашютном десантировании автомашины «Форд» лопнул купол, то предполагалось две причины: бракованный парашют или диверсия. Расследованием происшедшего занимался представитель ГПУ Остап Нежил. Он был склонен считать этот факт диверсией, вредительством. Доказать такую версию не удалось. Теперь нам стало ясно – ошибка в методе сброса тяжелых и сверхтяжелых грузов. Ошибка Гроховского, моя, наша ошибка.

Несмотря на то, что войсковые испытания другие объекты прошли успешно, вывод комиссии можно было сопровождать траурной музыкой. Печальный август!

Пройдут годы, но именно эти дни в Ленинграде заставят вспомнить одного из участников испытаний, впоследствии генерала авиации Ф. И. Жарова: «Сейчас уже известна роль М. Н. Тухачевского в создании воздушно-десантных частей. Но все ли знают, какие трудности стояли перед начальником Конструкторского бюро парашютов и десантного оборудования инженером П. И. Гроховским, на какое неверие он наталкивался, какие разочарования и неудачи пережил? Если бы не энергичная поддержка Михаила Николаевича, работы Гроховского вряд ли увенчались бы успехом».

Тухачевский тогда не поддержал вывода комиссии.

– Думаю, – сказал он, – что, несмотря на неудачу сегодня, завтра коллектив товарища Гроховского с еще большей энергией продолжит исследовательские работы и в короткое время добьется желаемых всеми нами результатов.

Как ни странно, но всего несколько слов сказанных большим человеком вовремя, поддержали нас крепко – чиновники в Москве, ориентируясь только на слухи, уже готовили проект приказа о расформировании Осконбюро, как бесперспективного. Тухачевский сказал «завтра», и мы остались.

Из Ленинграда в Москву возвращались в прескверном настроении. Собравшись в одном купе вагона, искали причину неудач. Гроховский с жаром восклицал:

– Хорошо, комфортабельные люльки мы им сделаем! И длиннее, и шире, и с окошечками! Зеркала можем там поставить, и даже аптечки с валерьянкой! Но почему рвутся купола грузовых парашютов. Почему?

На это ответить никто не мог. Мы пробивали в нетронутой целине новую дорожку, во многом были несведущи, но печальный август нас не сломал.

Работали упорно и быстро, очень быстро, и уже в конце сентября из модернизированных люлек успешно десантировались двадцать четыре вооруженных красноармейца.

Самолёт ДБ-3 с подвесной десантной кабиной

Вот тогда, пожалуй, начальник ВВС Алкснис впервые показал свое расположение к нам. Он пригласил меня и Гроховского, по возвращении в Москву, на встречу с именитыми писателями.

Она проходила в здании Управления ВВС на Варварке. Как я понял, нужно было заинтересовать писателей делами авиации. Там я впервые увидел Новикова-Прибоя, Вишневского, Алексея Толстого. Читал стихи Сельвинский.

Год 1932-й

Случайные открытия делают

только подготовленные умы.

Б. Паскаль

Факт – есть нечто такое,

от чего сомнение отскакивает,

как резиновый мяч от железа.

М. Горький

Глава 1. Метод срыва

Один из январских рабочих дней в Осконбюро начался с общего собрания, на котором Гроховский сообщил о решении Реввоенсовета СССР создать на базе нештатного опытного авиадесантного отряда в Ленинграде боевой полнокомплектный авиамотодесантный отряд под командованием М. В. Бойцова.

– Такие же подразделения будут формироваться в Московском, Белорусском, Украинском военных округах. В связи с этим мы, как разработчики десантной техники, переходим на особое положение и нам предложено подумать о частичном пересмотре плана работ, форсировать создание некоторых объектов. Помозговать мы должны были исходя из возможностей всего коллектива и каждого из нас. Чтобы лучше ориентироваться, знать, что от нас потребуется в первую очередь, расскажу о будущей структуре боевых авиа мотоотрядов на примере бойцовского…

Начальник бюро поведал своим сотрудникам, что отряд будет иметь на вооружении восемнадцать ручных пулеметов и шесть легких орудий, пять грузовых автомобилей, восемь мотоциклов и тридцать шесть велосипедов. Все вооружение и технику вместе с людьми должны поднять в воздух восемнадцать самолетов, из них только десять тяжелых.

