Текст книги "Петр Грушин"

– заводские испытания средств опытного образца комплекса с пусками ракет ЗМ8 в контуре управления – апрель-июль 1961 г.

– предъявление комплекса на совместные испытания – август 1961 г.» Но первые реальные результаты этой «встряски» были получены только к концу 1961 года, хотя все участники работ прилагали максимум усилий для их достижения. Так, при максимальном ускорении подготовки испытания предложенного у Устинова тандема «Круг» – В-755 оно состоялось не в мае, а 24 сентября 1961 года. А к концу года для испытаний в замкнутом контуре наведения была наконец готова и ЗМ8, хотя 1961 год также нельзя было назвать удачным для ее разработчиков.

25 августа, после серии неудач на пусках ЗМ8, была даже создана специальная комиссия, которой были выработаны предложения для очередных доработок ракеты – пути устранения прогаров камеры сгорания маршевого двигателя, отказов бортовой аппаратуры, недостаточной прочности элементов конструкции.

Получив информацию о первом пуске ЗМ8 в замкнутом контуре, Устинов потребовал от разработчиков «Круга» выйти на совместные испытания уже в марте 1962 года.

Разработчики В-757кр за темпами, предложенными разработчикам «Круга», уже не поспевали. В том же 1961 году на заводе № 41 изготовили и отправили на полигон всего пять ракет, из которых с пусковой установки 2П28, изготовленной в единственном экземпляре специально для этой ракеты на базе СУ-100П, удалось запустить только одну.

* * *

Драматично складывалась и судьба В-757. Уже первый интенсивный маневр, выполненный ею в полете, стал причиной для больших неприятностей. Ракетчики столкнулись с новым явлением резких изменений аэродинамических характеристик ракеты при ее выходе на углы атаки свыше 7-10°. Управление и стабилизация дальнейшего полета ракеты при этом становились невозможными.

Причиной подобного поведения ракеты являлся срыв пограничного слоя перед воздухозаборником. За устранением, а точнее за введением этого явления в приемлемые для управляемого полета ракеты границы, дело также не встало. Еще на самых ранних стадиях работ по этой теме к возможности подобного срыва отнеслись более чем внимательно. Тогда же были намечены и меры для борьбы с ним.

Центральной из них стала организация удаления («слива») пограничного слоя перед воздухозаборником через специальные отверстия на центральном теле, соединенные каналами с полостями в крыльях, оканчивающимися отверстиями по их задней кромке. Теперь это решение пригодилось и на практике. Впервые его опробовали 24 июня 1961 года. С помощью «слива» наступление срывных явлений отодвинули до углов атаки 12–12,5°. А как показали проведенные тогда же продувки моделей в ЦАГИ, это значение могло быть доведено до 14°, что считалось достаточным для обеспечения необходимой управляемости ракеты.

Выполнялись и другие доработки. С весны 1961 года для газогенератора маршевого двигателя стали использовать другое топливо, обладавшее лучшей энергетикой и стабильностью характеристик при различных температурах, большей взрывобезопасностью и более простой технологией изготовления. Одновременно потребовались дополнительные меры по усилению теплозащиты «прямоточки».

Как вспоминал В. П. Исаев:

«Однажды меня вызвали на полигон, разбираться с причиной неудачного пуска В-757. Не успел я сойти с самолета, как на тот же аэродром сел вертолет с ведущим конструктором В. В. Коляскиным. Ион, не дав мне, как говорится, продохнуть, сказал, чтобы я садился в вертолет. Д уже два часа летаю, ищу обломки ракеты, теперь твоя очередь. Твой двигатель прогорел, ты лети и ищи!“ Коляскин, вообще говоря, занимался буквально всем, до тонкостей. И в этом случае он как-то почувствовал, что прогорел двигатель, что дело в теплозащите. Конечно, вскоре мы нашли все, что требовалось для нахождения причин отказа. А дальше я пошел по технологической цепочке, выясняя, как и что делается на производстве.

