Текст книги "О русской демократии, грязи и «тюрьме народов»"

Глава 3
Быт и образ жизни Западной Европы и России

Невозможно представить нигде в России такого количества нечистот, какое легко видеть на любой из окраин Города-Светоча[26]26
  Имеется в виду Париж.


[Закрыть]. У нас хотя бы прикопали, но французы совершенно равнодушны к зловонию.

В. Ф. ХОДАСЕВИЧ

«ПИСЬМА К Н. БЕРБЕРОВОЙ»

Во всех черных мифах о России можно найти много забавного. Но миф о русской грязи, пожалуй, самый сюрреалистичный. Потому что он был сочинен едва ли не самой нечистоплотной цивилизацией за всю историю Земли.

В античное время было не так… Религия греков и римлян не препятствовала гигиене, и знаменитые Гиппократ и Цельс придавали мытью большое оздоровительное значение.

Античные города строились в здоровых местностях. Отводя место для нового города, римляне интересовались, долго ли тут живут люди, какими болезнями болеют и от чего умирают. Города строили просторными, с таким расчетом, чтобы ветер их продувал, чтобы легко можно было подать нужное количество воды и чтобы городу было куда расти.

Собственно, изначально Рим был построен правильно – недалеко от моря, в устье Тибра, на холмах. И стратегически выгодно, и, так сказать, экологически оправданно. Однако спустя несколько столетий чудовищная перенаселенность Рима (более 1 млн человек во время Цезарей, притом дома выше двух этажей были редкостью – представьте себе скученность населения) вызвала, по сути, коммунальную катастрофу. 2000 лет назад римлянам удалось (по меркам того времени, конечно) справиться с катастрофой: появившиеся акведуки, прообраз водопровода, сливные ямы, система прорытых канав для смыва нечистот и, главное, попытки системной фундаментальной застройки центра Рима – все это сделало миллионный город относительно приемлемым для жизни.

Впрочем, богатые римляне и тогда предпочитали селиться на загородных виллах, оставляя центральный Рим на съедение плебсу. Кесарям – Рублевку, слесарям – Бирюлево-Собачье или какие-нибудь Паскудники. Времена меняются, нравы – нет… О тэмпора, о морэс, понимаешь.

Гиппократ.

Великий врач рекомендовал горячую воду и пар как целебное средство от многих хворей. Увы, его рекомендации были забыты средневековыми европейцами

Кризис Римской империи положил конец «экологическим» городам без стен. Уже в конце античности города ощетинились стенами и башнями – в империю вторгались варвары. К VI–VII векам все воевали со всеми, города как бы втягивались внутрь собственных стен. Население за этими стенами все больше скучивалось, культурные навыки утрачивались.

Города же Средней Азии, Переднего Востока, Руси все же оставались более просторными, в них прокладывалась канализация и проводился водопровод.

Трудно представить себе, в какой нездоровой среде жило все городское население Европы в Средние века.

Внутри городских стен изначально было не так много места. Тысячи жителей оказывались скучены внутри пространства в 2–5, самое большее в 10 гектаров. У некоторых, правда, были собственные дома с садами и огородами, но большинство ютились на головах друг у друга, по нескольку человек в комнатке.

Водопровод? Если он и был, то чаще всего тот, что остался от римлян. И каждая хозяйка сама ходила за водой к городскому фонтану. Отличный способ разносить инфекции, между прочим. На севере Европы, где римляне не построили городов, воду брали прямо из реки или из колодцев. Уже гигиеничнее, но в колодезную воду тоже попадали «отходы жизнедеятельности».

Эркер-туалет в замке Марксбург (Германия).

Это – навесной туалет в европейском замке. Кроме шуток, свидетельствует об удивительной чистоплотности его хозяев: большинство замков обходилось без этих «глупостей». Главное – не пройти случайно под этим сооружением в неподходящий момент

Канализации не было вообще. Никакой. Ночная ваза – изобретение европейцев, и возникло оттого, что в городе не было канализации, а в домах – уборных. Совсем. Люди использовали горшки, а потом выливали их содержимое прямо на улицу. Туда же хозяйки выплескивали все кухонные помои и остатки еды. Крытых канав, как в Риме, не копали. Содержимое горшков вместе с помоями стекало «ароматными» ручейками по мостовой, пропитывало землю, фильтровалось в ту же воду, которую использовали для питья.

