Текст книги "Последний герой нашего времени"

Клавиша «Enter» нажалась легко, с тихим щелчком, буднично – как всегда.

Алхимик инстинктивно сжался.

Ничего. Не изменилось ровным счётом ничего: за окном всё так же светило солнце и шелестели жёлтой листвой тополя, вытянувшиеся за долгие годы до самой крыши дома. А на экране компьютера вместо свернувшегося окна пускового файла появилась мирная заставка: голубое озеро под синим небом с белыми облаками и зелёные холмы. Ничего не случилось.

«А чего ты ожидал? – заторможено подумал Свиридов. – Что полыхнёт адский огонь, разверзнется преисподняя, и прозвучат трубы Страшного Суда? Эти медные трубы сыграют свою увертюру, но позже, когда яд, который ты впрыснул в глобальную сеть, начнётся действовать. А он начнёт действовать – Вася был профессионалом высочайшего уровня…».

Александр отвёл взгляд от монитора и посмотрел на неподвижное тело Зелинского. Мегабайт лежал в той же позе, и рядом с его разбитой головой по-прежнему стояла на полу статуэтка золотого дракона, задравшего вверх узкую окровавленную морду. Да, ничего не случилось, но Василия Сергеевича Зелинского, умницы и циника, уже не было среди живых.

«Надо звонить в „скорую“… И в милицию, да… Я сделал то, что хотел, а теперь надо платить – в том числе и за то, что я не хотел делать, но сделал…».

Мысли ползли вяло, спотыкаясь и с трудом протискиваясь по извилинам. Александр не думал о том, как бы ему выкрутиться и куда бежать, – он был готов платить за содеянное. Страха не было – была опустошающая и выжимающая нервы усталость, давящая тяжесть, рухнувшая на плечи Александру Николаевичу Свиридову по прозвищу Алхимик.

Он нашёл глазами телефон, стоявший на письменном столе среди вороха бумаг, протянул к нему руку и вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Сердце бунтовало, сдваивало удары; из углов комнаты поползла шипучая темнота, застилающая глаза. Алхимик с усилием встал, пошатнулся, удержался на ногах и медленно побрёл к балконной двери. «Воздуху… – стучало в голове. – Воздуху… Полцарства за глоток воздуха…».

Защёлка балконной двери никак не желала поворачиваться, потом смилостивилась. Свиридов распахнул дверь и привалился плечом к косяку, жадно глотая прозрачный воздух позднего бабьего лета, подкрашенный запахом осенних листьев. Сердце снизило обороты, тьма в глазах нехотя отступила, но вместо неё пришёл какой-то странный звук: низкое басовитое гудение, постепенно нараставшее и усиливающееся. Александр повернул голову, пытаясь понять, откуда идёт этот звук, и замер.

«Драконья голова» светилась, но не привычным голубым рабочим светом, а красным, густевшим и на глазах превращавшимся в багровый. С установкой что-то происходило – она работала сама по себе. Алхимик прервал процесс синтеза несколько часов назад, завершив трансформацию статуэтки дракона – той самой, что стояла сейчас на полу возле мёртвого тела Василия Зелинского, – и отключил всю периферию.

Гудение нарастало, и в глазах Алхимика снова начало темнеть. И откуда-то вдруг пришла уверенность: эта тьма уже не отступит – она пришла по его, Свиридова, душу. «С огнём не шутят, – подумал Александр Николаевич. – Ну что ж, я готов…». Он не двинулся с места – он стоял и ждал, зная, что уже не сумеет ничего изменить. Но страха, как и прежде, не было – было ощущение спокойствия и предопределённости: так и должно быть.

«Драконья голова» шевельнулась. Свиридову захотелось протереть глаза, но он смог только несколько раз моргнуть. А потом он услышал голос: тот самый, который он слышал в своём кабинете два месяца назад – голос Дракона.

«Ты захотел забрать моё золото, человек? – прозвучало в сознании Алхимика. – А ты спросил меня, готов ли я тебе его отдать?»

Очертания «драконьей головы» расплылись, раскрылась неожиданно огромная пасть, и оттуда прямо в лицо Свиридову хлынул поток кипящего пламени.

