Текст книги "Доктор Мозг. Записки бредпринимателя. Избранные рецепты осмысленной жизни."

Историко-научный портрет в позитиве

De mortuis aut bene, aut nihil.

Об ушедших – хорошее или ничего.

Из забытых правил хорошего тона

Крупная личность, человек большого дерзания, с мощной волей и неистощимой энергией. Его вклад в психологию – масштабный и прорывной, он сломал барьеры.

Вдохновленный русскими предтечами: Сеченовым, Павловым, Бехтеревым, сначала бился за то, чтобы психология стала экспериментальной наукой, как все естественные науки. И хотя сам открытий сделал не много, совершить поворот ему удалось: новые поколения исследователей пошли тропой, проторенной им, и превратили ее в магистраль. Провозглашенное им исследовательское направление – бихевиоризм, наука о поведении – навело мосты между поведением животных и человека, между телом и психикой. С его подачи (не только, но в большой мере его) психология вышла из облаков смутных умствований и спустилась к реальности, заземлилась.

А он пошел дальше: с наукой вынужденно расставшись, сумел показать, что психология – нечто большее, чем наука. Доказал собственным примером, что она – искусство и сила в мире людей, оружие, владение которым может обеспечить успех в жизни. Стал глашатаем и мастером психологии практической, прикладной. Оказался первопроходцем на ниве психологического обеспечения рекламы, раскрутил несколько мировых брендов. Проявил себя и как талантливый популярный автор с незаурядным даром убеждения. Его книга «Психологическая забота о детях» стала воспитательской библией для целого поколения. Остается и ныне читаемой и почитаемой, хотя вызвала массу критики (в том числе со стороны самого автора, признавшего в конце жизни, что он не подозревал, как мало знает о детях).

D-r Mozg: Recipe № 3.

Восклицательные знаки из аптечки ВСЕСИЛ

! – Любопытствуй безостановочно, всегда, обо всем и всех, любопытствуй настойчиво и деликатно. Сопоставляя и связывая события и явления размышлением, различая и замечая подобия, возвышай детское любопытство во взрослую любознательность.

!! – Любознательность научит тебя ни от чего не шарахаться и все изучать, хотя и не все трогать и пробовать.

!!! – Твоя свобода всегда с тобой, даже когда ты этого не хочешь – напоминай себе об этом как можно чаще: «свобода со мной, я в свободе, я есмь свобода!»

!!!! – Будь ты по возрастной категории ребенком, подростком, юношей или стариком; будь молодой девушкой или зрелой дамой, девочкой или бабушкой – стряхни гипноз хронологии, забудь о цифрах и выбрось возраст в мусорную корзину. Сколько бы лет тебе ни было, не считай себя ни ребенком, ни молодым созданием, ни взрослым, ни пожилым человеком. Изнутри, глубиной души, истинно – ты всегда все вместе взятое: существо безвозрастное и всевозрастное, только в разной проявленности своих возможностей, – существо ВСЕВРЕМЕННОЕ, ПОЛНОВРЕМЕННОЕ.

Да пребудет с тобой непрестанно памятование этого, ощущение этого – жизнь во всех возрастах и без возрастов, жизнь всевременная, полновременная – просто ЖИЗНЬ!

!!!!! – Неукротимо верь, что все можешь, а что не можешь, то сможешь, – и сможешь больше, чем ожидалось, и еще больше.

Обязаны ли психологи быть счастливыми?

Только с горем я чувствую солидарность.

Иосиф Бродский

Доверились бы вы рекомендациям психолога, одна из жен которого развелась с ним из-за его измены, а вторая постоянно чувствовала себя виноватой и рано умерла? Психолога, изрядно пьющего, один сын которого покончил с собой, другой вырос бездельником и преждевременно умер, дочь стала алкоголичкой и совершила несколько суицидальных попыток, зять застрелился, внучка тоже в глубокой депрессии едва с собой не покончила… Доверились бы?

