Текст книги "Ракетоносцы. Адское пламя"

Дороги разошлись – четвёрка пришельцев из иной Реальности распалась на три части.

* * *

Из боевого донесения эскадренного миноносца US Navy «Купер»

Залив Гуаканаябо, 13 июля 1944 года

02.04. Радиолокатором обнаружена малоразмерная быстроходная надводная цель. Пеленг зюйд, дистанция три мили. Сближение.

02.06. На дистанции две мили установлен визуальный контакт. Цель освещена прожектором и опознана как наш малый морской катер типа «Шарк». Подан сигнал «Остановиться!».

02.07. Цель продолжает движение. Ввиду того, что катер мог быть как средством спасения наших солдат с Ямайки, так и диверсионным средством раджеров, из носовой башни сделан предупредительный выстрел. В момент выстрела катер изменил курс и скорость, из-за чего 127-мм снаряд попал прямо в него. Наблюдались яркая вспышка и летящие обломки.

02.12. Сблизились с подбитым катером. Катер разорван пополам. Кормовая часть затонула, носовая ещё держится на плаву благодаря специальным воздушным отсекам.

02.17. При осмотре обломка с борта эсминца людей на нём не обнаружено. Кокпит забрызган кровью, к штурвалу прилипла оторванная кисть руки. Вероятно, весь экипаж катера был уничтожен взрывом снаряда.

02.20. Носовая часть катера затонула вследствие многочисленных осколочных пробоин.

02.21. Продолжили патрулирование.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Часть третья
ГНЕВ БОГОВ В ИЗЯЩНОЙ УПАКОВКЕ

Глава двенадцатая
ШЕСТОЙ ГОД ВОЙНЫ

…Ненасытный бог, которого в Древней Греции именовали Аресом, а в Скандинавии – Одином-Вотаном, наслаждался обильной трапезой. Отсутствием аппетита кровожадный бог не страдал, а меню было разнообразным. На зубах божества хрустели хорошо прожаренные авианосцы, обглоданные кости которых он топил в океане; куриные отбивные транспортов, приготовленные шестидюймовыми пушками крейсеров, сменялись маринованными рыбками подводных лодок, наколотых вилками гидролокаторов и реактивных бомбомётов, и уступали место горячему: дымящимся блюдам пылающих городов, подаваемых с гарниром из трупов, сдобренных специями ужаса и отчаяния и щедро политых красным соусом, выпущенным из человеческих жил. И трясся в страхе отощавший и приунывший Меркурий, бог торговли, прибыли, обмана и воровства, дающий богатство, и шушукался с хитроумным и плутоватым Локи, коварным богом-оборотнем северных саг: как им остановить развоевавшегося Марса, пока он не превратил весь этот мир в царство меча, отведя хранителям злата скромную роль слуг?

Наступление континенталов на Карибах выдохлось – на Гаити раджеры споткнулись. Разведка боем, проведённая германскими войсками, обернулась для них чувствительными потерями при нулевом результате – генерал Брэдли превратил всю береговую черту острова в сплошную линию обороны, прошиваемую многослойным огнём. Не принесли ожидаемого эффекта и многомесячные бомбёжки, обстрелы с моря десятками линкоров и крейсеров и ракетные удары «зеефогелями»: защитники Эспаньолы укрывались не только в современных бетонных укреплениях и убежищах, выстроенных по всем правилам фортификации, но и в пещерах, где прятались некогда воины легендарного Энрикильо[49]49
  Энрикильо – сын одного из вождей индейцев таино, коренных обитателей Гаити, порабощённых испанцами (Энрикильо тоже был рабом). В 1519 г. он бежал, собрал многочисленный отряд и начал партизанскую войну с испанцами, укрываясь в горах. Война продолжалась одиннадцать лет; в 1530 году испанцы признали своё поражение и по мирному договору разрешили Энрикильо построить независимый город-государство.
  Сподвижники Энрикильо расселились на берегах озера, носящего сегодня имя национального героя, и создали национальное общество, свободное от притеснений (очень похожее на идеальное коммунистическое). Все было хорошо, пока вдруг члены общины не начали один за другим умирать от оспы, занесенной на остров европейцами. Иммунная система таино не могла сопротивляться, и десятилетие спустя от утопического государства Энрикильо не осталось и следа.


[Закрыть].

