Текст книги "Прядь"

– Знаешь, когда тебе стоило заподозрить неладное? Когда он спокойно сел за другой стол. Настоящий армянин, если проявляет гостеприимство, то не остановится ни перед чем в желании тебя угостить, будь ты хоть мёртвый – он бы справился. А этому хватило лишь того, что ты не знаешь языка.

Затем, обернувшись к покойникам, тер-Андраник рассмотрел их внимательно, перекрестился и прочёл отходную молитву. Ингвара это удивило.

– Они меня только что убить замышляли, а ты своего Бога просишь за них?

Священник подвигал бровями и сказал серьёзно:

– А что с них, они уже никому зла не сделают. А вот с этим, – он указал на пленника, – разговор иной будет.

Пленник, которому Ингвар сломал руку, сейчас получил несколько ударов от Ашота и выглядел совсем потерянным. Когда его встряхнули и поставили на ноги, он выразил желание говорить, не ожидая, пока беседа приобретёт принудительный характер. Он говорил на армянском, Ингвар сути не понимал, но пристально смотрел ему в глаза.

Тер-Андраник слушал внимательно. Пленник рассказывал, что лично он против чужеземца ничего не имеет, однако люди, сведущие в его промысле (здесь он неловко пожал плечами, а затем передернулся от боли), сказали, что за голову северянина готовы очень хорошо заплатить. Предложение, скорее всего, исходило от арабов, но убийца клятвенно заверял допрашивающих, что ни за что не пошёл бы на такое, если бы плату предложили за смерть армянина.

– Ты цепной пес у магометан, – процедил в ответ священник, – чью жизнь ты отнимаешь за их серебро – разница невелика.

После пленник пытался набить себе цену, предлагая рассказать всё о подозреваемых заказчиках убийства, но тер-Андранику это было без надобности. Он указал на него Ашоту и Езнику, и те, взяв его под руки, потащили в темноту. Варяг и священник же зашагали в другую сторону. По дороге до постоялого двора тер-Андраник пересказал Ингвару исповедь пленника.

– Хорошо, что парни заметили, как ты вышел. Видишь, не прошло и недели, как ты с нами, а за твою голову уже объявлена награда. Я же обещал, что без награды не останешься.

В ответ Ингвар спросил:

– Скажи, а почему ты молился за тех мёртвых подлецов?

– Потому что мы с ними воюем на земле, а их земной путь окончен.

– Но разве низкие люди не заслуживают низкой участи после смерти?

– А вот это уже не нам решать. Больше не уходи далеко один и без топора.

После священник хлопнул юношу по плечу и направился внутрь дома – они уже дошли до постоялого двора. Последовав совету, Ингвар сходил на конюшню забрать топор. На улице он понял, что идти спать пока не готов, и присел на скамью вблизи от входа в таверну. Голова полнилась впечатлениями. Из-за своей доверчивости он едва не расстался с жизнью, тяжело это признавать, но он сейчас поступил ничем не лучше Рори. Что бы на такое сказал отец? Но отец, скорее всего, мёртв, пирует в Вальхалле. Юноша вспомнил, как тот говорил, что право умереть с мечом в руках и войти в Вальхаллу нужно заслужить и недостойным людям такого позволять нельзя. А этот священник просит своего Бога за подлых наёмных убийц… Но отец много чего говорил, например, что боги дают силу их мечам и делают их сильнее других. Что ж, видимо, боги отвернулись в тот день, когда арабы разбили их отряд. А потом христиане побили арабов, но арабы, судя по всему, ещё могут дать христианам сдачи. Так не мудрено и ошибиться с поиском божественной воли. Боги развлекаются, и им ничего не стоит отдать своих верных служителей клинкам чужеземцев и почитателей ложных богов. Слабый Бог христиан может дать им победу в бою и силу возводить потрясающие города, да и Бог мусульман не оставляет без побед своих служителей… И всё так запутанно, что кажется, будто боги попросту насмехаются над своими творениями. Или их, богов, просто выдумали. «Просто выдумали!» – Ингвар подивился этой мысли, она оказалась очень тяжёлой, и её захотелось отбросить. Но ведь не из-за этого ли каждого иногда посещает ощущение бессмысленности всех его действий? Люди из кожи лезут, чтобы угодить своим богам, сверяют с их правилами каждый шаг, но что если это только плод их воображения? Быть может, глупо надеяться на что-то, кроме силы собственных рук и остроты собственного разума? Но как миру существовать без богов? Без гнева Тора в грозовых сполохах? Разве шёпот травы и журчание ручья могли бы быть такими пленительными, не говори через них древние духи? Разве может быть мир таким прекрасным и завораживающим сам по себе? Трудно поверить, что этот мир пуст, – подобная мысль ломала привычный порядок вещей и просто не укладывалась во всё, что северянин видел вокруг себя. Тем не менее с этого времени она часто всплывала в сознании Ингвара неразрешимым противоречием. «Кажется, слишком многое меняется в моей жизни», – подумал юноша и громко, хотя и невесело рассмеялся. Выходящие из дверей таверны посетители смотрели на него с удивлением, но списали всё на обычные странности гостей из дальних земель.

