Текст книги "Дети лихолетья (сборник)"

Владимир и Ренард Пикулики. 1944 г.

– К сожалению, – продолжает Владимир Григорьевич, – фамилии его я не помню. Почему-то вертится в памяти фамилия Рубиков, но, возможно, она далека от истины. Запомнилось, что начальник лагеря после 22 июня побывал в Минске, вечером 23 или утром 24 июня выступил перед детьми и сотрудниками лагеря и рассказал о том, что творится в Минске и как мы должны себя вести.

Заведующая детским садом № 38 Р. Г. Хармац и ее дочь М. Г. Шапиро считают, хотя и не могут утверждать, что начальника пионерского лагеря звали Семён Гинсбург. Детский сад № 38 был размещен тоже в Ратомке, рядом с пионерским лагерем, и Рахиль Генриховна не раз встречалась с начальником лагеря, а 23 июня вместе с ним ходила к начальнику станции Ратомка хлопотать о вагонах для эвакуации детей. Но память подвела и ее.

Как мы уже упоминали выше, рабочий М. И. Черкасов (Минск) считает, что на второй день войны начальник лагеря был призван в армию, а эвакуацию проводил его заместитель, которого, как он хорошо помнит, дети звали дядей Моней. «Если бы не дядя Моня, то мы бы все погибли», – заключает Михаил Иванович.

Доцент из Челябинска И. Г. Монгернштерн уверенно утверждает, а его поддерживают его отец и сестра, что фамилия начальника лагеря – Гальперин.

Вопрос об эвакуации детей из Минска уже поднимался на страницах газеты «Известия». В статье И. Дементьевой от 27 апреля 1976 г. «Письма о спасенном детстве» были приведены слова из письма бывшего ратомчанина инженера из Саратова И. М. Лейбмана о том, как умело провел начальник лагеря эвакуацию детей. И. М. Лейбман просил отыскать этого мужественного человека и от имени детдомовцев сказать ему большое спасибо. В конце статьи звучал вопрос: «Где вы, начальник пионерского лагеря “Ратомка?” Но в дальнейшем к этой теме «Известия» почему-то не вернулись.

Согласно решению Хвалынского райисполкома от 6 июля 1941 г., когда определилась судьба белорусских детей, их разместили по детским домам, в пункте пятом пятого параграфа записано: «Предложить т. Платкову сдать детей и все имущество прибывших с пионерлагерем т. Дятловской по акту». И все. Больше о Платкове ни слова.

Кто же такой Платков? На наши вопросы бывшие воспитанники и воспитатели детских домов отвечали, что человека с такой фамилией они не помнят и что у начальника пионерлагеря была фамилия, совершенно непохожая на эту.

«Ни фамилия Платков, ни фамилия Дятловская мне ни о чем не говорят и ничего не напоминают», – писал И. М. Лейбман и другие его товарищи.

Весной 1980 г. стало известно, что в поселке Узда живет бывшая пионервожатая Ратомского пионерлагеря С. В. Барталевич. Пишу ей письмо и вскоре получаю ответ.

«К сожалению, – писала С. В. Барталевич, – помочь вам в изыскании точных данных о пионерском лагере “Ратомка” за 1941-й год, о руководителях лагеря и организаторах эвакуации я не в состоянии. Было мне в то время 16 лет. Работала я в лагере пионервожатой всего лишь две недели. Фамилии начальника лагеря, воспитателей и воспитанников после стольких переживаний и стольких минувших лет позабылись. О войне мы узнали в Ратомке из передач по радио. Выступал В. М. Молотов. За некоторыми детьми в тот же день приезжали или родители, или родные.

Работники лагеря отправили детей на пригородном поезде в Минск, где формировался товарный состав для эвакуации минчан. В этих же вагонах дети и были отправлены в глубь страны. О дальнейшей судьбе детворы я ничего не знаю, так как от поезда отстала. По прибытии в Минск, предупредив начальника лагеря, я побежала домой лишь за тем, чтобы захватить с собой что-либо из вещей. Прибегаю, а вместо дома – развалины. Бомбежки, обстрелы, пожарища продолжались. Когда вернулась на станцию, поезда уже не было. Примкнула к большой группе людей, дошла до Смоленска. В Смоленске пошла в военкомат, заявила, что мне 17 лет (прибавила себе год), что хочу быть в солдатском строю. Воевать пришлось на разных фронтах. Имею боевые награды. Вот и все».

