Текст книги "Авиация великой войны"

Апрель

В этом месяце особенно сильно разгорелась подводная война, она достигла апогея. Британия значительно расширила производство дирижаблей и вдвое увеличила количество береговых станций. Начиная с этого месяца, все суда выходили в море только под охраной миноносцев, дирижаблей, привязных аэростатов и гидросамолетов.

Британия располагала уже специально созданными для противолодочной обороны дирижаблями «Разведчик подводных лодок» – SS (Submarine Scout] с мотором «Рено» 70 л. с, развивавших скорость 50 км/час. Они порой брали на борт 7-9-кг бомбы и имели запас хода 4 часа. Начали разрабатываться дирижабли более совершенного типа с обтекаемой оболочкой.

В Германии, наоборот, производство дирижаблей было свернуто; из 15 имеющихся в наличии военных дирижаблей 6 были переданы морскому ведомству, а прочие в августе разобраны. В морских вооруженных силах служили они по обстоятельствам, и вместо разрушительных нападений на Англию использовались теперь как дальние разведчики над морем.

Гинденбург: «Я с живым интересом следил за попыткой в 1917 г. воздушным путем снабжать нашу охрану в Восточной Африке оружием и медикаментами. Цеппелин, как известно, должен был повернуть через Судан, так как наша часть в это время подвинулась уже к югу и перенесла свои операции в португальские владения Восточной Африки[147]147
  В португальские владения германский колониальный отряд ушел в конце ноября этого года. Никаких свидетельств командующего немецкими войсками в Восточной Африке Леттова-Форбска о прибытии цеппелина пег, воздушный корабль не справился с этой задачей.


[Закрыть]».

Русские авиаторы по-прежнему тщетно пытались догнать по уровню вооружения своих европейских собратьев и противников. По состоянию на (1] апреля 1917 г. только 11 истребителей и небольшое число одноместных импортных самолетов «СПАД» и «Сопвич», находившихся в распоряжении корпусных авиаотрядов, были оснащены синхронизаторами для стрельбы через винт. Все остальные самолеты-истребители имели пулеметы для стрельбы поверх винта.

(30 сентября] 1916 г. УВВФ заказало 109 турельных установок Колпакова[148]148
  Ведомство признавало, что по сравнению с другими, «пулеметные установки инженера Колпакова гораздо надежнее, удобнее и лучше во всех отношениях». (11) апреля 1917 г. Технический комитет УВВФ в составе П.А Ботсзата, А.П. Фан дер Флита, A.A. Лебедева и др. признал: «Предложенные г-ном Колпаковым пулеметные установки его системы могут Технический комитет УВВФ в составе П.А. Ботезата, А.П. Фан дер Флита, A.A. Лебедева и др. признал: «Предложенные г-ном Колпаковым пулеметные установки его системы могут быть рекомендованы (предпочтительно тип со штангой) для оборудования на аппаратах типа „Лебедь-12“; „Сопвич“; „СПАД“ и т. д., т. е. на бимонопланах со стрелком сзади».


[Закрыть]. В январе 1917 г. было принято лишь 23. Они с успехом применялись на самолетах «Лебедь-12», «Анаде» и «Сопвич». На (1) апреля 1917 г. в русской авиации числилось 1069 пулеметов, в том числе «Льюис» – 479, «Кольт» – 352, «Виккерс» – 186, «Гочкинс» – 52. В это число входили также все запасные пулеметы, находившиеся на центральном складе.

На Западноевропейском театре продолжалась трагическая гонка технических достижений авиапромышленников. Если в 1916 г. техническое совершенство самолетов только еще начало играть решающее значение, чему свидетельством гибель замечательного британского пилота Л. Хоукера, то в этом году оно начинает принимать воистину угрожающие размеры. На «Альбатрoce-DII», появившемся в конце 1916 г., улучшили обзор, DIU, появившийся в начале 1917 г., был еще быстрее и скороподъемнее. Преимущества одной стороны вылились в трагедию для другой – апрель 1917 г. именовался союзниками не иначе, как «кровавый». Средняя продолжительность жизни пилота союзников не превышала тогда трех недель.