В задумчивости Ингвар чертил в пыли носком сапога знаки и рисунки, пока не заметил, что кто-то идёт прямо к нему. Подняв взгляд, он увидел девушку из таверны, ту самую, которая сегодня помогла ему попасться на удочку убийц. Она смотрела на него уже без прежнего задиристого огонька, но со смущением и даже едва ли не с благодарностью. Кажется, она поняла, что Ингвар ничего про неё не сказал. Откуда ей было знать, что он не сделал этого из смущения. Шагнув к нему ближе, она взяла его руку, что-то вложила в неё и торопливо направилась обратно к двери. Когда северянин разжал пальцы, то увидел, что в его ладони остался маленький деревянный крест. «Значит, она тоже не хочет верить в пустоту». Может быть, это стало знаком благодарности за молчание, а может, просьбой о прощении – ответа Ингвар так и не узнал. Но о её роли в покушении он не рассказал ни слова. Возможно, она и не замешана, просто исполняла чью-то вполне обыденную просьбу – привести человека на встречу. В конце концов женщины часто подводят мужчин к краю гибели, сами того не подозревая. Он сунул крест в карман. «В последнее время случайные встречи с женщинами приводят меня к весьма неожиданным событиям…» Однако время было отправляться спать.

Когда все, кроме часовых, уже погрузились в сон, в деревню влетел Вараздат с отрядом из пятидесяти пяти воинов. Поездка в Гардман увенчалась успехом. Утром, ещё до завтрака, разведчик встретился с тер-Андраником и рассказал о том, как прошла его миссия.

– Саак Севада знает меня лично. Ну а каждый, кто знает меня лично, также знает, что я всю свою жизнь служу дому Багратуни. Поэтому ни у кого не возникло сомнений, что я и правда говорю от имени царя. Я сказал старику Севаде, что царю не помешают добрые воины в поездке по неспокойным землям и что царь решил позвать для этого молодцов-гардманцев, дабы все вокруг увидели: союз князя Саака и царя Ашота крепок как никогда. Я попросил всего пять десятков, но потом понял, что промахнулся, мог и больше прочить, Севаде так польстило предложение, что он дал бы и всю сотню. Клянусь, он уже видит, как пирует на царской свадьбе в качестве отца невесты.

– Возможно, не без оснований… – протянул тер-Андраник, задумчиво глядя, как его воины, перешучиваясь с гардманцами, готовят коней к походу.

Потом священник поделился с другом историей о покушении на Ингвара, и Вараздату она пришлась весьма по душе. «Теперь он совсем наш», – удовлетворённо отметил он, а чуть позже, встретив северянина лично, дружески похлопал его по плечу.

