Текст книги "Приключения профессионального кладоискателя"

Бесовский выкуп

История эта началась прямо в Останкино – на съемках программы «Пусть говорят». Тема была заявлена – «Хранители сокровищ» – и посвящалась пропаже из Эрмитажа. Собралось много людей. В рамках программы я рассказывал про клинок немецкого офицера, несущий на себе проклятие. По заранее оговоренному сценарию я подарил клинок представителям музея – и на этом съемка закончилась. Попрощавшись со всеми, отправился в большую общую гримерную забирать вещи, снимать макияж – ведь в соответствии с законами ТВ меня накрасили, чтоб не «бликовал» в кадре. Народу собралось много. Гомон оживленных разговоров рассеивал внимание, а я тихо себе копался в уголке. Вошел кто-то из телевизионщиков, спросил другого – лохматого парня, претендующего на стиль «неохиппи»:

– А тетку вы что ж – не выпустили?

«Стильный» нервно передернул плечами:

– Шут ее знает – больно уж факты жареные и совсем не поддаются проверке! Хотя логика вроде есть… Но ты ж сам видел – плотность высочайшая. Лимит времени вышел, – махнул рукой. – Да… невелика потеря!

– Но ставка делалась и на нее тоже, – заспорил первый.

Неохиппи разговорился:

– Она сама вышла на нас. Пристала как банный лист. Плюнули – оплатили ей проезд из Севска, проживание, на всякий случай. Хотели, чтоб посреди рассказа о пропавших ценностях она выскочила с репликой типа: «Вы тут бодягу развели из-за небольшой в общем-то пропажи, а у меня под рукой громадные сокровища находятся – и никому дела нет!!!» Ну и поведала бы о своем кладе. Но уже перед съемкой кто-то что-то ляпнул, кому-то не понравилось – в общем, сняли ее…

Их беседа, в обычном для телевизионщиков раздрайно-понтовом тоне, к которой я, впрочем, невольно прислушивался с вполне объяснимым профессиональным интересом, прервалась шумным появлением в комнате немолодой суетливой тетки.

– Пшли! пшли! – потащил за локоть «стильный» приятеля. – Ща пристанет с расспросами – что да как, да враскардак!

Я незаметно обернулся, разглядывая несостоявшуюся героиню телесюжета. На вид ей было от сорока пяти до пятидесяти лет. Типичная провинциальная тетка. Довольно полная. В платье «лохматых» советских годов. Не сказать, что совсем бабка, не сказать, что совсем деревенская, а скорее похожа на полуинтеллигенцию из глухомани. Несмотря на довольно шумное свое появление, она вежливо обходила каждого с одним вопросом: «А скажите, пожалуйста, как мне с копателями – с теми, кто сами клады ищут, познакомиться, где бы их увидеть?» Большинство присутствующих от нее отмахивались. Но вдруг кто-то указал на меня. А я только-только собрался незаметно выскользнуть – ведь очень спешил! Мелкими крысиными шажочками, неловко семеня на полусогнутых полных и коротких ножках, она подбежала ко мне и заговорила скорым-скорым шепотом:

– Вы должны мне помочь! Вы просто обязаны приехать! У меня есть информация о больших миллионах! Я писала Путину, писала в ФСБ… Вы обязательно должны это найти и забрать!!!

– Вы хоть сказали бы, где это? – неприязненно поморщился я, прикидывая, на сколько же теперь опоздаю на деловую встречу.

Годы кладоискательской практики выработали свою железную логику. Самое первое – надо узнать, из какого региона «прозвучал сигнал» о кладе. Если недалеко, «сорваться на раскопки» бывает легко и просто. Если это близлежащая область, к примеру Подмосковье, – то получится экспедиция одного дня. Короткие кладоискательские экспедиции – наиболее оптимальный для нас вариант. Когда же речь заходит о каком-нибудь Нарьян-Маре или другом государстве (вроде Украины), где неизвестен конечный результат, где нужно учитывать возможное противодействие властей, пограничные, таможенные проблемы, «сюрпризы» местной специфики, вероятную конкуренцию, – тут у всякого нормального кладоискателя настроение портится, и охота может отпасть. К тому же великое множество к нам обращается психически нездоровых людей, одержимых идеей номинального обладания громадными сокровищами, которые, мол, единственное – надо выкопать из земли. На деле же, кроме больной фантазии, под словами их ровным счетом ничего нет! А если еще учесть, что в каждой – без преувеличения! – семье живет своя легенда о кладе…