На Карибах продолжилась (и с ещё большим размахом, чем прежде) воздушная война, захватившая Мексику и Флориду; судоходство вдоль всего восточного побережья Северной Америки практически прекратилось, парализованное морской мощью континенталов. Янки, оценив ситуацию, переориентировали своё судостроение – проигрывая «авианосную гонку» и не располагая достаточным резервом хорошо подготовленных лётчиков палубной авиации, они резко увеличили выпуск подводных лодок. Заявление адмирала Локвуда, командующего подводным флотом США «Дайте мне триста субмарин, и ни один корабль раджеров больше не пересечёт Атлантику!» вселяло надежду, а уязвимость японских коммуникаций на Тихом океане была очевидной. Американское командование располагало сведениями о подготовке наступления рейхсвера и южноамериканских армий через Панамский перешеек и о планах десанта на Кубу и хорошо понимало, что ни одна крупная операция раджеров по эту сторону океана невозможна без чёткой работы трансатлантического конвейера. И если этот конвейер заклинить…

Наступление русских дивизий на Аляске было остановлено американскими войсками на канадской границе: свирепые зимние метели заносили остовы сгоревших «мамонтов» и «шерманов», а трупы солдат, впаянные в вечную мерзлоту, имели все шансы сохраниться нетленными до второго пришествия. Японцы, захватив Полинезию, готовились к десанту на Гавайи, хотя наиболее трезвые их аналитики считали подобную операцию авантюрой.

Американские города пылали от германских бомб, но «битва за небо над США» шла с переменным успехом, и могла продлиться ещё не один год. Результаты ракетных обстрелов были ничтожными, а их психологический эффект сошёл на нет – янки уже привыкли к этим обстрелам. «Вот если бы к «зеефогелям» было привинчено что-то посерьёзнее тротиловой боеголовки, – сказал адмирал Кранке, когда его ракетоносцы вернулась на Азорские острова после очередного рейда, – тогда ещё можно о чём-то говорить, а пока это комариные укусы».

И всё-таки чаша весов мало-помалу клонилась в сторону континенталов. Евразийцы выигрывали войну – медленно, но выигрывали. Война экономик, война на истощение очень похожа на армрестлинг, где руки двух соперников дрожат от напряжения, силясь превозмочь друг друга, и одна из этих рук уступает – тыльная сторона её ладони постепенно, дюйм за дюймом, приближается к поверхности стола состязаний.

«В воздухе отчётливо пахнет жареным, – признался в «узком кругу» мистер Эйбрахам Долл, глава элитного клуба АВС[50]50
  ABC (Association of Business Captains) – Ассоциация Капитанов Бизнеса (англ.). Точного аналога этой американской организации в нашей Реальности нет, однако кое-что похожее найти можно.


[Закрыть]. – Мой нюх меня никогда ещё не подводил».

* * *

1945 год, март

…Над Аляской выл студёный ветер, разметав по стылой тундре белые плети позёмки, но над Анкориджем он, ободрав брюхо о каменные рёбра гор, окружавших город, терял свою злую силу и только ерошил серую воду залива Кук Инлет, уже освободившегося ото льда.

В сорок четвёртом за Анкоридж шли ожесточённые бои. Русские, высадившиеся в сорок первом на Алеутских островах, в сорок третьем овладели Аляскинском полуостровом и подошли к городу, но взять его смогли только весной сорок четвёртого, воспользовавшись тем, что основные силы американцев – прежде всего авиация – были переброшены в район Антильских островов, где тевтонские и русские мечи грозили вспороть мягкое подбрюшье североамериканского континента. Анкоридж был сильно разрушен – авиабомбы и тяжёлые снаряды изрядно его попортили, – однако за прошедший год принял почти прежний облик, лишь кое-где ещё торчали обгорелые скелеты домов, чуть припорошенные снегом.

Линия фронта проходила в нескольких сотнях километров к востоку от Анкориджа, в горах Врангеля, и город стал тыловым, хотя над ним время от времени появлялись самолёты янки с взрывчатыми приветами в бомболюках, а между Кадьяком и Кенаем вовсю шастали американские субмарины. Впрочем, понятие «линия фронта» здесь было очень условным – противники стояли лицом к лицу только в прибрежной полосе, а на севере, в глубине Аляски сплошной линии фронта не было. Окопы приходилось долбить усилиями неимоверными, с помощью ломов и взрывчатки, а стоило увлечься и пробить панцирь вечной мерзлоты, как блиндажи затапливали подпочвенные воды, сводившие на нет все труды. И поэтому там, в тундре, боевые действия сводились к стычкам мобильных групп, перемещавшихся зимой на аэросанях, а летом на гусеничных вездеходах, охотившихся друг за другом и сражавшихся за городки и посёлки, за эти оазисы холодной арктической пустыни.