– Не знаю. На одного психолога отягощений, что и говорить, многовато. Но ведь еще вопрос, он ли единственная причина такого нагромождения несчастливых судеб вокруг себя… И не вы ли писали, что требовать от психолога быть счастливым – все равно что требовать от врача бессмертия?

– Я, и пока еще согласен с собой.

Каждый человек в Америке, начиная с тридцатых годов 20 века, оказался под влиянием Уотсона, либо под влиянием тех, кто оказался под его влиянием. И далеко не только в Америке. У нас и сейчас в продаже перевод его книги «Психологическая забота о детях» («The Psychological Care of the Infant and Child»).

По нашему радио уже в новом тысячелетии передавали отрывки из этой книги: уроки для родителей – воспитание по доктору Уотсону. Хотя доктором, в смысле врачом, он никогда не был, скорее, чем-то обратным.

– Слышала эти передачи. Настойчивый авторитарный голос чтеца. Сон, питание, прогулки, посещение туалета – строго по расписанию… Не играть и не разговаривать с ребенком с утра до тех пор, пока не сделает пи-пи и по-большому. Не брать на руки и не менять пеленки во время плача, чтобы впредь неповадно было слезами и криком добиваться своего. Не сажать на колени во избежание… Не тискать, не обнимать…

– Эта книга вышла в 1928 году, сразу сделалась хитом и до сих пор, в бесчисленных переизданиях, энергично расходится. Уотсон стал «Споком» своего поколения, верней – антиспоком. Либеральный гуманист доктор Спок, настоящий доктор, педиатр, дал следующему поколению родителей рекомендации, во многом противоположные; но ему вменили насаждение вседозволенности, и маятник воспитательской идеологии снова пошел в сторону Джона Большого.

Не всякий маленький вырастает большим, но всякий большой бывает сначала маленьким. Глупости подчиняются той же закономерности.

D-r Mozg: Recipe № 4.

Как делать невозможное возможным: одолевать инерцию и жить двусторонне.

Из прописей Франциска Ассизского: «Начинай потихоньку делать необходимое, и получится делать то, что возможно, а потом вдруг поймаешь себя на том, что делаешь и невозможное.

Марк Аврелий, великий римский император, о том же:

«Приучай себя к тому, что тебе кажется невыполнимым. Ведь левая рука, более слабая, нежели правая, поводья держит сильнее, ибо к этому приучена». Вот как давно замечено, что развивать надо оба мозговых полушария, а не ехать всю жизнь на одном. Если ты правша, делай как можно больше левой рукой, постарайся развить ее до уровня правой; если левша – наоборот. Получишь огромную прибавку силе ума, здоровью тела и духа. Целый мир откроется с неизведанной стороны.

Когда садятся батарейки страсти

По моим наблюдениям, гармоничные супружеские пары бывают двух видов: сходники и контрастники.

Сходники друг на друга похожи, подобны лицами и фигурами, словно брат с сестрой или близнецы разного пола – воистину, две половины одного человека. У юных жениха и невесты такое физиономическое подобие обещает союз нерушимый и долгий, без фейерверков, зато прочный, со счастьем ровным, как озерная гладь, – и обещание выполняется, если дарованное не портят необузданным эгоизмом, пьянкой, изменами… Даже и в этих печальных случаях тяга однородного к однородному может превозмочь все уродства.

Контрастники – существа резко разные, и внешностью, и характерами противоположные иной раз до гротеска. Полюсные заряды: со страшной силой друг к дружке магнитятся. Бывают сперва бурно счастливы – с кипением страсти, со взрывами ссор и сладостными примирениями, со взлетами и провалами, снова взлетами… Но скоро ли, долго ли, батарейки страсти садятся, и только духовное возрастание и срастание в росте – многоусильное совместное жизнетворчество – может спасти двоих от распада, опустошения и пепелища на месте любви.