* * *

– Злишься на меня? – Сергей смотрел испытующе, перекатывая в ладонях пузатый бокал, на треть наполненный дорогим коньяком.

– В деловых этических координатах, – Костомаров поднял свой бокал, наблюдая, как солнечные блики тонут в янтарной жидкости, – твой вопрос лишён смысла. Эмоциональные категории «злиться», «радоваться», «испытывать тёплые чувства» и прочие здесь неуместны. Ты добросовестно выполняешь условия нашего джентльменского соглашения, я тоже – о чём ещё говорить? Это ведь твои слова «Надо зарабатывать деньги, а всё остальное – суета беспонтовая», так чего это тебя вдруг на лирику потянуло?

Он отпил коньяк, поставил бокал на столик, откинулся на спинку кресла и добавил:

– Я доволен своим нынешним статусом, ты – тоже, так в чём проблема? Или Дианку нашу охотницу поразила внезапная фригидность?

– Да при чём тут Диана, – Алексеев досадливо поморщился, – она тоже добросовестно выполняет условия нашего с ней джентльменского соглашения. И дела идут… как бы.

– А что тогда твою душеньку тревожит? Что сна-покоя лишает? Я же вижу – неуютно тебе, господин генеральный директор.

Внешне Сергей Леонидович Алексеев, генеральный директор преуспевающей фирмы «Грёзы Музы» выглядел безукоризненно, но не зря Вадим знал его почти двадцать лет – он видел необычную суетливость в движениях Сергея и тень растерянности в его синих глазах.

– Неуютно, – признался директор «Грёз». – Печёнкой чую: зреет что-то недоброе, в воздухе витает. Поговорить с тобой захотелось, по старой дружбе, потому и приехал.

– Поговорить? Так между нами вроде всё уже сказано, Серёга, – зачем пустой базар разводить? А старая дружба – она скончалась… от старости.

Костомаров слегка лукавил. Сидела в нём глухая обида на Сергея, хладнокровно и беззастенчиво отодвинувшего его в сторону в угоду «интересам бизнеса» (точнее, своим собственным интересам), и ему было не слишком по-христиански приятно наблюдать за смятением бывшего друга. Но с другой стороны – он знал звериное чутьё Алексеева: если уж этот хищник забеспокоился, значит, и в самом деле неладно что-то в датском королевстве. Вадим и сам ощущал нечто не очень понятное: это нечто проявлялось в настроении людей, в резко увеличившемся количестве увеселений, на которые эти люди легко тратили деньги, в общей атмосфере, которую так и хотелось назвать предгрозовой. «На пир во время чумы вроде не тянет, – думал он, наблюдая очередную пышную шоу-тусовку с привкусом оргии, – но веселье какое-то натужное, неискреннее. Почему так, в задачнике спрашивается?».

Они сидели в кабинете административного директора Творческого Центра – так официально называлась должность Вадима. В раскрытое окно тёк солнечный свет и лесные запахи; на столе стояла початая бутылка коньяка, привезённая Алексеевым. «Почти как на Сахалине, – подумал Вадим, – где мы когда-то пили коньяк на берегу и строили грандиозные планы. Сколько того коньяка утекло с тех пор…».

– Ладно, – холодно произнёс Алексеев, нарушив колючее молчание, – не склонен ты, вижу, к душеспасительным беседам. Не выйдет у нас разговора.

– А не нужен этот разговор ни тебе, ни мне, – отрезал Костомаров, – всё равно мы друг друга не поймём. Хотя жаль, честно тебе скажу.

В глазах Сергея мелькнула живая искорка и тут же погасла.

– Приезжал Саммерс, – сообщил он.

– И что сказал наш добрый дядюшка Хьюго?

– Ничего особенного, – Алексеев помолчал. – Но если бы ты его видел… У него в глазах выражение собаки, которой вот-вот зададут трёпку, а то и вовсе выкинут на улицу. И если такой акуле неуютно стало шевелить плавниками, это уже о чём-то говорит.

– Никак Страшный Суд не за горами? – иронически осведомился Вадим.