Практически у каждого дома европейского средневекового города непременно стояли ходули – наряду с деревянными башмаками. Грязь на улицах была такой чудовищной, что иногда было недостаточно высоких деревянных легко моющихся башмаков, чтобы перейти улицу, не замарав обычной обуви. Деревянные башмаки редко носили сами по себе – ноги натрешь. Они выполняли роль калош, ногу в обычной кожаной обуви богатые горожане, выходя на улицу, засовывали в деревянные башмаки, потом оставляли их у входа, чтобы слуги помыли. Но «деревянные калоши» спасали от грязи не всегда. Особенно после дождя. Тогда предпочитали пользоваться ходулями. Представьте себе глубину.

Каждый хозяин отвечал только за собственное «приватизированное» жилье, а чистота мест общего пользования – дворов, улиц и площадей – никого не волновала[27]27
  Примерно с этим, кстати, столкнулись и все мы в последние годы: квартиры в советских муниципальных домах перешли в частную собственность, а вся остальная часть дома – от подъезда до чердака, техэтажа и лестниц – в долевую. В результате как бы в ничью. И если в доме не создано нормальное ТСЖ, следящее за порядком на «общинные» деньги, то вся эта «ничья» территория пребывает в ужасном запущении. Хотя стоит переступить порог частной квартиры – и внутри чистота и порядок.


[Закрыть]. Муниципалитеты богатых городов нанимали иногда бригады чистильщиков, но сами же жители сопротивлялись: не хотели платить.

Средневековые путешественники многократно отмечали, что приближение большого города они сначала чуяли по нестерпимой вони и лишь потом начинали видеть его стены.

Рыцарские замки были ничем не лучше. Маленькие, невероятно тесные, они, конечно, являлись защитой от нападения, но и в них не было ни канализации, ни водопровода.

Слово «альков» наверняка известно читателю, но не все знают, откуда оно пошло. Только в XVI веке альковом стали называть покои знатной дамы. Целую комнату, а то и несколько. Первоначально слово означало нишу в стене зала рыцарского замка. В нишу ставилась кровать, над которой натягивался балдахин: не подумайте – не от москитов, а чтобы конденсат не капал с каменного потолка. На кровати – перина. В алькове не было окон, и его НИКОГДА не проветривали. Перину никогда не перебирали, не просушивали, не мыли и не чистили. В алькове водилось столько клопов, вшей и прочих насекомых, что арабам, прибывшим ко двору Карла Великого, показалось: перины шевелятся.

Великая королева Испании Изабелла Кастильская (конец XV – начало XVI в.) признавалась, что мылась в своей жизни всего два раза – при рождении и в день свадьбы[28]28
  Как там говорят на Руси? Если красть – миллион, если спать – то с королевой? А хотите с Изабеллой Кастильской? Что? Пропало желание?


[Закрыть].

Эта ужасающая нечистоплотность была свойственна не только светским, но и духовным особам. Несколько римских пап страшно страдали от «гигиенических» болезней. Например, папа Климент V, как считается, умер от банальной дизентерии. Но это еще ладно. А вот папа Климент VII скончался от… чесотки.

Прекрасная Франция, Версаль, чудесная архитектура, просвещение, доминирование французской армии в Европе… Все это связывается у нас с именем Короля-Солнце Людовика XIV. Энергичного, умного и, как считается, достаточно просвещенного монарха. Однако мы не добавляем еще одного эпитета, характерного для того времени, – немытого монарха. Русские послы, прибывшие ко двору Людовика XIV из «дикой Московии», писали, что «его величество смердит аки дикий зверь». Людовик мылся крайне редко – и только по настоянию врачей, потому что испытывал своего рода водобоязнь.

Монахи, служители церкви, подавали особый пример нечистоплотности и вшивости. Вшей вообще называли «божьими жемчужинами», и они почему-то считались не признаком неопрятности человека, а следствием какой-то непонятной святости и высокой духовности. Вот что писал доктор Ф. Е. Бильц в популярном учебнике медицины конца XIX века «Новое природное лечение» (цитируется по Интернету, автор Дмитрий Панкратов, интернет-издание «Летописи жизни»): «Есть люди, которые не отваживаются купаться в реке или в ванне, ибо с самого детства не входили в воду. Боязнь эта безосновательна, после пятой или шестой ванны к этому можно привыкнуть».