В общем, практика показывает, что прислушиваться ко всем разговорам и слухам о кладах и все их проверять раскопками – жизни не хватит! Да и нередко, что называется, «овчинка выделки не стоит» даже в случае, когда удается добыть единичную находку – какой-нибудь ни музейной, ни особенной номинальной ценности не представляющий фамильный золотой крестик или несколько старых монет.

– Совсем, совсем рядом с городом Севском в Брянской области, – скороговоркой объясняла женщина. – У нас и дороги приличные!

Я качнул головой: неинтересно, мол, далеко. И только тут заметил, что она уже крепко держит меня под локоть и вряд ли собирается скоро выпустить, а сама все повторяет:

– Понимаете, если мы с вами этого не сделаем, на город могут обрушиться ужасные несчастья, пострадают люди! Эта фамильная тайна – она, как проклятие, тяготит, мучает меня, я ночей из-за нее не сплю, болею… Вы оставьте, пожалуйста, телефон – я вам все-все расскажу, вы убедитесь, я покажу место – и вы сразу же его откопаете!

Я взглянул на часы и понял, что, если сию же минуту не освобожусь, погибли все мои назначенные на сегодня дела. Не долго думая, чтоб только отмазаться, оставляю ей номер «Конторы» и – ура, свободен! – наращиваю темп, чтобы успеть на встречу.

К вечеру я напрочь позабыл об этом разговоре. Но, как выяснилось, рановато! Не прошло и двух дней, как начались постоянные звонки из Севска с теми же просьбами. Сначала я недоумевал, откуда только деньги берутся на межгород? Но чуть погодя тетка призналась, что звонит с работы и потому отчасти не может себе позволить говорить более обстоятельно. «Куда уж пространнее, куда уж подробнее!» – хмыкнул я про себя, но ирония уже не спасала: настойчивость этой женщины действовала наповал. Мне же было – ну совсем неохота заниматься ее проблемой. И силы, и время, и деньги вложишь, а результат – совершенно непредсказуем! Бывало ведь, что мы и обжигались на таких недостоверных сведениях и скоропалительных экспедициях. Однако не зря в народе говорят: «Вода камень точит!»

Потихоньку настойчивость ее начинала давать результаты: я стал задумываться о возможности такого мероприятия. Но решился пока лишь на предварительный шаг: продиктовал ей свой адрес и предложил в письме подробно сообщить историю клада и пути к его поиску. Это принесло свои плоды: телефонные пробивания на некоторое время прекратились. Но не прошло и недели, снова регулярные звонки с вопросом «дошло ли письмо?». Умышленно я не назвал ей индекс, а без него, как известно, письма идут дольше. Однако недели через три оно пришло! Крупный ученический почерк, на удивление ровные строчки на нелинованных листах формата A4: «…Как я уже говорила Вам по телефону, положение у меня отчаянное. Коротко о своей проблеме: в 1943 г. немцы шли на Прохоровку остановились в деревне Доброе Упряжнинского р-на Курской обл. Жили в доме у моего деда Тимофея Андреевича. Он сам в войну работал в милиции, не понаслышке знал о врагах народа. Бабушку немцы выгнали из дома с детьми на край села. Старшие сыновья, мои дяди – Никита и Семен, а еще друг их Петр – мстили немцам как могли. Им было 13–15 лет. Домстились: немцы стали расстреливать жителей, искали их. А эти пацаны прятались на огороде у немцев под носом в дедовом (отцовом) тайнике для зерна. Ну вот. В ту ночь они сидели там не дыша, забыли даже, что оружия поднатаскали, немцы копались возле ямы. Ребята думали, что это их откапывают. Но всё прошло.

