Текст книги "Декомпрессия"

12

Русалка парила в синеве аквариума так же, как хозяин «Призрака» плавал в глубине воспоминаний. Она лениво толкалась от стены к стене и в конечном итоге все равно оказывалась напротив Вовчика. Таращила на него пустые бельма глаз с крохотными точками, как будто уже не он, а она задавалась немым вопросом «а ты помнишь, чем все закончилось в тот раз?».

– Грибница, жуткая вещь. Помнишь? – он не удержался от вопроса, словно тот был тем якорем, что уводил его в глубину памяти.

Единственный оставшийся в живых из пятерки бойцов, он стоял палубой выше, дрожа от страха, ежесекундно ожидая смерти. Да, это было не первое столкновение с грибницей. И воспоминание, подвешенное на стальной цепи, весьма ощутимым довеском давило на грудь.

Сразу после начала катаклизмов он, неоперившийся юнец, возомнил себя крутым навигатором, способным в одиночку пересечь Среднее море – так стали называть смесь бассейнов, что слились практически воедино, затопив часть Евразии. Его занесло на первых порах аж за Китайский город, к Пыльному архипелагу – суше, скрытой за облаком пепла, извергнутого цепью оживших вулканов. Только неопытностью и несокрушимой верою в собственное бессмертие можно было объяснить то, что он бросил якорь своей парусной лодки с устрашающим названием «Киллер» у невзрачного островка.

Вовчик появился на пирсе, сжимая в потных руках автомат. И пошел по берегу, не придавая значения странным кучам серой трухи, то и дело попадающимся ему на глаза. Разве мусор должен волновать бывалого навигатора? Готовый к встрече с разного рода чудовищами, он медленно двигался по пустынной улочке, везде отмечая одно и то же: серые пепельные кучи. Ветер развлекался, гоняя труху с места на место. Ничего из мысленно представленных тварей навстречу не попадалось, и постепенно Вовчик успокоился. И первый же хорошо сохранившийся труп, лежащий на спине с лицом, засыпанным пеплом, отнес скорее к исключению, чем к правилу.

Но чем дальше парень шел, тем больше становилось трупов. Лежащие, сидящие сломанными куклами у стен домов. Мужчины, женщины, дети… Много. Очень много. Он вышел на площадь, взбудораженный увиденным. Но то зрелище, что открылось глазам, поразило его в самое сердце. Открытое пространство между невзрачными домами было завалено мертвецами. Они лежали кругами, словно чудовищный гейзер, изрыгнув из чрева сотню трупов, иссяк. Пепельные лица, изломанные конечности, скрюченные пальцы, тянувшиеся в небо…

Перешагивая через тела, ведомый каким-то извращенным любопытством Вовчик двигался к центру. Что же могло быть там? Самое интересное, что ни на один миг в его юношеском мозгу не возникла мысль о том, что он может пополнить ряды мертвецов. И самое странное, что так и не случилось пополнить.

Грибница была мертва. После, бороздя морские просторы, он много раз издалека видел ее действующую, заглядывал через стекла бинокля в глаза живых мертвецов. Но тогда…

Парень шел, аккуратно переступая через тела, ожидая, что в центре этого побоища его ждет кровожадная, невиданная никем и дохлая тварь. А на самом деле, его ждало разочарование: на стеклянной поверхности спекшегося от высокой температуры песка блестела вещица. Соблюдая осторожность, Вовчик подцепил ее и позже повесил на шею. Он назвал ее тем, на что она оказалась похожей – ракушка. Ребристая, белая с металлическим отливом, из двух створок, с дыркой посередине. В городе он вначале хотел загнать ее по спекулятивной цене, но потом передумал. Вещица аккумулировала в себе страшное и яркое воспоминание. Он переименовал ее в амулет, повесил на шею и стал дорожить, искренне считая, что она приносит ему удачу.

Была ли у него мысль, что он спасется, когда трясся от страха на «Призраке», впечатывая лопатки в режущую грань рамы, окаймляющей иллюминатор? Что висящий на груди амулет – тот самый рояль в кустах, о котором слагают легенды, поют бардовские песни и так далее, бла-бла-бла?