Папа и мама Джона подобрались по романтическому контрасту. Пикенс Батлер Уотсон, один из десяти детей богатого плантатора, ладный разбитной парень, чернявый и смазливый, женился на светловолосой, строго-миловидной девушке Эмме Рой, дочери мелкого служащего.

Жили они в штате Южная Каролина, гнезде потомственных рабовладельцев. Отец Пикенса, дед Уотсона, рабовладельцем и был. Время – конец 19 века. Война Севера и Юга недавно закончилась, рабство уже отменено, но расизм еще в полной силе. Ку-клукс-клан, линчевание…

Пикенс Уотсон источал жизнелюбие – лихой наездник и меткий стрелок, повеса, хвастун, мот, задира, взрывной скандалист, выпивоха. На месте не сиделось, любил охоту, приключения и войну. В 16 лет пошел на гражданскую, воевал, разумеется, за южан. После войны всю оставшуюся жизнь, а она оказалась унизительно долгой, заливал горечь поражения крепким питьем. По нашим нынешним представлениям, был ветераном с посттравматическим стресс-синдромом и психопатинкой. Фермой, доставшейся в удел (небольшая часть дедовских владений), управлять толком не мог, да и не хотел, это лучше получалось у Эммы. А у него получалось объезжать лошадей и охотиться. Пытался одно время наладить лесопильню невдалеке от дома, но дело не пошло, нечем было платить работникам.

Эмма была девушкой с твердым характером, умной, серьезной, хозяйственной и чрезвычайно религиозной.

Единственным, но нестерпимым ее недостатком в глазах клана Уотсонов была бедность и низкое происхождение. Молодожены жили изгоями, их не принимала ни родня Пикенса, ни чванливые соседние землевладельцы.

Дети рождались один за другим. Четвертым из шестерых появился на свет будущий всемирно известный психолог.

Дети, ферма и церковь поглощали и поддерживали энергию Эммы. Она была ревностной баптисткой. (Даже на фотографии держит руку на Библии). Джону дала второе имя – Броадус – в честь известного в тех краях протестантского проповедника. Мечтала, что и ее сын тоже когда-нибудь понесет слово Божие людям.

Южнокаролинская баптистская община славилась фанатичной активностью, непримиримым консерватизмом и суровыми моральными требованиями. Не курить, не пить, не ругаться, не танцевать, не хохотать, не обниматься, строго блюсти добрачное целомудрие и супружескую верность, каяться на церковных собраниях в грешных поступках и помыслах, изобличать и себя, и ближних, следить друг за дружкой, сообщать, ежели что не так, церковному начальству, во имя любви к Богу стучать на братьев своих и сестер…

В доме царствовала дьяволобоязнь, нечистого поминали на каждом шагу. Малыш Джонни был непоседой, озорником – гиперактивным ребенком, как это дурацки определяют нынче, – засыпал трудно, рвался гулять во двор. Няня-негритянка стращала его дьяволом – вон он, прячется в темноте, если выйдешь ночью, схватит, утащит в ад. Мама Эмма тоже то и дело предупреждала, что сатана стережет всегда и повсюду, пользуется любым недосмотром, любой случайной грязцой, а уж как ликует, если ребенок, не дай Бог, обкакается. «Неученая кишка – помощница дьявола», – говорила она.

– А папа Пикенс дьявола не боялся?

– Папа развивался в своем направлении: как насчет дьявола, не знаю, а Бога не возлюбил. Виски, бифштексы с кровью и общедоступных женщин возлюбливал все сильнее. С Эммой не задалось – все чаще Пикенс покидал ее и детей и подолгу живал в окрестных лесах в обществе местных индейцев чероки с двумя скво – неформальными индейскими женами. Это свободолюбивое племя, имя которого ныне носит могучий джип, против рабства чернокожих не восставало, в гражданской войне помогало южанам, так что для Пикенса они были братьями по оружию.

