Текст книги "Приключения профессионального кладоискателя"

Нина привела нас на пустошь невдалеке от опушки, которую называла своим бывшим огородом. Даже пеньков от груш, главных ориентиров на клад, не осталось! Хозяйка показывала участок соток десять, заросший полынью едва ли не в человеческий рост. Я хлопнул себя по лбу: «Начинаются проблемы экспедиции „на скорую руку“. Знал бы – косу захватил! Как тут работать?»

Между тем, пока мы раскладывали и готовили оборудование, Нина демонстрировала суеверия типичной провинциалки: ее вера казалась похожей на некое вуду, в котором христианство накрепко срослось с колдовством и язычеством. Вместе с нами истово читала «Отче наш», а потом вдруг заходила кругами, бормоча тарабарщину, обращенную к пресловутым «духам земли»… Впрочем, нам было не до нее. На месте этом невозможно было даже ходить – не то что работать с металлоискателем!

Заслали ее сына к местным – одолжить косу. Долго его ждали. Я пока новый металлоискатель собирал, испытывал. Вернулся Петя, сообщил, что просто так никто ничего не даст. Хорошо, нашлась пол-литра. Еще полчаса ушло у него на вручение и переговоры, но, к счастью, косы он принес даже две. Впрочем, от самого уже попахивало – видно, хозяева милостиво разделили с ним наше угощение. Нина принялась его ругать. Он вяло огрызался. Отвлек их от сего приятного времяпрепровождения на природе наш спонсор: безапелляционно призвал всех к делу. Ориентироваться там было довольно просто, потому что, как видно, в военные времена стояла линия домов, да и теперь сохранилась незаросшая улица. Нина потопталась, поозиралась, как-то сообразила, где была старая груша и отсчитала от нее девять широких шагов, потом отмерила шестнадцать шагов в сторону фундамента их давно сгоревшего дома. Она все время повторяла, что укажет конкретное место. В результате очертила квадрат примерно 5 на 5 метров. Мы принялись косить.

– Петя, Петя! – тотчас позвала она сына. – Пойдем, я тебе мои родные края покажу! – и повела его по опушке, где-то, я заметил, они остановились и срезали-таки необходимый березовый кол.

Она прислонялась к деревьям, бормотала что-то, странно жестикулируя, а я, искоса наблюдая, уже проклинал себя за то, что повелся на бредятину полусумасшедшей поклонницы магии земли. Ребята выкосили участок. Определенное время ушло у меня на настройку прибора, на привыкание к нему. Наконец мы стали сканировать территорию былого огорода. У меня на глубинном – абсолютное безмолвие. У спонсора где-то на краю очерченного участка прозвучал сигнал. Но он работал с обычным металлоискателем, который срабатывает на любые предметы на небольшой глубине, и я подозревал, что это «ложная тревога». Все же стали копать… Я не видал никогда такого чернозема – около полутора метров черной жирной земли! Впрочем, поддавалась она легко, что вызывало подозрения на уже ведшиеся пару лет назад раскопки в этом месте.

Решив продолжать наблюдения, я периодически оборачивался к опушке, где ходили Нина и ее сын. Они то удалялись, то приближались. Я видел, что она проводит очередной ритуал, шагами вычерчивая на лугу восьмерки и двигаясь с воздетыми к небу, прямо по-древнеегипетски, ладонями. Сын ее плелся следом, раздраженно пиная высокое разнотравье. Чем глубже, ориентируясь на сигнал металлоискателя, мы вгрызались в лоно земли, тем скорее, возбужденнее двигалась хозяйка клада. Она даже вышла на дорогу, долго раскланивалась с неведомыми духами на все четыре стороны, потом сын ее подбежал к нам, чтобы взять свою лопату:

– Ну, как?

В тот же момент мы наткнулись в яме на старую подкову, которая, собственно, и стала виновницей сигнала. Спонсор раздраженно плюнул. Я перекрестился, понимая, что знак удачный. Сын послал матери какую-то для нас непонятную отмашку, отложил лопату и направился к ней, теперь, мне показалось, с несколько обескураженным видом сидящей прямо на земле.