2 апреля – Рихтгофен: «2 апреля 1917 года был жарким днем для моей эскадрильи. Гром и лай пулеметов слышен был даже в моей квартире и становился все сильнее.

Я еще валялся в постели, когда в комнату ворвался ординарец и крикнул: „Англичане!“ Совершенно сонный, я выглянул в окно и увидел, что мои товарищи окружили аэродром плотным кольцом и стоят задрав головы. Выскочив из постели и кое-как натянув форму, я бросился к своему „Красненькому“, который был уже выведен из ангара и готов к старту. Мой механик знал, что я не упущу такой замечательный случай, и поэтому все было уже готово. Я натянул унты и залез в машину.

Я вылетал последним, товарищи мои были гораздо ближе к неприятелю, и я очень боялся, что добыча ускользнет у меня из рук и мне останется только смотреть на битву со стороны.

Неожиданно один из наглецов попытался спикировать на меня. Я позволил ему подойти поближе, и тут началась превеселая кадриль. Мой противник, двухместный истребитель, то ложился на спину, то кувыркался, но я быстро почувствовал свое превосходство и понял, что он от меня не уйдет.

Среди какой-то секундной передышки я обнаружил, что деремся мы с ним вдвоем и, следовательно, победа достанется тому, кто спокойней, кто лучше стреляет и кто сохраняет более ясный ум в момент опасности. Скоро я загнал его под себя, практически не пользуясь пулеметом. Мы находились примерно в двух километрах от линии фронта, и я думал, что он хочет сесть. Но ошибся. Неожиданно, когда англичанин был всего в нескольких ярдах от земли, он снова почти отвесно взмыл вверх и попытался таким образом уйти от меня. Это не входило в мои планы, я бросался в атаку на такой небольшой высоте, что боялся задеть колесами за деревья и крыши домов лежащей внизу деревеньки. Англичанин защищался до последнего, и в самый последний момент я ощутил, что мотор мой пробит. Но упустить врага! Он должен упасть! Англичанин стал резко уходить вправо, прямо к домам, но шансов у него было уже мало, и это был, скорее, шаг отчаянного мужества, чем реальной защиты. Он дрался, как лев, хотя, на мой взгляд, вся эта храбрость смахивала больше на глупость. Это был именно тот случай, когда надо понимать различие между энергичностью и идиотизмом. Он все равно должен был сесть, но предпочел почему-то расплатиться за свою тупость жизнью.

Мне очень понравилась работа моего „Красненького“ этим утром и, довольный, я вернулся домой. Товарищи еще не вернулись, но потом были очень удивлены, когда за завтраком я рассказал им о моем тридцать втором трофее. В этом бою один молоденький лейтенант также сбил свою жертву, и потому мы все были особенно веселы и стали готовиться к новым сражениям с удвоенным энтузиазмом. Только потом я пошел и привел себя в порядок, а до этого не было даже времени. Тут же ко мне пришел лейтенант Фосс из эскадрильи Бельке и мы много болтали. Фосс перед этим сбил свой двадцать третий аэроплан, и стоял теперь в списке сразу за мной. Он и по сей день один из самых серьезных моих конкурентов.

Когда он стал уходить, я предложил полететь вместе с ним на какое-то расстояние, и мы отправились кружным путем через фронты. Погода портилась, и найти еще какую-нибудь забаву мы даже не рассчитывали.

Под нами стояли плотные облака, местности Фосс не знал и стал потихоньку нервничать. Над Аррасом мы встретились с моим братом, который тоже служил в моей эскадрилье и тоже потерял дорогу домой. Он присоединился к нам, тотчас узнав меня по цвету моей машины.

Неожиданно мы увидели приближающуюся к нам эскадрилью, и мне сразу пришла в голову мысль – вот летит мой тридцать третий голубчик. Но несмотря на то, что англичан было в три раза больше и находились они над своей территорией, они предпочли не ввязываться в бой. Тогда-то я в первый раз подумал, что, может быть, мне все-таки лучше перекрасить свою птичку.