Прошло несколько месяцев, и, наконец, узнаем адрес старшей пионервожатой предвоенного Ратомского пионерлагеря Д. Л. Швейдель. Посылаем ей открытку, вскоре получаем ответное письмо. Дора Львовна поведала о том, что начальником лагеря был Айзик Абзалович Гальперин. Сразу же после объявления войны он уехал в Минск, откуда, получив необходимые указания относительно эвакуации, вернулся в Ратомку, провел с сотрудниками инструктаж и начал подготовку к эвакуации. 23 июня он был призван в ряды Красной Армии, дела передал своему заместителю Платкову Михаилу Давыдовичу.

«М. Д. Платков, – сообщала Д. Л. Швейдель, – был человеком дела, успевал всюду. Весь персонал пионерлагеря остался, хотя у каждого в Минске была своя семья. Дети в Ратомке находились больше в лесу, и, когда пролетавшие фашистские самолеты сбросили зажигательные бомбы на лес, М. Д. Платков, проявив удивительную сноровку и мужество, сделал все возможное, чтобы, как можно скорей, вывести детей из горящего леса. Когда поступило сообщение, что на станцию Ратомка прибыл состав порожних товарных вагонов, по указанию Михаила Давыдовича дети, соблюдая осторожность, цепочкой с интервалом в несколько метров друг от друга, в сопровождении старших, отправились на станцию. Каждый ребенок что-нибудь нес: одеяло, кастрюлю, подушку или другое лагерное имущество. К концу дня 24 июня все имущество лагеря, в том числе постели, посуда, музыкальные инструменты из духового и струнного оркестров, и даже – скот (несколько коров) были погружены в вагоны. Коровы были в отдельном вагоне.

Все прошло быстро и организованно. Замечу, что в этом эшелоне были дети не только из нашего пионерлагеря…»

Наконец, в начале лета 1980 г. было получено самое долгожданное письмо. Это письмо от Е. Е. Шнейдер – вдовы М. Д. Платкова. Она сообщала:

«С Михаилом Давыдовичем Платковым мы прожили шесть лет. Он был замечательный отец, любящий и внимательный муж. Он очень любил детей и все время работал с ними. Был на пионерской работе, директором детского туберкулезного санатория в Крынках, директором дизстанции в Минске. Весной 1941 года его назначили заместителем начальника Ратомского санаторного пионерского лагеря. Вместе с малолетним сыном я тоже была в Ратомке и принимала участие в эвакуации. Когда 23 июня начальник лагеря Гальперин ушел в армию, все руководство эвакуацией осуществлялось М. Д. Платковым. В Ратомке к нам присоединился еще один пионерлагерь и детский сад № 38. В Городище присоединилась детвора еще двух или трех детских садов. Но всеми коллективами детей руководил М. Д. Платков. В Минске случилось непонятное. Из Ратомки до Минска доехали благополучно, но в Минске вдруг оказалось, что паровоза нет. И Михаил Давыдович каким-то непонятным мне чудом добыл паровоз, уговорил машиниста вывезти детей. И все это делалось под бомбежкой, когда и город, и станция страшно горели. Как машинисту удалось провести состав целехоньким, для меня и поныне загадка. В пути следования Михаил Давыдович на каждой железнодорожной станции посылал телеграммы, в которых сообщал, что из прифронтовой полосы едет эшелон с детьми. Ратомчане хорошо запомнили, что на станциях местные жители приносили им продукты: хлеб, молоко, воду. Однажды принесли большой котел с горячей кашей.

