Электронная библиотека » Владимир Меньшов » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 7 ноября 2023, 17:02


Автор книги: Владимир Меньшов


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Помню, Вера недоумевала, зачем я это делаю. Мы с ней тогда подружились, по её, между прочим, инициативе. Она сама меня по каким-то неведомым причинам выбрала себе в друзья. Именно в друзья – ни на что большее даже намёка не существовало. Мы просто много общались, вместе куда-то ходили, делились переживаниями, обсуждали новости, спорили об искусстве. В общем, классическая иллюстрация к диспуту на тему «Возможна ли дружба между юношей и девушкой».

К тому времени у нас на курсе уже образовалось два полюса, к каждому из которых притягивались сторонники. Один полюс – элитарный, «ленинградский», второй – прибежище «простолюдинов», где я наметился в качестве лидера.

К тому времени я уже был человеком с каким-никаким жизненным опытом, успел познакомиться с самыми разными, порой экзотическими типами, попадал в весьма экзотические ситуации, но всё же «ленинградцы» не переставали меня удивлять. Какие-то особенно изысканные выверты этой компании помнятся до сих пор.

Учился у нас на курсе Дима Чуковский – внук Корнея Ивановича. Он был одним из самых юных, хорошо воспитанный молодой человек. Актёром Дима в итоге не стал, пошёл в документальное кино, женился на Анне Дмитриевой, известной теннисистке, спортивном комментаторе. Но это было потом, а в первые месяцы нашей учёбы Чуковский пригласил нас к себе домой, кажется, в связи с днём рождения, а может быть, даже без повода. Скорее всего, он хотел наладить отношения, поближе познакомиться с сокурсниками, позвал к себе «ленинградцев», а ещё меня – то есть главных авторитетов.

Дома никого из старшего поколения не оказалось, хотя были живы ещё и дед, и отец, писатель Николай Чуковский (как раз в это время на экраны вышел фильм по его книге «Балтийское небо»). Дом находился на Арбате, обстановка выглядела очень богато: огромные комнаты, шикарная мебель, старинные картины, дорогая посуда. Спутники мои отреагировали на всё это великолепие неожиданно. Сначала они стали всем своим видом демонстрировать хозяину пренебрежение, мол, чего ты кичишься, хотя Дима, как настоящий аристократ, не проявлял никакого высокомерия, а наоборот, старался показать расположение, готовность быть полезным гостям. Дальше – больше. Вероятно, в назидание, чтоб подчеркнуть равнодушие к чужому богатству, «ленинградцы» устроили настоящий шабаш: стали бросаться дорогой фарфоровой посудой, хохоча, садистски улюлюкая и краем глаза наблюдая за реакцией переменившегося в лице Чуковского-младшего. Потом принялись бросать друг другу совсем хрупкие предметы сервиза, и я понять до сих пор не могу, как умудрились ничего не разбить.

Такое отношение к людям, да и вообще подобную модель поведения, проще всего объяснить высокомерием, однако мне кажется, это было бы слишком примитивной версией. Не так давно мне попалась книжка о дендизме. Для понимания явления, с которыми мне довелось столкнуться тогда, в далёкие советские времена, как ни странно, это издание оказалось полезным. Не знаю уж, в какой степени мои соседи по общежитию были приверженцами этой культуры, не думаю, что они разбирались в её тонкостях, знали что-то о зачинателе дендизма, англичанине Джордже Браммелле, но интуитивно пришли к тому же, что и британские, французские и русские денди XIX века.

Безусловно, главное в дендизме вовсе не щегольство, не мода на определённый стиль одежды. Внешние атрибуты вторичны, а вот глубинное, сущностное – это уже из области жизненных принципов, философии, если хотите. И даже снобизм, утомлённый взгляд сверху вниз, жизненное кредо «ничему не удивляться», претензия на утончённость, эпатаж – тоже не главное в этой секте.