– Что-то вроде, – неожиданно серьёзно ответил Сергей.

Он залпом проглотил свой коньяк и встал.

– Поеду я – дела. – И добавил: – Поостерегись, Вадим.

– Кого стеречься – тебя, что ли?

– Не меня, – устало проговорил директор «Грёз». – Впереди большие перемены, а мы с тобой знаем кое-что такое, что может стоить нам головы. И поэтому…

Он не договорил – в дверь постучали.

– Войдите! – ответил Костомаров. Коньяк со стола он убирать не стал – богемные традиции Центра допускали известную простоту нравов.

Лидия была одета в светлый брючный костюм – Доржиев считал, что светлые тона благотворно действуют на настроение «кроликов», и в этом главный врач Центра была согласна с «любимцем Рабиндраната Тагора».

– Вадим Петрович, – в присутствии Алексеева Лидия строго соблюдала официоз, – я принесла отчёт. Фёдор Бороевич систематизировал данные за последние три месяца. А вы что, уже уезжаете, Сергей Леонидович? Я думала, вам тоже будет интересно…

– Справитесь сами, – равнодушно бросил Сергей, – у меня и так голова кругом. Если будет что-то неожиданное, сообщите. Счастливо оставаться… голубки.

Последнее слово Алексеев явно хотел окрасить в дружеские тона, но это у него не вышло: оттенок зависти проступил слишком явственно. Директор «Грёз» это почувствовал и торопливо вышел, плотно прикрыв за собой двери.

– Зачем он приезжал? – Лида с беспокойством посмотрела на мужа.

– Не знаю, – Вадим пожал плечами, – кажется, хотел исповедаться. Но не гожусь я на роль жилетки, вот ведь беда какая.

– Боюсь я его…

– Не бойся, – Костомаров встал, подошёл к жене и обнял её за плечи. – Он у меня на коротком поводке. Ванюшка спит?

– Уложила. Там с ним мама.

– Вот и ладушки, – Вадим притянул Лидию к себе и крепко поцеловал, при этом его рука как бы невзначай скользнула по её груди. – Тогда можно заняться делом…

– Да ну тебя! – она вывернулась из его объятий. – В рабочее время, и… дверь не заперта.

– Так это мы мигом! – Вадим дурашливо улыбнулся. – Куда это я ключ подевал?

– Погоди, пылкий любовник, меня никто у тебя не крадёт – тут она я. Давай всё-таки о деле, а?

– Будь по-твоему, ледышка, я покладист до невозможности, – Костомаров притворно вздохнул. – Ну, что там насочинял Фёдор наш Бороевич?

– Это не его отчёт – это данные генетических анализов некоторых наших гениев. Я не хотела говорить при Алексееве – не надо ему об этом знать. Во всяком случае, пока не надо.

– Ого! И что же там такое есть, в анализах этих?

– У всех тестированных выявлены изменения на генетическом уровне, – голос Лидии был профессионально спокоен, – и можно с высокой степенью вероятности считать, что эти изменения связаны с препаратом «КК», который они принимают.

– Вот так так… – ошарашено пробормотал Вадим. – Да, Лида, ты абсолютно права: господину Алексееву об этом знать не следует: и пока, и вообще. А вот мы с тобой должны понять, что же это за феномен такой. Сможем, доктор?

– Попробуем, хоть я и сомневаюсь. Тут, боюсь, потребуются усилия целого научно-исследовательского института. Генетика – штука тонкая, на энтузиазме и самодеятельности далеко не уедешь.

…Они ещё не знали, что почти ничего не успеют, и вовсе не потому, что у них нет нужного оборудования и штата высококвалифицированных специалистов: время истекало, и Обвал уже навис над головами обитателей планеты по имени Земля.

* * *

Это было похоже на сон – на очень странный сон. Сознание Александра Свиридова, тонувшее в беспросветной тьме, вдруг цеплялось за островки прояснения и оживало: так человек, увлекаемый бурным потоком, неожиданно нащупывает под ногами дно и пытается встать. А поток, рыча, снова его опрокидывает и волочёт дальше, комкая пенными ладонями бессильное тело.