В общем, простые горожане жили ничем не лучше аристократов. Маленькие окна никогда не открывались, дома никогда не проветривали. Бань не было. Помыться горожанин мог только в реке, если она была. Постирать одежду было негде и не в чем.

Наши эстеты просто млеют от узких улочек, придающих некий шарм и изящество европейским городам. Да, эти улочки красивы, изящны. Но это – в наше время, когда город чистый, дома помыты и готовы к созерцанию туристами. А жить в этих домах и в средневековых условиях мало кто из современных русских туристов согласился бы.

В 1930 году в прекрасном французском городе Бордо решили отпраздновать очередную годовщину города, одев актеров в рыцарские латы из музея. И оказалось – латы малы для современных французов. Было это, подчеркну, в 1930 году, до начала акселерации, и французы к тому же – народ не крупный, даже по европейским меркам, в среднем сантиметров на 10 ниже голландцев. Выяснилось, что рост рыцаря XIV века не превышал 160 см. Только самые крупные латы соответствовали размерам человека ростом в 165 см, а таких было очень мало.

После неудавшегося праздничного шествия в Европе начали изучать этот вопрос… И обнаружился удивительный факт: люди галльских племен до римского завоевания были выше! Они имели средний рост порядка 168–170 см. В римское время средний рост не изменился. Но с VII–VIII веков рост француза резко уменьшился. Особенно уменьшился рост горожанина – вообще до 155 см. Чуть крупнее оставались крестьяне. Рыцари были еще покрупнее и посильнее, попадались здоровяки и в 165 см ростом.

Вот как тот же Дмитрий Панкратов (интернет-издание «Летописи жизни») описывает классического европейского рыцаря позднего Средневековья: «По данным европейских археологов, настоящий французский рыцарь на рубеже XIV–XV вв. выглядел примерно так: средний рост этого средневекового «сердцееда» редко превышал один метр шестьдесят (с небольшим) сантиметров (население тогда вообще было низкорослым). Небритое и немытое лицо этого «красавца» было обезображено оспой (ею тогда в Европе болели практически все). Под рыцарским шлемом, в свалявшихся грязных волосах аристократа, и в складках его одежды во множестве копошились вши и блохи.

Изо рта рыцаря так сильно пахло, что для современных дам было бы ужасным испытанием не только целоваться с ним, но даже стоять рядом (увы, зубы тогда никто не чистил). А ели средневековые рыцари все подряд, запивая все это кислым пивом и закусывая чесноком – для дезинфекции.

Кроме того, во время очередного похода рыцарь сутками был закован в латы, которые он при всем своем желании не мог снять без посторонней помощи. Процедура надевания и снимания лат по времени занимала около часа, а иногда и дольше. Разумеется, свою нужду благородный рыцарь справлял прямо в латы.

Некоторые историки были удивлены, почему солдаты Саладина (Салах-ад-Дина) так легко находили христианские лагеря. Ответ пришел очень скоро – по запаху»[29]29
  Саладин родился в 1138 году в небольшой деревушке в стране курдов на правом берегу Тигра. Деревушка называлась Тикрития. Любопытно, что она сохранилась по сей день – теперь это город Тикрит. Более того, именно оттуда родом Саддам Хусейн.


[Закрыть].

Я не склонен доводить все до абсурда – не думаю, что рыцари справляли нужду прямо в латы, наверняка там открывалась необходимая панелька, но все равно вряд ли это описание уж очень отличается от реальности Средневековья. Скорее всего, так оно и было. Во всяком случае, малый рост – вещь очевидная, доказанная.

Одной из причин уменьшения роста населения был голод. Еды постоянно не хватало, рыцари были крупнее, потому что постоянно ели мясо и вообще лучше питались.

Общим местом в медиевистике стал факт – количество людей в средневековой Европе постоянно превышало возможности их прокорма. Главное чувство, которое испытывал небогатый европеец того времени, – это чувство голода. Любому общественному потрясению, как правило, предшествовал неурожай. Семь подряд голодных лет – и сотни тысяч верующих устремились в первый крестовый поход.

Социолог Питирим Сорокин еще в 1922 году писал[30]30
  Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.


[Закрыть], что «какие бы ярлыки ни наклеивались на мотивы войны», в конечном счете войны ведутся за выживание, за пищевые ресурсы. Вся история Европы – это непрерывная череда войн. В условиях ограниченных ресурсов шло простое сокращение числа едоков.