Ключевой момент – идея, что одни люди способны оценить прекрасное, а другие нет, что одни имеют право считаться изысканными и оригинальными, а другие не имеют. То есть речь идёт о глобальном – о твёрдом убеждении, что люди по природе своей неравны.

И ведь поразительно, какой живучей оказалась эта идея неравенства – она вполне комфортно существовала в советской действительности, пусть и в отдельных кругах, пусть и без громких деклараций. Стоит ли говорить о нынешних временах. Кажется, какой-нибудь современный денди ломает себе жизнь эпатажной выходкой, выкидывает нечто немыслимое, что, кажется, закроет все возможности сделать карьеру, а потом глядишь – он уже выбился в образцы вкуса, смотрит свысока, диктует моду.

И вот представьте, как, например, воспринималась соседствующими со мной денди моя очередная романтическая идея – подарить однокурсницам к 8 марта билеты на «Девять дней одного года». Я задорно предложил, все вроде согласились, я пошёл в кинотеатр «Россия», купил билеты по 50 копеек за штуку, потратил в итоге пятёрку, рассчитывая, что парни мне свою долю вернут. Вернули. Но не все. А кто не вернул – и гадать нечего.

Я понял тогда: стоит попасть от этих ребят в минимальную зависимость, они обязательно воспользуются случаем, чтоб тебя унизить. Они этот момент сразу чувствуют. Ситуация с долгом за билеты вроде бы бытовая, ведь деньги-то не сумасшедшие. Правда, когда живёшь на стипендию, пятёрка – это капитал, да и 50 копеек – значительная сумма, мы на эти деньги обедали. И положение глупое: начнёшь требовать – будешь выглядеть мелочным. А потому подходишь и как бы не особо заинтересованно спрашиваешь, когда ждать возврата долга, и тебе с раздражением отвечают: «Да нет у меня сейчас! Потом как-нибудь!..»


Постепенно курс, особенно девчонки, стал двигаться в сторону «ленинградцев», и мне с этим смириться было нелегко. Народ стремился попасть под их покровительство, потому что иначе ты оказывался человеком второго сорта, живущим на тёмной стороне планеты. Однако я не сдавался, и Вера меня поддерживала: она совершенно не собиралась существовать под владычеством «ленинградцев». Конфликт назревал, но внешне пока не проявлялся. Курс наш по-прежнему много времени проводил вместе, мы отмечали праздники, пели песни Галича и Окуджавы, хотя «ленинградцы» постепенно начинали обособляться, искали повода не присутствовать на курсовых сборищах, а я присутствовал обязательно, потому что знал три аккорда и был в этом смысле незаменимым – подыгрывал на гитаре.

Был ли я прав в том конфликте, который уже вполне определённо намечался? Не знаю. Вполне вероятно, нет. Возможно, на каждый мой аргумент у противоположной стороны нашлись бы свои, гораздо более убедительные. Наверняка я не только не хотел оказаться под чужой властью, но и свою боялся потерять. И, безусловно, я завидовал. Ведь, скажем, Володя Салюк – блистал, я как он не умел. Но учился, наблюдал, перенимал опыт, делал выводы.

Ещё у нас произошла неприятная история, можно сказать, сексуальный скандал, в котором фигурировал Салюк, да и я тоже отметился, пусть и косвенным образом.

Наши преподаватели организовали «судебный процесс», по их инициативе на комсомольском собрании коллектив стал обсуждать связь Салюка с одной нашей однокурсницей. Кто-то из её соседок по комнате пожаловался, что Салюк приходит и остаётся ночевать на её кровати. На основании доноса девушке выдвинули обвинения в предосудительных, недопустимо близких отношениях. Тут подоспела ещё одна свидетельница: «Она мне говорила, что у неё ещё и с Меньшовым было…» И все присутствующие на собрании оборачиваются в мою сторону, а потом звучит вопрос: «Было?..»