И видения были странными: Алхимик видел чёрное небо, густо засеянное звёздами, и небо без единой звезды – просто чёрное, на фоне которого раскручивалась огненная спираль. Он видел мёртвые оплавленные руины и обломки диковинных машин среди этих развалин и не понимал, что это и где. Видений было множество, но большинство из них представляли собой лишь смутные тени – нечто трудноуловимое среднее между сном, бредом и явью. Но одно видение, резкое и чёткое, запомнилось: кроваво-красный дракон, летящий над морем, и вода в море густа и тяжела, как расплавленный металл, и красна, как свежепролитая кровь. А иногда видения были более мирными – белые стены и потолок, оконное стекло, за которым медленно и торжественно падали хлопья снега. И склонившееся над ним женское лицо – оно было очень знакомым, но Александр Николаевич почему-то никак не мог вспомнить, кто эта женщина, и как её зовут. А потом всё кончилось – бурлящий поток выбросил измученного пловца на берег и отхлынул, разочарованно ворча.

Свиридов открыл глаза.

И сразу же понял, что находится не в раю, а в больнице. Он лежал один в отдельной палате; за окном виднелись заснеженные деревья. А у окна, облокотившись о подоконник и опустив лицо на сцепленные ладони, сидела женщина в белом халате.

– Сестра… – тихо позвал Алхимик, не узнавая собственного голоса.

Женщина вскинулась, обернулась, и Свиридов с удивлением узнал в ней лаборантку Юлю – он не видел её с тех пор, как она уволилась из НИИ прикладной химии после его злых и глупых слов, сказанных однажды вечером в пустом кабинете. Это была она, Юля, и глаза её были такими же, как тогда – огромными, на пол-лица. И Алхимик почувствовал, как его удивление сменяется тёплой радостью – давно он не испытывал такого чувства.

– Юля… – прошептал Свиридов, ожидая, что она вот-вот заплачет.

Девушка не заплакала. Она вскочила, подошла к нему и поправила подушку – особой надобности в этом поправлении не было, но тёплота в груди Алхимика уже затопляла его с головой. И он не противился этому всемирному потопу.

– Всё хорошо, Александр Николаевич, – негромко сказал Юля, – всё хорошо. Врачи сказали, что всё уже позади. Лежите, вам нельзя напрягаться. Вы четыре месяца пробыли без сознания, но теперь всё-всё будет хорошо.

– Теперь всё-всё будет хорошо… – повторил он. – Всё-всё…

…Он поправлялся. Юля приходила каждый день и кормила его бульоном, и Алхимик ел этот бульон с удовольствием, хотя больничный рацион был не скуден: НИИ позаботилось о своём ценном сотруднике, вернувшемся с того света. От неё он узнал подробности и понял, что ему повезло: взрывная волна выбросила его в открытую дверь балкона. Свиридов упал на дерево и по его густым веткам соскользнул на землю, отделавшись ушибами, переломами и обширным сотрясением мозга. Квартиру выжгло начисто, и если бы Алхимик оставался внутри, то для него не было бы сейчас ни снега за окном, ни Юли с её бульоном, ни всего того, что именуется жизнью. От Зелинского не осталось почти ничего: по официальному заключению, «смерть наступила вследствие термического воздействия, вызванного взрывом бытового газа» (а попросту говоря, Мегабайт превратился в головешку). Узнав об этом, Александр Николаевич долго размышлял: стоит ли ему каяться и рассказывать, как оно было на самом деле? Кому от этого будет легче? И ещё – ему придётся рассказать о «драконьей голове» (от которой, кстати, осталось даже меньше, чем от Василия, – практически ничего не осталось) и обо всём с нею связанным (в том числе и о том, что запущено в Интернет). И что дальше? Психушка или тюрьма? Скорее первое: Свиридов уже знал, что дело о взрыве его дома, нанесшего зданию серьёзный ущерб и вызвавшем его расселение, закрыто – он в это время находился в коме, и поэтому его не допрашивали. Не будут допрашивать и теперь, если он явится с повинной, – заключение о причине взрыва сделано. В СМИ муссировались версии о террористах и даже о диверсии со стороны «строительной мафии», и нейтральный «случайный взрыв бытового газа» устраивал всех: и власти, и обывателей. Так что нетрудно было спрогнозировать реакцию милиции, попытайся Алхимик рассказать правду.