Дома, наездами, учил сына стрельбе из ружья, пистолета и лука, верховой езде, строительным, плотницким и другим деревенским мужским работам. У мальчишки все получалось: и корову подоить, и подкову поправить лошади, и косу наточить. Но папаша его почти не хвалил, был щедр на ругань и затрещины – старался не показывать пацану, как любит его, а тот отца и любил, и боялся, как Бога и дьявола, вместе взятых.

Когда Джону исполнилось 12, Пикенс совсем бросил семью, уехал. Соседи посмеивались – «окончательно обиндеился».

Через много лет, уже старый, спившийся, опустившийся, он вдруг объявился в Нью-Йорке, чтобы повидать сына, к тому времени знаменитого и далеко не бедного. Джон, на всю жизнь обидевшийся на никудышного батю, принять его отказался. И глазом не взглянув, послал старику нарочным пару новых костюмов и полдюжины чистых рубашек.

– Похоже на месть…

– Не столько месть, сколько самозащита.

На этой старой фотографии видно, что костюм старика Пикенса изрядно помят, но седые усы торчат все еще грозно и лихо, и на лице проступают отдаленные следы былой мужской красоты.

Вышел на бой Джон Мухобой

Оставшись соломенной вдовой, Эмма еще более укрепилась в вере. Сумела поднять всех шестерых детей, дать им образование. Ради этого продала ферму и перебралась в Гринвилль, ближайший, бурно растущий промышленный город. Там ее деревенским ребяткам вначале пришлось не сладко: нужно было приспосабливаться к городской тесноте, духоте и шуму, к избытку соблазнов и скуки, к среде отчужденной, жестко-конкурентной, коварной. И кроме и прежде всего прочего, обязательно ходить в баптистскую церковь.

Подросток Джон быстро наливался шальной силой молодого жеребчика. Был импульсивен, порывист, с волчьим аппетитом. Рано возлюбил бурбонское виски – любимый папин напиток. И женщин возлюбил раньше и откровеннее, нежели дозволялось баптистской церковью. Чертовски был привлекателен – дамы вешались на него всю жизнь. Когда ему было уже за пятьдесят, одна журналистка публично объявила его самым сексапильным в мире мужчиной-психологом.

После исчезновения отца стал замкнутым, злым, учился едва-едва, учителям грубил. В новой гринвилльской школе дети городских лавочников и приказчиков долго не принимали застенчивого деревенского мальчика за своего – издевались, травили, доводили до слез и бешенства, приходилось драться, на переменах случались побоища до крови. Получил обидное прозвище Swats (Суотс).

Не отыскал слова такого ни в одном словаре, нашлось только swat – прихлопнуть (комара, муху, моль…). Хлопалка, мухобойка?.. Наверное, что-то вроде, в созвучии с первым слогом фамилии – wats…

Всплыли в памяти до боли знакомые школьные эпизоды. Учитель ведет урок, ты сидишь себе, слушаешь или пишешь, не трогаешь никого, а тебя сзади исподтишка какая-то падла щипает, колет, чем-то в тебя тычет или что-то на тебя льет. Естественно, ты эту тварь пытаешься быстро и энергично swat – прихлопнуть – стараясь притом не обернуться, не подать вида глядящему на тебя учителю. Но учитель не слеп же. Учитель видит, что ты дерешься. Именно ты, а не кто-то, умело за тобой спрятавшийся. Учитель делает тебе замечание, заставляет встать или, в зависимости от вредности и настроения, вызывает к доске, ставит в угол или выставляет из класса. И ты не смеешь сказать, что это вон та маленькая сволочь срежиссировала эпизод, а не ты, – если скажешь, будешь не только посмешищем, но уже и полным ничтожеством, жалобщиком, да и как докажешь?.. Последует хрестоматийный, ответа не имеющий, квадратуре круга подобный недоуменный вопрос: а чё я сделал?.. а я-то чё?.. не, а чё, чё я сделал-то?..

Такая вот трехходовка, классическая подстава – элемент тренинга выживания в мире козлозакония.