Северянин с трудом представлял, какие дали они оставили позади. Когда движешься по располосованной горами и холмами местности, замерять расстояния довольно сложно. Особенно человеку, привыкшему к совершенно иным видам. Их отряд числом достигал почти восьми десятков, вновь прибывшие воины из Гардмана, облачённые в кольчуги, а некоторые и в чешуйчатые доспехи, выглядели весьма серьёзно – Саак Севада знал, что им сопровождать царя. Хотя рядом с головорезами Вараздата, которых на дороге порой принимали за разбойников, гардманский блеск смотрелся не так уж и угрожающе.

Очень часто путь пролегал через местность, по которой скакать во весь опор было невозможно, тогда отряд пускал коней шагом или медленной рысью. Ингвар продолжал свои беседы с тер-Андраником, и они давали плоды: ему уже казалось, что он через отдельные слова и обороты понимает общий смысл разговоров воинов. Однако после проверки выяснялось, что чаще всего его переводы оказывались далеки от истины. Вскоре растущая усталость вынудила их прекратить эти познавательные беседы. Они ехали непрерывно, и тратить силы ещё и на разговоры в седле оказалось не с руки. Жизнь воина во все времена – в первую очередь движение и ожидание и лишь после этого – битвы и рубки, иногда ради боя в десяток ударов приходится преодолевать расстояния во много дней пути. Часто путь к сражению выматывает даже больше самого сражения.

Ингвар заговорил с тер-Андраником вновь только к концу следующего дня, когда они наконец сделали длительный привал. Вопрос, который он задал, вертелся на языке уже давно:

– Расскажи мне про царя, к которому мы едем, – попросил юноша без обиняков.

Священник ответил уже почти сквозь сон:

– А, так ты всё же решил осведомиться, за кого получил возможность сложить голову?

Ингвар не стал отшучиваться. Ему действительно было интересно, что за встреча ждёт его впереди. Он чувствовал любовь воинов к своему монарху, и это подогревало его интерес, причём восторженное отношение к царю ощущалось даже у гардманских всадников, не бывших прямыми подданными Ерката. Ингвар знал, за что ценят хороших предводителей: за щедрость по отношению к воинам, за удачливость в бою, за личную храбрость. Без этих качеств за вождём никогда не пойдут или же покинут его при первой неудаче. Молодой киевский князь Игорь, которому доводилось служить Хельгу с дружиной, имел всего этого в достатке, однако войско никогда не питало к нему такого обожания, как армяне к своему железному царю. Когда о нём заговаривали, Ингвар скорее слышал сходство с историями отца о предшественнике Игоря, старом князе Олеге, с которым Хельг и сам прошёл множество походов и которого боготворил. Дело здесь было не просто в щедрости или храбрости – это особенное свойство, сила, страстность человека, увлекающего за собой других. Такое давалось немногим, поэтому предстоящее знакомство вызывало у юноши нетерпеливое любопытство.

Тер-Андраник встряхнулся и заговорил:

– Наш царь молод и весьма горяч нравом, но подданные видят в этом скорее достоинство, чем недостаток. Век искренних людей часто бывает коротким, однако это с лихвой возмещается народным доверием. А доверие Ашот заслужил вместе с прозвищем, ведь, когда он унаследовал титул своего отца, он не имел ни страны, ни войска, ни поддержки. Ашот был юношей, которого судьба бросила в бурлящий водоворот войны и смуты, а он, на удивление и горе всем врагам, выплыл оттуда, воссоздав из руин новую державу. Когда от рук арабского востикана погиб отец нашего царя, государь Смбат, страна погрузилась в хаос. Некогда сильное войско Багратидов рассеялось, князья всех домов спрятались за стены своих крепостей и не помышляли воспрепятствовать арабам в разорении родной земли. Единственным властителем, достаточно сильным для того, чтобы возглавить борьбу с арабами, оставался Гагик Арцруни, князь Васпуракана, но он всегда беспокоился только о своих землях и силе своего дома, поэтому вёл игру, в которой крах дома Багратуни выходил ему только на руку. Земли, по которым мы сейчас проезжаем, лежали в запустении, крестьяне не могли сеять хлеб и пасти скот, орды мусульман бродили по всей стране и безнаказанно брали всё, чего бы ни пожелали. Множество церквей было разорено, множество женщин изнасиловано, в городе Двин, в нашей древней столице, на главной площади казнили плененных армянских храбрецов за отказ отречься от христианской веры. Про сыновей царя Смбата все забыли: слишком те были юны, хотя уже и проявили себя в битвах, но никто из врагов царского рода не думал, что в ближайшее время мальчики смогут заявить права на наследство своего отца… Всё внимание досталось их дяде – Ашоту Деспоту. Видя, что он достаточно честолюбив, арабы стали оказывать ему всяческую поддержку, в обмен на отказ от мести за брата они обещали ему царскую корону. Но этим замыслам не суждено было сбыться…