Запомнился один курьезный случай. В цехе мне продемонстрировали, как внутри корпуса газогенератора наносится теплозащита. Делалось это шпателем, потом корпус загружался в печь, шла термообработка, потом проверялась адгезия. Приборов для этого практически не было. Я обратился к мастеру, чтобы он мне объяснил, как проверяется теплозащита, качество адгезии, что нет никаких пузырей и тому подобное. Мастер взял молоточек и начал постукивать им по корпусу двигателя, так же как простукивают, когда хотят что-то обнаружить в каменной стенке. Увидев в действии подобный метод, я им сказал: „Так слушайте, во-первых, у вас здесь шум, а во-вторых, надо же школу Гнесиных кончить, чтобы определять по звуку, как и что!“ И тут все рабочие в цехе, как по команде посмотрели куда-то мимо меня. Оборачиваюсь – а сзади меня стоит главный технолог нашего предприятия Гнесин Георгий Лазаревич.

В целом же нашлось очень много неприятных моментов, связанных с термообработкой. Двигатель, внешне напоминавший большую металлическую бочку с установленной теплозащитой устанавливался в печь объемом несколько кубометров и проходил термообработку. А выгружался оттуда как яблочко: с одной стороны румяное, с другой стороны нет. Оказалось, что процесс термообработки шел неравномерно из-за неправильной установки воздуходувок. Я написал свои замечания на трех страничках, подписал их у главного технолога, в ОТК, у всех, причастных к делу. Но тут меня послали в командировку в Ленинград. Приезжаю, а секретарша вызывает к Петру Дмитриевичу. Захожу, а он меня тут же ошарашивает:

– На каком основании ты остановил производство 757-й?

– Как, Петр Дмитриевич, на каком основании. Обнаружен ряд моментов, и поэтому дальше нельзя было работать, пока они не будут исправлены. Я все согласовал, со мной согласились наши технологи, производство.

– Давай сюда документы!

Я рысью побежал к себе, приношу ему замечания. Трушин берет эти листы и, не читая, смотрит на последний лист – там стояли подписи главного технолога и главного контролера, – и говорит:

– Ты кто, конструктор? Конструктор. Ну и занимайся конструкцией, а за это отвечают технолог, отвечает ОТК!

Но в других случаях, когда возникали похожие ситуации, и я ему говорил, что подписано и главным технологом, и главным контролером, и главным металлургом, он говорил:

– У тебя должна быть своя голова на плечах. Ты за все отвечаешь как конструктор!

Поэтому нередко приходилось проходить как бы между Сциллой и Харибдой, чтобы и там, и там все было хорошо».

Планами дальнейшего развития В-757 предусматривалось и ее использование в составе рассматривавшегося в начале 1960-х годов корабельного ЗРК М-31. Впрочем, говорить об этих перспективах можно было лишь после решения вопроса ее использования в составе С-75М.

Очередным этапом в принятии решения о судьбе ракеты стал срок февраль-май 1961 года, на который наметили окончание ее отработки в контуре управления системы С-75М. Но уложиться в срок не удалось и на этот раз, а после того как 20 апреля 1961 года на вооружение приняли В-755, напряжение в работах по В-757 начало спадать. Процесс доведения ракеты «до ума» стал все больше напоминать работу по испытаниям летающей лаборатории, то есть отработку решений, необходимых для будущих заделов.

Всего в 1961 году провели 26 пусков В-757, из которых успешными были лишь 10. Очередная корректировка сроков отодвинула ее предъявление на совместные испытания до 3-го квартала 1962 года. Но к этому времени отношение Грушина к данной теме определилось окончательно: от принятой компоновки ждать результатов больше не приходилось. 17 октября 1962 года на совещании у Устинова Грушин сам поставил вопрос относительно продолжения работ по ней. И через несколько месяцев в одном из очередных постановлений было записано несколько строк о прекращении работ как по В-757, так и по В-757кр.

Относительная легкость прохождения подобного решения без каких-то оргвыводов объяснялась тем, что в конце 1962 года начались совместные испытания ракеты ЗМ8 и комплекса «Круг». 26 октября 1964 год «Круг» приняли на вооружение, а свердловчане записали в свой актив первую сданную на вооружение ракету.

* * *

Проработавший все 1950-е годы первым заместителем Грушина Григорий Яковлевич Кутепов был человеком более чем известным для многих авиационных и ракетных конструкторов – Туполева, Мясищева, Королева, Бартини, Томашевича… для тех, кому довелось работать под его руководством в 1930-40 годах в КБ-29 (известном в авиационных кругах под названием «шарашка Туполева»).