Однако мы их все-таки догнали – хорошо, что аэропланы могут развивать такую скорость!

Я оказался к противнику ближе всех и тут же атаковал его в хвост. С удовольствием видя, что он принимает сражение, я увидел еще с большим удовольствием и то, что товарищи его бросили, а значит, мне предстояла новая дуэль. Этот бой очень напомнил тот, что произошел утром, противник ловко выкручивался, демонстрировал прекрасное знание приемов и, к моей досаде, отлично стрелял. Все это стало мне ясно очень скоро.

Но мне на помощь пришел удачный ветер, который потащил нас обоих к нашим позициям, и мой противник смекнул, что все не так просто, как ему казалось. Он нырнул и скрылся в облаке, считая себя практически спасенным.

Но я нырнул за ним и, к своему счастью, обнаружил, что попал прямо к нему и, что еще лучше, чуть сзади. Я открыл огонь, правда, без особого толку, хотя, в конце концов, мне удалось попасть, судя по замеченному мною беловатому облачку бензина. Враг должен был сесть из-за полной остановки мотора.

Но он оказался упрямым парнем и не хотел признать, что игра проиграна. Если бы он продолжал стрелять, то я просто убил бы его, поскольку тем временем мы уже опустились на высоту в девятьсот футов. Однако англичанин продолжал защищаться точно также как его соплеменник сегодня утром. Он боролся до самого приземления, а когда он уже почти сел, я пролетел над ним в тридцати футах, чтобы проверить убил я его или нет. И что же, вы думаете, сделал этот подлец?! Он схватился за пулемет и пробил дырку в моей птичке!

Потом Фосс говорил мне, что если бы подобное произошло с ним, то он непременно убил бы летчика прямо на земле, да и я действительно должен был так сделать, поскольку официально англичанин не сдался. Но он оказался одним из немногих счастливчиков, спасших свою жизнь».

6 апреля – В военные действия на стороне Антанты вступили Соединенные Штаты Америки.

«Вестник Европы», март 1917 г.: «В заседании конгресса прочитано послание президента: „…Германия топит всякого рода суда не только враждебных, но и нейтральных дружественных держав, даже госпитальные суда, снабженные пропусками, выданными германским же правительством…

В своем образе действий Соединенные Штаты должны руководствоваться исключительно желанием отстоять принципы человеколюбия…

Президент Соединенных штатов Америки Вильсон“».

США быстро создали самый мощный по тому времени 12-цилиндровый V-образный двигатель водяного охлаждения «Либерти». Цилиндры были расположены под углом 45° и имели размеры 127x178 мм. Мощность двигателя 400 л. с. при 1700 об/мин. Расход топлива 225 г/лсч, масса 375 кг. Английские самолеты «Де Хевиленд» с двигателем «Либерти» развивали скорость свыше 200 км/час.

С этого месяца начались дневные налеты британских двухмоторных бомбовозов «Хендли-Пейдж 0/400».

Апрельская наступательная операция французских и английских войск, успешный исход которой связывался с разгромом Германии и окончанием войны, началась, как и планировалось, атакой англичан у Арраса.

7 апреля – Началась артподготовка, которая продолжалась двое суток; в воздухе шла борьба за воздушное господство.

9 апреля – В 5 час. 30 мин. английская пехота под прикрытием огневого вала в районе Суше – Круазиль бросилась в атаку, сопровождаемая танками (60 машин]. Первая линия германских укреплений была захвачена менее чем через час, но вскоре пехота остановилась. Первоначальный успех не был использован, вновь завязались тяжелые изнурительные бои.

Рихтгофен: «Полнолуние – самое подходящее время для ночных полетов. И в эти апрельские ночи, когда сияла полная луна, наши английские приятели особенно много работали. Все это происходило во время сражения под Аррасом. Может быть, их очень подвигал на это тот факт, что мы с удобствами расположились на прекрасном большом аэродроме в Дуэ.