Конечно, следовало ответить: «Нет». Но это уже с высоты прожитых лет я могу с уверенностью утверждать, как в такой ситуации вести себя по-мужски. А тогда я просто не знал, каким образом поступать, и поступил, исходя из своего книжного представления, из догмы, что надо говорить правду. И я сказал: «Да, было, но это не имеет никакого значения…» Помню, с каким презрением на меня посмотрел Василий Петрович Марков, когда оказался рядом со мной по пути к выходу с этого позорного собрания.

Девушку эту выгнали, но она всё-таки стала актрисой, работала в Ленинграде и, кажется, даже получила звание народной. Доносчицу в итоге отчислили, так что в каком-то смысле справедливость восторжествовала. Однако после случившегося у нашего курса вполне заслуженно сложилась репутация недружного.

В конце учебного года мы сдали экзамены. По всем предметам, кроме актёрского мастерства, я получил пятёрки. За специальность мне поставили четыре балла, и я почувствовал: педагоги меня не жалуют, скорее даже недолюбливают, да что там – не любят.

12
О том, как кино заставляет человека идти на авантюры, трёхгранном железнодорожном ключе, преодолении трёхтысячника и привычке к осёдлости

Летом, на каникулах, я обнаружил в себе дар авантюриста, увидел, что могу провоцировать массы на рискованные поступки. Мною был разработан план, к реализации которого я привлёк своих товарищей – однокурсника Диму Попова и старого товарища Владьку Профатилова, учившегося к тому времени в астраханском пединституте.

Приключение началось из-за советского кинематографа, который к началу 60-х создал такой притягательный образ Чёрного моря, что я, под впечатлением от увиденной на экране экзотической красоты, решил лично посмотреть на всё это великолепие.

Казалось бы, покупай билет и езжай на побережье, зачем ещё какие-то особые планы, но имелось непреодолимое препятствие: у нас не было денег на респектабельное путешествие. И я стал подбивать Диму и Владьку ехать зайцами. Мною была разработана система, в создании которой я применил богатый опыт передвижения в общих вагонах.

Общий вагон – это суета, это билет без места, это, в конце концов, борьба за существование: занял верхнюю полку – спишь нормально, нет – сиди кемарь на нижней с такими же неудачниками по трое-четверо в ряд. Но для зайцев есть положительный момент: в общем вагоне легко примелькаться, затеряться в толпе, ведь здесь пассажиры меняются чаще, многие едут на короткие расстояния, от одного районного центра к другому, а значит, проводнику за всеми не уследить.

Главное – попасть в вагон, преодолеть этап проверки билетов на перроне, но как это сделать?.. И решение нашлось: нам нужен трёхгранный железнодорожный ключ, который волшебным образом отпирает служебные замки, позволяет открыть любую дверь в составе – и со стороны, противоположной перрону, и между вагонами. Такой ключ я и заказал знакомому слесарю астраханского завода, на котором когда-то работал. Полдела, можно сказать, сделано.

А ещё я разработал маршрут, по которому предполагалось добираться до Чёрного моря из Астрахани. Я разложил на столе карту и понял: ничего сложного – доезжаешь до Кисловодска, переходишь Кавказский хребет и оказываешься в районе Сухуми. Делов-то.

Убедить в гениальности плана было не так просто, но я справился. Компаньоны мои трусили до ужаса, но покорно следовали инструкциям: вооружившись ключом-трёхгранником, мы двинулись на вокзал, подошли с тыла к составу, проникли в нерабочий тамбур, зашли в вагон, сели, и, обливаясь потом от страха, стали ждать ареста. Но поезд благополучно тронулся – билеты у нас так и не проверили. Ночь проспали нормально, а утром, помню, перебрались на крышу и ехали какое-то время там, с ветерком.

В Минеральные Воды прибыли поздно вечером, но энергии у меня было уйма, и я убедил товарищей сразу же отправиться на электричке в Пятигорск к горе Машук, где несчастный поручик Лермонтов пал от выстрела майора Мартынова. На месте мы оказались, когда совсем стемнело, и памятник рассмотреть нам не удалось.