Ни о чем таком он не думал.

В голове звенела пустота, словно все было кончено и он уже висел под потолком, с животным ужасом встречая вечность. Белый, потный от страха Вовчик стоял, слушая завывания, редкие выстрелы, перестук капель крови, падающей из тела прибитого к стене Серого, и смотрел на то, как умирает Брекет. На высоком лбу нестарого еще, прошедшего огонь и воду мужчины заалела капля крови. И еще одна. Потом все лицо покрылось красными точками и стало заметно, как под кожей змеятся темные линии. Вовчик видел, как стремительно покрыла лицо сеть проступивших сосудов, как диковинной татуировкой спускалась на шею. В стеклянных глазах вспухли кровавые слезы, потекли вниз, чертя красные дорожки. Брекет еще шептал свои «нет-нет», но в горле булькало и его слова превращались в нечленораздельные звуки. Потом он замолчал. Под курткой на груди что-то зашевелилось. Брекет попытался подняться и не смог. Он обмяк, глядя перед собой, а из его глаз текли красные слезы.

И в тот же момент Вовчик увидел собственную смерть – она потянулась к нему из стены напротив тонкой длинной стрелой. Медленно она приближалась, целясь ему в грудь. Когда острие кольнуло его, Вовчик, готовясь принять нестерпимую боль, закричал так, как не кричал никогда.

Да. Как это ни смешно сейчас вспоминать, но именно так он и подумал. Что грибницу испугал его крик.

Лайнер содрогнулся. Пол качнулся и Вовчик едва не упал. В глазах помутилось от напряжения, все поплыло, утонуло в тумане. С грохотом упал со стены Серый. Потом рухнул в холле Рыжий. Завалился на бок Брекет. Лужа, натекшая под его лицом, покрылась пеплом.

Вовчик не знал, сколько времени прошло между тем, как он попрощался с жизнью и снова назначил ей свидание. Полумертвый от пережитого ужаса, на негнущихся ногах, волоча за собой автомат, он спустился на пятую палубу. Его окликнули. Только увидев людей, он понял, что выжил.

Их было семь. Счастливчиков, кроме него оставшихся в живых. Он уберег их от гибели своей странной ракушкой, амулетом, найденным в мертвой грибнице три года назад. Он спас их. И Вертухая в том числе.

Спас, чтобы убить.

Все уцелевшие собрались в помещении бывшего варьете, не находя слов, чтобы оценить обнаруженное в аквариуме чудо. Вскоре слова нашлись – сразу после того, как за стойкой обнаружились запасы спиртного – и они наперебой орали, радуясь неожиданному спасению, обсуждая смертельные приключения, поминая товарищей.

В тот самый момент, когда душевные излияния достигли апогея, она и объявилась.

Откуда-то из закутка гримерки возникло еще одно чудо – тоненькая растрепанная девчушка лет семнадцати, радостная, с горящим взором.

– Люди! Люди! Боже, какое счастье! Я выжила! – закричала она онемевшим, растерянным мужчинам и бросилась на шею первому же подвернувшемуся – Вертухаю.

Девчонка сбивчиво объясняла ошалевшим бойцам, как попала с семьей на лайнер: лодку, на которой они пытались спастись, буквально прибило к кораблю. Как провели тут, в помещении варьете, без малого два года, благо на кухне сохранились запасы продовольствия. А потом все погибли, сначала брат, потом мать и отец, пойманные в какие-то паучьи сети. Девушка шепотом рассказала, что они и сейчас висят на корабле в разных местах, и порой ей кажется, что они живы. С тех пор она осталась одна. И уже больше трех месяцев, как безвылазно сидит в гримерке. И разговаривает иногда с тем чудовищем, которое зачем-то посадили в аквариум. Или в ту странную штуку, что притягивает к себе все. Иногда она кормит женщину со стеклянными волосами.

Жалко все-таки…

Под эту нескончаемую болтовню, перемежаемую редкими возгласами бойцов и слезами девушки, Вовчик и заснул, как только прошло удивление от встречи.