Анкоридж жил жизнью прифронтового города – соблюдалось затемнение, по улицам шагали патрули, стволы орудий береговых батарей внимательно обнюхивали каждое судно, входившее в залив Кук Инлет, – но всё-таки жил, и обрастал житейскими мелочами: русские, вернувшиеся на Аляску, устраивались здесь всерьёз и надолго. И попасть сюда (хотя бы на два-три вечера) было заветной мечтой офицеров Аляскинского экспедиционного корпуса и Тихоокеанского флота Народной России. И любой из них, попав в этот город, непременно навещал неофициальный офицерский клуб – бревенчатое строение, сооружённое тридцать лет назад, во времена «золотой лихорадки» и основания Анкориджа.

По сути, это был самый обычный кабачок с барной стойкой, деревянными столами и потемневшими стенами, за долгие годы впитавшими в себя не поддающийся учёту объём табачного дыма, но было в этой забегаловке нечто привлекательное. Заведение именовалось «Полярная звезда», но все называли его «Последний патрон», и не без основания.

Во-первых, в ходе боёв за Анкоридж несколько американских солдат, засевших здесь, отстреливались до последнего патрона и сложили оружие только тогда, когда бойцы 11-й русской штурмовой бригады подтянули огнемёты и пригрозили сжечь защитников заведения вместе со всеми бутылками виски, ещё не разбитыми пулями. Доблесть морских пехотинцев US Army, проявленная при обороне запасов алкоголя, нашла понимание и вызвала уважение – мол, вот это мужики! – а их пустые патронные подсумки и породили название кабачка. А во-вторых – случалось, что загулявшие русские офицеры оставляли здесь всё свое денежное содержание, то есть «расстреливали боезапас до последнего патрона». В общем, место это было почти сакральным, и даже военный комендант Анкориджа, одно упоминание о котором вселяло трепет в сердца боевых офицеров, весьма снисходительно (в известных пределах) относился к посетителям «Последнего патрона», давая им возможность уползти отсюда на своих двоих, пусть даже опираясь на плечи более стойких товарищей.

Вечер только начинался, но в «Последнем патроне» было уже многолюдно – свято место пусто не бывает. В углу тихонько мурлыкал музыкальный автомат – трофейный Juke-Box, заряженный русскими грампластинками, – между столами сновали строго одетые (здесь вам не тут!), но миловидные официантки, разнося заказы. Разговоры тоже покамест были негромкими – время бесед на повышенных тонах и ругани в адрес тупорылого начальства (а другого, как известно, в армии не бывает) ещё не пришло.

За одним из столов сидели двое офицеров, неспешно воздававших должное русской водке под аляскинский лосось. Один из них, капитан третьего ранга Анатолий Серов, носил на кителе орден Красного Знамени, полученный им в сорок первом за успешную торпедную атаку американского тяжёлого крейсера «Солт Лейк Сити» в бою у Командорских островов. Капитаном третьего ранга Серов стал в сорок втором, а в сорок третьем, после того, как его «Емельян Пугачёв» был торпедирован американской субмариной и встал на ремонт, он был назначен старшим офицером на эсминец «Неукротимый», только что вошедший в строй. И теперь Серов ждал нового назначения: то ли командиром эскадренного миноносца, то ли старпомом на крейсер ПВО «Юнона», недавно перешедший на Тихий океан и стоявший сейчас в заливе Кук Инлет. Что же касается его собеседника – майор-пехотинец Степан Бондаренко прибыл с фронта встречать пополнение, и тоже ждал: только не приказа о назначении, а прибытия в Анкоридж военного транспорта, шедшего в составе конвоя. Оба были воспитанниками одного детдома, дружили, не виделись много лет и были благодарны судьбе, которая свела их здесь, на Аляске. Им было о чём поговорить, и наслаждались они не столько выпивкой и закуской, сколько общением, без которого люди (а тем более старые друзья) обойтись не могут.