Однажды поздно вечером, когда мы все сидели в офицерском клубе, зазвонил телефон, и нам сообщили, что пожаловали англичане. Началась суматоха. У нас имелись бомбоубежища, построенные нашим блестящим Симоном – архитектором, сапером и строителем.

Мы спрятались в бомбоубежище и услышали поначалу очень слабый гул, а потом смогли разобрать и рев моторов. Заметались прожекторы, но первый аэроплан противника был еще слишком далеко, чтобы начать атаку, чему мы, конечно, несказанно обрадовались. Боялись мы теперь только того, что вдруг англичане не сумеют найти наш аэродром. Найти какое-то определенное место среди ночи – дело непростое, а нас найти было и вдвойне труднее, потому что аэродром располагался не около шоссе, не у воды и не рядом с железнодорожной станцией, то есть вдали от тех мест, которые еще как-то можно заметить в темноте. Англичане, к тому же, явно летели на большой высоте. Поначалу они сделали какой-то нерешительный круг, и мы уже подумали, что они соберутся лететь на другой объект. Вдруг ближайший из аэропланов выключил мотор и спустился значительно ниже. „Дело становится серьезным“, – заметил Вольф.

У нас оказалось две винтовки, из которых мы стали палить в англичанина, правда, не видя его, на слух. Но все равно, звуки выстрелов почему-то успокаивающе действовали на наши нервы.

Неожиданно аэроплан попал в полосу прожектора, со всего аэродрома началась пальба, и мы с удивлением увидели, что англичанин летит на каком-то динозавре[149]149
  «Хэндли Пэйдж».


[Закрыть], который мы безошибочно узнали даже за доли секунд. Аэроплан врага находился в полумиле от нас и летел прямо к аэродрому.

Он спускался все ниже и ниже, и, наконец, спустился до трехсот футов. Тогда он снова завел мотор и оказался как раз над нашим убежищем. Вольф правильно угадал, что он очень заинтересовался этим сооружением, и скоро действительно упала первая бомба, сопровождаемая еще какими-то снарядами.

Англичанин удивил нас своей грязной работой – его бомбы могли испугать только лишь труса. Короче говоря, в ту ночь я понял, что ночные бомбардировки имеют лишь моральный эффект, да и то только для тех, кого можно запросто запугать падающими в ночи бесполезными бомбами. Всем остальным на это абсолютно наплевать.

Словом, это посещение весьма нас развеселило, но вместе с тем, мы посчитали, что на этом дело не кончится. Летающий гроб сбросил свои бомбы с высоты никак не больше ста пятидесяти футов – это была неслыханная наглость, но и тупость, поскольку в лунную ночь я смогу из винтовки попасть в кабана с такого расстояния. Тогда почему же я не попал в англичанина? Было бы здорово подбить его прямо с земли! И хотя на моем счету было уже немало сбитых вражеских машин, ни одной уничтоженной с земли за мной еще не числилось!

Когда налет кончился, мы вернулись в клуб и стали обсуждать, как бы нам утроить так, чтобы снова заманить англичан на аэродром следующей ночью. Весь следующий день наши ординарцы и еще многие работали со всем усердием. Они рыли укрепления, в которые поставили пулеметы и хорошо укрыли их земляными пластами. Мы приготовились к нападению и как следует проверили трофейные английские пулеметы, приготовив их для ночной стрельбы. Все находились в состоянии великого любопытства, что же будет. Я, конечно, не скажу вам, сколько было у нас пулеметов – можете поверить, их было для этой цели достаточно. У каждого офицера, по крайней мере, был свой.

Мы снова засели в клубе, обсуждая все ту же проблему ночных полетов. „Вот они! Вот!“ – раздался крик ординарца, и все разбежались по укрытиям, то есть по своим пулеметным гнездам. Некоторым нижним чинам, которые славились как отличные стрелки, тоже дали по пулемету, остальные довольствовались винтовками. Словом, вся эскадрилья вооружилась до зубов, чтобы устроить нашим ночным гостям самый радушный прием. Первый англичанин, появился, как и вчера, на очень большой высоте, но потом снова спустился до 150 футов и, к нашему великому удовольствию, начал кружиться, ища, где бы отбомбиться. Он снова попал в свет прожекторов и уже начал уходить, но тут кто-то выстрелил, и все остальные за ним. На нахальный аэроплан обрушилась настоящая кавалерийская атака.