Мы пребывали в приподнятом настроении, не отчаивались, хотя экспедиция наша была организована скверно. Взяли мы с собой в поход по тонкому одеялу, правда, в этот раз их хватило. Мы расстелились прямо не земле у места гибели великого поэта и уснули в умиротворении, не беспокоясь, что внезапно начнут проверять проездные документы.

А утром, когда рассвело, нужно было начинать действовать, внедрять план продвижения к Чёрному морю. Денег имелось по 30 рублей на человека. Для справки: путешествие наше в итоге продлилось 13 дней, в которые нужно было не только питаться, но и оплачивать транспортные расходы, где ключ-трёхгранник оказывался бесполезным. А ещё познавательная туристическая программа: мы посмотрели Минеральные Воды, Пятигорск, посетили знаменитый «Провал», легендарное голубое озеро. Настроены мы были романтично, фотографировались на фоне достопримечательностей – хорошо, что Владька взял с собой фотоаппарат и наша поездка осталась запечатлённой на плёнке.

Потом двинулись на электричке в Кисловодск, и постепенно до нас стало доходить, что наобум лазаря горные массивы не преодолеваются, что перейти Кавказские горы можно лишь по вполне конкретным перевалам, устоявшимся маршрутом. Когда я смотрел на карту, сидя у себя на кухне в Астрахани, этот процесс виделся значительно проще. Тогда казалось: сойдёшь с поезда – и вот они, горы, а за горами – море. Выяснилось, что путь нам следует держать по Военно-Сухумской дороге через Клухорский перевал, а добираться до него надо на машине, и это стоит денег.

Нам предстояло перейти через Кавказский хребет на высоте под три тысячи метров, а у нас ни спальников, ни палаток – пришлось на одном из этапов перехода даже оплатить ночёвку в палатке.

Помню, когда нас подняли на автобусе до тысячи метров, я предложил ребятам чуть прогуляться – взобраться повыше, осмотреться. И только тогда в полной мере мы ощутили, что такое горы. Кажется, впереди всего пригорок, рукой подать, но как бы не так. Чтобы добраться до самой близкой, доступной высоты, потратили часа полтора – вроде крепкие ребята, а язык на плече.

Горы произвели на нас необыкновенное впечатление. Позже стало понятно, что никакое морское побережье с его суетой, толпами народу не сравнится с величием гор. Озёра изумрудного цвета, ущелья, водопады, ледники, удивительная тишина. Эти пейзажи вошли в меня на всю жизнь.


По правилам, перед преодолением Клухорского перевала надо было остановиться в Северном приюте – специально организованном лагере для туристов. На другой стороне – Южный приют, откуда автобусом можно добраться до Сухуми. Оказалось, что переход разрешён только в составе группы под руководством инструктора. В лагере нас окружали альпинисты, люди в основном хорошо подготовленные, были и новички, но экипированные, подкованные теоретически. И вот среди этой массы профессионалов и любителей, стремящихся стать профессионалами, затесались мы – трое чудиков с чемоданчиками.

За переход через перевал из Карачаево-Черкесии в Абхазию тоже надо было платить проводникам-инструкторам, что показалось мне совершенно неразумным, и я убедил своих товарищей преодолевать трёхтысячник самостоятельно. И вот мы вышли из Северного приюта как бы погулять по окрестностям и пошли себе вперёд по тропинке, не оглядываясь. Но не тут-то было – за нами организовали погоню. Когда мы заметили преследование, не оставалось ничего другого – мы стали прятаться. Сидим в складках местности, не шевелимся, слышим разговор.

– Ну вот куда эти идиоты убежали?

– Ладно, давай возвращаться…

Я даже не знаю, чего больше было в наших действиях – наивности или действительно идиотизма.


И вот мы самостоятельно поднялись на самую высокую точку перевала, я смотрю сверху на Военно-Сухумскую дорогу, как она вьётся серпантином, спускаясь постепенно вниз, и говорю с апломбом: «Что за странная дорога? Кто так дороги строит?» Таковым был уровень моей подготовки, с такими представлениями о жизни в гористой местности я отправился в опасное путешествие. Как мы шеи себе не свернули по пути наверх, трудно сказать. А ведь надо ещё к Южному приюту спуститься.