Первый и единственный закон козлозакония – закон сохранения козла, он же и закон сохранения зла: всякий козел отпущения находит своего козла отпущения. По дороге из школы в компании с единственным в те годы полупридурошным полудружком Неважнокакзвали юный Уотсон расходовал свою агрессивность способом, в южных штатах в те времена обычным: подлавливал чернокожих мальчиков и избивал. Это было как раз в годы наивысшего расцвета судов Линча. Чернокожие мальчики уже тоже не оставались пассивными. Незаурядно чуткий к общественным настроениям паренек так увлекся nigger fighting – борьбой с неграми – и так в ней преуспел, что мог бы заработать аплодисменты испарившегося папашки (что, можно думать, и происходило в воображении). Один раз его за это арестовали, но сразу выпустили. На случай, «если ниггеры будут возникать», таскал с собой заряженный пистолет (купить огнестрельное оружие в Южной Каролине было тогда проще, чем купить книжку). И однажды устроил уличную стрельбу. По счастью, ни в кого не попал. Арестовали, опять же, и отпустили.

– Хорошо, что времена судов Линча ушли.

– Это большое достижение Штатов, но уличную стрельбу и похуже нет-нет да кто-то устраивает.

Мы получили в наследство не только разум миллионов прошедших лет. Мы унаследовали также и безумие тысячелетий.

Ошо

Второгодник по психологии

Современное образование не дает для жизни ничего, кроме бумажек об образовании и, в лучших случаях, некоторой тренировки мозгов. По большей же части приучает к разгильдяйству, недобросовестности и продолжительной инфантильности.

Дж. Б. Уотсон. (Сказано около ста лет назад).

Сильная и властная Эмма взялась за подрастающую копию Пикенса с удесятеренной энергией. Сумела жеребенка взнуздать, но объездить не удалось.

После школы, с грехом пополам оконченной, мать заставила 16-летнего Джона поступить в баптистский колледж. Заведение сие под религиозной шапкой давало образование, по сегодняшним понятиям, высшее: окончив его со степенью магистра, можно было стать школьным учителем, городским служащим или продолжить учебу в каком-нибудь университете.

Эмма так страстно желала, чтобы именно Джон, самый красивый и самый умный ее сынок, стал пастором, что упования ее оправдались, только неведомо для нее – в другой системе значений, других ценностных координатах…

Стройный юный оболтус начинал уже понимать, что хорош собой. Носил, как тогда полагалось, высокие белые накрахмаленные воротнички плюс галстук-бабочка, тщательно укладывал блестящие черные волосы на срединный пробор.

Рано обзавелся очками, но очкариком никогда не выглядел: очки сидели на нем всегда изящно и ловко, почти незаметно.

Был не особо общителен, но уже не изгойствовал. «Способный, но с чересчур большим самомнением… Больше интересуется идеями и теориями, чем людьми», – говорили про него преподаватели.

Подрабатывал лаборантом в химической лаборатории, потихоньку повесничал и выпивал. Учился как в школе, то есть никак. Перед экзаменами, накачавшись кока-колой (в нее добавляли в те времена серьезную дозу настоящего кокаина), зубрил пару ночей и отправлялся сдавать. Был единственным в своем классе, кто сдал древнегреческий с первого захода. Завалить умудрился только один экзамен – догадываетесь, какой?

– Богословие?

– Нет, с богословием пронесло. Психологию. Пришлось из-за этого остаться в колледже на второй год.

– Второгодник по психологии? Знаковое начало для будущего корифея психологической науки.