– На полторы сотни бойцов и боевую технику, – продолжал Гроховский, – как видите, самолетов маловато. А нужно еще транспортировать боеприпасы, питание, медикаменты. Но мы можем увеличить грузоподъемность самолетов. Дополнительно к сделанным объектам доработаем подвеску мотоцикла «Харлей» и контейнеры для автомобилей. Подумаем, как расширить парашютно-десантную кабину, в том числе морскую, еще раз пройдемся по конструкциям пакетов для винтовок, боеприпасов, усовершенствуем платформы для сброса крупногабаритных грузов. Есть и еще возможность увеличить грузоподъемность самолетов. Как? За счет десантно-грузовых планеров, над первым из которых сейчас работает группа Урлапова. Буксировка таких планеров за легким Р-5 позволит перебрасывать грузов в три-четыре раза больше по весу и в пять раз больше по объему, чем может поднять даже с применением подвесных кассет сам аэроплан. – Гроховский на мгновение задумался, потом проговорил:

– У меня вот блеснула мысль: а что, если мы поработаем и над вооружением десантника? Так сказать, возьмемся за решение вопроса и с другой стороны! Создадим, например, вместо довольно тяжелого семидесяти шестимиллиметрового орудия более легкое и удобное? Учтем богатый опыт оружейников, познакомимся с новейшими идеями и подарим десантнику портативное и надежное орудие!.. Увереннее привлекайте специалистов научных учреждений, нам на реализацию плана этого года дали три миллиона рублей. Думаем сообща… Жду от вас обоснованных и смелых предложений. Учтите еще одно обстоятельство: вместо мастерских нам обещают для строительства опытных образцов техники ВДВ дать целый завод… И еще приятная весть – нашему коллективу придают постоянный летный отряд испытателей. Я просил назначить его командиром Александра Фроловича Анисимова, но он отказался. Однако работать у нас будет, я его уговорил…

Думали действительно все. Каждая группа, каждый отдел после длительных и горячих дебатов, после серьезной ревизии своих возможностей предложили кое-что сверх утвержденного ранее плана, добровольно увеличив объем работ. Поэтому в апреле, когда Начвоор Тухачевский утвердил «особое положение» об Осконбюро, в дополнительный раздел плана включили несколько оригинальных объектов и разработок, вроде «системы подхвата грузов и людей с земли на пролетающий самолет».

Планы планами, но при сбросах тяжелой техники купола грузовых парашютов продолжали рваться. Расчеты, сделанные самыми крупными специалистами ЦАГИ и НИИ ВВС, показывали: для того чтобы купол выдержал динамическую нагрузку при раскрытии, его нужно делать из особо прочного материала и диаметром не менее шестидесяти метров. Весить он будет восемьсот килограммов, почти столько же, сколько и предназначенный для спуска на нём груз. Площадь такого парашютика займет треть гектара – три тысячи квадратных метров! Как сшить такой парашют? Как сложить его? Куда помещать в самолете? Наконец, сколько он будет стоить?

– Влетит в копеечку, – отвечали специалисты. – Но другого пути не знаем.

Это категорическое заключение сильно ударило по престижу Гроховского: его хлопчатобумажные и нансуковые парашюты практически отвергались и вновь занимал ведущее место дорогостоящий прочный шелк.

– Пусть дорого, но необходимо, – решили военачальники. – Делайте поспешая.

Дали задание парашютной фабрике шить «гиганты» из шелка. Сто двадцать штук! Сшили первый. При сбрасывании он лопнул. И второй и третий – вдребезги. Так загубили около двух десятков, толку никакого.

Еще увеличивать купол? До каких пределов? Подумали, посчитали снова. Выяснили: с увеличением размера купола уменьшается его кривизна, и в этом случае увеличивается нагрузка на материал. Даже при использовании сверхпрочных материалов, которых в наличии не было, при сбросе танка, например, парашют будет весить столько же, сколько и танк.