Работая у Грушина, он показал себя добросовестным и опытным руководителем. Этих качеств Грушину вполне хватало в первые годы работы ОКБ-2. Тем более что Кутепов не предпринимал каких-либо попыток определять политику на предприятии и при этом максимально освобождал Грушина от повседневных административно-хозяйственных дел, вопросов производства, транспорта, финансовых проблем, поддержания трудовой дисциплины. За Кутеповым были: своевременная разработка производственных планов и отчетов, защита их на балансовых комиссиях в министерстве. Да и обеспечение своевременной выплаты зарплаты также было частью его работы. Но отношение к Кутепову во «внешнем мире», среди работников авиапромышленности было далеко не идеальным, что косвенно переносилось и на Грушина. И это стало особенно заметным, когда после посещения ОКБ-2 Хрущевым и шумного успеха победы над U-2 на предприятие Грушина потянулись делегации для знакомства с передовыми образцами ракетной техники – из министерств, институтов, конструкторских бюро.

Как правило, Петр Дмитриевич «больших» гостей принимал сам. Беседовал с ними в кабинете, водил по заводским цехам, на сборку. В том случае, когда Грушин не мог сам сопровождать гостей, эту миссию исполнял Кутепов. И тут всем становилось очевидным, насколько он был далек от технических вопросов…

Летом 1960 года в ОКБ-2 приехал кумир грушинской юности Андрей Николаевич Туполев. Патриарха самолетостроения, как и многих других авиаконструкторов в те годы, все сильнее ориентировали на ракетную тематику.

Грушин готовился к приезду Туполева более тщательно, чем обычно. Требовал подкорректировать плакаты, ранее признававшиеся им отличными, смотрел за наведением образцового порядка в сборочном цехе, на проходной.

Грушину было хорошо известно, что великий конструктор не умел щадить ничьего самолюбия, даже в присутствии подчиненных. И поэтому старался избавить себя от неожиданностей.

После крепкого рукопожатия в своем кабинете Грушин представил Туполеву команду из своих заместителей и начальников ведущих отделов: Соколова, Болотова, Караулова, Кулешова, Бондзика, Афанасьева, Кувшинова, Кутепова. Однако здесь с традиционным рукопожатием возникла заминка. Туполев сделал вид, что «не заметил» стоявшего рядом с Борисом Соколовым Кутепова. Возникшую было неловкость дипломатично разрядил сам Кутепов, который незаметно вышел из грушинского кабинета и больше на глаза своему бывшему «подчиненному» по КБ-29 не попадался.

Расспросив Грушина обо всем, что его занимало, Туполев с большим интересом пошел по цехам, придирчиво оценивая достижения химчан, их технологические находки. Знакомился он с делами Грушина неторопливо, и пока Туполев со своей командой добрался до сборочного цеха, времени прошло немало. В сборочном цехе у «750-й» ему дали стул, и Андрей Николаевич долго смотрел на ракету, оценивая ее по одному ему ведомым критериям. Грушин неторопливо и обстоятельно отвечал на его вопросы, объяснял принципы устройства своего творения, сообщал характеристики, рассказывал об испытаниях.

Завершая свои расспросы, Туполев все же не удержался, чтобы спросить у Грушина:

– Так сколько же нужно твоих ракет, чтобы сбить мой «95-й»?

– Да одной хватит, Андрей Николаевич, – привычно, как и для других делегаций, ответил Грушин.

– Одной? Такой? Да не может быть! – совершенно искренне удивился Туполев. Но в спор вступать не стал, ракета действительно выглядела внушительно.

Через несколько месяцев Кутепов перешел из ОКБ-2, получив предложение от Кисунько, формировавшего коллектив своего КБ, стать одним из его заместителей. Некоторое время после него обязанности первого заместителя исполнял Г. Л. Гнесин. Вслед за ним в ОКБ-2 пришел И. В. Дорошенко, до того работавший директором долгопрудненского завода № 464. Впрочем, его стиль работы, стиль директора крупного серийного завода в ОКБ-2 не получил одобрения. После него на пост первого заместителя назначили А. С. Дворецкого, о работе которого на предприятии остались самые добрые воспоминания. После его перевода на пост директора завода № 464 должность первого заместителя долгое время и с большим успехом занимал В. С. Котов.

