Текст книги "Авиация великой войны"

К тому моменту, когда началась наступательная операция германских войск в Пикардии, на континенте находилось уже около 300 тыс. американских солдат. Германия же все еще держала на Восточном фронте 39 дивизий, в том числе и всю кавалерию (более миллиона человек – едва ли не треть всех своих войск!)

Предпринимая наступление в Пикардии Германия предполагала нанесением решительного удара по английским войскам между Аррасом и Ла-Фером прорвать фронт, разъединить французские и английские армии и отбросить англичан к побережью Ла-Манша.

В целях достижения внезапности подготовка к операции велась весьма скрытно. Передвижения совершались только ночью. В последнюю неделю активно действовала авиация, совершая частые налеты на Париж.

20 марта – Гинденбург: «Почти весь день была гроза и лил дождь. Перспективы на 21 были неопределенными, возможен был туман. Несмотря на это, в полдень было решено начать битву утром следующего дня. На рассвете 21 марта северная Франция от берега до Авена была в тумане…»

21 марта – В 4 час. 40 мин. началась артиллерийская подготовка, после которой развернулась решающая наступательная операция германских войск, вошедшая в военную историю под названием «Мартовское (весеннее) наступление в Пикардии» или «Великое сражение во Франции 1918 г.» Сильный огневой удар, начатый внезапно, без предварительной пристрелки и с массовым применением химических снарядов в течение двух часов обрушивался почти исключительно на батареи английских армий.

В 9 час. 40 мин. началась атака.

Гинденбург: «Туман не прояснялся. В 10 часов утра в полосу тумана вошла наша доблестная пехота…

Невидимая и невидящая, работала наша артиллерия.

Только добросовестность и хорошая подготовка обеспечивали успех наших батарей».

В 11 часов, когда рассеялся туман, в воздух поднялись боевые самолеты. За пехотой последовала зенитная артиллерия для защиты от воздушного нападения и на расстоянии 2–2,5 км привязные аэростаты для корректирования артогня.

К 12 часов армии уже имели ясные сведения об общем ходе сражения.

С 15 часам ринулись волна за волной эскадрильи охранения, увлекая за собой наземные войска и разрежая ряды противника. В первый день наступления германцы в основном дошли только до второй линии английских позиций.

К началу операции германское командование сосредоточило в районе прорыва 1203 самолета (733 истребителя, 400 разведчиков и 70 бомбардировщиков] против 500 английских.[165]165
  Всего на этот момент у Антанты было 3784 самолета, а у Германии – 2890.


[Закрыть]

Истребительная авиация должна была во время прорыва фронта обеспечивать господство в воздухе; штурмовая авиация получила задачу поддерживать наступающую пехоту, причем действовать отрядами иногда до 20 самолетов и на низких высотах (50-100 м]. Бомбардировочная авиация должна была атаковать тыловые объекты и днем и ночью; также привлекалась она для бомбардировки отходящих войск противника и его резервов. Издаваемые в эти дни инструкции большое внимание уделяли взаимодействию авиации и пехоты.

Во время подготовки операции германским командованием даже была проведена специальная военно-авиационная игра, на которой отрабатывались следующие вопросы: использование авиации в предстоящей операции, организация взаимодействия авиации с наземными войсками, обеспечение скрытности сосредоточения авиации, организация авиационной радиосвязи и авиационного тыла. На основе опыта военной игры были сделаны выводы, использованные затем в подготовке авиации к боевым действиям.

Скрытность перегруппировки авиации достигалась повышением интенсивности боевых действий авиационных частей на второстепенных участках фронта, минимальным количеством полетов в полосе предстоящего наступления, доведением задач авиации до летного состава не ранее чем за сутки до начала операции, оставлением на аэродромах макетов самолетов, неисправных самолетов и действующих радиостанций, маскировкой новых мест сосредоточения самолетов.

Перед началом наступательной операции, еще до артиллерийской подготовки, германская бомбардировочная авиация нанесла удары по штабам английских корпусов и английским аэродромам, а с началом операции – по железнодорожным станциям в местах дислокации английских войск.