Приближалось обеденное время. Я осознал, что у нас слишком мало времени на всю эту затею. Мой глубинный прибор безмолвствовал. Ребята ворчали, наконец, водитель сказал, что у него от голода живот подвело, и все согласились, что пора бы перекусить. Пока они ели и немножко выпивали, я снова стал возиться со своим глубинным металлоискателем: ведь работать с ним приходилось впервые. Разобрал, стал собирать вновь – и тут выяснилась причина «молчания прибора»: я его поначалу неправильно собрал и настроил. Там две катушки, передающая и принимающая, – так я случайно поменял их местами! Но озвучивать свой промах не стал, видя, что ребята и так раздражены неудачей, наоборот – постарался поднять всем настроение:

– Будем считать, что еще раз подтвердилось главное правило: никогда ни один клад не берется с первого раза!

– Да, – кивнул мой товарищ-копатель. – Тут как всегда подводит человеческий фактор: информации о кладе бывает мало, доставляют ее люди, несведущие в нашем деле и даже себе не представляющие всю специфику работы с прибором.

– Фигня! – опрокинув в себя содержимое пластиковой рюмочки, громко фыркнул спонсор. – После обеда, я уверен, живей дело пойдет! Что-то мне подсказывает…

– А мне сердце говорит, – мрачно отозвался наш водитель, – что магия здесь и ведьмачество! И беда нам всем будет, если до ночи задержимся!

– Никто и не собирается, – дружно заверили мы.

Тут подошел Петя:

– Мама представляет примерно место, но вы же понимаете: она была тогда девятилетней девочкой и могла перепутать цифры или даже сам клад мог уйти в земле в другую сторону – движение грунтовых вод ведь смещает клады!

Мы закивали. Я заметил, как мать усиленно подзывает его к себе, махая обеими руками.

– Да иду я, иду! – проорал он. – Еще ж не роют! – и добавил, обращаясь уже к нам: – Поэтому целесообразно проверить весь участок.

Как будто услыхав его на расстоянии не менее чем в двадцать метров, мать закричала нам:

– Не слушайте Петюню: сам не поймет, что городит! Время не теряйте – разройте там, где я показывала!

Сын отправился к матери, а мы взялись за лопаты, потому что спонсор с нею согласился и хотел непременно вырыть котлован в указанном ею месте. Рыли мы долго и достаточно глубоко: не менее чем на 4 плуга. Если же учесть, что плуг – это примерно 40 см, то легко можно себе представить, какую ямищу мы там выкопали. Однако ничего пока не появлялось, и даже металлоискатели не срабатывали. Пока мы рыли, Нина все вытанцовывала свои бесовские танцы с поклонами и непонятными жестами на проселке. Приглядевшись, я заметил, что некогда это был даже перекресток.

Через некоторое время она закричала нам, чтоб сделали перерыв. Мы не очень понимали зачем, но все-таки остановились. Тогда мать отправила к нам своего Петю – оказывается, ей потребовались лопата и тот злосчастный сверток с прокладками. Но зачем прерывать нашу работу? Мои подозрения сгущались… И, как я и предсказывал, мы немало потеряли времени, вырыв здоровенный котлован именно в указанном ею месте.

Она меж тем продолжала свои ритуалы, зарыла сверток, поплевала и покланялась на перекрестке хорошенько. А нам, как людям, подходящим к процессу кладоискательства культурно, пришлось еще и «убирать за собой» – ведь каждую вырытую яму по правилам следует обязательно потом зарыть и место заровнять. Словом, только вечером, уже при заходе солнца, я смог реально поработать с теперь уже правильно собранным и настроенным глубинным прибором. И очень скоро, совсем недалеко от указанного Ниной места, появился уверенный сигнал, подтверждающий возможность нахождения там именно того, что мы ищем. Мы стали копать – и на глубине около полутора метров появляется от кадки дужка.