У исследователя Александра Горянина есть любопытное наблюдение: «Не подлежит сомнению еще один интегральный способ оценки прошлого – не знаю, писал ли кто-либо об этом раньше. Тот факт, что китайская кухня признала съедобным практически все, вплоть до личинок насекомых, говорит очень ясно: в этой стране голодали много и подолгу. То же относится и к кухне французской. Только солидный опыт голодных лет мог заставить найти что-то привлекательное в лягушках, улитках, в протухших яйцах, подгнившем мясе, сырной плесени. В русской кухне нет ничего похожего. В голод едали, как и везде, всякое, но не настолько долго, чтобы свыкнуться. Черную икру в России веками скармливали свиньям, пока французы не открыли нам глаза»[31]31
  Горянин А. Б. Мифы о России и дух нации. М., 2001.


[Закрыть].

Ну, свиней, жрущих черную икру, мы, пожалуй, оставим на совести исследователя. У нас, конечно, тоже бывали голодные годы, но лес-то кормил. Николай Костомаров[32]32
  Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей: Избр. главы. М., 2008.


[Закрыть] отмечал, что охота в России, в отличие от западноевропейских стран, никогда не была привилегией высших классов, ею занимались и самые простые люди. И река кормила. Так что с питанием на Руси несомненно было лучше.

Русская природа кормила свой народ. Рыба, грибы и ягоды на протяжении почти всей нашей истории были неправдоподобно, с точки зрения иностранцев, дешевы (поговорка «дешевле грибов» возникла у нас). Бескрайние леса буквально кишели зверем и птицей, в связи с чем путешествующим иностранцам Русь представлялась «огромным зверинцем».

Второй причиной низкого роста у европейцев было антисанитарное состояние среды обитания. В России считают каменное жилье более дорогим и потому более престижным. У нас строили из дерева, а в Европе – из камня! Они богаче! Но не забудьте: камень пригоден для нормальной жизни, только пока в здании хорошо топят. Если топка плохая, в каменном здании кроме жаркого лета все время сыро. Не зря же конденсат все время капал с потолков замка, заставляя натягивать балдахины над альковами.

Европейцы с рождения до смерти жили в сыром холоде каменных городов и замков. Они ели однообразную пищу, в составе которой не хватало овощей и фруктов. Спали на сырых, грязных перинах вповалку по несколько человек. Грязь пропитывала все вокруг, а гниющие отходы и фекалии громоздились сразу за порогом.

Раскопки кладбищ европейского Средневековья показывают: европейцы не только сделались меньше ростом, большая часть населения страдала самыми разнообразными заболеваниями. Не все болезни можно диагностировать по костям, но всевозможные артриты, остеохондрозы, искривления позвоночников, подагры, рахитизм, уродливые изменения пропорций человеческого тела антропологи могут определить именно по скелетным останкам.

Да и жили недолго. Детская смертность в городах была совершенно фантастическая – до 90 % родившихся умирало не достигнув 5 лет. Вообще отношение к детям и к детскому труду было в средневековой Европе довольно своеобразным. В Англии вплоть до XX века считалось, что девочки достигают половой зрелости в 12 лет, а мальчики – в 14. С этого возраста, собственно, разрешалось официально вступать в брак. Жизнь небогатого европейца была коротка, редко когда переваливала лет за 35. Времени было мало, жить надо было торопиться.

Прошедшие горнило детской смертности тоже оказывались недолговечны: только 10 % населения Парижа XIV–XV веков доживало до 45 лет[33]33
  Данные см.: http://www.worlds.ru


[Закрыть].

Один мой знакомый побывал в Манчестере в пабе – пивнушке, – где точно воспроизводится атмосфера викторианской Англии. Такой милый паб конца XIX века, в котором сознательно сохраняются все старинные мелочи. И вот там прямо над стойкой висит примечательное старинное объявление: «Крепкие алкогольные напитки не продаются мужчинам моложе 13 лет». Сейчас в Америке не продают до 21… Вот и не знаю: то ли мы стали поздно взрослеть, то ли детей тогда не любили.

Города все время пополнялись прибывшими из деревень. Будь иначе, города Европы давно бы обезлюдели. Даже в начале XX века, в 1902 году, Джек Лондон справедливо писал: «Рабочий, чей отец и дед родились в Лондоне, такая редкость, что его и не отыщешь»[34]34
  Лондон Дж. Люди бездны /Лондон Дж. Люди бездны. Рассказы. М.: Правда, 1987.