При эвакуации не было ни стихийности, ни паники. Все происходило по воле и под руководством М. Д. Платкова, которого дети любили, веря ему, слушались, а почему-то называли “дядей Моней”. На станции Сухиничи в эшелон села А. П. Дятловская, работавшая до начала войны заведующей сектором культпросветработы отдела пропаганды и агитации Минского обкома Компартии, которая и стала осуществлять руководство всем эшелоном и проявлять заботу о всех детях, как из пионерлагерей, так и из детских садов. Дятловская заботилась о том, чтобы комсомольцы и пионеры далеких городов и поселков приносили своим, попавшим в беду товарищам хлеб и молоко и чтобы в Мичуринске детям, не видевшим целую неделю горячей пищи, приготовили горячий обед. И мичуринцы сделали это. В Хвалынске детей распределили так: старших – в детские дома и в “Черемшаны” – первые, вторые, третьи, а младших – в Дом отдыха “Просвещенец”. Потом был образован новый детский дом под номером семь – для дошколят Минска. Первый детский дом тоже стал “Минским”, тех, кто был в этом детском доме, расформировали: младших – в другие детские дома Хвалынска, а старших – на учебу в ремесленное училище и школы ФЗО.

В Хвалынске М. Д. Платков был призван в Красную Армию, воевал на разных фронтах, награжден орденом Отечественной войны второй степени. Погиб летом 1944 г. при освобождении родной Белоруссии…»

Вот и восстановлено имя человека, которому сотни белорусских детей обязаны жизнью.

Несколько слов о Дмитрии Прокофьевиче Захарове.

В дни первых встреч детей войны в 1980 г. двери его квартиры не закрывались. Бывшие детдомовцы шли и шли лишь за тем, чтобы склонить перед ним голову и высказать слова благодарности за огромнейший труд по розыску их – детей войны. Письма Д. П. Захарова неоднократно печатались на страницах белорусской прессы.

Обращения Дмитрия Прокофьевича к участникам встреч зачитывались в Хвалынске в 1980 и 1981 гг. в Минске.

«Я помог Вам найти друг друга. Берегите дружбу, дети!» – выдержка из послания в 1980 г. А вот обращение к участникам встречи в Минске.

«Дорогие дети огненного сорок первого!

В день Вашей встречи я мыслями и сердцем с Вами. С берегов великой Волги, из города Хвалынска, ставшего для Вас родным, буду минута за минутой следить за Вами, буду думать, где Вы, что делаете, что говорите.

Я счастлив, что через сорок лет Вы опять нашлись, собираетесь вместе и дружите. Радуясь, что брошенная моей слабой рукой искра поиска объединила Вас, превратилась в пламенный костер Вашего товарищества, обогатила Вас встречами и воспоминаниями…»

…В 1982 г. Дмитрия Прокофьевича не стало, и собравшиеся на очередную встречу в Хвалынске белорусские воспитанники пришли к нему, другу-покровителю, – на могилу[31]31
  Разин, В. Б. От Минска до Хвалынска: Дети Белоруссии на земле саратовской: 1941–1945 гг. – С. 220–228.


[Закрыть].

«За три года войны мы не потеряли ни одного ребенка…»: детский сад № 6 г. Минска

19 июня 1941 г. минский детский сад № 6, или, как его называли студенты, практикантский, выехал на дачу в Уручье, что в самом пригороде Минска. Здоровые и веселые 124 мальчика и девочки прибыли в этот чудесный лесной уголок.

В воскресенье 22 июня многие родители приехали навестить детей. Однако были они чем-то взволнованы, невнимательно слушали малышей, тихонько советовались с воспитателями. В детские сердца, которые так чутко отзываются на все, закралась тревога. Родители принесли весть о начале войны.

«Здесь для малышей более безопасно, – решили старшие. – Лес спрячет».

В ночь с 22 на 23 июня руководству детского сада было приказано срочно освободить здание школы, где жили дети, потому что там должен был развернуться госпиталь для раненых красноармейцев. Детям выделили здание клуба в глубине леса. Всю ночь взрослые переводили детей, а самых маленьких переносили на руках, переправляли в клуб постельные принадлежности, продовольствие, кухонную и столовую посуду – все, что было необходимо для нормальной работы детского сада. Но долго жить здесь не пришлось.