Он проснулся от сдавленных хрипов и не поверил своим глазам. Распростертая, голая, со связанными руками и кляпом во рту, девчонка лежала на столе. Худенькие ножки держал дюжий Жердяй, пристроившийся в ней спереди. У иллюминатора застегивал ширинку Вертухай, вытирая пот со лба. Девчонка хрипела в такт движениям полного тела с обнаженными ягодицами. И вдруг, изловчившись, выплюнула кляп. Она не закричала «помогите», к кому здесь было взывать? Ее единственная «подружка», парящая в аквариуме, вряд ли способна была придти ей на помощь.

– Не люди, – сдавленно выдохнула она. – Нелюди. Вы…

Не останавливаясь, Жердяй наклонился и затолкал ей кляп, потуже вбив в окровавленный рот.

Вовчик поднялся с дивана, на котором вырубился.

– Эй, Вовчик, хочешь? – спросил его кто-то.

И он ответил. Первым же выстрелом он снес голову Жердяю. Тот завалился вперед, залив кровью распростертую девчонку. Короткая, расчетливая очередь досталась дернувшемуся Вертухаю. Она прошила его грудь насквозь – вожак успел приподняться с кресла, где развалившись, отдыхал после «праведных» трудов.

Вовчику повезло, внезапность сработала процентов на восемьдесят. Прицельная автоматная очередь сразила сразу троих, спящих вповалку на диванах. Двоих из них парень тяжело ранил, как выяснилось позже. Он после добил их контрольным без всякого сожаления, нимало не интересуясь вопросом, были ли причастны они к изнасилованию. А вот с оставшимися двумя пришлось повозиться.

Очередь полоснула над головой – парень едва успел откатиться за выступ, огораживающим випзону от остального зала. Но удача, как продажная девка, была куплена Вовчиком в тот день с потрохами. Он сидел, не двигаясь, выжидая, когда проявится один из уцелевших бойцов. Сидел равнодушный, спокойный, никак не реагируя на сомнительные «давай поговорим». Любитель поговорить не выдержал первым – высунулся из укрытия, сопровождая свое появление автоматной очередью. Вот только пущенной туда, где Вовчика уже не было: лавируя между опрокинутыми столиками, он минутой ранее сместился левее. А вот переговорщику не повезло – ответочка оказалась куда удачнее и ждать себя долго не заставила. Длинная очередь пробила тело бойца, отбросив к стене.

Вполне возможно, что шлюха-удача изменила бы Вовчику в конце концов и последний оставшийся в живых отправил бы его на тот свет. Но раздались выстрелы оттуда, откуда он не ожидал. И пока он соображал, чем это может ему грозить, послышались тихие слова.

– Я убила его. Выходи.

Вовчик вышел, осторожно приблизился к дивану, откуда доносились стоны. Ему хотелось довести дело до конца. Контрольными выстрелами в голову он добил раненых. Он не боялся тоненькой девчонки, дрожащей, испачканной и в своей крови, и в чужой. Если она хотела убить и его просто из желания отомстить всем и вся, пусть так и сделает. Ему осточертело умирать за сегодняшний, такой бесконечно долгий день.

После он подошел к ней, попутно сдернув куртку с трупа, протянул ей.

– Прикройся, – пряча глаза, хрипло сказал он.

Она долго разглядывала его, потом взяла куртку и уронила на стол, с которого не так давно поднялась.

– Мне не надо.

Парень никак не отнесся к ее словам. Больше для очистки совести он подошел к Вертухаю и выстрелил в голову мертвецу. Когда Вовчик поднял голову, тяжело вздыхая, как человек, проделавший тяжелую – на грани сил – работу, девочка уже стояла возле аквариума. Ее глаза были мертвы, по ногам текла кровь, оставляя следы на ковре.

– Не надо, – вскрикнул он, отчего-то мгновенно догадавшись, что она хочет сделать. – Пожалуйста.

Девчонка продолжительно вздохнула.

– Зачем мне все это? – тихо сказала она. – Твари здесь. Твари там…

Парень рванулся к ней, горя желанием остановить, утешить, объяснить, доказать, что не все так плохо, что и в этом мире есть люди, которые…

Он не успел сделать и нескольких шагов. Девочка потянулась вперед и этого хватило, чтобы в следующее мгновение она уже плавала в синеве.