В 1968 г. мой дед Тимофей Андреевич на этом месте осенью стал копать бурт под картошку. Тут я с бабушкой подошла. Мне было 8 лет. И вдруг увидела ящик. Кричу: „Дедуш, хватай!“ Он обернулся, сам испугался. Выхватил один, а вслед за этим стала напухать стенка бурта. Это, как я потом прочитала, естественное свойство чернозёма. Он ударил по стенке лопатой. Вот что там было: 5 ящиков из-под снарядов с драгоценностями, 4 дипломата, 1 резная шкатулка красного дерева, набитая до отказа. В одном из ящиков: куски переплавленного в спешке золота, вазы, бриллиантовое колье и зубы. Много. Окровавленные такие. Они, эти золотые коронки, зазвенели, падая у дедушки с ладони. Он с такой ненавистью сказал: „Сволочи!“ Сверху этих коронок, помню, лежало несколько колечек, были и с камушками. Это точно уж не музейное, а снятое с людей. В дипломатах: в одном – танкистские шлемы, во 2-м – обмундирование немецкого офицера, письма, открыточки с голубками, в 3-м – патроны (дед их выбросил в речку за усадьбой), в 4-м самое дорогое – опись. Громадной толщины! Сверху списки расстрелянных русских людей, приказы из рейсхтага, ещё что-то вроде этого.

Дед меня очень просил, приказывал всё запомнить и молчать: „Не возьмёшь это золото – не переживай! Главное – документы возьми! Они принесут тебе славу, признание и больше денег, чем стоят все эти цацки!“ Всё это должно быть передано, когда мне будет 45–46. Сейчас мне уже 46 – срок истекает. До 16 ноября, дня смерти дедушки, всё должно быть сделано.

За свои годы я натерпелась всего: у меня умер первый сын, выходила дважды замуж – всё даром. Сейчас у меня взрослые два сына, младший в армии, в МВД Кировской обл. Я часто сижу без хлеба в прямом смысле, терпим голод, постоянные проблемы с деньгами, постоянно в долгу. Личной жизни никакой. Я не живу, а каждый день борюсь за свое существование. Хотя на работе (я в культуре работаю) есть определенный авторитет, преимущества какие-то и т. д.

Впервые я раскрыла рот после смерти бабушки. Дед умер в 1969-м, а бабушка, наверное, в конце поста перед Пасхой в 1995-м. Были талоны, ваучеры… И я сказала приехавшей в госте тете Алле: „А чего мы, собственно, страдаем, если!..“ Меня осмеяли, начали презирать, а потом я поняла, что знаю что-то очень опасное. Туда начали ездить. В 2002 году 5 ноября некий предприниматель Власенко выкопал первый ящик. Дед мой ради озорства закопал его на соседнем огороде с разным тряпьем. С тех пор на ровном месте стала появляться трава, как укроп, гигантских размеров. Будто что-то дремавшее пробудилось и стало защищаться. В зоне стали гореть дома, на всю округу в радиусе 1 км стали разоряться люди и уезжать с этого места. В настоящий момент деревню легче с вертолета разыскать.

Мой дед был человеком, немного предвидящим события. Он говорил о том, что у нас не будет коммунистов (будут, но не такие), что немцами станет править баба (ну так им, фрицам недобитым, и надо!). И еще много чего. Я это Вам при встрече расскажу. И всё, что имею, надо вернуть государству, список расстрелянных – огласить, поставить им памятник, панихиду заказать.

Многие сомневаются, что я всё это видела, что всё помню. Я бы много отдала, чтобы этого вообще не знать, но вот такова моя земная участь – родиться девчонкой в мирное время, быть незаметной в толпе и в то же время…