И всё-таки совесть покусывала: он колебался. Конец его колебаниям положили слова Юли: «Если бы ты не выжил, я бы тоже…». Он понял, что она сказала это всерьёз, и решил молчать – ради неё и ради их будущего: то, что после выздоровления Свиридова они будут вместе, ни у кого не вызывало ни малейших сомнений.

Кроме Юли, приходили и другие посетители. Зинаида Матвеевна, успокоившись за сына, вела борьбу за получение страховки и была близка к успеху – энергии ей никогда было не занимать. Она жила в Комарово, отвергнув предложение будущей невестки переехать к ней – у Юли была квартира на Васильевском острове, оставшаяся от родителей, погибших в автомобильной катастрофе. «Что я, бездомная?» – безапелляционно заявила мать, и Алхимик не стал настаивать, оберегаю Юлю от чересчур тесного общения с будущей свекровью – ещё успеется. Приходила Аня, бледная и осунувшаяся, – дела у неё шли неважно, однако она по-прежнему храбрилась, всё ещё пытаясь что-то доказать себе и другим. Свиридов переживал за дочь и дал себе слово по выходу из больницы заняться её судьбой, надеясь на помощь Юли – девушки были почти одногодками. Регина не появилась ни разу, но Алхимик отнёсся к этому равнодушно: была и сплыла, и говорить больше не о чем.

Приходил Никодимов, рассказывал о делах в институте и заверял, что возвращения «уважаемого Александра Николаевича» все ждут с большим нетерпением, и что его место начальника лаборатории молекулярного синтеза остаётся за ним. Но когда Свиридов задал ему вопрос о новых разработках, Никодимов помрачнел, из чего Алхимик сделал вывод, что далеко не всё так радужно, как расписывал ему Антон Степанович, и что проблем в НИИ по-прежнему выше крыши.

И приходил Кулибин. Они долго молчали, а потом старый механик тихо спросил:

– Рванула твоя машина времени, Николаич?

– Рванула, Георгий Иваныч, – так же тихо признался Свиридов. – Только говорить об этом, сам понимаешь…

– Понимаю, не маленький, – Кулибин с достоинством кивнул. – Сергеича жалко – толковый был мужик.

– Толковый, – согласился Алхимик. – Был…

– Да, – задумчиво проговорил Левша, – такие дела… А только вот что я тебе скажу, Александр Николаевич: понадобится тебе новый агрегат, ты мне только скажи – сделаю. И не отойду от него, пока работать он не будет безопасно, ты так и знай.

– Спасибо, Георгий Иваныч.

– Ну, бывай, Алхимик, – поправляйся.

После ухода Кулибина Свиридов лежал и думал: почему же всё-таки произошёл этот взрыв? Он думал об этом и раньше, благо времени у него было в избытке, но слова старого механика разбередили ему душу и одновременно сработали как катализатор: мало-помалу в мозгу Свиридова выстраивалась логическая цепочка, пригодная для рабочей гипотезы.

«Энергия времени… Но пространственно-временной континуум един… Мой аппарат нарушил баланс: я отбирал для синтеза энергию в определённой точке, и её плотность в этой точке снизилась. И что дальше? А дальше – к „точке прокола“ континуума потекла энергия пространства-времени с других участков, и в итоге „прокол“ схлопнулся: взорвался. Наше счастье, что машина была маломощной: если бы я увеличил её производительность на пару порядков… Верно сказано: прячьте спички от детей, особенно от шустрых и смышлёных… Так что мы пока погодим ваять новую „драконью голову“ – это дело обмозговать нужно».

Он выписался из больницы, когда по карнизам уже вовсю стучала вешняя капель. Чирикали воробьи, и светило солнце, и Юля была рядом, и жизнь снова казалась прекрасной и удивительной, и не хотелось думать ни о чём плохом.