– Стёпа, – сказал Серов, ставя на стол опустошённую рюмку, – а скажи-ка ты мне как на духу: когда наша армия снова пойдёт вперёд? На Аляске мы закрепились, американцы отошли к канадской границе, за чем дело стало? Пора наступать, товарищ будущий генерал!

– Насчёт «закрепились на Аляске», – Бондаренко поморщился, – я бы не был столь категоричен, Толя. Там чехарда сплошная, а не война. Фэрбенкс дважды переходил из рук в руки – взяли мы его, а потом янки подтянули танковые части, обошли его с двух сторон, и пришлось нам резво драпать, чтобы не попасть в мешок. Взяли снова, а супостат возьми да и выбрось парашютный десант на Форт Юкон. Мы туда, а они тем временем отбили Фэрбенкс: песня про мочало, начинай сначала. Дорог в тундре нет, расстояния большие, а сил мало – и сисю, и писю одной рукой не ухватишь. Играем в пятнашки – такая вот маневренная война навроде нашей гражданской, только вместо конницы танки и бронетранспортёры. Нету у нас сил для большого наступления – нету. Сами-то вы, флот, чего мышей не ловите? Высадились бы прямо в Джюно, тут и сказке конец.

– Пробовали, – капитан третьего ранга помрачнел, – ещё в прошлом году, в аккурат после того, как американцам начистили рыло на Карибах, а вы взяли Анкоридж. Разведка боем, двинулись всем флотом – линкоры, авианосцы, крейсера. И обожглись. Разворошили осиное гнездо: как выяснилось, далеко не все самолёты янки улетели на юг, в тёплые края. И встретили они нас возле Ситки радушно: и бомбардировщики, и торпедоносцы. Попадания получили «Победа», «Суворов» и «Мономах», хотя наши палубники с «Гангута» и «Рюрика» дрались отчаянно. А к Джюно с моря не подойти – там лабиринт минированных фиордов и береговых орудий как у барбоски блох. А потом появился флот Кинкейда, и Ливитин дал задний ход. И правильно сделал: при перевесе противника в авиации берегового базирования нельзя воевать у чужих берегов. Но на десерт мы потеряли крейсер «Адмирал Макаров» – он налетел на мину недалеко от Кадьяка и затонул. Какой-то американский самолёт сбросил какашку, а наша охрана водного района прозевала. Итого – ценой гибели одного корабля и повреждения ещё нескольких установлено, что с налёту ни Якутат, ни тем более Джюно не взять. Требуется господство на море и в воздухе в районе высадки, которого у нас и в помине нет, и нужна совместная операция морских и сухопутных сил, причём парой дивизий здесь не обойдёшься – за спиной у янки материк, знай себе подбрасывай резервы. Так что слово за вами, армия, – когда думаете наступать, товарищ майор?

– Когда рак на горе свистнет, – произнёс Бондаренко, наполняя рюмки. – Нету сил у нас, Толя, – нету. Перевалы держим, и моторизованные группы янки гоняем по тундре не без успеха, однако для крупного наступления возможности нет. А враг отступать уже не намерен – он вцепились в землю намертво, и сил у него раза этак в полтора побольше. Ну, будем!

– Погоди, – Серов пригубил рюмку и поставил её на стол. – Что значит «мало сил»? Да у нас на Дальнем Востоке столько дивизий – всю Америку хватит пройти аж до самого Вашингтона! Или, думаешь, флот не доставит эти войска на Аляску? Доставит, дай только срок! И приказ. Конечно, американские лодки пошаливают, но у нас на Тихом океане под сотню эсминцев и эскортных кораблей, да противолодочные самолёты с островов. Так что…

– Не в этом дело, Толя, – Степан повертел в пальцах пустую рюмку. – Войска-то есть, а вот насчёт приказа… Не будет такого приказа, товарищ капитан третьего ранга.

– Это ещё почему?

– Почему? Я тебе говорил, кажется, что у меня в штабе корпуса знакомый есть, можно даже сказать родственник, мы с ним на сёстрах женаты. Встречались мы с ним на днях, и поведал он мне кое-что под лосося, – с этими словами Бондаренко подцепил вилкой кусочек нежной рыбы, – из области большой политики.

Он положил сочный рыбный шматочек в рот. Серов терпеливо ждал.