На I канале пообещали приехать, снять и тогда уже показать, вот мол…

Так, собственно, и должно быть. Но в этой зоне мне надо самой спастись и их спасти. Я ищу знающих людей. Самое главное условие – до 20.00 вечера мы должны со всем добром переехать через три моста. Хотя бы через два без задержки. Съёмки будут шикарные, но боюсь, что не сумею без Вашей поддержки потребовать подчинения у взрослых мужчин, когда каждый считает себя непререкаемым авторитетом. Отдадено будет человеку светлому. Вы мне подходите по всему. Теперь Вы многое узнали. Как поступить теперь Вам – думайте сами. Именно со мной опасного никому не будет. Если я это не сделаю, в речке пробьются ключи и деревню затопит вода. Я уже верю, что так и будет. Я уже думаю не за клад, не за деньги и себя, а за тех людей, которые там все-таки останутся. Уже им самим нужна помощь, а я слишком слаба. Вот и приезжала на I канал. Оператору тоже нужна поддержка, чтобы настоять на съёмках. В любом случае это всё должно ведь иметь документальное подтверждение, что я не украла. Наверное, не мне Вас учить». – Далее были указаны полный адрес и полное имя хранительницы страшной тайны, к которым прилагалось подробное описание пути до города Севска, теплые пожелания в заключении письма переходили в извинения: «Простите за сумбур!», которые заканчивались маленьким «крючком»: «До свиданья!» с наживкой: «Конечно, написала не про всё!»

Я перечитал письмо. Итак, ее зовут Нина Валерьевна. Нина. Настораживали перечеркивания, исправления в датах. Но четкость строк и педантично расставленная нумерация листов говорила в пользу адекватности душевного здоровья писавшей. А суеверия вообще свойственны нашей провинции… Вскоре я с удивлением ощутил в себе зарождающуюся веру в ее рассказы, хотелось думать, что это не «записки сумасшедшего» и не прямая брехня. Головоломка в целом складывалась. Я еще раз прокрутил информацию из телефонных разговоров и из письма. Подростки, два дяди этой Нины, играют в «красных мстителей» – всячески вредят немцам. Прячутся прямо за домом на огороде – в щели, куда во времена «налетов» экспроприаторских продкоманд, отбиравших «кулацкие излишки продовольствия», хозяева, желая спасти свои запасы, ссыпали зерно. В общем, скрываются прямо под боком у немцев…

Разумеется, вспомнили о том, как немцы копали за сутки перед Курской битвой, уже после того как нашли клад. После окончания войны семья вернулась в прежний дом, который сохранился, – уходя, немцы его не сожгли, потому что сами там жили: нагадили, посуду побили, но хотя всю деревню спалили, а этот дом не тронули. И семья продолжала жить. Дед, глава семьи, в довоенное или военное или уже послевоенное время – в какой-то из этих периодов он был милиционером. И, как видно, закон уважал – мудрым был милиционером и подстраивался под политику правительства и партии, которая велась на селе. Вообще то поколение – оно, наверное, было гораздо более законопослушное, потому что репрессии приносили определенные дивиденды властям в народном сознании: и за просто так можно было получить, а если еще закон нарушишь…

Дед этот почти всю жизнь прожил во времена репрессий, необъяснимых исчезновений людей, и, разумеется, это все сделало его очень осторожным. И вот как-то после войны в конце 1960-х годов (внучке 9-11 лет, дяди ее уже выросли) дед стоит в яме и копает бурт под картошку. А сзади подходит внучка, и вдруг у деда что-то осыпается в яме и видны ящики. Дед обернулся к внучке, а она: «Ой, деда, смотри!» Дед в яму как взглянул, а там ящики из-под снарядов! Начинают они это все выкапывать и вытаскивают на свет божий где-то около 10–15 ящиков, но там не только ящики. Если верить рассказу Нины, ящики снарядные были по кругу и сверху, а в середине – портфели. Они начинают это рассматривать, открывать и находят: один ящик – полностью зубные коронки. Другой ящик – ювелирка: цепочки, сережки, колечки – в общей сложности килограммов не меньше шестидесяти. А третий ящик – посуда из серебра и золота. В портфелях – в основном личные вещи и документы. И один из ящиков или портфелей, дед сказал, что это списки расстрелянных – документация о расправах над местным населением. По воспоминаниям Нины, все эти ящики где-то наполовину набиты награбленным. Она ярко рассказывала:

– Беру кувшин серебряный, высокий, с изящным орнаментом по бокам и широким горлом, потрясла – звенит! Наклонила – оттуда как посыплются драгоценные камни: кровавого цвета рубины, сверкающие алмазы, пронзительно-зеленые изумруды, топазы, янтарь, многоцветье аметистов… Дух захватило! На дне лежало чудесное бриллиантовое колье. Почему-то оно распаялось в моих ладонях и – бисером по черной земле рассыпались бриллианты. Мы с бабушкой, дедом ползали на четвереньках – скрупулезно все это собирали. Ах, как играли камни всеми своими гранями на солнце!