…Он ещё не знал, что «виртуальная бомба» Василия Зелинского взорвалась, и что взрыв её не остался незамеченным. Александр Николаевич Свиридов по прозвищу Алхимик строил грандиозные планы и не знал, что не успеет их осуществить: время истекало, и Обвал уже навис над головами обитателей планеты по имени Земля.

Чёрная туча, беременная грозой, затянула полгоризонта, придавив своим раздутым брюхом притихший город. В её тёмной утробе погромыхивало и посверкивало, обещая вот-вот разразиться громом и молниями и напомнить людям, кто они есть на этой земле.

Занятый своими чрезвычайно важными делами человек двадцать первого века редко смотрит в небо и не испытывает мистического трепета перед мощью стихии, но видевшие эту угрюмо наползавшую тучу невольно ощутили странное. Слишком зловеще выглядела эта чёрная стена, и было что-то роковое в её тяжёлой поступи, словно не грозовое облако плыло по небу, гонимое ветром, а лавина раскалённого пепла, извергнутого притаившимся где-то на краю земли исполинским вулканом, летела на мир, обещая ему мрачную участь Помпеи.

Обвал, в отличие от явлений природы, не сопровождался никакими впечатляющими спецэффектами: внешне он начался почти незаметно. Незримо лопались радужные мыльные пузыри высокодоходных инвестиционных фондов, бесшумно рушились многоступенчатые пирамиды, сложенные из перепродаваемых кредитов, неосязаемо истаивали рыхлые сугробы банковских счетов. Перегретая экономика окуталась клубами прорвавшегося вонючего пара – змея, пожиравшая собственный хвост, поперхнулась в самом разгаре этого увлекательного занятия. Как-то очень неожиданно выяснилось, что заманчивая цифирь прибыли – это блеф, что весь «цивилизованный» мир живёт в долг, который нечем отдавать, и что гламурный красавец финансовый капитал давно изменяет своей законной супруге промышленности с эффектной куртизанкой спекуляцией, и подцепил в процессе адюльтера трудноизлечимую болезнь инфляцию – какой скандал в благородном семействе!

Привычные ориентиры зашатались, грозя рухнуть, и обыватель, приученный жить по схеме «Зарабатывай деньги (как можно больше денег!), трать их в своё удовольствие (как можно больше трать, ведь твои потребности безграничны!), слушай, что тебе говорят (и не сомневайся!), и ни о чём не думай (ни в коем случае не думай!)», хватался за голову: откуда такая напасть? Экономисты несли с умным видом наукообразную чушь, нафаршированную терминами «рецессия-депрессия-стагнация-коллапс», а респектабельные политики обличали «бессовестных спекулянтов», искали стрелочников и козлов отпущения и бормотали что-то невнятное о «капитализме с человеческим лицом».

А режиссёры всего этого спектакля оставались в тени, чутко отслеживая ход событий и не допуская никаких отклонений от сценария. Наперекор объективным предпосылкам и недавним прогнозам доллар, подпитываемый государственными субсидиями, рос, порождая смутные надежды – а ну как всё ещё обойдётся? – и люди торопливо переводили в доллары все свои сбережения, не желая верить, что в один не самый прекрасный день эти доллары превратятся в никчёмные бумажки. Люди привыкали к растиражированному средствами массовой информации словосочетанию «глобальный кризис» (на который так легко и просто можно списать всё, от неумения до преступления), как привыкают к ноющей, но терпимой боли. И мало кто видел, что происходит за дымовой завесой пресловутого кризиса.

Тотальный передел мировой собственности шёл полным ходом. Ряды официальных миллиардеров, удостоившихся чести быть занесёнными в список журнала «Форбс», редели, как маршевая рота, попавшая на открытом месте под прицельный огонь снайперов. В первую очередь отстреливали (пока ещё не в прямом смысле слова) «чужих» – индийцев, китайцев, русских, – которым никто не собирался уступать место на вершине строившейся веками пирамиды реальной власти. И обдумывались варианты хирургического вмешательства в ход болезни – исключительно с целью скорейшего излечения, и никак иначе, – и с этой целью нажимались все болевые точки планеты.