Нина со своим сыном все это время ходила на безопасном расстоянии метров в двадцать и общалась с нами знаками и редкими криками – в основном «ну как?» Мы вспомнили ее рассказ, как дед ей говорил: «Помнишь кадку, которая стояла у нас в хлеву? Вот теперь ее нету, видишь?», упоминание, что они с дедом и бабушкой из этих ящиков многое переложили – и конечно, сердца наши взыграли! Мы стали копать далее, но все продолжалась сгнившая кадка, в которой ничего не оказалось. Мы дошли до второго ободка, а нашлись только россыпью патроны от немецкой винтовки.

– Идите сюда! – закричал Нине спонсор. – Посмотрите, что мы нашли!

Она как бы замялась, растерялась на несколько мгновений, потом знаками показала, что у ней, дескать, ноги болят – мол, подойдите сами. Матюгнувшись сквозь зубы, спонсор с водителем забрали в горсть патронов, понесли к ней. Я нехотя побрел за ними следом. Женщина вспомнила, как после войны дед закапывал бочку с собранными на участке и в окрестностях различными боеприпасами и оружием. Основное, конечно, сдали, а что уж некуда было принимать, по договоренности с властями зарывали. Я оттеснил ее в сторонку и с нажимом спросил:

– Зачем это вы свой «медпакет» на перекрестке закопали?

Она опустила глаза:

– Говорила ж вам – без помощи земных духов ничего не будет! Вот вы молились… ну и что? Нашли что-то по молитвам своим? А мне еще дед говорил: «Русская земля кровушку любит – ей надо будет хорошенько кровушкой поклониться, отблагодарить!»

«Ну чистое вуду!» – подумал я. Тут головоломка и сложилась! Жертву надо за клад принести: почему и дед умолял ее только с одной стороны забирать – заминировано там. скорее всего, и присутствие большого железного предмета, им указанное, сходится, и подход с той самой стороны, отмеченный ее игрушками и детскими вещами – из той же серии, а первый искатель, берущий клад, получается, и должен отдать свою кровь – тем самым духам земли. Вот, оказывается, мы и предназначены в жертву. «Ну, спасибо, удружила тетя Нина! Самой подходить боязно – так нас подставить решила, небось, у нее и по чернокнижию все сходится – дескать, поделом, корыстолюбие проявили! А то, что лично мной в первую голову руководит интерес к тайнам земли и любовь к русской истории, ей, конечно, невдомек, да и, как говорится, по барабану и пару разов в бубен! – я начинал злиться. – Вот и держатся они с сыном как раз на таком расстоянии от наших раскопок, чтобы под взрыв не попасть, вот инвентарь для чего захватили – яму с нашими останками, взяв из нее клад, прикопать! Вот умные!»

Но, не подавая виду, я продолжал обследовать участок с металлоискателем. В конце концов мы проверили где-то сотку – это максимум. Глубинный прибор отыскал еще несколько вещей с войны: коробку из-под патронов, гильзы россыпями, крупные осколки.

Начинались сумерки, когда глубинный металлоискатель у меня в руках выдал очень уверенный сигнал. Ребята подошли ко мне, все как один выдохнули: «Это здесь». И тут мнения разделились: спонсор настаивал копать, я и водитель напоминали о нашем прежнем решении ни за что не затягивать дело до ночи. Мой товарищ-копатель, поколебавшись, стал на мою сторону.

В общем, у нас не хватило времени забрать этот клад. Поворчав, наш спонсор тоже согласился, что мы выехали недостаточно подготовленными, и лучше не рисковать, а попросту навестить «свято место» еще разок – с большим запасом времени и технически продуманной оснасткой. Все четверо устали нечеловечески, изрядно попотеть пришлось: разрывая и затем закапывая котлован. Потому наскоро искупались в небольшом прудике и стали загружаться. Нина предложила заехать на окраину деревни к ее родственнику, у которого можно разжиться парным молочком. Это был разговорчивый опрятный дедок. Молока наливал сначала на пробу, продавал же за сущие копейки. Не хотелось с пустыми руками возвращаться, и я попросил у него какой-нибудь сувенир для ребенка. Он усмехнулся:

– Много всего есть. Скажи, что тебе конкретно надо? Вальтер или маузер? – потом махнул рукой. – Ладно, пошли – сам выберешь!