[Закрыть].

Кого не забирали смертельные болезни, добивали врачи. То, что собой представляла медицина того времени, полезно знать, чтобы окончательно лишиться иллюзий. Вновь цитирую того же Панкратова, насобиравшего фактов из самых разных источников и выложившего в Интернете занимательную статью про гигиену средневековой Европы.

«Медицинские методы оказания помощи в то время были примитивными и жестокими. Особенно в хирургии. Например, для того, чтобы ампутировать конечность, в качестве «обезболивающего средства» использовался тяжелый деревянный молоток, «киянка», удар которым по голове приводил к потере сознания больного, с другими непредсказуемыми последствиями. Раны прижигали каленым железом или поливали крутым кипятком и кипящей смолой. Повезло тому, у кого всего лишь геморрой. В Средние века его лечили прижиганием раскаленным железом. Это значит – получи огненный штырь в задницу – и свободен. Здоров».

Естественно, это заявление на совести автора. Но всем, кто любит исторические книги, прекрасно известны основные лекарственные средства европейской медицины того времени, как будто сошедшей с ума и забывшей великую медицину Востока и Античности, где врачи уже пытались применять обезболивающие на основе трав, морфия, алкоголя, пытались лечить травами. Все это теперь было объявлено ересью, колдовством.

Венерические заболевания лечили только… ртутью. После такого лечения, естественно, мало что оставалось от «зараженных органов». Еще лечили клизмами – это, пожалуй, самое безобидное, ну, и естественно, кровопусканием. Исповедовался следующий нетривиальный принцип: болезнь – это дьявол, поселившийся в человеке, и плохую, больную кровь надо выпустить из организма. Тогда плохой дух выйдет вместе с кровью, и больному станет лучше. Правда, больной зачастую умирал не от болезни как таковой, а просто от недостатка крови, чудовищных кровопотерь. Но это считалось издержками производства.

И наверное, «вершиной» католической монашеской медицины того времени была практика, когда лекарства приготовляли… из трупов. Не хочу вдаваться в подробные описания, но трупные ткани шли в качестве материала для приготовления отваров, настоек, примочек и порошков. Причем я веду речь не о каком-то там темном VIII веке, это XVI–XVIII века – мушкетеры, Людовик XIV и канун Французской революции.

Может быть, все эти ужасы так и остались в мрачном Средневековье? Нет… И в Новое время ведущие столицы Европы, даже Лондон, Милан или Париж, оставались средневековыми городами с узкими улочками, без канализации и водопровода. Перенаселенная каменная пустыня, без садов и парков внутри городского контура. Но зато окруженная практически непреодолимой преградой.

Как правило, функцию канализации в средневековых городах выполнял ров, наполненный водой, окружавший городские стены. В этом рве копились нечистоты за многие, многие годы. Наверное, в этом был особый стратегический смысл: ров выполнял дополнительную защитную функцию. Можно предположить, что не каждый из желающих захватить город отважился бы подобный ров переплыть.

Описания Парижа в нашумевшем сериальном романе Анн и Сержа Голон просто пугают[35]35
  Голон А. и С. Анжелика. В 8 т. М., 1993.


[Закрыть], не говоря уже о Бальзаке и Золя («Чрево Парижа»). В России никогда не было настолько отвратительного, грязного и опасного для жизни города.

Еще более смачное описание Города-Светоча, главного города Европы, Парижа, предстает со страниц книги Зюскинда[36]36
  Сразу отметим: если в современной Франции «исторически политкорректный» критик попрекнет Зюскинда в недостатке галло-франко-мушкетерского патриотизма и обвинит его, негодника, в очернении светлого образа «Прекрасной Франции», Зюскинд сразу же ему ответит: «Помилуйте, мон шер ами, ведь все эти зловонные запахи Парижа в моем романе так ощущаются именно уникальным обонянием моего героя, это такое литературное вуаля-падеде, прием, так сказать. А герой мой – зловреднейший персонаж, извращенец и маньяк. Что ж вы от него хотите? Добропорядочные парижане такой вони не почувствовали бы. Болезненное, обостренное восприятие всего у моего несчастного юноши, так что увольте…»


[Закрыть].