Мы постарались успеть до темноты, но не вышло. Ночь в горах наступает мгновенно, как будто кто-то нажал выключатель. Солнце за гору зашло – и ничего не видать. Друг друга на ощупь ищем и не находим, и я ребятам говорю: «Всё, где стоим, там и ложимся до восхода, никуда не двигаемся». И очень хорошо, что моей рекомендации последовали: утром выяснилось, что мы в двух шагах от пропасти…


Довольно быстро мы дошли до Южного приюта, а там уже машина до Сухуми. Приходится платить, не помню уже сколько, но любая сумма для нас – прореха в бюджете. Приехали к морю, а там жара, мы потные, грязные, прямо в одежде полезли купаться, заодно и постирались.

Оставшееся время провели, передвигаясь на электричках по побережью – Сухуми, Гагры, Сочи. В этих местах есть что посмотреть. Ну и, конечно, загорали, купались в Чёрном море, пока товарищам моим не надоело, и они запросились домой. Мало того, что мы уложились в имеющиеся 30 рублей на каждого, но Владька с Димой ещё и захотели на обратный путь купить себе билеты. Идея эта показалась мне странной, но они убеждали, что хотят спокойно выспаться, не вздрагивая ночью от каждого шороха: вдруг идут билеты проверять. Ну что ж, это было их право, а я поехал из Сочи в Астрахань, как и планировалось изначально, зайцем. Тем более что в компании обилеченных передвигаться совсем не трудно.

Это путешествие стало для моих товарищей знаковым, в каком-то смысле вехой. Может быть, из-за того, что в молодости экзотические события переживаются особенно остро и запоминаются крепче. А может быть, не так часто в жизни им приходилось таким образом поступать: по одной шкале – смело, по другой – авантюрно, но в любом случае нарушая привычный ход жизни. О своих незабываемых впечатлениях они сложили семейные легенды, и уже их дети говорили мне с восторгом: «Дядя Володя, а папа рассказывал, какое у вас было приключение, как вы на море ездили…»

Но для меня каникулы после первого курса не стали революцией. Может быть, потому что много раз в жизни я рисковал и по мелочи, и по-крупному, не боялся потерять лицо, выглядеть глупо. А большинство людей, по моим наблюдениям, подобных историй избегают, с проторённой дорожки предпочитают не сходить – чревато неловкими, незнакомыми ситуациями. На самом деле панически боятся всего незнакомого, неизведанного.

Из-за этого страха люди и расстаются со своими детскими мечтами. Потому что на пути к мечте можно оказаться в положении, когда на тебя взглянут косо, когда ты будешь выглядеть не комильфо, а раз так, мечту можно признать не такой уж и важной. Рассудить здраво, оценить трезво: какие там ещё существуют формулы предательства детской мечты?

Есть и другой путь – романтический, как в «Двух капитанах». Упереться, но всё-таки стать полярным лётчиком. Сказать себе: я хочу быть лётчиком. Или космонавтом, поэтом, режиссёром… Но для этого, правда, придётся пуповину перегрызть, порвать с привычным образом жизни, со своей уютной средой обитания.

Оказывается, для большинства это непреодолимое препятствие. Как? Расстаться с привычным миром? Со знакомым кругом общения? Этот мир, этот круг может быть коммуналкой на десять квартир, но зато – привычная обстановка, где ты уже занял место в иерархии, где ничего не надо доказывать, где не стоит опасаться неловких ситуаций, косых взглядов. Выйти за границы знакомой обстановки – целое событие! Куда-то уехать? Зачем? Здесь всё хорошо, вот кровать, в которой просыпаешься, отсюда уходишь на работу, сюда возвращаешься с работы и снова ложишься спать в тёплую удобную кровать. А это – ловушка, в которой человек фиксируется намертво, которую принимает за единственно возможный вариант существования.