Много позже, наблюдая за тем, как питается русалка, Вовчик сделал вывод: в тот единственный раз она повела себя не так, как всегда. Не бросилась навстречу, полосуя беззащитное тело, не впилась в горло, не плавала рядом, кровожадно наблюдая за агонией жертвы. Тварь отодвинулась в сторону, уступая место. Так они и парили некоторое время в воде, пока девчонка не стала задыхаться. И тогда случилось странное – никогда после Вовчиком не виденное – стеклянные волосы удлинились и опутали лицо девушки. Она успокоилась мгновенно. Тело ее обмякло и уже освобожденное от прозрачных нитей потекло вниз, на дно. На лице девчонки, как показалось Вовчику, горела мечтательная улыбка.

Потом будущий хозяин «Призрака» трудился, не покладая рук, не останавливаясь, чтобы заглушить ни с чем несравнимую, неизвестно откуда взявшуюся боль. Все семь трупов достались кровожадной твари. Он завалил аквариум мертвецами и час, если не больше, смотрел, как русалка грациозно двигалась в тесном пространстве, лавируя между трупами бойцов. А потом ничего не стало видно в грязно-багровом облаке, укрывшим месиво из тел.

Когда утром он очнулся, аквариум был девственно пустым. В прозрачной синеве парила прекрасная и отвратительная фея. Куда все делось? Не могла же она, в самом деле, проглотить и одежду? Подобные вопросы его не волновали. Сама по себе «сетка» представляла собой неизвестно что. Вполне возможно, эта вода – лишь видимая часть айсберга. Не говоря уж о совершенном орудии убийства, коим являлась русалка. Организм, способный по собственной воле делать свою кожу пуленепробиваемой. Правда, не всегда. Отчего это зависело, неизвестно, но так было. Иначе счастливчиков, вступивших в противоборство и одолевших русалку, попросту бы не существовало…

Вовчик очнулся наконец от воспоминаний. Он был прав, выпустив память на свободу. Ему стало значительно легче. Так хотелось без опасности для жизни коснуться стенки аквариума – стык в стык с руками, между пальцами которых блестели тонкие перепонки…

– Да, детка, – в угоду своим мыслям он улыбнулся и подмигнул русалке. – Не дождешься.

Завтра, точнее сегодня здесь будет Маньяк. Пусть забирает свою девку и валит ко всем чертям, чем быстрее, тем лучше. Тоже не все ясно с этим заказом. Маньяк с его принципами и согласился вести в море бабу? Может, не разглядел ее пол, и этой шмаре удалось его обмануть? И хрен с ним. Это Вовчика не касается. Заберет ее с корабля и дальше все хлопоты лягут на плечи легендарного дайвера.

А Вовчик? Он умывает руки.

13

Гудело. Низкий звук пожирал пространство. Опасность казалась ближе, чем была. Линия горизонта наливалась чернотой. Оттуда, увеличиваясь в размерах, на приморский городок надвигалась смерть. Погребальный саван медленно и неотвратимо закрыл небосвод. Издалека создавалось впечатление, что приближается небывалый по мощности грозовой фронт. Но низкое гудение, от которого ломило зубы, не давало обмануться – от такой грозы нет спасения. Даже под землей.

Неспешно плыло по небу чужое. Чуждое, призревшее законы гравитации, вздымалось вверх, ползло от горизонта, заменяя чудовищным телом небесный свод. Неподвижный воздух насыщен озоном. И в этой абсолютной прозрачности, видимое до мельчайших деталей двигалось то, чему не было названия.

Циклоп – так прозвали в народе абсолютного убийцу – больше всего напоминал чудовищного ската, от края до края превосходящего по размеру пару километров. Животное. Или нечто живое? Поднятое с глубин каких-нибудь впадин катаклизмами или занесенное из глубин космоса? Вряд ли кто-нибудь на этой несчастной планете задавался подобным вопросом.

Маньяк не задавался. И это не будет тем последним вопросом, который он попытался бы решить перед смертью. Вжатый грудью в острые камни он, изнывая от бездействия, тяжело и надсадно дышал. Линзы бинокля ловили чудовище, зависшее над городком. Казалось, сама тьма, отливавшая металлом, медленно загибала крылья.