В период подготовки германскими войсками к предстоящему наступлению попытки англичан вести воздушную разведку одиночными экипажами и группами самолетов под прикрытием истребителей успеха не имели. С самого начала наступления германская войсковая авиация корректировала огонь артиллерии и вела непрерывную разведку поля боя.

В первый день германского наступления отмечалась повышенная активность германской войсковой истребительной авиации. Она уничтожала живую силу, нарушала управление войсками, подавляла артиллерию англичан, наносила штурмовые удары по железнодорожным эшелонам и аэродромам. Усилия германской авиации сосредоточивались прежде всего на тех участках фронта, где английские войска оказывали наиболее упорное сопротивление. Германская авиация действовала двумя-тремя эшелонами, каждый из которых состоял из двух волн, а волна из эскадрильи (9 самолетов). Вызов истребителей для штурмовых действий и уточнение их задач осуществляли специально выделенные авиационными частями офицеры связи, находившиеся на командных пунктах командиров пехотных дивизий. В случаях нарушения связи истребители вели штурмовые действия самостоятельно.

Именно благодаря активным действиям авиации войска left вспомогательной армии имели в этот первый день наступления наибольший успех. Им удалось прорвать главную полосу сопротивления англичан и захватить почти всю их тяжелую артиллерию. Особенно эффективно действовала штурмовая авиация в моменты преследования отступающих войск.

Однако при штурмовых действиях авиация несла большие потери от огня наземных войск. Например, во время одной из атак было сбито 17 германских самолетов из 44.

Английские летчики прилагали все силы к оказанию противодействия превосходящей их численно германской авиации. Состоялось колоссальное воздушное сражение, в котором принимали участие 362 немецких самолета и 261 английский. Потери немцев составили 14 самолетов, англичан – 16.

Истребительная авиационная группа «Аистов» получила срочный приказ немедленно отправиться в район разгоревшихся боев. В 18 часов на аэродроме уже не осталось ни одного самолета. Группа всем составом отправилась на разведку и приземлилась в районе Мондидье, в местечке Мишель-Сен-Жорж, где на скорую руку было собрано несколько ангаров Бессоно. По этим крупным, вмещавшим от 8 до 12 самолетов разборным ангарам, а также специальным палаткам типа SFA (Service Fabrication Aeronautique) всегда можно было узнать аэродром знаменитой группы.

Техническая часть прибыла к месту новой стоянки только утром следующего дня.

В эскадрилью Рихтгофена прибывает Эрнст Удет.