Может ли человек выдумать себе такие яркие впечатления детства, особенно если учесть, что он не видел и не держал такого в руках никогда?!

Дед строго-настрого запрещает кому-либо об этом рассказывать. Втроем они собирают и уносят нежданное богатство. И конечно же, дед все это перепрятывает, а потом при каждом возможном случае он внучку готовит: «Вспомни, у нас стояла в хлеве большая бадья. Смотри – сейчас нет ее! Помнишь, у нас была на огороде могила неизвестного солдата, которую мы нашли, когда вернулись после освобождения? Помни, как стояли у нас груши! Помни, как проходила межа!» Дед-то, видно, и впрямь прозорливый был. Знал, что все может произойти в жизни: и дом сгореть, и сад могут вырубить, и даже ландшафт может измениться до неузнаваемости. И он закапывал не менее чем на 4 плуга, чтобы при вспашке клад не могли задеть. И постоянно внучке повторял: «Запомни цифры: 9-16, сначала 9, потом – 16!» Детей у него было много, да и внуков, но, поскольку Нина была самая младшая, – дед очень любил ее. А может, считал, что раз при ней клад открылся – значит, ей и никому другому он Господом и уготован?

Но еще более поразила меня его прозорливость, когда я, со слов Нины, узнал, что дед накрыл свой клад чем-то большим, тяжелым, железным и объяснял это тем, что в скором времени технический прогресс создаст такую аппаратуру, для которой эта железная плита будет видна и поможет отыскать сам клад. Но предупреждал: «Внученька, умоляю тебя: только сбоку подрывай под эту плиту, только сбоку забирай! И ту единственно безопасную сторону, с которой можно подойти к кладу, покажут тебе твои детские вещи да игрушки, которые зарыты на том же уровне глубины и цепочкой одна за другой следуют и к нему приводят».

Также, видимо, дед боялся, что при дележе начнется в родне раздор. Он и в войну-то был немолод, а после войны, в конце 1960-х, уж старый дед. Понимал, наверное, что недолго ему осталось, и говорил: «Пока мы, старики, живы, вы этого клада не тронете! Все пройдет, все изменится – сейчас этого нельзя трогать, потому что воспользоваться этим вы не сможете!» – это же были еще хрущевские времена. «Пусть время пройдет!» – дед, наверное, также прозревал, что и государственный строй в России поменяться может.

Я задумался, почему он назначил срок отрывания клада – только после сорокалетия Нины? Может, по народной мудрости: до 30 – человеком руководят чувства, от 30 до 40 – талант, а от 40 и далее – разум управляет. А может, рассчитал каким-то образом примерные сроки краха советской системы? Да-а, от такого мощного старика, даже учитывая, что я знаю его лишь по рассказам, всего ожидать можно. В 1970-х деда не стало, потом не стало бабушки, но внучка хранила завет очень серьезно, а перед смертью дед говорил своему сыну и ее отцу: «Придет время – она всех вас спасет, свою роль великую в жизни всего нашего рода сыграет, но – не теперь. Не теперь, а когда придет время!»

Из наших с нею телефонных бесед явствовало, хотя в письме все звучало несколько по-иному, что родственники все же о кладе знали или по крайней мере догадывались и потихоньку намекали: мол, мы все бедствуем – не пора ли клад откопать?! Но сначала дед отказывал твердо, потом и внучка наказ его свято исполняла.

И вот наступили 1990-е года. Остановились производства. Люди потеряли работу. Великая некогда Россия агонизировала. Народ стал нищим. Много родни у Нины. Стали они с голодухи на нее наседать: покажи место да откопай клад! Да так насели, что переругалась она со всеми. Мы, дескать, все прозябаем – пора уже спасать нас! Нина твердила: «Нет, поступлю, как дед повелел!» Семья разъехалась, разбежалась: кто-то уехал в Магадан, кто-то – в Архангельск, а с ней уж никто не общается, говорят, «как собака на сене» – ни сама дедово «наследство» не берет, ни другим дать не хочет!..