Он завел меня в сарай, где я просто обалдел: не хватало только прайса! Все систематизировано и все стены завешены: если немецкая винтовка маузер-98, то они разложены строго по степени сохранности – по возрастающей; если каски – тоже расставлены в порядке по принадлежности и сохранности. Там было все! Дедок, оказывается, занимался реставрацией и вовсю крутил коммерцию с коллекционерами. С его разрешения я позвал ребят, и мы выбрали себе военные артефакты. Кое-что хозяин подарил, за самое лучшее – щедро заплатили, сложили «добычу» в кузов машины, купили у него же картошки и ею засыпали поверх, чтоб в Москву без проблем привезти.

С Ниной мы попрощались до будущей весны. Однако перед самой еще зимою занесло меня по делам в Брянск. Мне надо было уезжать вечерним десятичасовым автобусом, до отхода которого оставалась пара часов, – вот я и решил побродить по городу. На площади, с краю, обнаружился магазинчик антикварно-копательский. Я зашел, приобрел какую-то мелочь и разговорил владельца. Он как будто знал меня:

– Ведь это вы недавно в Севск ездили?

Я не признался. А он продолжал:

– К шизофреничке той не только весь Брянск и окрестности повадились, но по ходу со всей России уже валят! Она ведь кому только не сигналила!

– И никто ничего не находил? – поинтересовался я.

Он покачал головой:

– Потому что я вот всех предупреждаю: это бредни свихнувшейся бабы! Что с ними поделаешь? Не верят!

Мысленно я поблагодарил Бога, что эти слова не слышат мои коллеги по экспедиции: потеряны же время, деньги – и на питание, оплата гостиницы, и бензин, и куча всего еще. И – такой облом!

А хозяин магазина, как видно, сел на любимого конька:

– Ей же главное – внимание! Тут некоторые без нее приезжали, по-тихому пытались вырыть. И, знаете, ее это весьма напрягало – «как же они без меня?». А потом, узнавая, что немало экспедиций даже и без вести пропало в тех гиблых местах, еще ухмылялась: «Никто не знает… Никто не знает из них! Они не знают основного – с огнем играют!» Вызывала официально эфэсбэшников, привезла их на луг этот, они, естественно, спрашивают – где же клад? Она возьми и под дурочку закоси: повела их за собою на пригорок, а там, озирая луг километра где-то три на три, и говорит: «Вот здесь этот клад! Я вам отдаю то, что хранила столько лет, – красоту земли родной!» Ну что ж им оставалось? Плюнуть, послать ее вместе с красотой куда подальше и обратно ехать несолоно хлебавши!..

Я рассмеялся. Но как-то сам собою оборвался смех, когда я вспомнил, что сигнал-то был – и очень уверенный сигнал! Я подумал, что скорее следует благодарить божий промысел, который отвел нас, возможно, даже от гибели. Ведь перед каждой экспедицией беру благословление у батюшки, а в тот раз мы еще и отслужили молебен.

Ранней весной следующего года позвонил мне спонсор той экспедиции:

– Может, катнемся еще раз до Севска? Что-то у меня гвоздем в голове засела история про тот немецкий клад. Ну, не может она быть на все сто процентов выдумкой!