– Неужели царевича просто так выкинули из игры и забыли? Ведь сын царя в любом возрасте представляет угрозу для тех, кто хочет занять его трон… У нас если кто-то замыслил убить правителя или даже просто человека влиятельного рода, то он стремится уничтожить всех его родичей, потому что оставишь хоть одного – и он будет мстить всю жизнь, – Ингвар поёжился.

Андраник покачал головой:

– Нет, к ним не раз посылали убийц, наподобие тех, что давеча встретились тебе. Оба царевича были вынуждены беспрестанно переезжать с места на место, и я тогда скрывался вместе с ними. Однако никто не предполагал, что двум юнцам удастся сыграть роль в партии, где каждый отдельный игрок крупнее их вчетверо. Пока все они занимались друг другом, мы собрались с силами. Сперва мы разослали письма христианским государям, нашим соседям: ромейскому императору, иберийским князьям и абхазскому царю. В письмах мы просили поддержки в борьбе с магометанами, все соседи наши заверили, что в этой борьбе они вместе с нами, но, как водится, тем дело и кончилось, войска не прислал никто. Я настаивал, что наследнику должно уехать в одну из этих стран, переждать, сохранить свою жизнь, а заодно и лично договориться о военной помощи, но Ашот и слышать об этом не хотел. Вопреки моему совету, он собрал несколько десятков храбрецов и вторгся в пределы гавара Багреванд, область западнее Двина. Впрочем, это сложно по-настоящему назвать вторжением. Область кишела арабскими отрядами, и царевич со своими воинами проник туда тайно. Ранним осенним утром они напали на занятый арабами монастырь Багаван, перебили магометан и освободили пленных. После же, не откладывая, нанесли молниеносные удары ещё по нескольким крепостям. Я знаю наследника с самых ранних лет и никогда не сомневался в его силе, однако такой потрясающий успех удивил даже меня. Юсуф пришёл в ярость и послал войско, чтобы уничтожить дерзкого царевича, а Ашот меж тем, избегая прямого столкновения, продолжал метаться по стране, освобождая крепости, рассеивая арабские отряды и наращивая собственные силы. Я оставался рядом с ним, помогая устраивать вылазки, продумывать стратегию дальнейших военных действий, иногда только отлучаясь для встреч с князьями, чтобы найти нам союзников. Союзники теперь отыскались быстро, прежние вассалы царя Смбата, увидев успехи его сына, проявили готовность встать на его сторону, и вскоре у нас уже собралось войско. С его помощью удалось отбросить арабов, и появилась возможность немного перевести дух. Угрозы по-прежнему нависали со всех сторон, в лице не только арабов, но и пресловутых Гагика Арцруни и Ашота Деспота. Презрев всё это, мы короновали царевича, а народная молва наградила его знаменитым прозвищем. После он внял моему совету и отправился к ромейскому императору, с которым они сделались друзьями, тот признал его властителем Армении и даже даровал от себя корону.

– А, так он тоже бывал в Царьграде! – перебил рассказчика Ингвар.

– Да, с тех пор как он вернулся, прошло несколько лет.