Складная в общем история, не правда ли? И решил я ее проверить – слишком уж красивая и гладкая для выдумки психа! Из опыта моей кладоискательской деятельности я знал, что где-то раз на 5-7-й подобные истории оказываются реальностью. Поэтому в начале осени мы собрали экспедицию. Поехало нас четыре человека. Я взял два вида металлоискателей: глубинный прибор, который не видит всякий металлический мусор: осколки, гильзы, гвозди, а дает сигнал лишь на крупные объекты, и обычный – на всякий случай: копать ямку – и уже там внутри и проверять.

Итак, со мной ехали спонсор, который финансировал экспедицию и готов был сразу заплатить за находки и выкупить часть, принадлежащую этой женщине, водитель и копатель. Из Москвы вырулили спозаранку. Въехали в Севск около шести вечера. Это – древнейший город, ему скоро стукнет 900. Петр I ссылал в Севск бунтовщиков-стрельцов – тех, которых не развесил вокруг Москвы! Поэтому в окрестностях города есть стрелецкая слобода. А еще ранее Севск был весьма укрепленным – ведь это пограничные земли Московского княжества. Древнее городище включает в себя детинец – так называлась крепость с двойным рядом стен. Прорвав оборону защитников, нападающие вламывались в ворота, думая, что вот уже все – город покорен. Однако оказывались в закрытом пространстве между внешней стеной и внутренней, с которой защитники города лили на них кипящую смолу, бросали бревна и камни. Сегодня же Севск – потрясающе чистый и уютный старенький провинциальный городишко. Общее западное влияние на Россию его будто не коснулось: там практически нет развлечений – одна-другая коммерческая палатка да ресторан! В деревнях сказывается, поскольку недалека украинская до граница, заметное влияние южной степной культуры: если колодцы, то обязательно с «журавлями», если дома – то мазанки белые.

Войдя в дом этой Нины, я как будто в 1985-1987-е годы попал! Небольшая белая мазанка, состоящая, наверное… из двух комнат. Пустые оштукатуренные и недавно побеленные стены. В сенях – примерно двенадцать квадратных метров – ничего лишнего, а из них входишь в жилую комнату, не более восемнадцати квадратов, чистую и по-своему уютную: две полуторные пружинные кровати, старый двухстворчатый шкаф, стол, накрытый ажурно вывязанной салфеткой, и скрипучие стулья. В красном углу на тумбочке – черно-белый «Рекорд» 80-х годов выпуска. Здесь сосредоточена жизнь ее безработного сына – целые дни перед телевизором. И здесь же отдыхает от бесконечных забот его мама. Нина, казалось, нам обрадовалась, налила пустого чая – слава богу, мы с собою тортик привезли. Видимо, на лицах всех четверых ясно отражалось тягостное впечатление от окружающей жуткой нищеты, потому что хозяйка, вздохнув, пояснила:

– А что делать? Вот и Петруша у меня уже очень долго не работает. Ну, так он и здоровьем слаб, да и работы у нас нету никакой! Мне платят копейки – от четырехсот до восьмисот рублей выходит. Я заведую библиотекой городской. Так – перебиваемся.

Прямо за столом мы перешли к делу. Радовало, что хозяйка в точности повторила свою историю. Но и напрягали некоторые по ходу выясняющиеся обстоятельства: оказывается – не мы первые, она сама признавалась, что всеми силами пыталась зазвать на клад, – создавалось впечатление – кого угодно!.. Я задался вопросом: «Какие цели она преследует? Прославиться? Да, об этом свидетельствуют некоторые, обрываемые отточием, строки ее письма. Потешить тщеславие? Отчасти похоже, но, с другой стороны, она выглядит измученной и довольно-таки напуганной. Ждет крупного вознаграждения? Но это в ее положении естественно».