В начале 1960-х годов к разработке зенитно-ракетного оружия были привлечены невиданные по своим масштабам и степени взаимодействия людские и материальные ресурсы. Успех дела все больше зависел не от нескольких человек, которые «головой» отвечали за результат, а от многотысячных коллективов. В конечный результат все больше вмешивались такие нетехнические науки, как психология, социология, социальные факторы. Несмотря на то что Грушин приобрел и старался поддерживать репутацию очень грозного руководителя, к нему по-прежнему не стеснялись обращаться с обычными житейскими просьбами, которые он старался не оставлять без внимания, и нередко испытывал немалое удовольствие от проявления заботы о ком-либо. Но в сложных производственных ситуациях, когда возникало противоречие между делом и человеческими чувствами, Грушин всегда умел поставить между ними барьер.

Доверие и уважение, а в дальнейшем и почтение работников предприятия к Грушину во многом основывалось на том, что он умел воплощать намеченные планы в конкретную программу действий, в реальность. Если речь шла о жилье для работников предприятия или о строительстве пионерского лагеря для их детей, то он, в конечном счете, находил время лично участвовать в решении этих вопросов, рассматривал проекты будущих сооружений, вносил исправления, давал советы и, выбрав подходящий с его точки зрения момент, причем совершенно неочевидный для окружающих, добивался «наверху» положительного решения вопроса.

Как вспоминал возглавлявший в те годы профком ОКБ-2 Николай Константинович Соболев:

«К началу 1960-х годов дела конструкторские и производственные все сильнее привязывали Трушина. Он несколько лет никак не мог выбрать время, чтобы съездить в подмосковный Клин, где еще в 1958 году был построен пионерский лагерь для детей работников предприятия. Лишь после нескольких месяцев настойчивых обращений к нему руководителей профкома и комсомольцев, в июле 1960 года, Грушин выделил один из своих рабочих дней для объезда подмосковных владений предприятия. Поздним вечером перед этой поездкой Грушину в очередной раз довелось принять как депутату полтора десятка человек по жилищным вопросам и вновь получить заряд отрицательных эмоций. Не только из-за отсутствия жилья, но и из-за совершенно не укладывавшихся в его сознании способов распределения квартир. Но ранним утром он уже поехал в Клин. Приехав в лагерь, он неторопливо обошел все корпуса, убедился в добротности построек, пообедал в столовой и, расспросив руководителей лагеря о том, в чем они нуждаются, уехал на Истринское водохранилище, на берегу которого тогда работал еще один объект предприятия – турбаза».

Именно после этой поездки и обсуждения ее результатов на предприятии со своими заместителями Грушин стал со все более возрастающим интересом прислушиваться к предложениям, которые ему и его заместителям делались в Госкомитете насчет получения территории для строительства пионерского лагеря на берегу Черного моря. Подобные лагеря имелись в те годы у многих московских предприятий и использовались для отдыха не только детей, но и работников, преобразовывались в «бархатный» сезон в своеобразные заводские профилактории. К тому времени статус ОКБ-2 уже был столь высок, что для него могла быть выделена любая территория, в любом месте черноморского побережья – в Крыму или на Кавказе. Но произнесенное однажды в Госкомитете слово «Анапа» завладело Грушиным сильнее всего. Он немедленно «снарядил» туда своего заместителя Тимофея Тимофеевича Кувшинова, и тот, съездив в те места «дикарем», вернулся полный впечатлений и восторгов. Так вопрос с местом для будущего лагеря был решен, и 14 июня 1967 года неподалеку от Анапы открылся пионерский лагерь «Юбилейный», проработавший для предприятия более 30 лет.

* * *

Успешные испытания В-600 в осенние месяцы 1958 года позволили ввести ее в состав системы С-125. Однако даже в положении однозначного лидерства испытания ракеты не обходились без трудностей. Не идеальной была и статистика пусков: с июня 1959 года по февраль 1960 года на полигоне было выполнено 30 пусков В-600, в том числе 23 пуска в замкнутом контуре управления. Неудачными из них оказались 12, большей частью из-за проблем с аппаратурой управления ракетой. Но Грушину было чем парировать устремляемые в сторону ОКБ-2 вопросы относительно отставания от намеченных сроков. В письмах, которые он подписывал в адрес Устинова и Дементьева, значились: незавершенность доработки пусковой установки и транспортно-заряжающей машины для его ракеты, задержки в поставках для ракет радиовзрывателей, блоков радиоуправления и радиовизирования, недостаточное количество изготавливаемых автопилотов. Лишь одно было трудно отрицать – то, что ряд характеристик ракеты оказался ниже, чем задававшиеся в пункте о системе С-125 Постановления от 4 июля 1959 года.