Выстрелы из такого количества оружия, конечно, достали его, а ведь слышать грохота оружия он не мог, поскольку все заглушал рев мотора. Правда, он должен был видеть вспышки разрывов. Но наш неуклюжий англичанин вместо того, чтобы уйти, продолжал тупо выполнять свой план, и только когда он оказался прямо над нами, мы прыгнули в настоящее бомбоубежище. Глупо все-таки летчику погибнуть от какой-то гнилой бомбы! Но как только он пролетел дальше, мы снова выскочили и снова стали стрелять из всего, что было. Шэфер утверждал, что он все же попал в него, а Шэфер – стрелок действительно хороший. Но все же в этом случае я ему не поверил – мы все могли утверждать это с такой же вероятностью.

И чего-то мы все-таки добились: враг сбросил бомбы совершенно не прицельно, хотя надо сказать, что одна из них упала почти рядом с моим „Красненьким“, но не повредила его.

За ночь потеха наша возобновлялась несколько раз. Потом я уже крепко спал, и все слышал во сне противоаэропланный огонь. Вдруг, проснувшись, я обнаружил, что все это был не сон, и что некоторые англичане летают безобразно низко прямо над моим жилищем. Я натянул одеяло на голову и в тот же момент услышал отвратительный звук за окном. Тогда я, как был в одной рубашке, выскочил, чтобы угостить их парой выстрелов. Стреляли все и повсюду, а я позорно проспал свою возможность.

Наутро мы весьма удивились и обрадовались, обнаружив, что подбили с земли не менее трех аэропланов. Они приземлились неподалеку от аэродрома, и их летчики попали к нам в плен.

Как правило, мы попадали в моторы и тем вынуждали пилотов садиться по нашу строну фронта. Шэфер, наверное, был прав в своем утверждении. Да и в любом случае, мы были вполне удовлетворены своими успехами. Англичане же наоборот, поскольку с тех пор предпочитали избегать район нашего аэродрома. И это жаль – мы лишились такой замечательной забавы! Оставалось лишь надеяться, что они снова появятся, где-нибудь через месяц».

Союзники продолжали следовать своему плану.

8 апреля – В ночь под Дуэ повторилось нападение французских истребителей на возвращавшиеся на свой аэродром германские бомбардировщики; немцы принимают меры для отражения подобных атак, усиливая огневую поддержку с земли возвращающихся с задания бомбардировщиков.

11 апреля – Английский военный летчик СТ. Фолл на новом самолете «Сопвич-Пап» сбил 2 «Альбатроса» и 1 «Гальберштадт» в одном воздушном бою.

14 апреля – В ночь в районе Крамуазель при нападении на возвращающийся германский бомбардировщик был сбит французский самолет из истребительной группы. На трофее обнаружен специальный прицел, приспособленный для ведения боя ночью.

15 апреля – Для поддержки наступления французских войск 12-я истребительная группа «Аистов» переведена из Лотарингии на р. Эна.

Приказ главнокомандующего воздушного флота действующей армии командирам ле-Реверену, Брокару и Морранкуру гласил: «Начиная с полудня 15 апреля группа воздушного боя возобновляет без всяких ограничений свою наступательную тактику, задача которой – уничтожение германской авиации.

Ни один самолет группы воздушного боя не должен более встречаться в пределах фронтовых линий… патрули должны состоять из 10 машин в среднем; они никогда не должны состоять меньше, чем из пяти… кроме летчиков, которым Реверен даст отдельные поручения, запрещается вылетать в одиночку.

Наступил момент дать наш максимум усилий, не взирая ни на усталость, ни на потери».