Пока наш спонсор с загоревшимися глазами переживал все новые озвучиваемые хозяйкой драгоценные подробности клада, я наблюдал, сопоставлял факты, размышлял. Я уже заметил, что местные считают ее за чудачку. Догадывался, что эта слава о ней уже вышла за пределы городка, а возможно, и во всей Брянской области ее знают.

Наступал вечер. Мы, четверо, отдали должное своей предусмотрительности, что заранее забронировали места в гостинице. Откланялись, договорившись заехать за нею на следующее утро. И, чтоб не ложиться спать голодными, завернули в местный ресторан. Не знаю, поверят ли мне, но в этом городишке четыре здоровых мужика поужинали в ресторане (с горячим, с салатами и со спиртным) всего лишь за 600 рублей!

Но там же от местных мы узнали, что Нина действительно не раз писала уже президенту Путину, обращалась и к брянским властям, и к московским депутатам, и в ФСБ. Узнали также, что один отставной офицер из этого ведомства взялся за дело в личном порядке. Узнав от Нины место, сговорил пару боевых товарищей и в один прекрасный день они щупами прошерстили весь тот огород ее деда. Далее же информация вообще пошла из разряда «необъяснимо, но факт!»: досужие местные «богатеи», коротающие вечер в ресторане, признались, что и сами бы непременно «свято место» проверили, но, по счастью, печальный опыт отставного эфэсбэшника вовремя их остановил.

– С ним что-то случилось? – поинтересовался я.

– И не только, – загомонили мужики, – вся троица пострадала! Через год после той неудачной экспедиции у обоих помощников дома сгорели, один даже не смог жену с дитем из огня вытащить – в дыму задохнулись, да так и погибли, только пепел он потом собрал. Ну с первым и семьей его неведомо, что дальше сталось, а этот второй – понятное дело, свихнулся. В госпиталь забрали его – верно, насовсем. А зачинщик на следующий год заживо сгнил – покрылся язвами, струпьями и гнил. Всё жаловался, как огнем его заживо жгет!

Наш спонсор ахнул:

– Помер?

– А то! – закивали мужики.

– Она говорила, там еще предприниматель какой-то к этому делу вязался? – задал наводящий вопрос я.

– И этот претерпел, – заверил меня старший из местных, – разве газет не читаете? Ограбили магазин-то его подчистую, а потом банк, в котором счет у него был, лопнул! Вот точно, как эта МММ!

– Да она сама ведьма и еще разных колдуний таскает в дом постоянно, – приговорил наиболее молодой из них и самый бойкий на язык. – Бабы говорят, со всей области колдуньи перебывали у нее.

И совсем уж для нас неожиданно, старший, производивший впечатление человека довольно сведущего, несуеверного и, что называется, себе на уме, вдруг солидно буркнул:

– Наши бабы, особенно те, что постарше, многое своими глазами видели – зря лопотать не станут.

Я заметил, что настроение охоты за сокровищами у нашего спонсора немного «сгасло» и даже водитель хмурился, потому тактично поторопил всех с ужином, напомнив, что перед таким важным делом хорошо бы и проснуться пораньше, и помолиться, и, может, даже в церковь местную зайти.

– Ну, дерзайте, забубённые ваши головушки, – добродушно проворчал старший из мужиков, и они вернулись за свой стол.

Разбудил своих товарищей я чуть свет. Успели и помолиться, и в церковь зайти. Нашли даже источник, считающийся у местных святым и целебным, и умылись из него. Подозрения, суеверия, страхи будто рассеялись приветливым светом погожего утра. На роскошном джипе с кузовом – в фильмах на таких моджахеды разъезжают! – мы подкатили к дому Нины. Странное дело: они с сыном, оказалось, давно уж на ногах и заняты сборами. Мы недоумевали: зачем грузить в кузов мешки, веревки, лопаты, пару топоров и лом?

– Помогать вам будем! – деловито пояснила Нина.