Одним из таких параметров была несколько меньшая, чем требовалось, дальность активного полета ракеты – большего не позволяла достичь энергетика установленных на ракете двигателей. Рассмотрев в начале 1960 года имевшиеся возможности, в ОКБ-2 пришли к выводу – добавить недостающие 1,5–2 км можно за счет использования ракетой пассивного участка ее траектории полета.

Как это выглядело? По окончании работы маршевого двигателя ракета имела скорость более 800 м/с, которая затем резко снижалась. Но маневренность и управляемость ракеты при этом были еще вполне достаточными для выполнения перехвата цели. Как раз за это время ракета и успевала пролететь несколько километров. Чтобы реализовать эти возможности, конструкторам оставалось только увеличить на борту запас сжатого воздуха, приводящего в действие рулевые машинки ракеты, и соответственно увеличить емкость электрических батарей. Размеры зоны поражения воздушных целей при этом возрастали на 20–30 %.

Но занялись этим в ОКБ-2 уже на завершающих стадиях испытаний В-600П, в конце 1960 года. Основанием для выполнения этой работы стал приказ П. В. Дементьева, изданный 20 сентября 1960 года. Государственные испытания В-600П в составе системы С-125 были завершены уже в марте 1961 года. 21 июня 1961 года В-600П приняли на вооружение. Совместные испытания ее корабельного близнеца – ракеты В-600 (система М-1) – провели в марте-апреле 1962 года, и 24 августа того же года она была принята на вооружение.

Серийное производство ракет началось на заводе № 32 в Кирове, специализировавшемся в 1940-50-е годы на выпуске стрелково-пушечных авиационных установок.

Как вспоминал ветеран завода, главный конструктор Вадим Николаевич Епифанов:

«К 1957 году завод оказался в затруднительном положении. Из-за сокращения заказов на авиационную технику перспективы завода были неясны. В этой ситуации поистине историческое решение для завода принял его директор Валерий Александрович Сутырин – приступить к изготовлению на заводе автопилота для ракеты Трушина В-750. Неординарность решения заключалась в том, что агрегатный машиностроительный завод в считанные месяцы должен был превратиться в завод точного приборостроения.

Автопилот представлял собой сложную систему, состоящую из нескольких гироскопических и инерционных приборов, чувствительных элементов, электронных и магнитных усилителей и пневматических устройств. Все было ново для завода: микронная точность изготовления миниатюрных деталей, высочайшая чистота обработки, новые материалы и виды покрытий, контроль запыленности в сборочных цехах, тапочки и белые халаты на сборке, контроль приборов на сложнейшей аппаратуре. Год напряженнейшей работы – и осенью 1958 года первая партия автопилотов была сдана заказчику. Успешное освоение автопилота показало, что завод в состоянии перейти на еще более высокий уровень производства. И в начале 1959 года заводу было поручено изготовление разработанных под руководством Грушина ракет В-600, еще на этапе их опытного производства для заводских испытаний. Несмотря на огромные сложности освоения, технические службы и цехи завода в кратчайший срок справились с этой задачей и летом 1960 года заводом были поставлены на полигон для летных испытаний первые ракеты».

Но без трудностей не обходилось. И руководство завода не раз ездило в Москву для объяснений. Так, планом на первое полугодие 1961 года установили изготовление 280 ракет В-600П. Но за это время заводу удалось сдать только пять ракет, несмотря на то что изготовили около 200. Аналогичным образом планом выпуска на первое полугодие 1961 года установили изготовление 80 ракет В-600. Но за шесть месяцев сдали только 34 ракеты. Причины были на поверхности и стары как мир – подводили поставщики аппаратуры.

Аналогично сложившейся практике ввода в строй серийных комплексов С-75 на одной из площадок полигона Капустин Яр была создана стыковочная база комплексов С-125. Здесь обеспечивались прием боевых средств системы от производителей, стыковка и настройка техники огневых дивизионов, передача техники представителям войсковых частей.