– Войск у нас на Дальнем Востоке много, – продолжал майор, – это ты верно заметил. Только никуда они оттуда не уйдут. У японцев в Маньчжурии развёрнута миллионная армия, и поэтому наши полтора миллиона солдат так и будут стоять вдоль границы. Япония наш союзник, но союзник этот вознамерился подгрести под себя весь Китай, чего мы самураям позволить никак не можем. С японцами дерется Чан-Кайши, а мы опекаем товарища Мао-Цзедуна, который сидит на севере Китая и просится к нам под крыло. И если японцы захотят его придавить, нам придётся вмешаться. Договор договором, но самураи себе на уме, и если договор этот не будет подкреплён реальной военной силой, они им подотрутся, и глазом не моргнут. Так что не придётся тебе, Толя, охранять конвои с нашими полками да дивизиями, перевозимыми на Аляску. А мы будем сидеть здесь, и осуществлять стратегический замысел командования – сковывать превосходящие силы противника. Вот такая вот обстановка…

– Самураи… – задумчиво произнёс капитан третьего ранга. – Да, они могут… Ладно, Стёпа, откровенность за откровенность. Крейсер ПВО «Юнона», который стоит в заливе, и на который я надеюсь попасть, перешёл на Дальний Восток летом сорок четвёртого по Северному морскому пути. А её сестрица «Веста» в сопровождении двух эсминцев шла к нам с Чёрного моря, из Николаева, через Суэцкий канал. И в декабре прошлого года мой «Неукротимый» в паре с «Неистовым» встретили её у Цусимы – почётный эскорт. Но эскорт этот оказался совсем не парадным: «Веста» была торпедирована прямо у меня на глазах.

Крейсер ПВО «Веста»

– Кем?

– Хороший вопрос, Стёпа. «Весте» оторвало носовую часть, но она всё-таки дошла до Владивостока и сейчас стоит на ремонте в Большом Камне. А кто в неё стрелял торпедами… Официально было объявлено, что крейсер был атакован американской лодкой, проникшей в Японское море, но… Дело в том, Стёпа, что наших эсминцев там было четверо, и мы этого подводного разбойника прижучили. Засекли его гидролокаторами, и разыграли симфонию в четыре руки, приголубили его глубинками. Картина была достойная кисти Айвазовского – из моря вырвался знатный воздушный пузырь, а потом по поверхности растеклось громадное пятно солярки, в котором бултыхался всякий мелкий мусор. И кое-что мы оттуда выловили – в частности, бумажки: с иероглифами, Стёпа. С японскими. Что там ими было написано, я не знаю, – и, думаю, не узнаю, дело это сразу засекретили, – но лодка, которую мы упокоили в Цусимском проливе, была никакая не американская. Так что ты прав, брат, – наши дивизии с Дальнего Востока на Аляске не появятся. Держат самураи для нас острый ножик за пазухой, и поэтому никак нельзя нам кольчугу снимать… Ну, за твоё здоровье, будущий генерал!

– Твоё здоровье, будущий адмирал!

* * *

1945 год, апрель

«Воины великой Империи Ямато, сыны Аматерасу-Амиками! Четыре года вы шли от победы к победе, озаряя Тихий океан лучами восходящего солнца и сокрушая врага силой Нихон сейсин[51]51
  Нихон сейсин (яп.) – вера в японский дух, который возобладает над любым врагом.


[Закрыть]. И сегодня я говорю вам: осталось сделать последнее усилие, и враг будет повержен! Вперёд, сыны Ямато, – на вас смотрят боги!».

Это обращение микадо было выслушано с почтительным вниманием на всех кораблях Объединённого флота, выслушано – и принято к исполнению, без сомнений и колебаний. И полторы тысячи вымпелов – десять авианосцев, девять линейных кораблей, двадцать восемь крейсеров, сорок восемь эсминцев, десятки крупных транспортов и сотни десантных судов, – двинулись к Гавайским островам: к последнему бастиону Соединённых Штатов Америки на Тихом океане, взятием которого завершалось создание оборонительного периметра Империи Ямато «на веки вечные».