Удет: «Я прибываю в расположение группы в десять часов и уже в двенадцать я вылетаю на свою первую вылазку с эскадрильей № 11. Кроме нее, в группе эскадрильи 4,6 и 10. Рихтгофен сам ведет в бой № 11. Он лично испытывает каждого нового человека. Нас пятеро, капитан во главе. За ним Юст и Гуссман. Шольц и я замыкаем. Я в первый раз лечу на Фоккере-триплане. Мы скользим над рябым ландшафтом на высоте 500 м. Над развалинами Альбера, прямо под облаками висит RE, британский корректировщик артогня… Мы идем немного ниже, но он по всей очевидности нас не замечает, продолжая описывать круги. Я переглядываюсь с Шольцем. Он кивает. Я отделяюсь от эскадрильи и лечу к „Томми“, захожу на него спереди снизу и стреляю с короткой дистанции. Его двигатель изрешечен пулями… Он тут же кренится и рассыпается на куски. Горящие обломки падают совсем недалеко от Альбера. Через минуту я возвращаюсь в строй и продолжаю полет в сторону вражеских позиций. Шольц снова кивает мне, коротко и счастливо. Но капитан уже заметил мое отсутствие. Кажется, что он видит все. Он оборачивается и машет мне. Ниже справа идет древняя римская дорога. Деревья все еще голые и сквозь ветки мы видим колонны на марше. Они идут на запад. Англичане отступают под нашими ударами. Прямо над верхушками деревьев скользит группа „Сопвич Кемел“. Возможно, они прикрывают эту старинную римскую дорогу, одну из главных артерий британского отступления. Я с трудом успеваю все это рассмотреть когда красный „Фоккер“ Рихтгофена ныряет вниз и мы следуем за ним. „Сопвичи“ разлетаются в разные стороны как цыплята, завидевшие Яштреба. Только одному не уйти, тому самому, который попал в прицел капитана. Все это происходит так быстро, что никто потом не может точно вспомнить. Все думают на секунду, что капитан собрался его протаранить, он так близко, я думаю, не дальше 10 м. Затем Сопвич вздрагивает от удара. Его нос опускается вниз, за ним тянется белый бензиновый хвост и он падает в поле рядом с дорогой, окутанный дымом и пламенем. Рихтгофен, стальной центр нашего клиновидного строя, продолжает пологое снижение к римской дороге. На высоте десяти метров он несется над землей, стреляет из обоих пулеметов по марширующим колоннам. Мы держимся следом за ним и добавляем еще больше огня. Кажется, что войска охватил парализующий ужас. Только немногие укрываются в канавах. Большинство падает там, где шли или стояли. В конце дороги капитан закладывает правый вираж и заходит еще раз, оставаясь на одной высоте с верхушками деревьев. Сейчас мы можем ясно видеть результат нашей штурмовки: бьющиеся лошадиные упряжки, брошенные пушки, которые как волноломы раскалывают несущийся через них человеческий поток. На этот раз по нам стреляют с земли. Вот стоит пехота, приклады прижаты к щеке, из канавы лает пулемет. Но капитан не поднимается ни на метр, хотя в его крыльях появляются пулевые отверстия. Мы летим следом за ним и стреляем. Вся эскадрилья подчинена его воле. Так и должно быть. Он оставляет дорогу и начинает подниматься вверх. Мы идем за ним. На высоте 500 м мы направляемся домой и приземляемся в час дня. Это третий вылет Рихтгофена в это утро. Когда моя машина касается земли, он уж стоит на летном поле. Он идет ко мне, и улыбка играет на его губах.

– Ты что, всегда их сбиваешь атакой спереди? – спрашивает он. Но в его тоне слышится одобрение.

– Я так уже нескольких сбил, – говорю я с самым небрежным видом, который только могу на себя напустить.

Он ухмыляется и поворачивается, чтобы идти.

– Между прочим, с завтрашнего дня можешь вступать в командование эскадрильей № 11,-говорит он через плечо».

Напрягали все силы и американские пилоты.

Рикенбекер: «До нас доходили тревожные слухи о множестве пленных, захваченных Гансами, и о стремительном продвижении врага после каждой атаки.

В Эпье к 94-й эскадрилье присоединились капитан Джеймс Норман Холл, а также капитан Дэвид Мак Петерсон из Хонсдейла, штат Пенсильвания. Оба являлись опытными пилотами, известными еще по работе в эскадрилье „Лафайет“. Они не только поддерживали, но и обучали нас в то отчаянное время. Мы знали этих пилотов и преклонялись перед ними задолго до личного знакомства. Я не нахожу слов для того, чтобы описать то воодушевление, которое поселилось в нашем лагере вместе с этими ветеранами воздушных схваток».

22 марта– Германская разведывательная авиация выявила начавшееся сосредоточение резервов войск Антанты к месту прорыва. В гаванях Булонь, Этапль и Кале она обнаружила высадку войск и их движение к фронту. Также германские разведчики выявили усиленное движение поездов и автоколонн из района Парижа в район Амьен-Компьен-Бове.

В первые дни операции германская авиация полностью господствовала в воздухе. В полосе каждой армии на малых и средних высотах барражировали войсковые истребительные эскадрильи, сведенные в армейские авиагруппы, а на больших высотах сильные группы армейских истребительных эскадр. Все попытки небольших групп английской авиации проникнуть в расположение противника успеха не имели.