– Уотсон потом вспоминал:

«Психологию вместе с философией преподавал нам Гордон Мур, лысый дядька, малость чудаковатый. Слушать его было местами любопытно, особенно когда он рассказывал о физиологической психологии, это было хоть что-то конкретное, не в пример его же метафизическим разглагольствованиям, от которых вяли уши…

Сдавать ему экзамены было тяжко: Мур был добр, но ужасный педант, требовал, чтобы все листки письменной контрольной были правильно пронумерованы, а кто этого не сделает, предупреждал, того и читать не стану – сразу неуд и на второй год. Вот меня черт и дернул: не выспался, спешил сдать и не пронумеровал. Хуже того – перепутал, написал все правильно, но не в том порядке. Не помиловал меня Мур, вкатил незачет. Я жутко разозлился. Ах, так, подумал, ты меня завалил, из-за тебя теперь мучиться лишний год. Ну, поглядим еще. Назло тебе стану доктором психологии, ты еще попросишься ко мне в ученики. Так и вышло…»

И в самом деле, годы спустя, когда Джон Б. Уотсон уже профессорствовал на кафедре психологии, к нему в кабинет, шаркая, прихрамывая и опираясь на палку, зашел облезлый пожилой господин. Без приглашения сел, знакомым движением снял очки, положил на стол. Широко улыбнулся беззубым ртом.

– Здравствуй, сынок, ты меня помнишь, конечно. Я твой бывший профессор Гордон Мур. А вот теперь ты профессор. Знаешь, я горжусь, что воспитал такого великого ученика. Это ведь я приохотил тебя к психологии, и хорошо, что ты дважды прошел мой курс, вот видишь, как здорово получилось. А меня, понимаешь ли, из колледжа выперли. Начальству не угодил, недостаточно ортодоксален. Церковь, сам понимаешь, с психологией не в ладах. Ну что ж, старая гвардия не сдается. Возьми меня к себе в аспирантуру, сынок, вот мое письменное прошение. Бюрократические проволочки меня не пугают. Если потребуется время, я подожду…

Дождался, но вскоре ослеп, а через пару лет свалился с инсультом.

Есть ли в моей жизни смысл, который не будет разрушен неминуемой смертью, ожидающей меня?

Лев Толстой

У подножия великого Почему

 
Хочу, чтобы потомкам стало ясно:
надежна жизнь тогда, когда опасна.
Спасение? Смертельная угроза?
Лекарство или яд? – Решает доза.
 

Из Парацельса. (Вольный стихотворный перевод мой. – ВЛ)

Колледж Уотсон окончил, магистра получил, пастором, конечно, не стал, и в дальнейшем, к великому огорчению матери, ни при какой погоде не интересовался религией. Дома по этому поводу шли баталии между ним и старшим братом Эдвардом, парнем очень религиозным и правильным.

– Послушный мальчик и непослушный, подъюбочник и озорник, конформист и бунтарь, всегдашняя пара? Сид и Том Сойер?

– Да – и в одном лице тоже, в одной и той же душе. Конфликт внутренний, столкновение побуждений: любовь к матери и отталкивание от нее, зависимость и сопротивление зависимости – развилка эта всю жизнь сидела в Уотсоне и выстреливала, как рогатка, вовне, переносилась на отношение к женам и детям, перескочила в концепцию воспитания…

Мы и на своей истории убедились – на Марксе, Ленине и их духовных потомках, себя включая: свежеиспеченные атеисты, наследники длинного ряда веровавших поколений, выказывают полный набор признаков религиозно-догматического менталитета. Авторитарность, категоричность, нетерпимость к инакомыслию, проповеднический запал, мессианские амбиции непременно осчастливить человечество, тянитолкай ханжества и цинизма. Баптистская психоматрица (а ее начала – в веках и веках…) была впитана Уотсоном с молоком матери, вместе с любовью к ней, и плодоносила вовсю.

– А смятая любовь к отцу, непрощенная обида?

– И это работало.

Еще до того, как отец покинул семью, при ночных разборках между родителями – он засыпал поздно и многое слышал, – в душе Джона образовался глубокий разлом. Бездна одиночества накрывала его, и пытливый ум упрямого мальчишки, сопротивляясь отчаянию, начал искать ответ на всеобъемлющее детское почему в применении к человеческой глупости.