Тупик! Придётся отказываться от идеи парашютного десантирования тяжелых грузов.

С этой мыслью, ставящей под сомнение саму идею мощных ВДВ, соглашались далеко не все. После долгих и мучительных раздумий новый путь нашел сам Гроховский. Переживания и бессонные ночи дали знать о себе: изобретатель похудел на двенадцать килограммов, гимнастерка болталась на его сутуловатых плечах, как на вешалке; даже голова вроде усохла – фуражка стала велика; весь он пропах папиросным дымом. Но снова – в который уже раз – сумел взглянуть необычно на обычные вещи и предложил «метод срыва».

– Купол не выдерживает динамического удара? – спрашивал Гроховский, разглядывая сотрудников прищуренными, воспаленными глазами. – Выхода нет? Есть, и простой. Нужно устранить рывок груза! Как? Вначале выпустить парашют, а потом – под раскрытый купол – опустить груз! Возражайте!

Чтобы более полно воспроизвести обстановку, приведем большую цитату из рассказа коллеги Гроховского.

«Гроховский подошел к чертежной доске и стал набрасывать схему.

Предположим, что мы сбрасываем подвеску и парашют раздельно. Сначала сбрасываем парашют. Вот он отделяется, падает свертком, потом вытягивается колбасой, струя воздуха начинает развертывать и заполнять купол… – Он молча вгляделся в чертеж, как бы проверяя самого себя, и продолжал: – В этот момент мы сбрасываем подвеску. Что будет происходить дальше? Секунды, которые тратились на раскрытие парашюта и, в которые подвеска набирала скорость для динамического удара, выиграны, они отпали. Подвеска, не успев набрать скорости, опускается, поворачивает за собой раскрытый купол без рывка, плавно…

Гроховский остановился, ожидая вопросов. В комнате поднялся шум.

– Вот это идея!

– Идея, да, но как ее осуществить?!

– Оригинально, черт возьми!

– Абсурд! Это невозможно!

– А почему?

Кажется, не осталось никого, кто удержался бы от восклицания.

Зуев Анатолий Сергеевич был единственным, кто не выразил никаких эмоций. Пристально вглядывался в чертеж. Он провел немало сбросов всяческих подвесок и сейчас мысленным взором как бы усваивал предложенную идею. Наконец поднялся и, перекрывая шум, сказал:

– Пожалуй, это выйдет! Надо лишь придумать механизм синхронизации. Ведь тут решающую роль играют доли секунды. Если подвеска задержится с отрывом, заполнившийся купол опрокинет самолет. При обычном сбрасывании нас не интересовал промежуток времени между отцепкой парашюта и наполнением купола. Для данного случая его надо определить. Надо придумать какой-то механизм, вероятно часовой, который открывал бы замки подвески в

заданный момент времени.

– Позвольте мне, Павел Игнатьевич! – нетерпеливо попросил слова Ильинский3232
  Ильинский Петр Васильевич – ведущий конструктор, так же как и Зуев Анатолий Сергеевич.


[Закрыть] – Я присоединяюсь к Анатолию Сергеевичу. Идея реальна. Но мне кажется, часовой механизм недостаточно надежен и вообще не нужен. Эту работу автоматически и очень точно по времени выполнит одна укороченная стропа. Заполняющийся купол выберет ее слабину раньше других, а она в этот самый нужный момент откроет замки.

Гроховский посмотрел на Петра Васильевича с изумлением.

В комнате воцарилась тишина. Неожиданно для присутствующих свершилось чудо открытия. Одна мысль родила другую, та – третью, и в темноте вспыхнул свет. Отблеск его лег на лица, просветлил их. То, что утром – да какое там утром! – всего несколько минут назад казалось немыслимым, сейчас приобретало простые и реальные очертания.

– Позвольте и мне, Павел Игнатьевич! – нарушил тишину чей-то несмелый голос. – Предложение Петра Ильинского просто замечательно. Я хотел бы добавить такое соображение: одна стропа, приняв на себя всю нагрузку на открытие замков, может оборваться. Что, если в укороченную стропу заделать тонкий стальной трос, укрепить ее?