Ле Реверен потребовал от своих пилотов самой суровой дисциплины и абсолютной хронометрической точности в смысле времени вылета на задание и времени возвращения на аэродром.

Вечером, едва успев разместиться на новом месте, все летчики были высланы атаковать привязные аэростаты. Немцы быстро снизили свои аэростаты, а германские авиаторы ответили незамедлительно контратакой.

В результате французы потеряли 12 привязных аэростатов и несколько самолетов.

16 апреля – В 6 часов утра началось наступление главных французских сил в районе Суассон – Ретель. Французское верховное командование намеревалось осуществить прорыв в одни сутки.

Подготовленный небывалой силы артиллерийским огнем прорыв немецких позиций принял угрожающие для немцев размеры. Все это потребовало от немцев огромного напряжения и больших потерь. Наступление французов на фронте между Суассоном и Реймсом по численности дивизий, артиллерии, аэропланов и танков было самым грандиозным. Позади боевых эшелонов были собраны сильные резервы.

Однако прорыв фронта так и не был осуществлен, французское наступление опять захлебнулось. Но Нивель, несмотря на всю критику, свалившую предшествующего главнокомандующего, не приостановил наступления; сражение, то замирая, то вновь вспыхивая, длилось едва ли не весь апрель. Битва народов, которая призвана была решить их судьбу, носила по существу истребительный характер, в результате чего Апрельскую операцию назвали во Франции «бойней Нивеля». Тем не менее, накал сражения был необычайно силен.

Людендорф: «Я враг бесполезных соображений, но я не могу отказаться думать, что было бы, если бы Россия наступала в апреле и мае… В апреле и мае 1917 года… нас спасла только русская революция».

17 апреля – Английское бюро авиации доложило, что «увеличение выпуска аэропланов улучшенного типа обеспечено. Ежемесячный выпуск авиамоторов почти в два с половиной раза превысит цифры 1916 г., а за четыре месяца (июль – октябрь) мы получим в три с половиной раза больше машин, чем за весь 1916 г.»

В России же в этот период активно вели себя, пожалуй одни только авиаторы-офицеры.

Русский военный летчик Гильшер сбил в воздушном бою германский аэроплан.

20 апреля – Русский военный летчик Гильшер на истребителе «Ньюпор» в паре со своим ведомым военным летчиком В.Н. Янченко смело вступил в бой с восемью германскими самолетами. Вскоре после начала этого боя появилось еще десять германских истребителей. Самолет Гильшера был сбит и камнем упал на землю. Янченко приземлился рядом с местом падения сбитого «Ньюпора», забрал тело погибшего товарища и доставил его на свой аэродром в Тарнополь.

В конце апреля – начале мая было предпринято в поддержку Апрельской операции англо-французов наступление союзных войск на Салоникском фронте, но это наступление также не принесло результатов.

Успех германской подводной войны в первые месяцы этого года выражался весьма значительным числом потопленных кораблей. В апреле потери торгового тоннажа Антанты достигли наивысшего уровня – 881 тыс. т (в марте – 578,2 тыс. т). В апреле и мае в море в среднем постоянно находилось около 40 подводных лодок. Наибольшие потери несла Англия.

В апреле, во время наступления англичан в районе Суше – Круазиль и удара французов между Суассоном и Ретелем, очень активно работала артиллерия. Для успеха артиллеристов требовалась постоянная работа корректировщиков. Чтобы обеспечить безопасность их работы французским командованием было организовано и постоянно поддерживалось три серии патрулей: низкие, в составе 3–5 «Ньюпоров» или «СПАДов», летали на 2000–2500 м с целью оказания непосредственной помощи корректировщикам; средние, летающие на высоте около 4000 м группы из 3–5 самолетов, предназначались для атак на появляющиеся в этом районе германские истребители и привязные аэростаты; и, наконец, третьи, летающие на предельных высотах, прикрывали средних своих коллег.