Звучало это смешно: немолодая изрядно потрепанная женщина и ее худосочный отпрыск-полуинвалид собираются оказывать помощь четырем здоровенным мужикам! Но мы сделали скидку на провинциальную наивность. А вот другие ее действия меня всерьез насторожили. Когда весь инвентарь был загружен, Нина снова убежала в дом, попросив нас подождать еще пару минут. Вернулась быстро с двумя свертками в руках. Один вручила сыну: «Осторожней! Там перекусить нам». А в другом сквозь полиэтиленовый пакет и прорвавшуюся местами газету я заметил какие-то тряпки, в общем, извините за подробность, использованные женские прокладки… Плюнул было да отвернулся, а потом осторожность все же верх взяла – спрашиваю у нее:

– Это еще зачем?

– Для дела надо! Мне ведуньи подсказали: земля-матушка, духи то есть, которые глубоко под землей живут, жертвы требуют. А по вкусу им – только живая кровь! Мне и дед покойный говаривал: «Что ж тебя, убивать, что ль, теперь, коли такая тайна девчонке досталась?! Не забывай умилостивлять духов: чем больше кровушки – тем дольше проживешь. Отдадут ли клад – не знаю, но хоть самое тебя за тайну не заберут!» – скороговоркой и не смутившись. – Да и вообще просто так ни один клад не дается: духам непременно надо жертву принести. Тут же большая жертва нудится – ох, большая! – и вдруг хитрые глаза свои опустила и смолкла.

– Какие еще жертвы? – не выдержал мой товарищ-копатель. – Едем все люди православные, воцерковленные, из дому еще исповедовались и причастились, только что помолились и во храме побывали, святой водицы испили…

Тут Нина перебила его, с ужасом всплеснула руками:

– Так вы и на источнике побывали! Ох, что ж я, глупая, вас не предупредила-то?! Пропало ведь теперь все дело!

– Как пропало? – подскочил на очередном дорожном ухабе наш спонсор.

Машина у нас была высокопроходимая, дизельный такой джип для серьезных испытаний, но и он двигался по дорогам русской провинции, как ладья по бурному морю.

– Я же предупреждала, – с укоризной обратилась Нина ко мне, – чтобы все вы непременно слушались меня. Мало того, что клад не дастся, так еще беды ужасные на себя и нас накличете! Кровь на кладе этом, поймите, – и отмывать, у земли отбирать его приходится с кровью!..

Я видел, что дело принимает весьма неприятный оборот, потому с нажимом произнес:

– Ох, успокойся ты, мать, со своими суевериями! Коли не хочешь, чтоб мы копали, так прямо сейчас из машины выходи, инструмент и сына забирай, и – слышать о вас с вашими сокровищами больше не желаем!

Нина сникла, замолчала. Только порой бормотала:

– Давайте обязательно по дороге остановимся – березовый колышек вырежем, потому что дед говорил, что обязательно нужно вбить березовый колышек!

А мы ей:

– Да хватит страдать ерундой! Еще раз помолимся на месте – и беды не случится!

Ехать пришлось от Севска еще километров сорок. По словам Нины, это уже Курская область. Даже наш проверенный джип пребывал в явном затруднении при встрече с такою дорогой. К тому же осень. Хоть довольно долго не было дождей, а все равно как-то слякотно, и неезженые дороги размокли. Повсюду заметны были следы давних боев: вся местность изрыта окопами, везде воронки, на каждом шагу можно наткнуться на сгнившие части старого оружия, остатки боеприпасов и осколки снарядов… Внезапно дорога оборвалась. Овраг среди леса. А в нем – сплошной бурелом.

– Это ничего. Нам километра два осталось, – заверила Нина, и мы, поставив машину в естественное укрытие молодой поросли крушины и черемухи, потопали, таща и свое, и их оборудование на согбенных спинах и уже начиная проклинать незаладившуюся экспедицию. А когда пришли на место, обалдели: живописна Россия (недаром столько у нас художников, пейзажными полотнами которых восхищается весь мир!), а всякий раз оказываясь в новом месте, – поражаешься животворной красоте ее! Здесь же было величественно и печально: останки выгоревшей деревеньки, где лишь в крайних полуразрушенных домах наблюдалась какая-то жизнь, за нею – просторный луг и, зеркально сверкая на солнце, змеится речка, лесная опушка – не тронута еще красками осени, радостная, живая…