Циклоп начинал охоту. Хотя… Кит, всплывающий с глубины, распахивающий огромную пасть, чтобы втянуть внутрь тонны планктона, – он охотится? Без всякого представления о возможной опасности, он просто жрет, тупо дожидаясь, пока крохотные тельца криля заполнят ненасытное брюхо. Так и Циклоп. Вряд ли в том наросте в центральной части огромного тела, где можно было предположить наличие мозга, возникало слабое подобие ощущения риска, связанного с простым до омерзения процессом питания.

Маньяк видел, как беспорядочно метался по тесным улочкам народ. Яркие вспышки опоясали побережье. Отдаленный треск автоматных очередей долетал до дайвера. Кто-то из обреченных палил из гранатомета в вышину.

Бесполезно. Открытый четырем ветрам, Маньяк лежал на скале, бухтой отделенной от городка. Он сжимал в руках бинокль. Скоро смерть доберется и до него. И даже какой-нибудь тайный ход, проложенный в камнях, не служил убежищем.

Черную махину Циклопа с загнутыми к центру крыльями прошили разряды. Ослепительные молнии били от края до края, как прощальный залп для покойников, у которых никогда не будет могил.

Земля дрогнула. По улочкам городка зазмеилась пыльная поземка. Часть домов не перенесла сильного подземного толчка. Хлипкие строения сложились подобно карточным домикам, накрывая погребенных людей. Клубы серой взвеси накрыли городок.

И в тот же миг из дымного тумана вспорхнули вверх первые жертвы. Они зависли в воздухе, притянутые к самому брюху циклопа. Мощный разряд пробил тело женщины, бабочкой трепетавшее на ветру. Еще одна молния прошила тело мужчины, сжимавшего в руках автомат. Четко, до подробностей различимые, обреченные плыли в воздухе, принимая на себя разряд за разрядом.

Облаком взметнулся песок, смешанный с камнями, выбрасывая вверх десятки людей. Мужчин, женщин, детей. Пробивая в тумане, затянувшим улочки, дыры, они летели ввысь, заполняя все видимое пространство. Десятки, сотни людей тонули в синей, подсвеченной разрядами мгле.

Словно запыленный, больной взгляд Маньяка поймал вдалеке холм вспученной земли, выпускающий из недр людей – тех, кто надеялся спастись в подвалах и подземельях. Прямо на глазах словно взорвался изнутри уцелевший недалеко от пристани добротный дом. Ненасытный, удерживающий между загнутыми крыльями сотню жертв, Циклоп все тянул и тянул новые. Из воды. Из песка. Люди взлетали, постепенно приближаясь к самому брюху.

Пыльное марево дрожало. Земля неохотно отпускала своих детей. Разрытые пласты вздымались, рассыпались в пыль, туманом покрывающим развалины. Это изуверство как роды – мучительные, непростые. И то чуждое, что парило над головами, не хирург – мясник, делающий кесарево сечение, острым скальпелем взрезающим землю и вырывающим из теплого нутра хрупкие, беспомощные души.

Чудовище парило в воздухе, и его черная тень добралась до дайвера.

Маньяк отложил бинокль, закрыл глаза и вжался лицом в камни, царапая скрюченными пальцами землю. Скала под ним дрожала, словно ей передалось его состояние. Еще минута и дайвер полетит вверх. О, это будет долгий полет. И Маньяк жалел лишь о том, что его тело не станет той каплей, от которой лопнет ненасытный монстр.

Маньяк ждал. Еще минута и он, прежде человек, станет всего лишь составной частью планктона.

Еще двадцать секунд.

Еще десять…

Воспоминание об этом эпизоде, вернее, чувство – заставляет его до сих пор просыпаться по ночам. Ощущение полной безысходности и абсолютного, незамутненного никакими надеждами ожидания скорой смерти. Сколько времени он пролежал тогда на скале, вжатый в камни? Неизвестно. Но вдруг, когда он очнулся, понял, что низкий звук исчез. Совершенная тишина оглушила его. Он повернулся и посмотрел в небо. Белое, словно выцветшее, оно явило девственную пустоту. Только высоко в облаках путался блеклый диск солнца. И откуда-то сверху, соткавшись из пустоты, падала серебряная паутина, в которой искрили крохотные зерна. То ли отрыжка сытого чудовища. То ли безвинные души умерших.