– Значит, мы гостили с ним там почти одновременно, что ж – мне есть что обсудить с вашим царем.

Тер-Андраник усмехнулся:

– Думаю, ты ему понравишься.

– Он мне уже нравится. Ладно, пора спать, заканчивай свой рассказ и пойдём, а то клянусь, наутро я не смогу встать, как бы занимательно это ни было.

– Это и есть конец истории. Царь вернулся из Константинополя с войском, которое окончательно отбило у его врагов желание воевать. Князья большинства земель дали Ашоту клятву верности, правда, что у них в головах на деле, мы не знаем. Никуда не делись и старые враги, сейчас мы скачем уже столько дней из-за того, что те, кого мы полагали за друзей, составили против царя заговор… Ну а как глубоко уходят корни этого заговора, пока судить сложно.

– Сдаётся мне, ты сказал неверно – вряд ли это конец истории, – сонным голосом подытожил Ингвар.

– Пожалуй, что так. Но теперь, и правда, ступай спать, парень.

Ингвар устроился в паре шагов, все внешние звуки постепенно исчезали, как исчезают ближе к берегу круги от брошенного в озеро камня. Конечно, сумбурный водоворот незнакомых имён и названий слегка смешался в его голове, однако желание увидеть этого необычного государя стало жгучим побуждением продолжать поход. В полудрёме он перебирал в голове образы: отец, Мансур, девушка из леса и девушка из таверны, ставшие вдруг одним, Ашот Еркат, тер-Андраник – всё это вновь слилось для него в сильнейшее душевное впечатление. Поэтому когда он погрузился в сон, то видел мириады несвязных картин, в которых люди из его прошлого объединялись с людьми из настоящего и людьми из будущего… Ночь пронеслась, как одно мгновение, и вот, более семи десятков воинов снова в полном составе тряслись в сёдлах.

Рассвет только начал заниматься над гребнем далёких холмов и открывшейся перед отрядом зелёной равниной. Ингвар отметил, что хотя местность стала менее гористой и появились даже родные его глазу поля, в воздухе чувствовалась какая-то новая прохлада.

– Это потому что теперь мы забрались куда выше, чем были, – пояснил тер-Андраник. – Да, здесь много пологих далей, но ты просто не заметил, что все прошлые дни пути мы неизменно шли вверх, и теперь забрались достаточно высоко, чтобы почувствовать холод.

– Здесь всё равно не так холодно, как там, где я вырос, – насмешливо бросил юноша.

– Народ верит, что в тех горах, – священник указал вдаль, – живут злые дэвы и вишапы, что они нападают на случайных прохожих и торговые караваны. Говорят, некоторые из них особенно любят беременных женщин, к счастью, таковых среди нас нет.

– Это духи? Ты веришь в них?

Тер-Андраник посмотрел на юношу прищурившись.

– Духи и громадные чудища. Но я таких не видел ни разу, а как христианин не могу себе позволить их бояться.

– У нас все верят в духов, мать говорила, что на болотах, рядом с землями отца, водятся ичетики и болотники, которые могут запросто утащить в трясину. Отец смеялся над ней, но на болота нас одних не пускал, пока не выросли. Сам он верил в альвоф, бильвизов и гномов, но не очень-то их боялся, скорее просто любил нам о них рассказывать.

– С тех пор, как святой Григорий принёс нам свет истинной веры, духам здесь жить не с руки, – Тер-Андраник произнес это ровным тоном, и было непонятно, действительно ли это начало проповеди или священник просто подшучивает. Ингвар, зная, что у христиан за такими словами может последовать нечто скучно-хвалебное, тронул коня и поскакал быстрее.