– Ах, какой же ты молодец! – восхитился Гроховский. На его бледном лице заиграл румянец, морщины разошлись, глаза повеселели. – Извини, пожалуйста, запамятовал я твою фамилию.

– Техник Михаил Кавардаев, товарищ начальник!

– Да сиди, пожалуйста, Миша!

Гроховский обрадованно и вместе с тем с удивлением переводил взгляд с одного на другого. И в каждом видел отсвет радости, которую рождает творческая мысль. Очень искренне, с оттенком гордости сказал:

– Поздравляю вас, дорогие мои товарищи, от всей

души. У меня просто нет слов благодарности всем вам. Вот кто-то сказал давеча: «Абсурд! Невозможно!» А оказалось, возможно. Понимаете, возможно! Надо только иметь смелость отказаться от привычного. Особо благодарен тем, кто не верил в нашу идею и не побоялся высказать это. Кресало только тогда высекает искру, когда встретит кремень. Еще раз спасибо вам всем. А теперь будем ковать железо, пока горячо. Анатолий Сергеевич, переведите эти мысли в чертежи и расчеты, а завтра прошу опять ко мне. Все, товарищи. Идите!

Бригада, шумно переговариваясь, ушла. Гроховский опустился на стул, чувствуя полный упадок физических сил. У виска не переставая, часто, гулко билась какая-то жилка. В такт ее ударам весенней капелью звенела радость: вот оно решение! И какие это замечательные ребята: Зуев, Огнев, Модин, Соснин, Ильинский, Кавардаев!»

И часа не прошумели гроховчане, обсуждая предложение своего начальника, как зазвенел телефон. Снявший трубку Урлапов поднял руку:

– Тише! Вас, Павел Игнатьевич, вызывает начальник ВВС.

– У аппарата Гроховский!

– Через какое время можете прибыть ко мне? – спросил Алкснис Гроховского.

– Автомашина во дворе.

– Выезжайте!

И когда Гроховский предстал перед взором начальника, тот ему сразу сказал:

– Доложите подробно о вашем «методе срыва».

Гроховский понял: Алксниса уже проинформировали.

В этом кабинете, когда хозяином его был Петр Ионович Баранов, Гроховский бывал часто. Ничего в нем не изменилось, только исчезли шахматы со столика у окна. На углу письменного стола отсвечивала металлом большая модель нового самолета ТБ-3.

Алкснис не предложил Гроховскому сесть. Так, стоя, почти в положении «смирно», изобретатель и рассказал о своей идее.

– Не могу авторитетно судить, но ваш метод мне кажется опасным, – задумчиво проговорил Алкснис. – Закажите ЦАГИ аэродинамический расчет.

– Пока они считают, разрешите мне поэкспериментировать.

– Преждевременно. Я потороплю ЦАГИ… Почему у вас такой вид. Вы когда брились?

– Вчера.

– Оно и видно. И гимнастерка слабо выглажена. Приведите себя в порядок… Вам передается один экземпляр новой бомбардировочной машины, – Алкснис показал на модель ТБ-3. – Получите ее на заводе. Переделайте в десантный вариант. Схему этих работ предварительно покажите мне.

– Есть!..

– Возвратившись от начальника ВВС, Гроховский шел к зданию бюро, задумавшись. Трудно складывались его отношения с Алкснисом, очень трудно. Пока ни разу даже обстоятельного разговора не получилось, все рывками: «доложите», «короче», «есть», «идите». Осадок оставался неприятный. Чувство – будто долго держался голой рукой за холодный металл.

Как-то неожиданно перед Гроховским возник человек.

– Здравствуй! – басовито приветствовал крепыш среднего роста, загораживая дорогу.

– …Мое почтение! – не сразу нашелся Гроховский. Остановившему его человеку на вид было лет тридцати пяти или чуть больше, смугловатое и волевое лицо с доброжелательной улыбкой. Волосы почти льняные. Одет в темно-синюю форму командира-летчика. Через плечо на тонком ремешке – плоский целлулоидовый планшет для карт, до блеска отдраенные хромовые сапоги.