Не отдавая отчета в своих поступках, дайвер подобрал тогда часть паутины и принес в город. Что с нею стало? Да ничего. Растет себе и светится.

Тот, кто хоть раз слышал приближение Циклопа, ни за что не спутает с гудением, который издавала Морская звезда. Даже сейчас, столько лет спустя, у Маньяка едва не вырвался тяжелый вздох. Лишний шум ни к чему. Ухарь отрубился в мгновение ока, а вот рулевой – крепкий парень, еще держался. Но временами глаза его стекленели и он клевал носом. Дайверу, естественно, такое архиважное дело как караул не доверили. Не заслужил, бродяга. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы Маньяк разглядывал бойца. Глаза у Врубеля закрывались и голова упрямо клонилась на грудь. Даже такого стойкого парня подкосили сутки балансирования на тонкой грани, отделяющей жизнь от смерти. К тому же провожатых неприятно «удивила» гибель Клеща. Может, и возникли у них – особенно у Врубеля – неприятные умозаключения на счет Маньяка, но они предпочитали держать свои выводы при себе. Да и честен он был перед ними аки стеклышко. Слегка замутненное, впрочем. Крепким парням ни к чему знать, что легкий толчок направил раненного парня чуть правее – прямо под «серебряный дождь».

Умные головы объясняли водопад горючей смесью, сродни напалму. Вот Маньяку и представилась возможность убедиться, так ли оно на самом деле. Еще там, на глубине, у дайвера возникла неприятная мысль, что Врубель заметил этот почти нечаянный толчок. Так или иначе, он виду не подавал, и его молчание было на руку Маньяку.

Другое дело Ухарь. Его участь была решена. И именно устранением этой проблемы дайвер и рассчитывал заняться в ближайшее время.

Узкая песчаная полоса, тянувшаяся вдоль скал – пристанище незавидное. Но на безрыбье… Залитая ярким дневным светом вода колыхалась у самых ног. В скальных трещинах ютился ветер. С мягким шорохом он пересыпал песок, застрявший в многочисленных дырах. Тихий звук умиротворял.

Но было еще кое-что. То, что подсказало Маньяку дальнейшее развитие событий. Чуть поодаль, у береговой полосы, на отмели застыла потрепанная, изломанная яхта. Обшарпанный кораблик зарос водорослями. Пробоины в бортах давно облюбовали разномастные моллюски. Фишка была не в том. Насколько дайвер помнил, там еще имелось кое-что любопытное. Все внутренности судна оккупировали кубомедузы. Морские осы, приспособившиеся к жизни на суше. Вот им-то и предстояло сыграть решающую партию в будущей игре. Однако для начала следовало подготовиться. Слепой случай мог избавить Маньяка не от того сопровождающего, поэтому полагаться на судьбу он не стал. Сухопутные кубомедузы – существа коварные, но нападать они не спешат. Однако была у них одна странность, которой грех было не воспользоваться. Особенно, исходя из некоторых пристрастий здоровяка.

Маньяк открыл глаза. Рулевой спал. Его веки подрагивали, а грудь размеренно вздымалась. Дайвер пошевелился, сменив позу, но караульный и ухом не повел. Соблюдая максимум осторожности, Маньяк переместился левее, ближе к тому месту, где лежал рюкзак Ухаря. Протянув руку, дайвер коснулся бокового кармана. Теперь предстояло самое неприятное – отогнуть клапан. Скорее всего, сделать бесшумно это не получится. Уповая на себя и мысленно обещая провидению все, что бы оно ни попросило, он потянул липучку на себя. Сухой треск показался ему оглушительным. Маньяк не сводил глаз с засопевшего Врубеля, готовясь в любой момент одернуть руку. Ему живо представился грозный окрик «ты чего забыл там, дайвер?» и черная точка пистолета, нацеленная в лицо.