Провокационная проверка боеспособности русской армии показала, что её солдаты, несмотря ни на что, всё ещё имеют кое-какое оружие и даже умеют с ним обращаться. Это не устраивало стратегов «экономической войны» – мегатонны не подвержены девальвации, – и тут же поползли невнятные слухи о реформе российской армии, единственным результатом которой было бы резкое снижение боеспособности этой армии. В районе Африканского Рога бесчинствовали пираты, и мир недоумевал, почему это могучие флоты ведущих мировых держав, имеющие в своём распоряжении данные космической разведки, не могут справиться с кучкой полуголых дикарей на моторных пирогах. «Газовая война», немыслимое явление с точки зрения «священных» принципов бизнеса, грозила стать войной настоящей, танки бундесвера прогревали моторы, а немецкие генералы прикидывали, за сколько дней они смогут дойти до Киева. Расчёсывалась до крови старая ближневосточная язва, подталкивая противоборствующие стороны к самоубийственному решению вырезать её раз и навсегда ядерным скальпелем. Кровавый теракт в Бомбее до предела обострил отношения между Индией и Пакистаном, грозя втянуть в дымную сферу назревающего локального атомного конфликта и опасно усилившийся Китай. Неуловимый злой демон Востока Усама бен Ладен готовил удар оружием массового поражения – это подавалось мировыми масс-медиа, призывавшими «быть готовыми ко всему», как «информация из достоверных источников». Региональная термоядерная война с миллионными жертвами входила в сценарий Обвала – в военное время не до демократии! – и обывателя исподволь приучали к мысли, что «капитализму с человеческим лицом» больше всего подойдёт боевой шлем и противогаз. Экономический коллапс должен был кончиться хаосом, а из истории хозяевам было хорошо известно, что порядок лучше всего наводить рукой, одетой в латную перчатку.

* * *

– Я вас очень внимательно слушаю, – бесцветным голосом проговорил сидевший в кожаном кресле человек, к внешности которого лучше всего подошло бы определение «живые мощи». – Постарайтесь излагать кратко, Эрни, – у нас очень мало времени.

Последняя фраза подействовала на его собеседника, моложавого человека из service brains[4]4
  Service brains – обслуживающие мозги (англ.).


[Закрыть], как шпоры на скакуна, от которого требовалось во что бы то ни стало первым придти к финишу. Эрни Баффин, в прошлом программист и сотрудник компании «Майкрософт», занимался Интернет-разведкой, работал на очень узкий круг людей и скорее согласился бы лишиться гениталий, нежели вызвать малейшее неудовольствие дряхлого старика в кожаном кресле – Баффин слишком хорошо знал, кто этот старичок, и какая власть сосредоточена в его немощных старческих руках.

– Да, мистер Винсент, конечно. Первые упоминания о возможности синтеза золота, – начал он, сдерживаясь, чтобы не сорваться на торопливую скороговорку, – были отмечены в Сети десять месяцев назад. Это напоминало типичную массированную вирусную атаку без определённой цели, и поэтому мы поначалу не придали этому значения. – И поспешно добавил, заметив, что бровь старика в кресле чуть-чуть дрогнула: – Но поскольку речь шла о золоте, мы скачали файл и тщательно проверили его содержимое. Никаких вредоносных программ мы не обнаружили, отпало и предположение о monkey business[5]5
  Monkey business – здесь: мелкое жульничество (англ.).


[Закрыть] – авторы файла не требовали перевести определённую сумму на указанный счёт, чтобы получить код запуска «волшебной мельницы». Описание установки было очень простым – на уровне инструкции для рядового пользователя, не имеющего ни малейшего представления о тонкостях механики и электроники. Мы передали его нашим техническим экспертам, потребовав от них сделать заключение, а также собрать модель описанной установки и проверить её в работе.

На этот раз бровь мистера Винсента дрогнула одобрительно, и Баффин продолжил с заметным воодушевлением:

– Принцип работы «волшебной мельницы», как окрестили её наши специалисты, выглядел откровенно шарлатанским – что-то сродни «вечному двигателю», – но я настоял на натурных испытаниях. Первые результаты были обескураживающими, однако в итоге, после месяца кропотливой работы, – он сделал эффектную паузу, – мы убедились, что это не розыгрыш: эта установка действительно может превращать одни химические элементы в другие. Требовались только точный расчёт нужной кривизны мультизеркала и ювелирность изготовления – «волшебную мельницу» и её программное обеспечение создали гениальные люди.