Хотя вполне вероятно, в таком жизненном подходе больше естественного и, в конце концов, полезного для человеческого рода. Ведь неясно, что было бы с нами, если бы всякий срывался с обжитого места в погоне за детской мечтой, легко расставаясь с привычным укладом. Может быть, именно такой порядок вещей и не даёт миру пойти вразнос…

Но всё-таки я доволен, что рисковать не боялся.

13
О том, как выбирали комсорга, о неумении выигрывать любой ценой, отношениях с Евгенией Морес и подслушанном через отдушину разговоре

Когда мы пришли на занятия после каникул, нас ожидала новость: Андрей Мягков и Ася Вознесенская теперь живут вместе, они ещё не поженились, но отношения и намерения серьёзные. Официальных объявлений не последовало, но как-то нас уведомили, вероятно, чтоб не возникало лишних разговоров. До этого Ася с Андреем репетировали самостоятельный отрывок «Ромео и Джульетты», который вышел не очень убедительным, потому что и он определённо не Ромео, да и она не Джульетта, но Андрей всё-таки показал намётки большого артиста.

В начале нового учебного года у нас состоялись выборы секретаря комсомольской организации, и я не дал этому мероприятию превратиться в рутину. Решил, что Наташа Власова в качестве комсорга нам не подходит, что нужен другой комсомольский вожак. Я напомнил об истории с Салюком и отчисленной девушкой, отметил, какую важную роль сыграла в этом скандале комсомольская организация. Сказал, что в случае очередного конфликта у нас могут возникнуть проблемы, потому что курс раскололся на две части, а Наташа принадлежит к одной из них и не сможет быть объективной. Я предложил компромисс – выбрать кого-то нейтрального.

Разумеется, началось выяснение отношений, и выглядело это собрание странно, вызывало чувство неловкости. Ещё и потому, что после долгого перерыва среди нас появилась Валя Малявина, приехавшая только что с Венецианского кинофестиваля – вся такая воздушная, нездешняя, неземная, а мы тут на повышенных тонах скандалим, и со стороны особенно заметно, как всё это мелко…

В итоге выбирают секретарём комсомольской организации меня, и, хотя выступление моё было вызвано отнюдь не желанием занять этот пост, а необходимостью обозначить и обсудить проблему, отказываться я не стал. Задним числом понимаю: мои настойчивые поиски справедливости процентов на восемьдесят были обусловлены уязвлённым самолюбием, завистью, ведь я не мог освоить то, что мои конкуренты делали с лёгкостью, я чувствовал, что уступаю им в остроумии, в умении поставить себя в компании.

И вот я, кажется, на коне, а через три дня появляется Сева Шиловский (молодой педагог, недавно окончивший Студию) и сообщает: надо ещё раз созвать комсомольское собрание. И снова напряжение повисает в воздухе, и снова мы собираемся выяснять отношения. Раскол на два лагеря проявляется всё более определённо, конфликт набирает обороты, звучит предложение переголосовать моё назначение, но ничего не выходит: я снова набираю большинство голосов. И вот, когда все аргументы моих противников были исчерпаны, поднимается Мягков и говорит: «Я должен сказать, что Меньшов ведёт дневник…»

Да, я у них на глазах сидел вечерами, делал записи, убирал тетрадку в чемодан и даже не удосуживался закрывать на ключ. Просто убирал дневник и опускал крышку чемодана.

«В своём дневнике – продолжает Андрей, – он пишет, что хочет быть первым! Хочет быть лучшим!..»

Сейчас я понимаю, какие нелепые претензии прозвучали, но тогда я был потрясён самим фактом, что мои дневники прочитаны, что они становятся предметом всеобщего обсуждения. И вместо того, чтобы устыдить или полезть в драку, я закричал: «Всё! Я не хочу! Я отказываюсь!»

И комсоргом избрали Лёшу Борзунова.