25 апреля – Из Бельгии поднялись 23 «Гота», несущие по 13 бомб каждый, и направились на Лондон. Из-за сильной облачности до цели добрались лишь два бомбардировщика и сбросили на город всего пять бомб. Однако разрушения при этом были больше, чем после налетов цепеллинов. Погибло 16 солдат, 16 гражданских, 30 женщин, 25 детей. Всего было убито 95 и ранено 192.

29 апреля – Рихтгофен: «29 апреля к нам должен был приехать отец, о чем он объявил нам с братом заранее. Отец тогда служил комендантом в одном маленьком городке в окрестностях Лилля, и таким образом, жил не очень далеко от нас. Я даже иногда встречался с ним во время своих полетов.

Он хотел приехать на девятичасовом поезде, но прибыл на аэродром уже в половине девятого – мы только что успели вернуться с задания. Брат первым вылез из машины и приветствовал старика словами: „Доброе утро, отец. Я только что сбил очередного англичанина“. Сразу после него я повторил в точности все движения и слова брата. Было видно, что отец очень доволен и счастлив. Наш отец не из тех, кто трясется за своих сыновей, наоборот, он скорее захотел бы залезть в аэроплан да помочь нам пострелять. Мы позавтракали вместе и снова вылетели.

Тем временем воздушное сражение разыгралось прямо над аэродромом. Отец следил за боем с начала до конца с большим интересом. К сожалению, мы не принимали в нем участия.

К аэродрому прорвалась английская эскадрилья, которая была встречена нашими аэропланами-разведчиками, Вдруг одна машина закувыркалась, но потом выправилась и заскользила вниз уже в нормальном положении. Увы, это оказался наш аэроплан.

Англичане улетели. Наша машина явно имела повреждения, но приземлилась почти правильно, пытаясь сделать это непосредственно на аэродроме, хотя свободного места было слишком мало для такого гиганта, и, кроме того, поверхность была пилоту незнакома. А земля, надо сказать, была у нас не совсем ровная. Все бросились к самолету и с сожалением обнаружили, что один из летчиков, стрелок, убит. Такой спектакль был для отца внове и очень его расстроил.

Но для нас день обещал быть замечательным. Погода по-прежнему оставалась ясной, а зенитки отовсюду продолжали стрелять, что говорило о множестве находящихся в воздухе вражеских аэропланов.

Ближе к полудню мы вылетели еще раз. И мне опять повезло, я подстрелил второго англичанина за день. Наш комендант вновь обрел хорошее расположение духа.

После я немного поспал и снова стал свеж и бодр. Тем временем Вольф умудрился посадить еще аэропланы и с эскадрильей, и в одиночку. Еще одного скушал и Шэфер. После полудня мы с братом, Шэфером, Фестнером и Альменродером полетели опять.

Первый послеполуденный полет оказался неудачным. Второй – лучше. Мы очень быстро встретили вражескую эскадрилью, но, к несчастью, они летели гораздо выше нас, так что мы ничего не могли сделать. Мы, правда, попытались подняться до них, но неуспешно, и вынуждены были отпустить их нетронутыми. Тогда мы полетели вдоль линии фронта, брат рядом со мной и впереди остальных. Неожиданно я заметил два вражеских артиллерийских аэроплана, приближающихся прямо к нам самым наглым и провокационным манером. Я махнул брату, и он тут же понял мои намерения. Мы шли бок о бок, набирая скорость, и каждый из нас знал, что он сильнее врага. Было здорово, что мы могли полностью полагаться друг на друга – это вещь в бою принципиальная. Ты должен верить в своего партнера по сражению.

Брат первым добрался до врага и первым атаковал, а я занялся вторым. В последний момент я быстро оглянулся, чтобы проверить, нет ли поблизости третей машины – нет, мы были одни и могли сражаться с врагом с глазу на глаз. Скоро я вышел к своему с удобной стороны, дал несколько точных коротких очередей и машина англичанина развалилась на куски. Никогда не выпадало мне столь быстрого успеха!

Наблюдая за падающими обломками, я, однако, не упускал из виду и брата. Он чуть ниже меня все еще вел бой.