Крепыш протянул руку:

– Благин Николай… А ты Гроховский. Встречались. Не помнишь? Я, как и ты, летчик. Тоже изобретаю помаленьку, только в ЦАГИ. Слышал, наверное.

– Земля слухом полнится, – улыбнулся Гроховский.

Да, он слышал о Благине разное. Летчик смелый, горячий, не в меру тщеславный. Летал еще на «Муромцах», и неплохо, однако не раз отстранялся от полетов за грубые нарушения летной работы. Потом за воздушное хулиганство и недисциплинированность Благина уволили из ВВС. Летать не прекратил, хорошо показал себя как летчик-спортсмен, испытывая самолет-крыло БИЧ-7а Черановского. Вернулся обратно в ВВС, обратил на себя внимание тем, что занялся созданием парашюта для коллективного спуска. Но испытания этого парашюта не удались. Тогда он занялся почтовыми парашютами. И – преуспел. Они не только выдержали испытания, но и получили применение в гражданской авиации. Однако для «сорвиголовы» Благина изобретательство показалось скучным, и он забросил его. В ЦАГИ использовался как летчик для выполнения связных и других работ.

– Понимаешь, Гроховский, тесно и душно мне в этой инженерной богадельне! Широты охота. Возьми меня в свой «цирк», пригожусь!

Слово «цирк» неприятно резануло слух Гроховского, озлило. И он спросил иронически:

– Так вы циркач?

– Я тебе покажу такие трюки на любой машине, что Анисимов позавидует! Да и голова моя недурная тебе пригодится, в парашютах я немало смыслю. Мучаешься, слыхал, со сбросом тяжелой техники? Кое-что подарю из своих мыслишек, есть ценные.

– Не переведут вас ко мне.

– Отпустят, конечно, с трудом… Но я знаю, ты все можешь. Ну, по рукам? Летчиком-испытателем берешь?

– Чертить умеете?

– Что ты, для этого есть девочки.

– Жаль. А то бы в бюро нашлось для вас место младшего чертежника.

– Что-о? – ощетинился Благин. – Меня-a… младшим чертежником! Издеваешься, Гроховский!

– Да вы не кипятитесь, поработаете годик-два, а там в чертежники переведем, потом в старшие.

Этого Благин уже выдержать не мог.

– Я летчик, лётчик! – прокричал он. – Понимаешь, чинуша, я лётчик! Ты еще попомнишь меня, Гроховский. Ишь, «шпалы» нацепил! Ты еще услышишь о Благине! Все услышат! Будет, будет Благин на коне! И вдруг потухла ярость, пылающее лицо стало бледнеть. Почти спокойно, слегка задыхаясь, сказал: – Считайте, разговора не было… Если оскорбил, беру слова обратно.

– Извиняю, – сухо ответил Гроховский. – Но если надумаете, чертежником возьму.

– А! – махнул рукой Благин и, резко повернувшись» быстро пошел прочь, почти побежал. Планшет на длинном ремешке бился о ноги.

Глядя вслед расстроенному летчику, Гроховский сразу же пожалел, что так насмешливо говорил с Благиным, обидел его. Видно, подвело настроение, испорченное Алкснисом, и «тыканье» Благина, его развязность – от такого поведения младших по званию Гроховский уже отвык. «Давно ли сам таким был? – подумал он. – И сколько тебя била жизнь, пытались унизить начальники? Хотя бы сегодня – полчаса столбом стоял. А ты отыгрался на Благине…»

– Такова жизнь, – произнес вслух, утешая себя, Гроховский.

Разговор с Благиным несколько дней всплывал в памяти, тревожил его. Он ходатайствовал о переводе летчика в распоряжение Осконбюро. Гордый Благин отказался сам. Впоследствии, при редких встречах, Гроховский первым здоровался с летчиком.

Надо признать, у Гроховского подобных «срывов» в отношениях с людьми можно найти и ещё, своим высоким положением и званием он гордился, но никогда не кичился перед младшими. А вот «испорченное настроение» не раз подводило его к несдержанности, а порой к грубости в разговорах с товарищами по работе.