Почему мама подвинута на своем Боге и дьяволе, а папа на своих лошадях и бабах? Почему люди ведут себя то одинаково, то по-разному? Почему они вообще себя как-то ведут, как это получается?

На ферме отец учил его управлять поведением собак, коней, коров, индюшек и прочей живности. А как насчет человечков?..

Сюжет, который уже век повторяющийся в миллионах разбитых семей: уходит отец, а ребенок (или несколько, как у Эммы, это душевно лучше, хотя житейски трудней) остается в судорожных объятиях одинокой материнской любви.

– Хорошо, если хоть какой-то любви…

– Да, в наше время, увы, все чаще после разрыва с мужем мамаше уже и не до ребенка, а лишь до себя и своих новых амурных дел. Ребенок становится эмоциональным сиротой. Но обычнее все же нечто противоположное, хотя и немногим лучшее: мать продолжает любить ребенка, любит удвоенно и утроенно, с зашкаливающим избытком. Любит как мать, а управлять старается как отец и мать вместе взятые. Вцепляется в дитя всеми щупальцами своего ревнивого одиночества и так долго, как только может, удерживает в липких тенетах эмоциональной зависимости и несамостоятельности, не дает взрослеть. Пассивный ребенок сдается удушающему объятию, активный сопротивляется, борется, средний, обычный – и то, и се, но в любом случае неотступное и могущественное материнское давление сказывается на характере и жизненных установках дитяти примерно так же, как давление толщи морской воды на облике глубоководных рыб.

– Одни сплющиваются, другие раздуваются…

– Джон Уотсон, я бы сказал, извилисто забугрился. Эмма любила его больше остальных своих пятерых, ласкала чаще, учила упорнее – он ведь явно был всех способней, всех ярче – на него и надеялась горячей, и давила сильней.

С Джона на внешнем плане – как с гуся вода, все вопреки и наоборот, но внутренне…

Любовь его к матери была сильной, привязанность – чрезвычайно глубокой, душевная зависимость – напряженной до боли. Как положено парню с мужественным характером, любовь к маме он не озвучивал, привязанность старался не выказать, с зависимостью справлялся с большими издержками. Когда Эмма в разлуке с ним тяжело заболела, он тоже занедужил, открылась бессонница, а когда умерла (ему было около 22-х), на несколько месяцев впал в жестокую депрессию и долгие годы терзался чувством вины.

Большой Джон сумел потом убедить миллионы людей, что телесной и душевной близости между родителями и детьми должно быть как можно меньше. Мать, утверждал он, вносит в любовь к сыну свою сексуальность, так же как и отец – в любовь к дочери. Если родитель целует ребенка, то это уже прямая сексуальная провокация, пробуждение и подогрев влечения, да и всякие прочие прикосновения приводят к тому же. Чрезмерная (а что такое чрезмерная и где мера?) привязанность ребенка к родителям, пугал Уотсон, – источник его последующих проблем в интимной жизни и супружестве.

– О том же толкует и психоанализ. А недопривязанность или отрицательная привязанность – взаимное отчуждение детей и родителей – тоже порождает любовные и супружеские проблемы?

– Еще какие. Уотсон стал если не автором, то соавтором как раз этого рода проблем у многих и многих, начиная с собственного потомства.

Из загашника Анекдоктора

Автоответчик на телефоне доверия: «Добро пожаловать на нашу горячую линию срочной душевной помощи!

Если вы слишком импульсивны – несколько раз быстро нажмите 1. Если вы чувствуете себя зависимым – попросите кого-нибудь нажать 2. Если у вас множество личностей – нажмите 3, 4, 5 и 6. Если у вас мания преследования – мы знаем кто вы и чего хотите, просто никуда не уходите, а мы пока отследим ваш звонок. Если у вас шизофрения – слушайте внимательно и тихий голосок подскажет вам, какую цифру нажать. Если у вас депрессия – неважно, что вы нажмете… никто все равно не ответит…»