Караульный спал. И Маньяк закончил начатое. Отогнув клапан, он извлек на свет божий драгоценность здоровяка – флягу. Обитое кожей днище зацепило еще кое-что – на песок желтой слезой скатилась «стрекоза». Наверняка, его вещица, отнятая при обыске. Маньяк поднял штучку и положил в карман. Не теряя времени, свинтил туго закрученную крышку с фляги. Затем подтянулся к самым ногам верзилы и осторожно плеснул спиртное внутрь ботинка. Совсем чуть-чуть. Так-то вернее будет – Маньяк усмехнулся и, аккуратно закрыв флягу, положил ее на место.

И ровно в тот миг, когда дайвер с чувством выполненного долга привалился спиной к камням, облегченно переводя дух, глаза открыл караульный. Врубель некоторое время таращил на Маньяка абсолютно бессмысленные глаза, потом шумно вздохнул.

– Не спится, дайвер? – хрипло спросил он, разбудив Ухаря. Последний потянулся, хрустнув костями.

– Не спится, – зло ответил Маньяк. – Это вы, парни, можете очко давить столько, сколько хочется. У меня время поджимает. Тем более что мне кажется, цель путешествия уже достигнута.

– Что ты порешь, мудрило хитрожопое? – бросил здоровяк. Вместе с твердой поверхностью под пятой точкой к нему вернулась уверенность в собственном превосходстве.

Что же, Маньяку трудно было отказать в последней просьбе без пяти минут мертвецу. Поэтому нарываться он не стал. Только «зло» швырнул тому бинокль.

– Сам посмотри. Если не веришь.

– Чего я должен смотреть? – насупился верзила.

– На яхту посмотри. Да внимательней, – почти «сдерживаясь», прошипел Маньяк.

Но первым взял в руки бинокль не Ухарь – рулевой опередил его. Он дернул прибор к себе и приблизил к глазам.

– Думаешь, эти стеклянные нити вдоль борта – ее волосы? – после паузы спросил он.

«Пара часов отдыха пошли ему на пользу, он стал соображать быстрее», – подумал дайвер и усмехнулся про себя.

– Какие еще волосы? – Ухарь потянулся и перехватил бинокль. Пока он рассматривал яхту, залитую дневным светом, Врубель сверлил взглядом Маньяка, пытаясь прочесть все ответы на непроницаемом лице.

– Если бы это была русалка, – медленно сказал он, – мы были бы уже мертвы.

– Много ты знаешь, – скривился дайвер. – Странно, что вы, мужики, не в курсе. Когда она ранена, то впадает в своеобразный анабиоз, вплоть до полного восстановления. Находит укромное место недалеко от воды и лежит часами, сутками. Абсолютно неподвижная, будто мертвая. Найти ее в таком состоянии, как правило, невозможно – стерва хорошо прячется. Нам несказанно повезло, парни. Мне рассказывали только об одном подобном случае. – Он нахмурил брови, словно пытаясь вспомнить. – Да, кстати, Партизан и рассказывал. Они тогда с группой чудом в живых остались…

Он врал напропалую, но, видимо, слова его падали в благодатную почву, потому что в глазах сопровождающего мелькнуло нечто сродни удивлению.

– Нам просто повезло, парни. Просто повезло, – прерывающимся от «волнения» голосом закончил дайвер.

– Что вы языками чешете? – проворчал Ухарь, отрываясь от окуляров. – Если это русалка – то либо раненная, либо мертвая. В противном случае Врубель прав. Из нас всех, – он мстительно улыбнулся, – включая и тебя, шлепок говяжий, уже вываливались бы кишки. Двинулись. Самое время убедиться. Врубель, тащи снотворное и мешок.

Истерзанная яхта прочно сидела на мели, левым бортом напоровшись на пирс. Накренившись, словно сваи моста служили единственной опорой, без которых она рухнула бы набок. Название история не сохранила. Морская вода разъела нос, оставив на сгнившем дереве серые потеки. И контрольным добила поверженную жертву – там, где предполагалось название, зияла рваная рана пробоины.