 
                                            * * *
 

Вскоре отряд вновь нёсся во весь опор по горным лугам. Время летело вместе с их скакунами, только выносливости у него было на порядок больше. Иногда им встречались и путники: конные и пешие, путешествующие в основном не в одиночку. Те, завидев большой отряд воинов, стремились скорее убраться с дороги. Однажды вдали, там, где колея сворачивала вниз, к востоку, показалась внушительная группа всадников. Завидев её, тер-Андраник слегка встревожился, однако Вараздат успокоил его – купцы. Когда они подошли ближе, правота разведчика сделалась очевидной. Ингвар смотрел, как испуганные люди, судя по одежде, мусульмане, разворачивали к обочине свои телеги и гружёных товарами ишаков. С ними ехало человек двадцать охраны, но их надёжность вызывала сомнения, причём не из-за недостатка воинственности, скорее напротив – из-за дикого и непредсказуемого вида. Толстый человек, ехавший верхом на хорошем арабском скакуне, прокричал приветствие на ломаном армянском, а затем спросил, всё ли спокойно впереди. Тер-Андраник ответил ему, что с ними на дороге бед не приключалось, затем они обменялись обычными любезностями и продолжили путь. Увидев, что отряд идёт дальше, не посягая на их имущество, купцы явно успокоились, хотя и провожали воинов тревожными взглядами.

– Из Тхписа идут, а стражу взяли из дикарей с севера гор. Тхписский эмир нам не враг, но могли среди них оказаться и соглядатаи Юсуфа.

Ингвар смотрел вслед уходящему каравану.

– На границах Хазарии нам доводилось биться с людьми, которых называли у нас касогами, так вот, эти стражники, – он кивнул на удаляющихся воинов, – выглядят точь-в-точь как они.

– У нас их называют кашагами и считают отменными бойцами, – отозвался тер-Андраник, прибавив затем: – Что, по родине затосковал?

– Те, с которыми встречался я, знали толк в драке, – кивнул северянин, – но родина тут ни при чём, они скорее ближе к вашим землям.

Дорога позволяла отряду пустить коней во всю прыть, серые горы меняли желтоватые сухие поля, а за ними шли зелёные холмы. Временами, будто продолжение земли, как выпирающие из её сухой плоти кости, над скалами возвышались монастыри. Их купола были острее ромейских, они дерзко смотрели в небо и как будто силились дорасти до подножия Божьего престола. Некоторые из монастырей выглядели совсем древними: крыши построек поросли травой и молодыми деревцами, однако в них крылась какая-то глубинная мощь, и Ингвар думал, что, несмотря на внешний вид, они нерушимо простоят здесь ещё не одну сотню лет. Изнутри монастырская жизнь поражала тишиной и размеренностью, отряд делал в обителях остановки, чтобы убедиться в верности пути – царь любил монастыри, и там могли помочь с его поисками. Ингвар смотрел по сторонам на насельников, и ему казалась удивительной их уединённая жизнь, далёкая от всей мирской суеты. Монастыри всегда находились под угрозой нападения арабов или разбойников, многие из них уже подвергались разграблениям, однако задумчивых служителей христианского Бога это волновало мало. Они сделали свой выбор в пользу вечности и с таким же удивлением смотрели на посланников бренного временного мира с их мелкими земными заботами.

Эти посещения были кратковременны, Ингвару хотелось задержаться в одном из таких мест, чтобы глубже проникнуться новым для него духом, но тер-Андраник ясно дал понять, что этого не случится. Поскольку во время стоянок священник всегда занимался переговорами, а юноше не хотелось всё время проводить одному, он отбросил прежние сомнения и решил попробовать сблизиться с молодёжью отряда, благо тут его сверстников оказалось больше, чем у арабов. После истории с покушением взаимное недоверие христиан и язычника почти прошло, и молодые воины великодушно принимали Ингвара в своё общество. Полноценно участвовать в беседе северянин не мог, да и понимал далеко не всё, однако каждый говорящий иногда обращался к нему, давая таким образом возможность показать свои успехи в изучении армянского. Представление знаний, как правило, сводилось к односложному замечанию, вызывавшему бурю веселья у остальных, но Ингвара это не смущало.