Англо-французское командование приняло меры по перегруппировке истребительной авиации. Развернулись напряженные воздушные бои над Камбрэ и Багюмом, в каждом из которых участвовало до 100 и более самолетов с обеих сторон.

Тактика англо-французской авиации по-прежнему заключалась в поочередном разгроме барражирующей авиации каждой германской армии в отдельности (сначала 17-й, затем 18-й и, наконец, – 2-й), начиная с уничтожения и вытеснения истребителей, действовавших сначала на больших высотах, а затем на средних и малых. В результате такой тактики в первую очередь была выведена из строя лучшая часть германской авиационной техники и лучшие германские летчики. При этом англичане и французы продолжали ежедневно вводить в бой свежие силы, в то время как германское командование из-за отсутствия резервов лишено было такой возможности.

Английское командование бросило значительную часть истребителей на действия по войскам на поле боя, что значительно замедлило продвижение 17-й германской армии, действовавшей на главном направлении.

Удет принимает командование 11-й эскадрильей 2-й истребительной группы Рихтгофена.

Удет: «На фронте много хороших эскадрилий, но группа Рихтгофена только одна. И сейчас я вижу, в чем секрет его успехов. Другие эскадрильи живут в замках или маленьких городках, в двадцати – тридцати километрах от линии фронта. Группа Рихтгофена обитает в гофрированных железных лачугах, которые могут быть собраны и разобраны в считанные часы. Они редко базируются дальше, чем двадцать километров от передовых постов. Другие эскадрильи поднимаются в воздух по два-три раза в день. Рихтгофен и его люди взлетают пять раз в день. Другие сворачивают операции при плохой погоде, здесь летают почти при любых погодных условиях. Тем не менее, самая большая неожиданность для меня – аэродромы подскока. Это изобретение Бельке, учителя немецкой военно-воздушной службы. Рихтгофен, его самый одаренный ученик, следует этой практике. Всего лишь в нескольких километрах за линией фронта, часто в пределах досягаемости вражеской артиллерии, мы, в полной боевой готовности, сидим в открытом поле на раскладных стульях. Наши самолеты, заправленные и готовые к взлету, стоят рядом. Как только на горизонте появляется противник, мы поднимаемся в воздух – по одному, по двое, или целой эскадрильей. Немедленно после боя мы приземляемся, усаживаемся в наши кресла, вытягиваем ноги и обшариваем небо в бинокли, ожидая новых противников. Обычных патрульных полетов нет. Рихтгофен в них не верит. Он разрешает лишь полеты в тыл противника.

– Эти сторожевые посты в воздухе расслабляют пилотов, – утверждает он.

Так что мы поднимаемся в воздух только для боя».

23 марта – Войска 18-й германской армии полностью преодолели всю тактическую оборону и повели бои по преодолению оперативной обороны союзников. III корпус 18-й армии до конца дня продвинулся на 10 км. На помощь англичанам перебрасываются французские дивизии, подвозимые к фронту на автомашинах и с ходу бросаемые в бой.

Париж подвергся обстрелу из сверхдальнобойных орудий, занимавших позиции в районе Лаона (в 120 км от французской столицы]. Трехорудийная батарея продолжала обстрел французской столицы 44 дня; треть снарядов падала в черте города, было убито и ранено 876 человек.

На основе данных авиационной разведки о движениях англо-французских резервов германское командование централизовало оперативное управление бомбардировочными эскадрами, изъяв их из подчинения командующих армиями. С этого дня германская бомбардировочная авиация начала производить регулярные ночные налеты на железнодорожные станции. Налеты производились преимущественно небольшими группами (4–5 самолетов], это способствовало задержке движения резервов к месту прорыва.

Английская бомбардировочная авиация в этот день предприняла бомбардировку германских аэродромов на главном направлении прорыва.