Помню, как я прибежал в общежитие, схватил тетрадки, стал перечитывать дневники под другим углом, чужими глазами, представляя, как написанное может восприниматься сторонним неблагожелательным взглядом…

То, что я не устроил скандала, не полез в драку, ничего не стал предпринимать в ответ на оскорбительную выходку – одна из позорных страниц моей биографии. Всё-таки надо уметь давать сдачи, а я и тогда не умел – не научился этому у «ленинградцев» – да и до сих пор не умею настраиваться на борьбу.

Я не обладаю молниеносной реакцией, да и вообще по большому счёту не люблю побеждать. Потому что вижу, как это обижает, ранит проигравшего.

Как-то в студенческие годы, только научившись играть в «очко», я тут же проигрался, а у меня как раз в это время гостил мой брат Славик, бывалый бакинский парень, которого жизнь научила многому, в том числе и некоторым шулерским приёмам. Помню, я вернулся в комнату с понурым видом, он выспросил, что случилось, резко поднялся и пошёл отыгрываться. Вскоре я стал свидетелем, как Славик методично возвращает проигранную мной сумму, а потом начинает обдирать моего обидчика, тоже, судя по всему, не чуждого шулерству. Дело дошло до шмоток, а закончил Славик изъятием модных солнцезащитных очков.

Когда мы оказались в сторонке, первое, что я сказал гордому собой брату:

– Давай хотя бы вещи вернём!

– Ты с ума сошёл! – искренне удивился Славик.

– Но ты видишь, какой он несчастный, потерянный! Совсем недавно я точно так же переживал! Давай отдадим хотя бы очки!

– Ничего возвращать не будем! – отрезал брат безапелляционно: в его кодекс чести подобные сантименты не вписывались.


Я эту ситуацию запомнил и сделал вывод: я не игрок. Потому что для настоящего игрока его оппонент – враг. Какой бы мизерной ни была ставка, каким бы ничтожным ни являлся приз.

Я не игрок в привычном смысле слова, хотя человек азартный. Но у меня другая игра. Я играю с Судьбой. И удачливый визави за карточным столом, ловкий партнёр по теннису или успешный конкурент на кинофестивале не вызывают у меня враждебности. Потому что если я проигрываю, то не им, а Судьбе. И не с ними у меня счёты, а с Судьбой. Да, сейчас она не на моей стороне, но в следующий раз обязательно даст шанс.

Если я проигрываю, то думаю так: ничего страшного не случилось, отыграюсь как-нибудь потом, другим способом, на другом поле. А ведь успеха добиваются, как правило, те, кто смолоду научен побеждать, только побеждать, любой ценой побеждать. И малейший проигрыш воспринимает как трагедию. Человек из породы победителей проиграть не может, он обязательно должен быть первым. И такому жизненному кредо вовсе не обязательно сопутствует угрожающий оскал и звериный темперамент. Люди породы победителей могут быть обаятельны, обходительны, притягательны своей простотой и лёгкостью, и трудно даже поверить, что он убить тебя готов за то, что обходишь его на повороте. К такой породе я отношусь с большой опаской. Вероятно, потому что сам не обладаю подобными качествами. В нашей творческой интеллигенции весьма распространён этот тип не способных смириться с поражением. Ни в какой игре он проиграть не может, будь то речь о домино или спектакле. Он всегда нацелен на первое место, никакой «номер два» ему не подойдёт…

Собственно, на комсомольском собрании и происходила одна из таких битв – необязательная, казалось бы, но с точки зрения принципа «победы любой ценой» вполне объяснимая. На этом комсомольском собрании и оформился окончательно мой разрыв с «ленинградцами». Мы здоровались, работали – учебный процесс этого требовал, – но отношения были выяснены, точки над «i» поставлены.

И конфликт этот не рассосался со временем, а в той или иной степени проявлялся все четыре года – стал, с одной стороны, поводом для серьёзных переживаний, а с другой, заставлял меня доказывать свою состоятельность. Хотелось бы, конечно, сказать, что доказывал я самому себе, отчитывался перед самим собой, но истина в том, что именно их, пассажиров первого класса, отправивших меня в общий вагон, я убеждал в своём праве на существование. И сделать это было очень сложно. Во всяком случае, у меня это никак поначалу не выходило.