Ухарь первым приблизился вплотную к многострадальному судну. Он дал отмашку Врубелю, призывая оставаться на месте. В сторону дайвера он даже не взглянул. И правильно. Тот опасался, что неосторожный взгляд выдаст его с потрохами. А такое вполне могло случиться, если знать, куда смотреть и что искать. Прицел автомата в руках здоровяка бестолково обшаривал пространство. В поле огня вполне могла попасть здоровая – размером с человека – цель. Короче, совсем не то, скромное, почти прозрачное, что пряталось в глубине многочисленных щелей. В дырах сгнившего дерева, сливаясь с известковым налетом, притаилась стеклянная смерть. Не быстрая, но надежная.

Волна адреналина прошлась по обнаженным чувствам дайвера, когда Ухарь отважился наконец сойти с пирса на почерневшую палубу. Доска натужно скрипнула, выдав его присутствие с головой. Палубная надстройка скрывала нос судна от посторонних глаз, будь там на самом деле русалка, даже раненная, ему была бы крышка. Зато своей показательной смертью он уберег бы от гибели остальных.

Постояв, смирившись с неизбежным звуком, Ухарь медленно переместился вправо. Ближе к тому месту, где матово отливала шляпка кубомедузы. Здоровяк двигался, не глядя себе под ноги. Такая мелочь как студенистый комок его не интересовала, голова его была занята поиском более значимой цели.

Кубомедуза – существо смертоносное, но непредсказуемое. Может лежать тихо, никого не тронув. Пока кто-нибудь не наступит ей на хвост. Вернее, на тонкие прозрачные щупальца, гнездившиеся в скрытых от глаз местах. Была у твари еще одна странность – болезненное пристрастие (по-другому не назовешь) к алкоголю. Откуда Маньяк это узнал, сейчас вспоминать не хотелось. Достаточно упомянуть, что Моряк отдал за это знание жизнь.

Дайвер затаил дыхание, наблюдая за перемещением Ухаря. Словно что-то почуяв, тот махнул Врубелю, приказывая занять позицию левее. Палуба пришла в едва уловимое движение, легко принимаемое за игру света и тени, которую отбрасывал здоровяк. Студенистая масса лениво потекла в трещинах, дробя свет на бликующие осколки. Доски прогибались под тяжестью верзилы и складывалось впечатление, что между стыками выплескивается скопившаяся влага.

Стояла тишина. Только мягко шумел прибой, да поскрипывали доски.

Сжимая в руке пистолет со снотворным, на яхту ступил Врубель. За палубной надстройкой начиналась неизведанная территория. Именно там, на носу, и предполагался искомый объект. Туда и двинулся Ухарь. Он успел сделать два шага и вдруг остановился, будто его ударили в лицо.

– Что, черт… – начал он и не договорил.

– Назад, Ухарь! – одновременно с ним крикнул Врубель.

Шестое чувство подтолкнуло рулевого, мгновенно выбросив на пирс. В тот же миг в его руках оказался автомат. Очередь прошила борт, выбивая труху из гнилого дерева.

– Назад, Ухарь! – снова крикнул он.

Ссутулившись, втянув голову в плечи, здоровяк неподвижно застыл на палубе. Его руки опустились и автомат скользнул вниз. Потом он начала поворачиваться. Медленно, словно что-то мешало ему переставлять ноги.

– Черт, – прошипел Врубель, запоздало резанув автоматной очередь по доскам. До него наконец дошло, что держало здоровяка – на щиколотках молочно блестели тонкие щупальца.

В глазах зарябило: из всех щелей, стыков, трещин стали вспухать студенистые тельца. Похожие на своих прародителей лишь отчасти, больше напоминающие сколопендр, несущих раздутое прозрачное тело на тонких скользящих ножках, подвижные, меняющие форму, – они стекались из всех дыр, привлеченные запахом алкоголя. Приближаясь к застывшему вполоборота человеку, они выбрасывали вверх тонкие ядовитые щупальца.

Палил короткими очередями Врубель, нещадно матерясь. Палуба от борта до борта стеклянно вздулась. Кубомедузам, спешащим на «зеленый огонек», не было никакого дела до гибели сородичей. Все двигалось, перемещалось. Стеклянные волны катились от бортов, застывая блестящими ледяными торосами у ног обреченного.