Японский флот

Японцы намеревались атаковать Гавайи ещё в сорок четвёртом году, одновременно с началом решительного наступления континенталов на Карибах, но вскоре выяснилось, что к этому времени подготовить такую операцию не удастся. Японский флот господствовал на Тихом океане, но этого было недостаточно. Япония, захватив огромные территории в Юго-Восточной Азии и Океании, остро нуждалась в транспортном тоннаже для обслуживания коммуникаций, растянувшихся на тысячи миль – индонезийская нефть, олово, никель, медь и бокситы ценны только тогда, когда они доставлены на заводы метрополии, работающие на войну. И в сорок четвёртому году транспортного флота японцам стало не хватать: десятки подводных лодок US Navy опустошали японские караваны, не давая спуска ни одиночным судам, ни охраняемым конвоям. Не хватало и войск – подготовленные японские десантные части понесли большие потери в боях за Полинезию. Кроме того, японское командование пришло к выводу, что десяти авианосцев, входивших в состав Объединённого флота, – пяти тяжёлых, одного среднего и четырёх лёгких[52]52
  Летом 1944 года число японских авианосцев сократилось до девяти: лёгкий авианосец «Рюхо», прикрывавший конвой, был потоплен американской подводной лодкой «Ретон» в Филиппинском море.


[Закрыть] – недостаточно для подавления американской авиации берегового базирования на Гавайях (против пятисот японских палубных самолётов американцы имели на Гавайских островах более тысячи боевых машин, в том числе триста противокорабельных пикировщиков «хеллдайвер» и торпедоносцев «авенджер»).

На японских верфях строились шесть авианосцев типа «улучшенный «Сорю», и три из них – «Унрю», «Амаги» и «Кацураги» – были готовы весной 1945 года[53]53
  Закончен постройкой был и гигантский авианосец «Синано», перестроенный из третьего линкора типа «Ямато», но в конце ноября 1944 года во время испытательного похода у берегов Японии он был торпедирован американской субмариной «Арчерфиш» и затонул (не столько от повреждений, причинённых кораблю взрывами четырёх попавших в него торпед, сколько из-за конструктивных недоделок и неподготовленности команды авианосца к борьбе за живучесть).


[Закрыть]. Но в строй флота вошёл один только «Унрю» – для комплектации авиагрупп «Амаги» и «Кацураги» не было подготовленных пилотов. Лётчиков палубной авиации японцы готовили годами, с юных лет, и отбор был чрезвычайно строг. Такая система рождала элитных пилотов, истинных асов, но в сорок четвёртом году их уже не хватало: война требовала сотен и тысяч новых лётчиков.

Адмирал Ямамото, главком Объединённого флота и генерал Ямасита, «Малайский тигр» были настроены скептически – успех операции против Гавайев вызвал у них сомнения, – однако политические соображения возобладали над военными. Японцам стало известно, что Народная Россия проявляет интерес к острову Кауаи, где в XIX веке находилась русская крепость Елизаветы, захваченная американцами, и совсем не прочь его вернуть. Это никак не устраивало самураев – северному союзнику, который всегда рассматривался как вероятный противник, требовалось утереть нос, – и план высадки на Гавайи получил одобрение микадо.

Тихоокеанский флот США японцы не принимали всерьёз – к началу 1945 года на Пёрл-Харбор базировалось горстка американских кораблей (тяжёлый крейсер «Пенсакола», лёгкие крейсера «Гонолулу», «Детройт» и около двадцати эсминцев), и даже появление у Гавайев соединения адмирала Кинкейда практически ничего не меняло: перевес японцев на море был слишком велик. Численность американских войск на Гавайях – до двухсот тысяч человек – внушала уважение, но эти войска были рассредоточены по островам архипелага (Кауаи, Оаху, Молокаи, Мауи, Ланаи), и японское командование, располагая к 1945 году трёхсоттысячной армией вторжения, рассчитывало уничтожить их по частям. А береговой авиации американцев японцы, тщательно изучившие опыт германских операций на Карибах, решили противопоставить свою авиацию – двухмоторные бомбардировщики G3M «Нелли» и G4M «Бетти», имевшие дальность шесть тысяч километров, доставали с атолла Киритимати до Гавайских островов.

Японские бомбардировщики-торпедоносцы «Нелли»

Удары по американским аэродромам на Гавайях начались ещё в сорок четвёртом, но потери японских бомбардировщиков без сопровождения истребителями оказались слишком тяжёлыми. И тогда японцы в январе 1945 года провели молниеносную операцию по захвату атолла Джонстон – крохотного необитаемого клочка суши между Гавайями и Полинезией, на котором едва хватало места для взлётно-посадочной полосы. При высадке на атолл Джонсон японский флот потерял лёгкий крейсер «Нака», потопленный подводной лодкой, однако игра стоила свеч: истребители «зеро», взлетавшие с «каменного авианосца», смогли обеспечить прикрытие для «нелли» и «бетти», методично бомбивших Гавайи.