У меня образовалось время посмотреть на сражение, и должен признаться, что я и сам не смог бы вести его лучше, чем брат. Он стремился за противником, как волк и они хищно кружили вокруг друг друга. Неожиданно вражеский аэроплан стал опускаться, что является явным признаком попадания. Вероятно, летчик был ранен в голову. Машина стала падать, а крылья ее разламываться в воздухе. И этот аэроплан упал почти рядом с моим. Я подлетел к брату, мы поздравили друг друга, махнув рукой, и улетели, весьма довольные своим делом. Здорово, когда ты можешь летать вместе с родным братом и, кроме того, воевать столь удачно!

Тем временем остальные машины эскадрильи наблюдали за нашим спектаклем, но, конечно, не могли нам помочь, поскольку бороться в воздухе приходится один на один. Если летчик наметил себе цель, то другим незачем ему помогать. Они могут только смотреть и защищать его спину, иначе его могут атаковать сзади.

Мы полетели дальше и поднялись на приличную высоту, поскольку и там можно было встретиться с членами антирихтгофенского клуба. Нас, то есть наши алые прекрасные машины было видно издалека, а тем более в мощном солнечном свете Мы летели близко друг к другу, поскольку знали, что наши английские друзья никогда не прочь подкараулить нас. И точно, они появились, но к несчастью, опять гораздо выше, так что нам ничего не оставалось, как самим ждать их атаки. Знаменитые трипланы „СПАД“ были действительно отличными машинами, но, тем не менее, качество аэроплана значит еще далеко не все. Все зависит от того, кто сидит в этом аэроплане. Англичане начали осторожную игру, но пока еще не кусались. Мы решили атаковать их со своей стороны. В ответ мы увидели: нет, спасибо. Какого же черта было выставлять против нас эскадрилью, а потом просто взять и показать хвост?!

Правда, один из них все же сохранил лицо и обрушился на нашу последнюю машину. Сражение было принято, несмотря на невыгодность позиции. Если хочешь заниматься торговлей, то прежде всего надо готовить себя к желаниям покупателей. Словом, мы все выстроились в круг, но англичанин все сразу же понял и улетел.

Другой попытался сыграть такую же штуку и со мной, но я тут же поприветствовал его плотным огнем двух моих пулеметов. Он попытался уйти, резко упав вниз, но это движение оказалось роковым для него; он оказался подо мной, а все, что находится в воздухе подо мной, особенно, если это аэроплан одноместный и к тому же истребитель, можно считать потерянным. Он не может зайти мне в хвост – и дело кончено.

У моего противника на сей раз была отличная скоростная машина, но, увы, он не долетел до английских окопов. Оказавшись над Ленсом, я начал стрелять, но начал слишком рано. Таков был мой трюк: не попасть в него я хотел, а лишь напугать и заманить. Он купился и начал летать кругами, что позволило мне приблизиться. Я пустился в свой обман и во второй, и в третий раз, и каждый раз мой дурачок все кружился, а я подбирался все ближе.

Скоро я приблизился к нему почти вплотную и прицелился очень тщательно. Выждав момент, когда оказался всего в пятидесяти ярдах, я нажал сразу обе гашетки. Послышался легкий шипящий звук, явно говорящий о том, что пробит бензобак. Потом я увидел яркое пламя, и мой милорд исчез где-то внизу.

Это была четвертая победа за день. У брата тоже оказалось двое. Оказывается, отец приехал на истинный пир. Радость его была неописуема.

Вечером я пригласил гостей, среди которых оказался и мой друг Ведель, служивший поблизости. Мы действительно устроили пир. Два брата сбили шесть англичан за один день! Это же целая эскадрилья! И я понял, что англичане окончательно лишили нас своих симпатий».

Вечером этого дня, имея на счету пятьдесят сбитых самолетов, Рихтгофен был вызван в Главный штаб. Несмотря на запрет до прибытия в штаб участвовать в боевых действиях, Манфред успевает до отъезда сбить еще двух англичан за следующие два дня.