24 марта – В результате срочных мер, принятых английским и французским командованием, авиации союзников удалось достичь перелома в воздушной войне в районе прорыва германской армии в Пикардии. Английская бомбардировочная авиация подключилась к бомбардированию германских войск на поле боя, что способствовало приостановке наступления 18-й германской армии.

Только истребительная группа Рихтгофена неизменно доставляет союзникам много хлопот. Удет сбивает свою очередную жертву.

Удет: «Лотар фон Рихтгофен, брат капитана, сбил еще одного. Это английский майор, и его самолет падает рядом с нашим лагерем. Рядом нет пехоты, и мы держим пленника у себя. Вечером он появляется вместе с Рихтгофеном в казино, и его со всеми знакомят. Он сухощавый, немного вычурный, но спортивного вида и настоящий джентльмен. Мы беседуем о лошадях, породистых собаках и самолетах. Мы не говорим о войне. Англичанин – наш гость, и мы не хотим создать у него впечатление, что из него выкачивают какую-то информацию. В середине разговора он шепчет чтото своему соседу, затем поднимается и выходит. Лотар смотрит ему вслед, немного озадаченный.

– Куда это он пошел? – спросил он.

– Прошу прощенья, где здесь туалет? – отвечает Мышиный зуб.

На мгновение устанавливается тишина. Маленькая хижина находится на самом краю лощины, в которой расположен лагерь. За ней – лес. Спортсмену не так уж трудно сбежать. Высказываются противоположные мнения. Упитанный Маусхаке – самый предприимчивый. Он хочет выйти и поприсутствовать рядом с англичанином. Это можно сделать без всяких затруднений. Но Лотар не соглашается:

– До сих пор мы обращались с этим человеком как с гостем, и он не сделал ничего, что дало бы нам повод сомневаться в его хороших манерах.

Но напряженность остается. Кроме того, мы несем ответственность за пленника. Если он сбежит, нам не поздоровится. Кто-то становится к окну, чтобы наблюдать за англичанином. Через секунду к нему присоединяются еще шесть или восемь человек. Я тоже поднимаюсь. Англичанин идет по открытому месту размашистым шагом. Он останавливается, закуривает сигарету и оглядывается. Мы немедленно пригибаемся. Наше гостеприимство священно и наши подозрения могут оскорбить его. Он исчезает за сосновыми дверями домишка. Нижний край дверцы не доходит до земли, и мы видим его коричневые ботинки. Это ободряет. Но у Маусхаке поднимаются подозрения.

– Парни, – говорит он шепотом, – эти ботинки стоят там просто так. Он перескочил через заднюю стенку в одних носках и сбежал. Ботинки не могут стоять так, если… – он показывает, как именно должны стоять ботинки, если человек занимается этим делом.

Англичанин появляется из-за стены. Приседая, мы бросаемся по местам. Когда он входит, мы говорим о лошадях, породистых собаках и самолетах.

– Я никогда бы не простил себе, если бы разочаровал таких гостеприимных хозяев, – говорит английский майор с легкой улыбкой в уголках рта.

Мы благодарим его серьезно и церемонно. На следующее утро коротконогий бородатый резервист уводит пленника, который то и дело оборачивается, чтобы помахать нам. Через пять дней Мейер привозит любопытные новости из Гента. Какой-то англичанин напал на своего стражника и на полном ходу сбежал из туалета поезда-экспресса, переодевшись в немецкую форму. Охранника нашли там же, связанного по рукам и ногам.

– Это был майор? – спросил взволнованно Мышиный зуб.

– Ты что, ясновидящий? – удивился Мейер.

– Точно, майор, летчик.

– Он все-таки воспользовался туалетом! – крикнул Мышиный зуб.

Мейер смотрит по сторонам в изумлении. Мы хохочем, пока у нас не начинают болеть челюсти».

25 марта– К концу дня измотанная 5-я английская армия начала отход к морю, а французы – на юго-запад, создавая прикрытие Парижа. Французские и английские армии оказались разъединенными, между ними открывался путь на Амьен.