Я согласился и сразу же стал набирать номер Нины. Никто не отвечал. Я задумался, потом отыскал в записной книжке телефон хозяина антикварно-копательского магазинчика в Брянске. Он ответил сразу. Обмениваясь копательскими новостями, я между делом ввернул вопрос о «той ненормальной с кладом». И услыхал в ответ:

– Я думал, вы знаете. Мало того что не в себе, так она, говорят, еще и бесам служила. Вот они ее и забрали. Той же осенью стала с сыном вместе старый свой огород разрывать – до клада добираться, а там оказалась противотанковая мина… ну, и взлетели на воздух! Лоскутов от них даже не нашли! Да самое-то жуткое дней пять назад случилось: наводнение – речушка вышла из берегов и в несколько часов залила все эти остатки двух деревень и луга, и значительную часть леса… Местных немало погибло. Озеро там нынче! Не пройдешь и не проедешь!..

Я из вежливости поизумлялся, поболтал с ним еще несколько минут и положил трубку. Истина и вымысел столь тесно переплелись в этой истории, что казалось безнадежным разграничивать мистику и реальность, выяснять, что было ведущим и что определило судьбу… Да разве ж не в каждой человеческой истории на Земле так бывает? Вот сидит перед тобою твой приятель, которого ты знаешь, кажется, с незапамятных времен. Он рассказывает тебе о случившемся с ним однажды, и сам не замечает, как вплетается в ткань повествования невольная фальшь. Поди отличи! Потому и говорят, что наша жизнь и судьбы людские гораздо ярче сюжетом и неожиданнее поворотами фабулы, нежели самый причудливый, полифонически выписанный исторический роман!

В конце лета мы все же не вытерпели: в том же составе экспедиции отправились в те печальные места. Наводнение значительно сдало позиции. Луг подсыхал, показались остовы домов погибшей деревни. И мы с самыми обычными грунтовыми металлоискателями в радиусе 300 метров собирали у лесной опушки золотые зубные коронки, попадалась ювелирка и даже хорошей огранки драгоценные камушки.

Счастливый промах

Отпуск я провожу в Крыму, совмещая его с поисками «пляжного золота»: утерянных колечек, сережек, цепочек и прочей мелкой современной ювелирки. Это хороший бизнес – но мало того, совершенно неожиданно можно в прибрежной полосе наткнуться на ценные старинные монеты, черепки и те же украшения, но уже представляющие собою историческую и культурную ценность. И еще одно приятное обстоятельство сопутствует поискам на пляжах: близкие мне люди украшений не покупают – все самое красивое я нахожу и дарю! Согласитесь, чертовски увлекательно и радостно добыть своими руками золото для любимой жены?! Так вот, ежегодно две недельки я провожу на море, отдыхаю с семьей и занимаюсь пляжным поиском.

На обратном пути с моря мы обязательно заезжаем к родне и еще у них гостим неделю. Мои родственники по отцовской линии живут в одном из степных районов Украины – на маленьком хуторе, далеко отстоящем от всех дорог и центров цивилизации. Там царствуют уединение, тишь и милые сердцу простота и добросердечие, там сохранился «оазис старины», в котором нет места суетности и корыстолюбию. И живут люди – по старинке! Не стану говорить, что дома, но сараи и иные усадебные постройки – все покрыты соломой. Там нет асфальта, да и электричество провели не очень давно. Зато любой из великих русских пейзажистов, раз увидев, наверняка написал бы этот уютный хуторок, позволяющий увидеть наяву и своими глазами место действия гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки». А кто захочет более детального описания этих мест – отсылаю к полотну Ф. А. Васильева «Деревня» (1869), которое можно увидеть в Государственном Русском музее. И вот в таких живописных и благословенных краях живет моя родня. Конечно же, там отдыхается душой и телом: горилка, сало, свежий душистый воздух, свобода, покой и сон (не до звонка будильника, а – сколько влезет!), возможность вообразить себя садовником или огородником и вдоволь покопаться в земле, шанс побродить по пустынным окрестностям, ощущая себя путешественником или даже человеком творческим, ищущим уединения, а то и просто пособирать ягоды, грибы и полезные травы… и что особенно радует: там человека не грузят, как в крупных городах, потоком бесполезной для него и в значительной мере бессмысленной информации – там мало радио, мало телевизора, а если есть – все равно ничего не поймешь на «украинской мови»!