Помимо разговоров всеобщей любовью пользовалась игра с персидским названием нэв-ардашир, доску и кости для неё носил с собой у седла воин по имени Арташ. Он был немолод, но эта игра привлекала всех, независимо от возраста. Когда два игрока садились за доску, вокруг них моментально собиралась толпа, раздающая советы, поддерживающая разные стороны и бурно реагирующая на успехи и неудачи. Выдающимся мастером игры признавали Вараздата, он быстро оценивал обстановку на доске, просчитывал ходы и, что немаловажно, – ему везло. Ингвар навсегда запомнил, как во время игры разведчик бешено тряс кости в кулаке, а затем бросал их на доску с криком «Тико!». Иногда заставляли играть и северянина, после первой же партии он понял, что главная задача – собрать круглые фигурки своего цвета (белого или чёрного) сначала на своей половине доски, а потом вывести их за поле. У него даже стало получаться, но он думал слишком медленно, поэтому рядом с ним во время игры всегда садился Азат и подсказывал ходы, в итоге дело Ингвара сводилось только к бросанию костей. Играли даже в монастырях, за что получали неодобрительные взгляды монахов, однако виноватым себя никто не чувствовал, Ингвар не любил таких игр, но дух всеобщего азарта ему нравился.

Так вскоре они достигли пределов страны Гугарк, тер-Андраник с Вараздатом уже разведали, где искать царя, и уверенно вели отряд. Теперь остановок почти не было и все постоянно держались наготове – земля недружественная, и в любой момент можно ожидать нападения. Встречающиеся селяне оказались хорошо осведомлены, и по их указаниям царский лагерь отыскали быстро. Он стоял в низине, с двух сторон обрамлённый скалами, Ингвар насчитал несколько десятков шатров; всего при царе оставалось чуть более полутора сотен воинов. Дозорные заметили отряд издали и приказали остановиться, однако, когда тер-Андраник выехал вперёд и оказался достаточно близко, чтобы его узнали, все подозрения отпали. Судя по приподнятому настроению стражей, те не знали об угрозе, но лагерь был огорожен рядами направленных вовне деревянных кольев, что давало ему защиту от развёрнутых атак конницы. Тер-Андраник с Вараздатом удовлетворённо переглянулись, увидев это, – значит, царь ведёт себя мудро и не пренебрегает безопасностью.

Из шатров высыпали воины. Все смотрели на вновь прибывших с удивлением, но скорее радостным. Некоторые даже узнавали среди всадников своих знакомых, пытались до них докричаться, и их голоса тонули в общем гуле. Ингвар из седла оглядывал лагерь: бородатые лица, конские морды, блеск оружия и доспехов – всё смешалось, новый отряд встречали так сумбурно, что никто даже не обратил на северянина внимания.

Среди десятков шатров в середине выделялся один, обшитый золотой парчой и превосходящий остальные размером. Над ним трепетал стяг, где на фиолетовом поле золотой орёл держал в руках овцу. Ингвар уже знал: это герб дома Багратуни. Азат за спиной северянина проговорил придыханием: «Царь».

Тер-Андраник уже был в этом самом шатре, с ним отправился и Вараздат. Разведчик сделал северянину знак, чтобы тот держался ближе к входу. Ингвар надеялся, что ему удастся познакомиться с царём сегодня. Когда столько слышишь о человеке, всегда не терпится увидеть его, посмотреть в его лицо и понять, преувеличивала ли молва или преуменьшала.

По приказу одного из начальников на огонь поставили котлы, чтобы накормить уставших с дороги воинов. Ингвар не знал имени приказавшего, но решил: раз он не в шатре с царем, значит, человек не очень важный. Весть об угощении быстро облетела отряд, и все вскоре потянулись ближе к кострам, площадка перед царским шатром опустела; ушёл даже Азат. Он звал Ингвара с собой, но тот предпочёл остаться у шатра согласно совету Вараздата. Мысль отойти поесть и вернуться казалась весьма соблазнительной – он успел порядком проголодаться, однако желание познакомиться с царём пересилило.