В апреле 1945 года японское командование сочло предварительную фазу операции завершённой, и Объединённый флот вышел в море, чтобы нанести американцам последний удар.

* * *

На войне солдаты, участники боевых действий и непосредственные исполнители, склонны преувеличивать размер ущерба, причинённого врагу. Им зачастую кажется, что они убивают солдат противника тысячами, сбивают его самолёты сотнями и десятками топят его корабли. И дело тут вовсе не в «злом умысле», и не в желании получить награду за ратные труды – моряки и лётчики искренне уверены в том, что так оно и есть, и очень удивляются, когда уточнённые двусторонние данные о потерях доказывают обратное.

После четырёх месяцев налётов на Гавайские острова японское командование пришло к выводу, что американская авиация на Гавайях понесла критические потери и не способна на эффективное противодействие десантной операции. Потери американцев рассчитывались с учётом «коэффициента недостоверности», и всё-таки выглядели весьма внушительными, что давало повод для оптимизма. Зная собственные потери с точностью до одного самолёта и исходя из соотношения потерь в боях за Полинезию, японские штабные аналитики получили примерно такие же цифры, что и при расчёте на основе боевых донесений, и со спокойной совестью зафиксировали их на бумаге, предъявленной генералитету. Был и ещё один нюанс, не оставлявший места сомнениям: японская авиация потеряла более пятидесяти процентов бомбардировщиков, наносивших удары по Гавайским островам, – продолжать воздушное наступление японцам было уже нечем[54]54
  В феврале-марте 1945 года «Б-17» с Оаху несколько раз атаковали атолл Джонстон, и один из этих налётов увенчался успехом: на земле было уничтожено до тридцати истребителей «зеро», а взлётно-посадочная полоса была сильно повреждена.


[Закрыть]. Оставалось или начинать операцию, или отказаться от неё (стоит ли говорить, что второй вариант был заранее неприемлемым).

Косвенным свидетельством того, что авиация янки на Гавайях обескровлена, служило и то, что её активность к весне сорок пятого года резко снизилась: навстречу японским бомбардировочным эскадрильям в небо над Гавайскими островами взлетели уже не десятки американских истребителей, а всего лишь единицы. Воспользовавшись этим, японцы, понеся незначительные потери, перепахали аэродромы Хикэм, Форд и Уиллер на Оаху и потопили в гавани Пёрл-Харбора лёгкий крейсер «Детройт». Казалось, противник сломлен, и японское командование, ещё раз взвесив все «за» и против», приступило к развёртыванию всех своих сил, нацеленных на Гавайи.

Однако действительность не соответствовала расчётам, а также надеждам и чаяниям японского генерального штаба. Во-первых, численность американской береговой авиации на Гавайях оказалось гораздо больше, чем предполагалось. Прорываясь сквозь завесы японских подводных лодок и уклоняясь от встреч с японскими надводными кораблями, авианосцы вице-адмирала Кинкейда (ветеран «Энтерпрайз» и «новобранец» «Орискани», построенный на верфях Сиэтла) за несколько походов перебросили на Оаху до трёхсот истребителей и более ста бомбардировщиков и торпедоносцев – корабли подходили к Гавайским островам с востока и поднимали самолёты, как только аэродромы Оаху и других островов архипелага оказывались в пределах дальности полёта «хеллдайверов», «авенджеров» и «хеллкэтов». Во-вторых, американцы тоже изучали опыт боёв на Карибах, и времени, чтобы изрыть острова надёжными подземными убежищами для авиатехники, у них было предостаточно. Японские авиабомбы бессильно царапали склоны потухших вулканов – командирам американских эскадрилий было куда труднее удержать своих горячих молодых пилотов, рвущихся в бой, чем уберечь самолёты от бомбёжек до дня «Д» и часа «Ч».

И главное – японцы забыли, что пьянящий хмель непрерывных побед кружит головы, и что многим великим полководцам минувших эпох пришлось испытать жестокое похмелье. Соединённые Штаты Америки уподобились хищному зверю, загнанному в угол, а опытные охотники знают, насколько опасен такой зверь – американская разведка знала о японских планах вторжения на Гавайские острова, и американские армия, авиация и флот готовились встретить это вторжение.