На следующее утро стали слышны первые разрывы бомб. А еще через день от грохота, стрельбы повылетали стекла из окон клуба, где жили дети. Стало ясно, что немцы вот-вот будут в Минске. Оставаться здесь уже было нельзя.

С детьми находился весь коллектив детского сада: заведующая Анна Мироновна Кауфман, воспитательницы Мария Ивановна Разыно, Рива Григорьевна Маковская, няни Софья Борисовна Шабловская и Надежда Михайловна Матусевич, повар Мария Павловна Тамилко и одна из матерей Мария Родионовна Ломако – педагог средней школы № 15. 20 июня она приехала на велосипеде навестить свою дочь. Ей разрешили остаться в саду до воскресенья. Когда началась война, Мария Родионовна решила помочь коллективу сада.

Заведующая детским садом Анна Мироновна Кауфман и воспитатели неоднократно пытались дозвониться родителям, чтобы забрали детей, но телефонная связь не работала. Коллектив сада не знал, что творилось в Минске. Было принято решение спасать детей от войны своими силами. Ребята стояли притихшие, сразу как-то возмужавшие. В лесу встретили военных. Те посоветовали разместить детский сад в четырех километрах, в свободном здании. Наконец добрались туда, и измученные дети свалились прямо на пол. Но и здесь прожили недолго. Дом все время сотрясался от близких разрывов бомб. Надо было как-то спасаться. Истомленные физически и душевно, женщины ночью начали копать блиндажи-укрытия. Маскировали их досками, ветками, дерном. Малышей размещали по 5–6 человек, а когда заканчивался налет, их, полузасыпанных, приходилось откапывать. Так прошло несколько дней. Воспитательницы искали воинские части, чтобы с их помощью вывезти детей. А повар Мария Павловна на костре в трех километрах от дома, чтобы дым не притягивал внимание врага, готовила из остатков продуктов еду, носила из болота воду. Женщины думали только о детях, об их спасении.

На чем вывезти детей? Обратились за помощью в колхоз д. Уручье, надеясь получить лошадей и подводы. Но там таковых не нашлось.

Связи с городом не было. Как добраться с детьми к своим? Чем накормить их завтра? Решили выходить из этого леса и пешком двигаться в сторону Смолевич, надеясь найти воинские части. Только вышли на открытое место – их заметили немецкие летчики. Если бы Анна Мироновна поспешно не спрятала всех в ручейке, фашисты расстреляли бы их, как расстреляли у них на глазах большую группу людей. Такая же трагическая судьба постигла и детский сад № 52, который передвигался совсем неподалеку от сада № 6. Вместо того чтобы спрятаться в лесу, дети побежали вперед, и на них обрушился бомбовый удар. Разве можно представить себе такое?

Снова возвратились в свои укрытия. Снова воспитательницы и матери ночами ходили за много километров искать своих. Измученные и голодные дети терпеливо ждали. Наконец женщинам удалось найти армейские части. Это были воины прославленной 100-й стрелковой дивизии, которая отличилась в первых боях с гитлеровскими захватчиками в районе Минска. В боях под Ельней дивизия удостоилась почетного звания 1-й гвардейской, первой в Красной Армии. А. М. Кауфман и М. Р. Ломако попросили, чтобы им помогли вывезти осиротевших детей. Командир дивизии генерал-майор Иван Никитич Руссиянов приказал капитану Михаилу Горанскому найти машины для детей.

В ночь на 30 июня к месту расположения детей подъехали три грузовые автомашины, на которых были лейтенант и трое солдат. Военные привезли с собой и кое-что из так необходимого саду продовольствия. Красноармейцы помогли погрузить в машины детей, часть самого необходимого имущества. Водители накрыли детей матрасами, забросали сверху зелеными ветками, и двинулись в путь.

Потом каждой женщине виделся во сне одинаковый ужас: машину в очередной раз резко подбрасывало в воронке от бомб и снарядов, и кто-то из детей выпадал за борт. В действительности они никого не потеряли, хотя реальность была страшнее сна. Минут через двадцать натолкнулись на вражеских солдат, но водители вовремя свернули в лес. Проезжая юго-восточными окраинами Минска, видели, какие разрушения нанесли городу бомбежки.