Как вспоминал в книге «Грани „Алмаза“» ветеран войск ПВО Борис Николаевич Перовский:

«В то время действовал следующий порядок. От каждых 50 ракет, изготовленных промышленностью и принятых военной приемкой, одна отстреливалась на полигоне. Если все в порядке, вся партия ракет принималась. Если с пуском этой ракеты какая-либо неприятность, пускаются еще две ракеты из этой же партии. Если и из этих двух ракет хоть с одной что-нибудь случалось, браковалась вся партия и назначалась комиссия для разбора».

«В начале 1960-х годов я принимал непосредственное участие в аттестации первых полков, вооружаемых ЗРК С-125, — вспоминал П. И. Шестаков. – На этом этапе также не обошлось без неприятных сюрпризов. Ранней весной 1962 года на полигоне шло интенсивное вооружение зенитно – ракетных полков комплексами С-125. Дивизионы получали материальную часть на объекте № 50, а размещались в ожидании очереди боевой стрельбы в степи юго-восточнее объекта № 62. Боевые стрельбы производились с объекта № 59.

В это время в Волгограде проводилось какое-то международное совещание и по режимным соображениям боевые стрельбы и облеты были запрещены. Соответственно на полигоне скопилось несколько полков ЗРВ, размещенных в полевых условиях при весенней распутице. Сформировалось „поселение“ на несколько квадратных километров. Возникли трудности со снабжением, питанием, гигиеной и т. п. Все это вызвало неоправданную „торопливость“ при проведении зачетных стрельб.

В конце февраля 1962 года, как только был снят запрет, дивизион, находящийся на боевой позиции, провел контрольно-зачетную стрельбу. Но ракета, сойдя с пусковой, не управлялась, и это повторилось два-три раза. Естественно, была создана комиссия. После доскональной проверки комплекса картина с боевой стрельбой повторилась. Еще проверка и снова напрасно.

Наконец была создана комиссия под председательством Б. В. Бункина. В нее вошли Г. С. Легасов, Ю. Н. Фигуровский, О. А. Лосев и ряд других высоких научных, командных и административных чинов. Работали несколько дней. Предлагались и проводились все мыслимые и немыслимые эксперименты. Давались разрешения на проверку всяких „диких“ идей, потому что всеми проверками подтверждалась правильность функционирования комплекса и что очередной пуск ракеты должен пройти нормально. Проводили пуск ракеты – результаты были плачевны.

А ларчик открывался просто. При поисках неисправностей все внимание было сосредоточено на станции наведения ракет и ракете, а пусковая установка как-то выпала из поля зрения. К тому же погода стояла ясная и солнечная. И вот при очередной комплексной проверке, проводившейся в условиях появившегося снежного заряда с плотной облачностью, обратили внимание на световой индикатор правильности фазировки напряжения на пусковой установке.

В ней-то и была причина. Гироскопы ракеты, находящейся на ПУ, раскручивались не в ту сторону.

На этом ситуация разрешилась. Как обычно, кто-то получил взыскание и т. п., а инструкция пополнилась грозным пунктом о проверке правильности фазировки питания на ПУ».

* * *

Внедрение в ракетную технику конструкций из пластмасс начиналось бурно. В числе пионеров этого дела оказался легендарный С. П. Королев. В конце 1950-х годов в его ОКБ-1 столкнулись с теми же проблемами, что и в КБ Грушина – необходимостью начала работ над полностью твердотопливными ракетами, придававшими ракетному оружию новые ценные качества и, в первую очередь, в их эксплуатации.

И именно тогда, к концу 1950-х, все громче о своих успехах стали заявлять разработчики неметаллических конструкционных материалов. Конечно, перспективы их использования привлекали – отсутствие проблем с коррозией, упрощение эксплуатации, да и намечавшийся выигрыш в стартовой массе ракеты выглядел поначалу весьма солидным. Повальной стала и мода на развитие «большой химии».

Первой работой королевского КБ в этом направлении стало проектирование баллистической ракеты РТ-1, имевшей расчетную дальность полета до 3000 км. В ОКБ-1 ее называли не иначе как учебной. Собственно таковой она вполне заслуженно и являлась. Когда-то в авиации переход с поршневых двигателей на реактивные потребовал от инженеров немалой перестройки в их взглядах на конструкцию самолетов. Можно себе представить, сколь непросто было преодолевать психологический барьер перехода от ракет с тончайшими металлическими баковыми конструкциями, которые заполнялись жидким топливом, к относительно толстостенным твердотопливным двигателям. Именно эта тяжеловесность «пороховиков», в довершение к их невысоким энергетическим характеристикам, не давали ракетчикам покоя. Мыслимое ли дело, когда двигатель, которому предстояло работать несколько десятков секунд, весил почти столько же, сколько и размещенное в нем топливо?