* * *

Намакеа считал себя настоящим мужчиной. Ему было двадцать лет, он хорошо владел веслом и знал повадки обитателей моря – и тех, кого можно изловить и съесть, и тех, от кого надо держаться подальше, потому что они могут изловить и съесть тебя. Не родилась ещё в глубинах предвечного океана хищная тварь, которой суждено прервать нить жизни Намакеа, сильного и ловкого, умеющего танцевать на волнах прибоя в кипящей пене гребней самых свирепых валов, грозивших переломать все кости тому, кто осмелится оседлать их могучие спины, чтобы лететь на них к берегу под восхищённые крики девушек. В хижине Намакеа не переводилась еда, и заметно округлившийся живот его вахине[55]55
  Вахине (полинезийск.) – женщина.


[Закрыть] свидетельствовал о том, что она вскоре подарит ему первенца, который придёт в мир под звуки укулеле[56]56
  Укулеле (полинезийск.) – четырёхструнная гитара, завезённая на Гавайи португальцами и после некоторой доработки превратившаяся в народный гавайский инструмент.


[Закрыть] счастливого отца.

Вот если бы ещё не война… Она продолжается так долго, что кажется бесконечной. С одной стороны, какое дело гавайцам до войны белых и жёлтых людей, но с другой стороны… Когда с юга к берегам Мауи[57]57
  Мауи – второй по величине остров Гавайского архипелага, носящий имя полубога-получеловека, героя полинезийской мифологии.


[Закрыть] прилетают железные птицы с красными кругами на крыльях (а в последнее время эти птицы прилетали почти каждый день) и бьют воду гремящим железом, на волнах остается много рыбы, оглушённой взрывами, и собирать её легче, чем ловить сетями или на крючок. Но занятие это не такое безопасное, как может показаться, – сосед Намакеа как-то раз поспешил, желая стать первым сборщиком лёгкой добычи, и последняя бомба, сброшенная самолётом с красными кругами, разбила в щепки его пирогу и разметала тело незадачливого добытчика по волнам на радость прожорливым мао[58]58
  Мао (манго) – акула (полинезийск.)


[Закрыть]. А другой сосед Намакеа заплыл к берегам Оаху (там бомбы падали чаще всего, и рыбы было очень много), и его вместе с лодкой расстреляли с острова из автоматических пушек – наверное, белые люди подумали, что рыбак хочет проткнуть острогой какую-нибудь из больших железных пирог, стоящих в Жемчужной Гавани. Нет, пусть уж белые и жёлтые люди поскорее перебьют друг друга, чтобы Намакеа и его соплеменники смогли бы жить спокойно (и не надо им дармовой рыбы, сами наловят). К тому же Намакеа (и не ему одному) не нравится, что на Мауи, Кауаи и на других островах много солдат, которые смотрят голодными глазами на молодых вахине, лишая покоя их мужей.

…В это утро Намакеа не хотелось выходить в море – там творилось что-то неладное. Третий день в небе над островами дрались железные птицы с красными кругами и с белыми звёздами, сбрасывая друг друга в океан, а за горизонтом зловеще погромыхивало, как будто там бушевала страшная гроза. Но рыбак должен ловить рыбу, чтобы его жена и дети были сыты, и Намакеа, скрепя сердце, отправился на лов, стараясь не уходить далеко от берега.

Против ожидания, лов был удачным, хвала Тангароа[59]59
  Тангароа – глава полинезийского пантеона богов, творец-демиург и бог морской стихии.


[Закрыть]. На дне пироги трепыхалось живое серебро рыбы, и можно было возвращаться домой. Но тут гроза, гремевшая где-то за горизонтом, придвинулась и обернулась скопищем серых кораблей. Кораблей становилось всё больше; одни из них плевались огнём, другие плыли молча, направляясь к Молокаи и Ланаи, – такие корабли (Намакеа это уже знал) обычно перевозили солдат, чтобы высадить их на берег. И на этих кораблях приплыли жёлтые люди, потому что с Оаху по ним ударили огромные пушки, а с неба на них упали железные птицы белых людей, похожие на чаек, устремившихся за добычей.

Оцепенев, Намакеа смотрел на неисчислимый флот, плывший к его родному острову. А с неба на этот флот падал огонь, и море выплёвывало высокие столбы белой пены, и над кораблями всё чаще и чаще поднимался чёрный дым. Корабли горели и тонули, и Намакеа знал, что происходит с людьми, сидящими в этих железных пирогах.