Поэтому вечерами мои родственники развлекают гостей долгим чаем со всякими пирогами, плюшками и пампушками и неспешной беседой. Я рассказываю им истории из кладоискательской практики, не упускаю случая и похвалиться успехами развития моей «Кладоискательской конторы», зная, что это доставит им радость и своего рода гордость за земляка, станет темой обсуждения между соседями на всю осень и зиму – почти до нового нашего приезда. Ведь на хутор залетает так мало новостей, и, к счастью, в этом благословенном уголке почти ничего не случается и не меняется! Они просвещают меня по мере собственной осведомленности об истории этих почти родных для меня мест: что здесь происходило во время войны, во время революции, дают какие-то более ранние сведения о жизни моих предков, чем они занимались, какого нрава были и обычая придерживались, звучат истории и о местной знати… Постепенно разговор становится обменом разными случаями – как будто новеллами из сборника Дж. Боккаччо «Декамерон»: я им – про свои экспедиции, про городскую современность, они мне – про старину да историю. Увлекаемся порою так, что до первых петухов засиживаемся за столом!..

И вот однажды дед Никита и говорит:

– Ты уж, Володя, приезжай с этим твоим прибором… как его?

– Металлоискателем, – подсказал я.

– Ну да, с ним самым! Покажем тебе воочию, где тут чего было. Походишь – может, чего сыщешь?! Покопайся – у нас никто не копал!

Разговор закончился, но в памяти остался. И вот в прошлом году я, кроме подводного металлоискателя, который беру для пляжного поиска, привез и обычный грунтовой. На хуторе встретили нас, как всегда, радушно. Отдохнув пару деньков, я напомнил родственникам предложение деда Никиты:

– Хватит уж мне отдыхать: руки чешутся о деле! Прибор привез, как условились. Покажите же мне стоящий внимания объект!

– Запросто, – повел плечами дед Никита. – В нескольких верстах отсюда есть заброшенный хуторок. Из коренных в нем последняя жительница осталась – ста-а-а-рая бабка – да, может, несколько дачников наезжают из райцентра летом в земле покопаться.

– Конечно, – подхватила тетя Маруся. – Замечательная бабушка, верующая, православная. Мы ей не раз помогали: то привозили к ней священника, то врача, а когда неурожай случился – то и продукты… Она тебе и быль расскажет, и место назовет!

Согласились наутро ехать. Соседа взяли в товарищи, поскольку у него, хоть и старенькая, а все же «Нива». Дорога была ухабиста, но, к счастью, сухая и довольно прямая. Баба Мила встретила нас на крылечке – как будто знала, что к ней. Это была худенькая согнутенькая старушка с лицом, исчерченным морщинами, будто печеное яблоко. В опрятном переднике и беленьком платочке. Выцветшие голубые глаза ее излучали уже неземные спокойствие и смирение. Ей удивительно подходило имя, означающее «милая людям».

Хозяйка провела нас в чистую горницу с тесаным столом и двумя грубо выструганными лавками по обе стороны от него. Древесина приобрела характерный цвет золы – от старости. Большая старательно выбеленная печь придавала такой уют этому старозаветному и тихому жилью, что при входе чудилось, будто возвращаешься куда-то, где был очень давно – может, даже до появления своего на свет, но был непременно и чувствовал здесь себя спокойно и счастливо. На печи в чугунке упревала каша. Кисейная пена занавесок скрывала разросшийся тенистый сад, а в палисаднике тянули к солнцу пышные свои грозди гладиолусы и флоксы. В красном углу вместо привычного телевизора – полочка с лампадкой и киот. Образа Богородицы, Николы-угодника, Спасителя и еще кого-то – совсем уж потемневшие лики…

Баба Мила, не принимая возражений, налила нам из пузатой крынки козьего молока, к каждой глиняной кружке положила по пресной лепешке. И лишь когда мы расселись у стола, присела сама на уголок, подперла щеку загрубевшей от земледелия старчески бугристой рукой и приготовилась слушать. Дед Никита медленно излагал, зачем приехали, представил меня с гордостью: «Он у нас предприниматель!»