– Удалось установить, откуда появился в Интернете этот файл?

– Предположительно – Россия, сэр. Точно установить не удалось: создатели файла умело замели все следы.

– Примерно так я и предполагал… – задумчиво пробормотал старик.

– Да, сэр, – с готовностью согласился Баффин. – Эта непредсказуемая варварская страна, которая…

Он собирался развить свою мысль, но мистер Винсент прервал его движением руки.

– Не отвлекайтесь на несущественное, Эрни.

– Извините, сэр. Через месяц после первого появления в Сети сведений о «волшебной мельнице» последовала вторая волна появления этого файла. Она длилась неделю, причём с множества серверов, расположенных в разных концах света, – вероятно, заражённых первой волной. Это уже было похоже на целенаправленное действие, и поскольку мы уже знали о реальных возможностях «волшебной мельницы», я, следуя указаниям…

– Без имён.

– Простите, сэр. Мы начали зачистку Интернета, убирая из него все упоминания об этой установке. Это было непросто, но через три месяца дело было сделано. Новых вспышек не последовало, и постоянно проводимый мониторинг за полгода не зафиксировал в Сети ни малейших намёков на эту тему.

– Можете ли вы гарантировать, что в Интернете не осталось ничего?

– Могу, сэр, – Баффин понимал, что он берёт на себя огромную ответственность, но отрицательный ответ наверняка имел бы для него гораздо худшие последствия. Приходилось идти на риск – в конце концов, на сегодняшний день в Сети и в самом деле не было никаких упоминаний о «волшебной мельнице» или об успешном синтезе золота.

– Хорошо, – старик помолчал. – А можете ли вы гарантировать, что никто, кроме вас и ваших специалистов, не сумел собрать эту машину и успешно её запустить?

«Если дедушка Винни надеется, – подумал Баффин, – что я буду расхлёбывать чужое дерьмо, он сильно ошибается».

– Это уже не моя сфера ответственности, сэр, – заявил он осторожно, но твёрдо. – Я могу только сказать, что экспериментальный образец «волшебный мельницы», собранный в нашей лаборатории, проработал три дня, а после этого был законсервирован и засекречен, и со всех лиц, так или иначе имевших к нему отношение, была взята строжайшая подписка о неразглашении. Изготовить работоспособную «волшебную мельницу» на самом деле не так просто, это так, однако полной гарантии я дать не могу. Хотя я думаю, что если бы кто-то сумел наладить синтез золота, об этом давно уже шумел бы весь мир.

«А вот это совсем необязательно, – подумал старик. – Если ставки растут, не стоит сразу выкладывать все козыри. В нашем уравнении остаётся одно неизвестное…».

– Спасибо, Эрни, вы свободны, – сказал он бесстрастно.

Оставшись один в своём кабинете, декорированном под восемнадцатый век, человек по имени Винсент бросил взгляд на циферблат старинных часов и задумался, глядя в огонь камина. Он собирал мозаику из разрозненных фактов и не спешил, хотя почти физически ощущал, как неумолимо истекает время, оставшееся у него для принятия решения. Он был пауком, сидящим в самом центре паутины, опутавшей весь мир, и располагал интегральной информацией, поступавшей к нему из разных источников. Он знал многое, в том числе и то, что «волшебная мельница» действительно сродни «вечному двигателю» – вернее, «вечному генератору». «Теоретически неисчерпаемый источник энергии» – таково было заключение физиков, ознакомившихся с принципом работы установки и с результатами её испытаний. Знал он и о том, что через месяц после консервации опытной установки при её очередном осмотре было обнаружено странное явление: все зеркала сплавились в ком, словно внутри сферы, которую они образовывали, взорвалась термическая бомба. Пожара при этом не возникло, и на стенках хранилища не осталось следов огня. Объяснения случившемуся найти не удалось, однако не исключалась возможность диверсии, и это наводило на размышления.