Вот каким видится ему Париж «галантного» XVIII века:

«Улицы провоняли дерьмом, задние дворы воняли мочой, лестничные клетки воняли гниющим деревом и крысиным пометом, кухни – порченым углем и бараньим жиром; непроветриваемые комнаты воняли затхлой пылью, спальни – жирными простынями, сырыми пружинными матрасами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских воняло едкой щелочью, из боен воняла свернувшаяся кровь. Люди воняли потом и нестираной одеждой, изо рта воняло гнилыми зубами, из их животов – луковым супом, а от тел, если они уже не были достаточно молоды, старым сыром, кислым молоком и онкологическими болезнями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Крестьянин вонял, как и священник, ученик ремесленника – как жена мастера, воняло все дворянство, и даже король вонял, как дикое животное, королева, как старая коза, зимой и летом…

И, разумеется, в Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции. А в самом Париже было такое место между улицами О-Фер и Ферронри под названием Кладбище невинных, где стояла совсем уж адская вонь. Восемьсот лет подряд сюда доставляли покойников из Отель-Дьё и близлежащих приходов, восемьсот лет подряд сюда на тачках дюжинами свозили трупы и вываливали в длинные ямы, восемьсот лет подряд их укладывали слоями, скелетик к скелетику, в семейные склепы и братские могилы. И лишь позже, накануне Французской революции, после того как некоторые из могил угрожающе обвалились и вонь переполненного кладбища побудила жителей предместья не только к протестам, но и к настоящим бунтам, кладбище было наконец закрыто и разорено, миллионы костей и черепов сброшены в катакомбы Монмартра, а на этом месте сооружен рынок».

А вот так представляется автору появление на свет его «героя»:

«И вот здесь, в самом вонючем месте всего королевства, 17 июля 1738 года был произведен на свет Жан-Батист Гренуй. Это произошло в один из самых жарких дней года. Жара как свинец лежала над кладбищем, выдавливая в соседние переулки чад разложения, пропахший смесью гнилых арбузов и жженого рога. Мать Гренуя, когда начались схватки, стояла у рыбной лавки на улице О-Фер и чистила белянок, которых перед этим вынула из ведра. Рыба, якобы только утром выуженная из Сены, воняла уже так сильно, что ее запах перекрывал запах трупов. Однако мать Гренуя не воспринимала ни рыбного, ни трупного запаха, так как ее обоняние было в высшей степени нечувствительно к запахам, а кроме того, у нее болело нутро, и боль убивала всякую чувствительность к раздражителям извне. Ей хотелось одного – чтобы эта боль прекратилась и омерзительные роды как можно быстрее остались позади. Рожала она в пятый раз. Со всеми предыдущими она справилась здесь у рыбной лавки, все дети родились мертвыми или полумертвыми, ибо кровавая плоть, вылезшая тогда из нее, не намного отличалась от рыбных потрохов, уже лежавших перед ней, да и жила не намного дольше, и вечером все вместе сгребали лопатой и увозили на тачке к кладбищу или вниз к реке. Так должно было произойти и сегодня, мать Гренуя… была еще молодой женщиной (ей как раз исполнилось двадцать пять), и еще довольно миловидной, и еще сохранила почти все зубы во рту и еще немного волос на голове, и кроме подагры, сифилиса и легких головокружений ничем серьезным не болела, и еще надеялась жить долго, может быть, пять или десять лет, и, может быть, даже когда-нибудь выйти замуж и родить настоящих детей в качестве уважаемой супруги овдовевшего ремесленника…»[37]37
  Зюскинд П. Парфюмер. История одного убийцы. СПб., 2006.


[Закрыть]

Самое удивительное – это потомки таких вот Гренуев теперь рассказывают об извечно грязной и нечистоплотной России.

А вот наблюдавший Россию в XIX веке англичанин Джеймс Александер впечатлился обеими нашими столицами. Санкт-Петербург у него «волшебный город, похожий на чудо. Его здания и дворцы – величайшие творения нашего времени». В Москве «приятно удивил вид чистых красивых улиц, отсутствие каких-либо развалин». И вообще нет никаких следов ужасного нашествия 1812 года (англичанин Александер прибыл в Первопрестольную через полтора десятка лет после француза Наполеона). Поднявшись на колокольню Ивана Великого и окинув взглядом сотни золотых куполов, Александер заявил: «Это, должно быть, самый красивый вид в мире».

Согласитесь, несколько отличается от того, что писал немец Зюскинд про столицу Франции.