Конечно, в нормальных условиях необходимо было пройти и через совершенствование методик расчета твердотопливных двигателей, поиск наилучших вариантов выполнения их конструкции, поиск новых материалов… К тому же далеко не все в те годы казалось очевидным, и до многих вещей, ставших впоследствии элементарными, инженерам приходилось буквально пробираться тернистыми, окольными путями, проводя десятки и сотни самых разнообразных экспериментов, испытаний на стендах и в полете. Но когда советским ракетчикам было ведомо то, что принято называть нормальной работой? Им была ведома только гонка, цель которой – догнать и перегнать…

Таким образом, информация о появлении в нашей стране первой конструкционной пластмассы – стеклопластика – попала на благодатную почву. Наиболее привлекательной стороной нового материала было то, что он, обладая относительно высокой прочностью, близкой к прочности магниевых сплавов, в то же время обладал заметно меньшей плотностью. А это сулило весомый выигрыш в массе конструкций из стеклопластика. И казалось, что вот он найденный для ракетной техники выход! Вот тот путь, который сначала даст легкие и дешевые неметаллические пороховые двигатели, а потом и ракеты!

С фантастической энергией Королев начал раскручивать новое перспективное направление. Его позиция по этому вопросу сформировалась быстро и четко:

– Нет стеклопластика – нет и РТ-1!

Ходоки от Королева в поисках будущих изготовителей пластмассовых двигателей объездили множество предприятий соответствующего профиля, пока наконец не добрались до подмосковного завода «Электроизолит». Образцы изготовлявшихся там из стеклопластика изоляционных трубок для трансформаторов были немедленно доставлены Королеву, который, повертев их в руках и подивившись их удивительной легкости и прочности, тут же сказал:

– Ну вот, теперь надо научиться делать такие же, но диаметром метр-два, и с РТ-1 все будет в порядке!

Очень скоро Королев доложил Хрущеву о новой находке для ракетостроения, о перспективах внедрения пластмасс. Да так успешно, что Хрущев немедленно взял все организационные вопросы, связанные со становлением нового направления в ракетной технике, под свой личный контроль. В считанные недели оформили все необходимые постановления и приказы. В результате приглянувшийся Королеву «Электроизолит» стал очередным смежником королевского КБ, а спустя несколько месяцев и не только королевского. На этом и закончилась относительно спокойная и размеренная четкими планами электротехнической промышленности жизнь подмосковного завода, давшего вскоре жизнь специальному конструкторско-технологическому бюро.

О «неметаллических» процессах, которые столь бурно развивались в советском ракетостроении, Грушин узнал буквально из первых рук. Собственно исследовательские и опытные работы по внедрению пластмасс в конструкцию ракет были начаты им еще в 1955 году. Первое время эти крайне капризные и ненадежные материалы годились лишь для изготовления несиловых узлов и деталей электро-радиотехнического назначения. А потому количество подобных деталей на первых ракетах Грушина, как правило, не превышало нескольких десятков.

Но в 1959 году информация о первом конструкционном стеклопластике попала и в ОКБ-2. Грушина, всегда чутко улавливавшего все новое, не могли не заинтересовать открывающиеся перспективы нового дела, особенно при наличии внимания, проявленного к новому материалу на самом верху.

Уже в том же 1959 году в О КБ-2 начались исследовательские работы по изготовлению из стеклопластика корпусов стартовых двигателей В-860 и В-755 (этот вариант был назван В-755А). Корпус представлял собой стекло-пластиковую трубу, изготовленную методом продольно-поперечной намотки, с двумя металлическими днищами с резьбовой заделкой. Для ускорителя В-860 Грушин принял решение ограничиться стендовыми испытаниями, а В-755А с пластмассовым ускорителем даже летала. Летом 1962 года состоялись три пуска этой ракеты. Однако каких-либо преимуществ в обоих случаях получить не удалось – низкая конструкционная прочность материала (не превышавшая 20 кгс/кв. мм) и значительная масса металлических днищ не позволили продемонстрировать стеклопластиковым двигателям сколь-нибудь заметных преимуществ.