Особенно тяжело было на душе у Гиты Лазаревны Михалец, Екатерины Петровны Бондарович и Серафимы Сафроновны Нестерович: в этот момент каждая из них была в двух шагах от своего дома. Но не оставишь же этих малышей, которые в минуты опасности прижимаются к тебе и шепчут: «Мне страшно». О судьбе своей дочери Гита Лазаревна узнала только после возвращения из эвакуации. Немцы забрали девочку в детский дом, где она пробыла несколько дней, а потом ее как еврейку застрелили прямо в кроватке.

На Могилевском шоссе появились немецкие самолеты. Машины быстро свернули в лес. Опять обошлось. До Могилева гнали во весь опор. Но под городом уже стояли немцы. Двинулись в объезд. Там встретили красноармейцев и отыскали командира. По его указанию детей отвели в ельник, дали хлеба, галет. Но вдруг началась бомбежка. Взрослые успокаивали напуганных малышей, все делали для того, чтобы фашисты не заметили детей. Шесть воронок насчитали неподалеку, но жертв и на этот раз не было, потому что женщины позаботились, чтобы немцы не выявили скопление детей.

Обо всем, что довелось пережить тогда коллективу сада, не расскажешь.

В городе случайно встретили отца воспитанника Гены – Жаврида Павла Александровича. Он сказал детям: «Мы защитим вас и всю страну от врага и обязательно вернемся в Минск». К сожалению, ему не было суждено вернуться: схваченный гитлеровцами, П. А. Жаврид был замучен.

В Могилеве с большими трудностями удалось добиться, чтобы дали вагоны-теплушки. По дороге детей не раз высаживали, загоняли вагоны в тупик. Наконец отъехали от линии фронта. Сообщения о том, что из Минска везут детей, опережало эшелон. На каждой остановке к вагонам шли люди, несли сало, яйца, бидоны с молоком, пирожки.

7 июля добрались до Казани. Эшелон должны были отправить далее, но воспитательницы видели: дети не выдержат тяжелого пути. Десятки незнакомых женщин приняли на руки обессилевших детей, умыли в бане, дали чистую одежду, накормили… Потом малышей направили в детское общежитие. Так закончился этот необычный рейс, который спас жизни 124 маленьких минчан.

8 Казани удалось дозвониться до белорусского правительства, которое находилось здесь в эвакуации, в результате чего получили помощь и новое место жительства. Детский сад направили на полустанок Займище, что в 30 километрах от города.

В этом небольшом поселке прожили всю войну. Начались суровые будни, появились новые заботы: где достать витамины, во что одеть детей зимой (приехали же в летней одежде)? Воспитатели, няни превратились в швей, а также постоянно успокаивали детей, носили заболевших на руках, рассказывали сказки. А как все радовались каждому письму, полученному с фронта. А когда провожали в армию Риву Григорьевну Маковскую, дети, будто чувствуя, что она погибнет на фронте, плакали, прощаясь с самой лучшей рассказчицей сказок.

Дети росли. Старшим настало время идти в школу. Из Казани прислали буквари, а педагогами стали сами воспитатели. И первоклашки не подвели – без троек перешли во второй класс, а потом в третий.

Большой удачей было разрешение, полученное от казанских властей, на получение имущества ликвидированного детского дома. Но за ним необходимо было поздней осенью переправляться через Волгу. Набрали! И валенки, и шапки-ушанки, и теплое белье, и шерстяные носки, и еще много чего. Связали все в большие узлы и, сгибаясь под тяжестью груза, направились к переправе. Лодочник сначала не соглашался перевозить, мол, уже темнеет, но, когда узнал, что и для кого несут эти женщины, сразу же сказал: «В лодку».

Кауфман Анна Мироновна:

– Думать, что детский дом № 6, расположенный на полустанке Займище, был оторван от жизни и варился в собственном соку, было бы ошибкой. Несколько раз дети выступали с концертами в госпиталях. Там к нам привыкли. У каждого воспитанника был «свой папа».

О детях заботилась, как только могли, считали своими родными, устраивали праздники. Один из концертов дети подготовили в честь своего знаменитого земляка, академика, полярника Отто Юльевича Шмидта и его товарища – знаменитого летчика Михаила Васильевича Водопьянова, которые приехали сюда на лечение. Сохранился фотоснимок, на котором маленькая девочка задорно пляшет огненную лезгинку, а известный полярный исследователь смеется в бороду. Счастливо улыбаются дети, обступив его… Потом О. Ю. Шмидт еще не раз приезжал к детям, привозил подарки.

Кауфман Анна Мироновна:

– И вдруг большая радость – актриса Нина Николаевна Гейц отыскала своего сына Лёню Гурецкого. Боже, как бегали и кричали дети: «За Лёней мама приехала! Скоро и за нами приедут!» Обнимая Нину Николаевну, просили: «Скажите и моей маме, чтобы приехала за мной». Самым трогательным был момент, когда Нина Николаевна с сыном оставляли детский дом. Дети несли Лёне свои самые ценные «сокровища»: кузнечиков, бабочек, осколки от чайной посуды, красивые камешки.

Анна Мироновна Кауфман

– Брат почему-то не любил вспоминать эти годы своей жизни, – рассказывала младшая сестра Леонарда Гурецкого Татьяна. – Наши родители накануне войны были в Одессе, где гастролировал театр им. Я. Купалы. Когда началась война, дедушка сразу же поехал на велосипеде в Уручье искать садик Лёни, но никого на месте не застал.

Наконец Минск освобожден. Дети возвратились домой. Благодаря заботам персонала сада многие ребята отыскали своих родителей. Ставших сиротами тоже не оставили на волю судьбы, без опеки и заботы. Коллектив этого же детского сада, те же женщины и девушки, которые заменили своим воспитанникам мам, заботились о них, как о родных. Разве не подвиг совершили они, подвиг длиною в три года, не потеряв ни одного ребенка?! Назовем их поименно и расскажем, как сложилась их жизнь в освобожденном Минске, вернуться в который они мечтали все эти долгих три года:

Кауфман анна Мироновна после войны не рассталась со своей довоенной специальностью и долгое время возглавляла детские сады № 4 и 229 – одни из лучших в Минске. Некоторые из воспитанников, которых она спасла в суровые годы Великой Отечественной войны, приводили в этот сад своих детей. Ее до сих пор помнят как преданного своему делу человека;

Михалец Гита Лазаревна была заведующей детским садом № 4;

Томилко Мария Павловна работала поваром в детском саду № 4;

Шабловская Софья Борисовна – сторож детского сада № 102;

Ломако Мария родионовна по возрасту ушла на пенсию;

Нестерович (Рубина) Серафима Сафроновна работала на Минском часовом заводе; Бондарович екатерина Петровна работала на Минском почтамте;

Матышкевич Нина Андреевна – медицинская сестра 1-й клинической больницы;

Разыно (Рахманчик) Мария Исааковна – воспитательница детского сада № 70;

Бурштейн Евгения Львовна ушла на пенсию;

Матусевич (Журавлёва) надежда Михайловна осталась в Казани;

Москалёва Анна Алексеевна осталась в Казани;

Маковская Рива Григорьевна ушла на фронт и погибла в бою.

Благодаря труду и заботам этих высокородных и преданных своему делу женщин многие из бывших их воспитанников нашли свое место в жизни после войны. Леонард Гурецкий работал начальником учебного отдела учебно-тренировочного отряда Белорусского управления гражданской авиации, Леонид Казючиц – радиомонтажником, Яков Точицкий – конструктором, его брат Эдуард – научным сотрудником Института физики. В разных проектных институтах и организациях работали Клара Розовская, Циля Эпштейн, Софья Лягум, Григорий Серман, Наум Ваол…

Многие уехали в другие города и страны, некоторые оставили нас навсегда. Но верю, что в семьях тех, кто был спасен, и тех, кто спасал, воспоминания о незабываемых трех годах будут жить еще очень долго. Поклонимся же и мы памяти этих людей!