– Хотелось бы взглянуть, что ваша земля интересного хранит, – добавил я, стараясь сгладить впечатление от наивного деревенского бахвальства моего родственника.

Баба Мила слабо шевельнула ладонью:

– И-и-и, миленький, разве что осколки да снаряды, да пули, да, как по всей святой Руси, безвестные могилки с косточками мучеников! – поднялась и, наклонившись к лакированному под красное дерево комоду, отперла одно из отделений ключиком из большой позвякивающей связки, помещавшейся у нее в глубоком кармане сарафана под передником.

Рассохшийся комод отвечал ее усилиям жалобным скрипом и треском. Баба Мила достала перевязанную выцветшей розовой тесемкой пачку пожелтевших от времени фотографий. Раскладывая их перед нами по столу, будто собирая неведомый пасьянс давних чудес, поясняла:

– Это снимки довоенные. Видите, хутор был большой, зажиточный. А это наш храм. Только от него в войну одни черепки остались.

Монотонно, почти сливаясь тембром голоса с тихим тиканьем настенных часов и еле слышным шуршанием при движении их маятника, хозяйка рассказывала, как пришла война, началась оккупация, на хуторе стоял довольно крупный немецкий гарнизон, и помещалась одна из тыловых частей обеспечения. Главный склад немцы устроили в подвале храма. Местных жителей привлекали для погрузки-разгрузки, а машин и подвод много приходило! И сама хранительница легенды, и ее родные регулярно таскали ящики, коробки и бочки в подвал храма. Немцы поигрывали оружием, покрикивали на жестком, гортанном своем наречии – обращались с ними грубо и презрительно. И так повторялось едва ли не каждый день.

Странным образом баба Мила умела увлечь слушателей: не многословила, не сбивалась на излишние подробности, слова подбирала простые и точные, и текли они ясной рекой, – и я уже ловил себя на мысли, как будто душою оказался в тех временах и обстоятельствах, и тоже с женщинами, стариками и ребятишками, кто постарше, таскаю, поеживаясь под взглядами врагов, эти неподъемные пахнущие техническим маслом, краской и сургучом грузы. А между тем она говорила о том, что как раз стояла страда – и каждый день работы на огородах и в поле был для хуторян на счету и бесценен, потому что слабыми силами без мужиков и так-то не управлялись, а тут еще чертовы фрицы со своей гоньбой! И от этих принудительных работ на врага ожидались только одни «барыши» – голодная зима и весна, падеж скота да болезни. Потому кто-то из местных и догадался «свистнуть» партизанам, которые довольно скоро передали информацию в штаб ближнего фронта. А там командиры отреагировали по-нашенски: раздавим гадину! И вот как-то с утра налетели советские «бомбовозы» и закидали бомбами все вокруг… Баба Мила горестно вздохнула:

– Не повезло хутору! Ведь кроме немцев погибло много наших – местных, бревна на бревне в прямом смысле не осталось – и склады раскрошены, и храм наш превратился в кучу битого кирпича… «Но что же тут особенного?» – спросите вы. – «И что же тут искать?» А дело в том, что, едва от нежданного воздушного удара оклемавшись, немцы пытались собрать оставшихся в живых стариков да детишек и приступить к разбору завалов. На наше счастье, через два дня началось одно из крупнейших наступлений – и вскоре на хутор вошли советские войска. А теперь для вас главное: после войны на хутор почитай что никто и не вернулся – поубивало всех; а если кто и приходил, горевал и разворачивался сразу в другие края, потому что ведь все было сожжено, разрушено… разве только два-три дома уцелело – вот как мне повезло, – в ее голосе зазвучала далекая горечь иронии, печаль неизгладимых воспоминаний – и я понял, что, скорее всего, и ее родные погребены под руинами того налета. – Вот и осталась я одна-одинешенька после войны коротать свой век – решилась доживать где и родилась, поздно было искать новые места! – она замолчала и сидела поникшая, низко склонив голову.