На втором курсе мы начали делать отрывки из драматических произведений. Основными педагогами у нас были титаны – Василий Петрович Марков и Владимир Николаевич Богомолов, а у них на подхвате, среди прочих, – Евгения Николаевна Морес.

К тому времени уже стало понятно, кто из студентов первачи, а кто отстающие, и Евгении Николаевне достались как не самые сильные студенты – Чуковский и Меньшов. И она с нами начала возиться.

Вообще, многие подопечные Евгении Николаевны отзывались о ней с восторгом, буквально молились на педагога. Более того, я сам видел очень хороший спектакль «Три сестры», поставленный ею со студентами выпускного курса – там блистал Гена Бортников в роли Тузенбаха.

Но у меня, к сожалению, творческого контакта с Евгенией Николаевной не возникло. Бог знает почему, ведь она, кажется, считала меня способным, но каждая новая репетиция скорее ухудшала положение. Может быть, попади я в руки к Маркову или Богомолову, дела пошли бы лучше. Рассказывали, что у этих педагогов было очень интересно во время репетиций, и не просто в связи с решением актёрских задач. Работа с ними расширяла кругозор, обогащала по-человечески. А у Евгении Николаевны, мне казалось, жизненный опыт ограничивался миром её квартиры, где кроме кухонных проблем ещё присутствовали перипетии её отношений с племянницей, прописанной на той же жилплощади. В своих нравоучениях и наставлениях мой педагог то и дело ссылалась на родственницу, иллюстрировала какую-нибудь свою мысль, цитируя её, приводила племянницу в пример – положительный или отрицательный, в зависимости от обстоятельств.

Проблема усугублялась тем, что я оказался очень дурным студентом: тяжёлым, многословным, даже нудным, что-то всё время пытался доказывать, возражал по всякому несущественному поводу, болезненно реагировал на замечания…


Процесс овладения актёрской профессией описан многими выпускниками театральных вузов, в том числе, например, и в мемуарах Табакова. У нас были одни и те же наставники: он учился на курсе Василия Осиповича Топоркова, а я – на курсе Василия Петровича Маркова, который прежде работал помощником у Топоркова. А Василий Осипович считался худруком нашего курса и даже один водевиль с нами поставил. Вспоминает Табаков и Евгению Морес как одного из сильнейших преподавателей Школы-студии МХАТ. Я упоминаю эту высокую оценку, чтобы не возникло впечатления, будто мне достался не слишком профессиональный преподаватель. Видимо, это было просто несовпадение – творческое, человеческое. Работая над отрывками, спектаклями, в том числе и дипломным, я ровно ничего не понимал в её педагогических ухищрениях, не мог сообразить, чего от меня добиваются.

Вера работала с Богомоловым, отзывалась о нём восторженно, у них получались яркие, мощные отрывки и спектакли. Думаю, мне просто нужен был педагог, с которым бы удалось найти общий язык. Во всяком случае, на четвертом курсе к нам пришёл недавний выпускник Студии Гена Ялович, и, работая с ним, я понял, что не такой уж я тупой, что в состоянии понять задачу и даже её воплотить. Позже Гена сыграл у меня в фильме «Москва слезам не верит» доктора наук, произносящего на пикнике тост в честь Гоши.

Сейчас я даже и не вспомню, какие отрывки готовил с Евгенией Николаевной, в памяти осталось только ощущение плохо сделанной работы. Постепенно стала накапливаться неудовлетворённость собой, по своему положению на курсе я ощущал себя человеком на предпоследнем месте. За мной следовал только Дима Чуковский, после института ни дня не работавший актёром. Нам и отрывки давали на двоих, как бы подчёркивая тщетность надежд, бессмысленность предпринимать по нашему поводу серьёзные педагогические усилия. Тем не менее мне ставили четвёрки, и в этом было что-то унизительное.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации