Текст книги "История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х – начало 1990-х годов: хрестоматия"

Д.Н. ОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКИЙ

Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853–1920) – филолог, литературный критик, публицист, редактор. Первые публикации появились в газете «Одесские новости» в 1880-е годы. В 1910-е годы руководил беллетристическим отделом в журнале «Вестник Европы», был соредактором журнала. Печатался во многих петербургских изданиях, в том числе в газете «Речь». В 1907 г. стал почетным членом Академии наук. Он был сторонником психологического метода познания общественных, национальных, литературных явлений, пользовался им в публицистике.

В 1918 г. в Харькове он печатался в газете «Возрождение», осенью 1919 г. в Одессе редактировал газету «Южное слово», которая выходила «при ближайшем участии акад. И.А. Бунина, М.П. Кондакова», а затем до февраля 1920 г. – газету «Современное слово». Там он вел постоянную рубрику «Мысли вслух», напечатав более тридцати статей. Каждая из них была посвящена актуальной проблеме, при этом они имели сквозную нумерацию (публикуемые ниже по ошибке обозначены одним номером – XVIII). В частности, Овсянико-Куликовский продолжил размышления об интеллигенции, начатые в известном сборнике «Вехи». Здесь его мысли отчасти предвосхитили выступления «веховцев» в 1920—1930-е годы.

Русская интеллигенция, как и всякая другая, характеризуется стремлением к психологическому единству, вполне совместимому с разнообразием. Это – черта стойкая и яркая, вытекающая из самой природы интеллигенции, из процесса ее возникновения и развития. Она объединяется прежде всего своим языком, который принято называть «общим», а также «литературным», или «книжным». В нем хранится огромный запас переживаний, накопленных из поколения в поколения. На этой почве и создается психологическое единство интеллигенции, все более и более упрочивающееся в меру ее преемственного развития и расширения ее культурной деятельности. С этой стороны интеллигенцию можно определить так: она есть среда, лингвистически, психологически и культурно объединенная и, сознательно или бессознательно, принимающая это единство – как благо, которым она чрезвычайно дорожит. Можно сказать, что это – особая форма человеческой социальности, самая свободная из всех, особый тип симбиоза и сотрудничества, отличающийся исключительным развитием психологического индивидуализма, возникающий не на почве материальных интересов, а силою духовных запросов. Человек, приобретший, в виду заработка или карьеры, известную сумму специальных знаний, или некоторое общее образование, eo ipso еще не превращается в интеллигента, – он становится таковым лишь с того момента, когда у него возникают духовные запросы, когда пробуждается стремление к умственной самодеятельности и намечается безотчетная, самодовлеющая тяга к интеллектуальным и моральным ценностям – ради них самих и «для души». С этой точки зрения, мы определяем интеллигенцию так: она есть среда, в которой отдельная личность находит импульсы для возбуждения «духовной жажды» и средства для ее утоления и получает возможность проложить свой путь, или свою тропинку, индивидуального развития. Если эта сторона достаточно сильно выражена и воплощается в более или менее ярко в творчестве (литературном, художественном, научном, философском, моральном), то интеллигенция по праву является разумом и совестью страны. Этот разум может заблуждаться, или, вернее, не может не заблуждаться, стремясь к «истине»; эта совесть не застрахована от угрызений (безгрешная совесть была бы глухой и немой, т. е. перестала бы быть совестью). Но, при всех неизбежных заблуждениях и уклонах, при всей разноголосице идей, идеалов, мнений, интеллигенция, как разум и совесть страны, прежде всего утверждает свое психологическое единство и укрепляет культурное единство нации. То и другое наглядно проявляется в том несомненном факте, что именно интеллигенция и есть та среда, где вырабатывается национальное самосознание народа. Факт общеизвестен, но не все сознают его сложность и его важность. Упрощая задачу, укажу лишь на следующее: 1) проявления так называемого «национального лика», или, выражаясь проще и скромнее, «национальной психики» напрасно будем искать в народных массах, где, вместо нее, найдем только психику этническую, характерные признаки национальной психики впервые проявляются не в народной жизни и словесности, не в фольклоре, а в так называемой «искусственной» литературе, – в творениях великих писателей и – шире – в общей духовной деятельности интеллигенции. Итак, интеллигенция есть среда, где выявляется национальная психика народа. Можно сказать и так: интеллигенция есть как бы лаборатория, где из сырого материала этнической психики создается психика национальная. 2) Выявление «национального лика», это – одна сторона дела; другая – это его ощущение, его восприятие, иначе – развитие национального самосознания. Это, как известно, специальное дело интеллигенции, дело, к которому она призвана по преимуществу. 3) Выявляя национальную физиономию, вырабатывая национальное самосознание, интеллигенция является одною из важнейших сил, создающих и укрепляющих национальное (в культурно-психологическом смысле) единство страны. 4) Это единство может и не совпадать с единством государственным (политическим), но для последнего служит надежной опорой; при благоприятных условиях (географических, экономических и т. д.), национальное (в культурно-психологическом смысле) объединение подводит под него прочный фундамент. Иное государство может, волею судеб, распасться, но фундамент останется, и, ввиду его прочности, «воля судеб» может повернуть в обратную сторону. Говоря без метафор, интеллигенция, носительница национального самосознания, если она достаточно многочисленна и действенна, является залогом воссоздания государственного единства.

Так и у нас, в России. Наша интеллигенция, связанная с государством историческими судьбами, есть интеллигенция всероссийская, глубоким инстинктом приверженная к идее государственного единства Великой России, – невзирая на все уклоны в сторону космополитизма, интернационализма, анархизма и т. п. (причем эти уклоны обнаруживались лишь в известной части интеллигенции и никогда не были общими). Ошибки разума и прегрешения совести часто оказываются в противоречии с внушениями инстинкта и заветами Истории. Но этот инстинкт и эти заветы сильнее всех ошибок и уклонов, вместе взятых. Русской интеллигенции, сильной своим единством, нужна Единая Великая Россия. Русская интеллигенция, с психологической необходимостью, остается инстинктивно-патриотичной и инстинктивно-государственной. В наше катастрофическое время она станет, она уже становится сознательно-патриотичной, сознательно-государственной.

После свержения большевистского ига в возрождающейся России возникнет небывалый спрос на интеллигенцию. И это будет не только спрос на образованных людей, на хорошо подготовленных чиновников, инженеров, агрономов, врачей, педагогов и т. д. – это будет вместе с тем и спрос на интеллигента как такового, – спрос на представителей той особой – интеллигентской психологии, которая в течение ста с лишним лет служила закваской русской духовной культуры. Две черты этого психологического типа окажутся особливо ценными: 1) психологический и этический идеализм и 2) потребность искать, в своем мышлении и действовании, прежде всего, личного нравственного удовлетворения, утоления духовной жажды. Эти черты в их крайнем выражении и в их болезненных уклонах становятся явлением отрицательным, анормальным и, в этом виде могут приводить к нежелательным последствиям, что и бывало. На этой почве объективная истина смешивается с субъективной правдой, и человек перестает видеть и понимать действительность, как она есть. Создается идеология, ненужная, или бесполезная, а иной раз и вредная для окружающей социальной среды, для общества, для России, но зато, как нельзя лучше, удовлетворяющая гипертрофированный этический идеализм ее адептов, нужная и важная для них лично – «для души». Так, многое в старом «правоверном» народничестве было нужно или ценно вовсе не для народа, а «для души» самих народников; кое-что в нашем изначальном марксизме оказывалось также более пригодным «для души» «русских учеников Маркса», чем для реальных потребностей организующегося рабочего класса. Пресловутый поворот «от марксизма к идеализму» был чуть ли не целиком делом субъективным, «душевным»… Тем не менее, оставляя в стороне крайности и уклоны, мы скажем, что в своей основе и в своем правильном выражении указанные две черты представляют собою огромную и ничем незаменимую духовную ценность. Без нее, конечно, можно и недурно жить, и хорошо работать, но, зато, невозможно никакое творчество и никакое возрождение.

В наши дни эта великая духовная ценность находится как бы на ущербе. Но она, разумеется, не исчезла, а только перешла в скрытое состояние. Русская интеллигенция очутилась, если не в тупике, то на распутье. Дело представляется так, как будто исчезли стимулы, необходимые для возбуждения этического идеализма, и старые заветные слова выдохлись и – психологически – стали «словами забытыми». Так, например, идея народа, некогда столь властная и чарующая, сейчас уж не может служить очагом идеалистических настроений и ничего не в силах дать «для души». Убежденным народникам (если таковые еще существуют) приходится хлопотать лишь о том, чтобы спасти ее здоровое зерно и тень ее былого престижа от окончательного поругания. Социализм. Он не выдержал революционного испытания, он опозорен большевизмом, растоптан в грязи и крови, и сейчас ничего не может дать ни для тела, ни для души. И убежденным социалистам (к числу которых принадлежит и пишущий эти строки) остается одно: уповать на будущее, когда социалистическая идея, перестав быть революционной и демагогической, возродится в новом виде, с новым этическим ореолом, с обыкновенной жизнедеятельностью.

Но горизонты уже проясняются, – и на смену старым словам, не отвергая их в принципе, пришло новое, не менее властное и чарующее, сулящее обильную жатву и для живого дела, и для живой души. Оно звучит так: единая, великая, свободная демократическая Россия, возрождающаяся к новому историческому бытию и призывающая к дружной одухотворенной работе всех, в ком еще сохранился дух жив. Способна ли русская интеллигенция откликнуться на этот призыв и, оставив старые счеты и предубеждения, объединиться для служения, не за страх, а за совесть, великому делу, высоко идеалистическому и глубоко реальному, делу историческому? На этот вопрос возможен только утвердительный, категорический ответ. Не следует смущаться интеллигентскими разногласиями. Они неизбежны, и их источник в самом существе дела. Старые споры будут забыты, но вместо них возгорятся новые, ибо по любому вопросу жизни (экономическому, политическому и т. д.) мнения и точки зрения неминуемо разойдутся. И в известной мере это даже послужит на пользу делу. Важно другое: чтобы это дело стало для интеллигенции делом души, совести, разума и воли. А в этом сомневаться нельзя. Вопрос о возрождении России есть, вместе с тем, и вопрос о возрождении русской интеллигенции.

И этой последней некоторое тайное чутье подсказывает, что только в освобожденной и возрожденной России она сама освободится от внутреннего – психологического – гнета настроений, страстей, идей, сковывавших ее разум и волю и задерживавших здоровый рост ее духовных сил. В новой свободной России интеллигенция вступит в новый фазис жизнедеятельности, которая развернется под знаком внутренней свободы, здорового психологического индивидуализма, самодовлеющего творчества в сфере запросов моральных, религиозных, философских, научных, художественных.

Эта перспектива чуется в тумане будущего, и все теснее и прочнее связывается она с идеей единой великой свободной демократической России.

П.Б. СТРУВЕ

Петр Бернгардович Струве (1870–1944) – экономист, социолог, публицист, редактор. В конце 1890-х годов редактировал ряд марксистских журналов, с 1902 г. – либеральный журнал «Освобождение», затем петербургский журнал «Полярная звезда», среди авторов которого преобладали члены конституционно-демократической партии. С 1906 г. руководил журналом «Русская мысль». После его закрытия весной 1918 г. Струве эмигрировал, а вернувшись в страну с сентября 1919 г. сотрудничал с Советом государственного объединения России и активно печатался в «органе русской государственной и национальной мысли» – основанной В.В. Шульгиным газете «Великая Россия». Здесь, как и вскоре в зарубежье, одной из главных забот Струве было отстаивание государственной целостности России.

Интересно было бы знать, учел ли Ллойд Джоржд, произнося 17 ноября свою речь по русскому вопросу в палате Общин, то впечатление, которое эта речь произвела в России.

Ибо трудно преувеличить все отрицательное действие этой речи на русское общественное мнение.

В самом деле, стоит вдуматься только в ход мысли Ллойд Джорджа для того, чтобы понять это действие. С одной стороны, он самым суровым образом осуждает большевизм и клеймит его, как политическую и социальную систему, а с другой стороны, он, по меньшей мере, колеблется в самом отношении к главному результату деятельности большевиков – к расчленению России. Едва ли можно даже рассеять то основное впечатление, которое, несмотря на намеренную неясность и неопределенность слов Ллойд Джорджа, остается у читателей его речи, а именно, что английский премьер, с точки зрения интересов Британской империи, положительно приемлет факт разрушения, в процессе революции, империи Российской.

Непонятно, как Ллойд Джордж может не уяснить себе, что сама постановка вопроса в этой форме, с русской точки зрения заключает в себе самое решительное осуждение всей кооперации России с западными державами в мировой войне. Если в результате этой кооперации получилось разрушение и расчленение России и если британская политика склонна признавать этот результат приемлемым и даже желательным для Великобритании, то в каком свете предстает перед русскими патриотами все участие России на стороне «Согласия»⁷ в мировой войне, все то упорство, та донкихотовская верность, с которой все русские антибольшевистские элементы боролись против сепаратного мира с Германией, когда она еще не была побеждена и когда ей был так нужен государственно устроенный русский тыл?

Я напомню далее те рыцарские и справедливые слова, в которых английские политические деятели, если не ошибаюсь, Бальфур и Бернар Лоу после отречения императора Николая

II восхваляли его абсолютную верность союзническим обязательствам. Разве слова Ллойд Джорджа не внушают неотразимо той в корне разрушительной для англо-русской близости мысли, что верность союзникам и, в частности, Англии – Царя, всех «временных правительств», Корнилова, Алексеева и т. д. и т. д., была, с точки зрения интересов России, роковой исторической ошибкой?

Тот, кто сейчас со скамьи британской Палаты Общин говорит о расчленении России так, как это сделал Ллойд Джордж, ставит для русских наново и, в сущности, сначала всю проблему мировой войны.

Если наши союзники полагают, что результатом этой войны может быть расчленение России и что русская нация примет этот результат, то они совершенно не понимают того, что происходит в России и в русских душах. Самая борьба с большевизмом есть для русских патриотов в основе своей именно борьбы за Великую и Единую Россию. В этом оправдание великих жертв, которые мы приносим, нестерпимых мук, которые мы испытываем. Большевизм наш враг, именно потому, что он суть орудие разрушения и расчленения России. Если бы большевизм, как некогда французский якобинизм, объединял и сплачивал Россию, а не разлагал и разрушал ее, русские патриоты, каковы бы ни были их воззрения на внутренние вопросы, их политические и социальные симпатии, нашли бы пути соглашения с большевизмом. Но таких путей нет именно потому, что, повторяю, большевики, первые расчленители России. Это есть то в большевизме, что делает его и малейшую мысль о соглашении с ним абсолютно неприемлемыми. На челе большевизма выжжена Каинова печать антипатриотизма и интернационализма.

Никакие недомолвки и неясности в этих вещах для нас невозможны. И потому, резюмируя рассуждения настоящей статьи, я скажу:

С точки зрения союзнической ориентации русского общественного мнения действие таких заявлений, как речь Ллойд Джорджа, нужно прямо характеризовать, как опустошительное.

Часть вторая
Между войн. 1920-1940

В 1921 г. за пределами страны оказалось более двух миллионов русских. Среди них деятели Совета министров, Государственного совета и Государственной думы, дипломаты, промышленники, епископы Русской православной церкви, высшие офицеры армии, ученые, инженеры, философы, писатели и артисты, музыканты и художники. Они основывали русские университеты, институты, гимназии, театры, библиотеки, издательства и архивы, поддерживали боеспособность русских войск. И, конечно, создавали десятки и сотни редакций газет и журналов – в Берлине, Праге, Белграде, Софии, Париже, Харбине, других городах. Эту систему русских учреждений, которые обеспечивали жизнь, связи и развитие русских в эмиграции, уже в 1920-е годы стали называть «Россия № 2», «Зарубежная Россия», «Русское Зарубежье».

В Русском зарубежье стремились сохранить язык, национальные обычаи и традиции, в том числе журналистские – в области языка, тематики, проблематики, жанров и даже названий. После «Вечернего времени» в Петербурге-Петрограде, а потом в Харькове и Ростове-на-Дону (1919) Б.А. Суворин возродил эту газету в Париже (1924–1925), преобразовав затем в «Русское время» (1925–1929). Его брат М.А. Суворин издавал в Белграде «Новое время» (1921–1930). П.Б. Струве наладил в Праге-Берлине-Париже выпуск журнала «Русская мысль». Деятели партии социалистов-революционеров основали журнал «Современные записки», позаимствовав название из истории прессы своей партии – под таким названием в годы первой русской революции возрождалось неонародническое «Русское богатство», закрытое цензурой.

В Русском зарубежье журналистика сохранила многопартийный характер.

В.В. ШУЛЬГИН

Это эссе Шульгин написал в Турции близ города Галлиполи в палаточном лагере русских войск, эвакуированных из Крыма. Примечательна не только вера в торжество белой идеи, но и надежда на примирение после Гражданской войны. Мысль о возрождении единой России через «безумие Красных» Шульгин пронесет через десятилетия (См.: Шульгин В.В. Размышления.

Две старые тетради // Неизвестная Россия. XX век.

М., 1992. Кн. 1. С. 171, 172). Первый сдвоенный номер «Русской мысли» вышел в Софии. Как во время Гражданской войны, Шульгин и Струве объединили усилия в отрицании большевизма и в защите территориальной целостности страны.

Близится время, когда на исполинских Часах Господних (они помещаются в сердце вселенной, но где – неизвестно) пробьется двенадцатью ударами смерть Старому и рождение Новому. Проще говоря, кончается 1920 и наступает 1921 год.

В такие дни хочется подвести итог.

Впрочем, его, итог, нечего подводить: вот он у меня перед глазами.

Яркое солнце. Долина. Вдоль речки-ручья выстроились белые домики. Я знаю, что это палатки. Но издали они кажутся домиками. Они стоят аккуратненькими кварталами и кажутся городком. Вот, по ту сторону реки – Корниловцы, Марковцы, Дроздовцы, Алексеевцы… По эту кавалерия…

Все это появилось здесь среди совершенно пустынных гор словно по волшебству… Этот сказочно-игрушечный белый городок – это и есть «итог»… Итог трехлетних страданий, борьбы, пламенной Веры, неугасимой Надежды и неисчерпаемой Любви…

Любви к России.

* * *

Что же это – много или мало? Рыдать ли, или благодарно молиться? Смерть ли Старого или рождение Нового этот белый городок?

Здесь умирает наш Старый Грех… Здесь нет места ни Серым, ни Грязным… Их мало пришло сюда… Они остались где-то… A те, что еще есть, – уйдут.

Здесь умирает наш старый грех: Серость и Грязь.

* * *

Здесь рождается Новое.

Здесь рождается Белый Городок, где в белых домиках будут только настоящие белые, – белоснежные…

* * *

Много ли это или мало? Что же это… «большой» итог?

* * *

Большой…

* * *

Эта горсть в течение трех лет смогла бороться одновременно на три фронта. Красные засыпали ее снарядами. Серые своим тупым равнодушием создавали вокруг нее вязкую гущу, сковывавшую движения… Грязные грязью залепливали глаза; уши, рот. И все же эта горсточка белых не дала себя сломить, не дала себя задушить, не позволила себя загрязнить…

Вот они здесь.

Их мало, но они белые.

Они белые, как и прежде. Они белее прежнего.

И это – много.

Это итог не только большой, это итог величавый.

* * *

Эта горсточка белых, эта новая столица на берегах безымянной речки, этот белый городок, – он или уже победил, или победит.

* * *

Он уже победил в этом случае, если России суждено возродиться… через безумие Красных…

* * *

Скажут: что за вздор!

Нет, это не вздор – это так…

* * *

Вы никогда не замечали, что Сыпной Тиф и Белая Мысль свободно и невозбранно переходят через фронт?

* * *

Странно, как вы этого не заметили. Вы говорите: «сыпной тиф – да, но наши идеи – ничего подобного!»

* * *

А я вам говорю, что наши идеи перескочили к Красным раньше, чем их эпидемии к нам. Разве вы не помните, какова была Красная Армия, когда три года тому назад ген. Алексеев положил начало Нашей? Комитеты, митинги, сознательная дисциплина, – всякий вздор! А теперь? когда мы уходили из Крыма? Вы хорошо знаете, что теперь это была армия, построенная так же, как армии всего мира. как наша.

Кто же их выучил? Мы выучили их, – мы, Белые. Мы били их до тех пор, пока выбили всю военно-революционную дурь из их голов. Наши идеи, перебежав через фронт, покорили их сознание.

Белая Мысль победила и, победив, создала Красную Армию.

Невероятно, но факт.

* * *

Но отчего, скажут, мы все-таки в Галлиполи, а не в Москве?

Почему мы не воспользовались тем временем, когда Красные в военном отношении еще не мыслили «по белому» и потому были бессильны?

Потому, что нас одолели Серые и Грязные… Первые – прятались и бездельничали, вторые – крали, грабили и убивали не во имя тяжкого долга, а собственного ради садистского, извращенного, грязно-кровавого удовольствия…

* * *

Но ведь Красная Армия под своим красным знаменем работает ради «Интернационала», т. е. работает для распространения по всему Mиру Красного Безумия!

* * *

Это или так или не так…

* * *

Допустим первое. Допустим, что это так. В таком случае мы еще с ними скрестим оружие. Белая Армия (наша русская), в союзе с другими белыми армиями, будет вести бой, чтобы сломить, уничтожить Красное Безумие.

* * *

Допустим второе. Допустим, что это не так. Допустим, что им, Красным, только кажется, что они сражаются во славу Интернационала…. На самом же деле, хотя и бессознательно, они

льют кровь только для того, чтобы восстановить «Богохранимую Державу Российскую»… Они своими красными армиями (сделанными «по белому») движутся во все стороны только до тех пор, пока не дойдут до твердых пределов, где начинается крепкое сопротивление других государственных организмов… Это и будут естественные границы Будущей России. Интернационал «смоется», а границы останутся…

* * *

Если так, то что это такое?

Это – то же самое. Если это так, что это значит, что Белая Мысль, прокравшись через фронт, покорила их подсознание. Мы заставили их красными руками делать Белое Дело.

Мы победили.

Белая Мысль победила.

* * *

Но, Боже мой! ведь они уничтожили, разорили страну!.. Люди гибнут миллионами, потому что они продолжают свои проклятые, бесовские, социалистические опыты, Сатанинскую Вивисекцию над несчастным русским народом…

Это что же значит?

* * *

Это значит, что на этом направлении Белая Мысль еще не победила.

Еще не пришло время… И люди гибнут, и Всеобщая, Явная, Равная, Прямая Нищета носится над Свято-Грешной Русской землей, заметая свой след проклятиями и слезами…

Чтобы сократить страдания своих братьев, Белая Армия три года без счета лила свою кровь… Она думала, она надеялась, что Белое Оружие работает скорее и вернее, чем Белая Мысль.

И если будет на то Господня Воля, мы еще раз бросимся в бой…

На помощь погибающим…

* * *

Во всяком случае, Белый Городок – новая русская столица над безымянной речкой среди пустынных гор – может встретить Новый Год с ясной душой.

Если Белые еще не победили, их рано или поздно поведут в бой.

А если не поведут, то, значит, они уже победили.

Значит, в Стане Красных уже настолько окрепла Белая Мысль, что восстановление России придет через Красное Бессмыслие.

* * *

Белая Мысль победила во всяком случае.

* * *

Так было – так будет.

Галлиполи,

под Новый год