Оставшись один, северянин сел на землю и уныло уставился вниз, от нечего делать вырывая пучки травы, а затем складывая из них небольшой холмик. Усталость и голод накатили, и варяг пребывал не в лучшем настроении. Порой как будто бы сверху опускается ужасное ощущение бессмысленности всего – думалось ему. Отец хотел порадовать богов – а зачем? Мать учила искать лада с живущими во всём духами – а зачем? Христиане – истязают себя ради своего Бога – зачем? Зачем он проплыл, прошёл, проскакал верхом такие расстояния с разными людьми? Зачем он столько думал о чтении и познании нового? Бесконечная суета и беготня, которая ни к чему не ведёт – разве что только к смерти. Да, после смерти все жаждут воздаяния и описывают на свой вкус пиры в чертогах Одина или же блаженство в райских садах, но что если всё это только от того, что люди боятся неизвестности? Да в общем-то, даже если они говорят правду – не надоест ли человеку вечно пировать или же вечно наслаждаться спокойствием, которого, судя по заявлениям христиан, они ожидают после смерти? Никогда такие вопросы не находили у Ингвара ответа, окружающие же отвечали прописными истинами: им самим было страшно, что их мир сломается, когда они начнут отвечать; юноша отчётливо понял это в ночь после покушения. Вот что рождало гнетущее чувство, ощущение, что все старания и усилия уходят в никуда, что нет никакой судьбы, определённой богами, а человек мечется в одиночестве по своей жалкой жизни, чтобы потом потеряться во тьме веков. Потом это чувство проходило и казалось смешным и несущественным, но в глубине души Ингвар знал: оно вернётся вновь ещё не раз.

Меж тем полы шатра откинулись, оттуда выскользнули два воина, и, не попрощавшись, отправились в разные концы лагеря. Ингвар ждал уже немало и постепенно начал сожалеть о своем решении. Судя по всему, про него забыли, а ведь он мог поесть и отдохнуть вместе с остальными… В таком мрачном состоянии духа он смотрел по сторонам, на отвесные скалы, окружающие лагерь. Эти скалы не дадут врагам подойти незаметно и ударить превосходящими силами, но с другой стороны, в этом ущелье царский отряд легко похоронить, перекрыв два выхода, ведущие к нему с севера и с юга…

Вскоре из шатра выглянул и Вараздат и пригласил Ингвара внутрь. Юноша был раздражён долгим ожиданием, да ещё и на пустой желудок – к нему проявили неуважение, и он готовился ответить тем же. В шатре ожидала целая толпа людей, среди них он увидел нескольких священников, в остальных же угадывались воины: молодые, старые, но все ещё крепкие. Посередине стоял стол, на котором лежала доска, и тер-Андраник что-то ожесточённо чертил на ней куском угля. За столом стоял человек, и в нём Ингвар мгновенно узнал знаменитого государя. Ашот Еркат был молод, лет на шесть-семь старше северянина, высок и широкоплеч. Глядя на него, Ингвар подумал, что прозвище «каменный» подошло бы царю больше: черты его лица, массивная фигура – всё это было как будто высечено из твёрдой горной породы, из какой-нибудь скалы, что они видели по пути. Ашот пригладил чёрные, цвета воронова крыла, волосы и дружелюбно кивнул Ингвару. Юноша поклонился царю и сделал шаг вперёд.

– Прости, что заставили ждать, покуда мне про тебя рассказали, прошло много времени, ты, верно, голоден? – царь обратился к Ингвару на языке ромеев, он говорил хорошо, правда, много останавливался, подбирая нужные слова.

– Да, государь, – Ингвар ответил сдержанно, – у меня было время устать и проголодаться.

– Не дело, чтобы пришедший в гости к царю армян оставался голодным, пройди к столу, – он указал на небольшой стол у полога шатра, на нём стоял графин вина и угощения, – подкрепись, а вы, – царь обратился к нескольким слугам, – принесите ещё чего-нибудь горячего.