– Понимаешь, туда – вносили, а оттоль-то выносу не было, – завершил дед Никита, – да и носа на хутор никто потом не казал.

Я взял снимок храма. Стал рассматривать и сразу обратил внимание, что храм – не то чтобы типовой, но из сравнения общих архитектурных черт явствовало, что такой же храм мне уже приходилось видеть в Подмосковье – в соседствующем с моим родным Семеновским селе. Возможно, и в те времена существовали какие-то общие проекты строительства. Баба Мила на чистой четвертинке почтовой бумаги нарисовала подробную схему, как найти руины. Мы тепло поблагодарили ее, сердечно с нею простились и сели в машину.

Проблем не возникло – как и большинство храмов, этот стоял на самой высокой точке хутора. Но, как и говорила баба Мила, от него сохранилась лишь груда битого кирпича. На этих нескольких десятках квадратных метрах обломков работать с металлоискателем было невозможно, потому что звенело все: и остатки кровли, и еще что-то – в общем, место было достаточно замусоренное.

Тогда я отделился от нашей группы, медленно обошел и внимательно оглядел руины, вспомнил аналогию с хорошо мне знакомым храмом в подмосковном селе, и – возникла догадка, что, с одной стороны, есть вероятность с небольшими усилиями добраться до окон: если проект действительно похожий, то эти небольшие цокольные окна должны существовать и соединять с подвалом. Я оценил ситуацию: первое – храм достаточно велик, а подвал может быть и еще больше; второе – по словам бабы Милы, перед тем как его разбомбили, туда приходило очень много машин, и все это имущество отступающих немцев усилиями чуть ли не поголовно всех хуторян в течение нескольких суток заносилось-загружалось в подвал храма; третье – по ее же утверждению, ни до бомбежки, ни после нее оттуда никто и ничего не вывозил; четвертое – там должны были находиться ценности, раз немцы даже после катастрофы пытались силами жителей разгрести завалы.

Вывод я сделал моментально: что-то интересное под завалом есть наверняка – жаль, никто не может сказать что, но в одиночку и даже с владельцем «Нивы», и даже с привлечением моих родственников, впрочем, вряд ли пригодных для такой работы по возрасту, добыть похороненные немецкие запасы (а может, это и награбленное?) – невозможно. Будто прочитав мои невеселые мысли, дед Никита спросил:

– Али помощь требуется? Так я сейчас!

И отправился вдоль по улице, по обеим сторонам которой стояли жалкие остовы домов с редкими вкраплениями наспех отремонтированных обшитых фанерой дачек. Вернулся он с двумя молодцами, мрачной и неухоженной наружности и оборванно-бомжацкого вида. Когда они подошли вплотную, в нос мне ударил тяжкий сивушный дух вчерашнего перегара и сразу же прояснилась причина мрачности: этим забулдыгам еще не удалось обрести вожделенный опохмел. Своими физиономиями, небритыми и синюшными, они были схожи, как близнецы. Обращались друг к другу по кличкам: один величал друга Пузырем, другой ответствовал ему именем Кол. Таких вот помощничков Бог послал нам в это раннее приветливое утро. Они молча топтались возле меня, причем Пузырь – как я понял, кличка ему пристала из-за общей опухлости алкаша, тогда как его товарищ был тощим и рослым – лениво ковырял в носу.

– И сколько хотят? – негромко спросил я деда Никиту.

Он махнул рукой:

– Пустяки: литр и хороший шматок сала.

– Каждому!!! – напоминая героя всенародно любимого фильма, возгласил Кол.

– И по стопке прям щас! – сымпровизировал его товарищ.

– Насчет каждому – перебьетесь, – солидно возразил дед Никита, – и так на ногах еле держитесь. А вот, – повернулся ко мне, – налить бы им, Володя, надо! – и, опровергая уже просящиеся на язык мои возражения, весомо добавил: – Иначе куражу в работе не быть!