Французские бомбардировщики неуклонно продолжают свою планомерную атаку на стратегические узлы Германии. Сброшено три бомбы на восточную станцию в Тионвиле и на железнодорожные пути из Меца, одна из них не разорвалась.

Германское наступление вынуждает французов и англичан прилагать все силы для удержания своих рубежей. В этой ситуации союзники окончательно осознают губительное действие отсутствия единоначалия на Западноевропейском театре военных действий.

26 марта– Генерал Фош назначается главнокомандующим союзными войсками во Франции и Бельгии.

2-я германская армия получает приказ наступать на Амьен.

Гинденбург: «Со взятием Амьена поле действия противника разбивается на две части. Англия остается по одну сторону, Франция – по другую. Политические и стратегические интересы раздробляются; это может быть выражено двумя словами: „Кале“ и „Париж“».

27 марта– германские войска, хотя и продолжают медленно продвигаться вперед, однако, не имея кавалерии и танков, не успевают до исхода дня воспользоваться 15-км разрывом фронта.

Людендорф: «Перенос центра тяжести на Амьен не дал результатов… наша наступательная сила здесь уже теперь оказалась недостаточной против сосредоточившегося и перешедшего к активным действиям противника… Переход же к сражению на истощение был недопустим».

Союзникам удалось остановить продвижение германских войск не только на земле. Англо-французская авиация подавила германскую в небе над Пикардией и достигла полного воздушного господства.

Всю неделю все 4 эскадрильи «Аистов» вели активную разведку, вступали в воздушные бои и производили атаки германских наземных войск. В результате на исходе недели им пришлось переменить место стоянки и перебраться поближе к р. Сенли.

28 марта– Удет: «…я лечу с Гуссманом. Патруль в сторону Альбера. Уже полдень, и солнце светит с запада. Его слепящие лучи бьют прямо в глаза. Время от времени я прикладываю ко лбу руку, чтобы не упустить противника. Иначе они застанут нас врасплох. Покойный Гийнемар преподал этот урок всему фронту. Неожиданно, как будто ниоткуда, появляется англичанин. Он пикирует на Гуссмана, который пытается уйти от него, ныряя. Я вижу как они маневрируют в сотне метров ниже. Я ищу позицию, откуда смог бы снять англичанина, не задев Гуссмана. Но, на секунду подняв голову, вижу, как ко мне летит второй англичанин. Он всего в 150 м от меня. С расстояния в 80 м он открывает огонь. Я не могу его избежать и продолжаю лететь навстречу. Tax… тахтах… стучит мой пулемет, тах… тах… тах… грохочет его. Мы находимся друг от друга в 20 м и кажется, что в следующую секунду мы протараним друг друга. Но вот он проносится прямо над моей головой. Воздушная струя от его винта ударяет в меня, и я чувствую запах раскаленного машинного масла. Я закладываю крутой вираж. „Вот и начинается воздушный бой“, – думаю я. Но он тоже поворачивает и мы снова несемся друг на друга, стреляя в упор, как два рыцаря с копьями наперевес. На этот раз уже я прохожу над ним. Еще один разворот. И вновь он летит прямо на меня, и снова мы сближаемся. Тонкие, белые следы трассеров висят в воздухе как занавеси. Он опять проносится надо мной на таком расстоянии, что его можно коснутся рукой… „8224“ – написано на его фюзеляже черными буквами. Четвертый заход. Я чувствую, как мои руки становятся влажными. Этот приятель явно похож на человека, который ведет решающий бой своей жизни. Он или я… один из нас должен проиграть… иного выхода нет. Пятый заход! Нервы натянуты до предела, но мозг работает с холодной ясностью. На этот раз должно прийти какое-то решение. Я ловлю его в прицел и лечу навстречу. Я не уступлю ни на шаг. Вспышка в памяти! Я вижу бой над Ленсом. Две машины вот так же мчались друг на друга и столкнулись лицом к лицу. Фюзеляжи падали вниз как металлический шар, сплетенные вместе, а крылья продолжали лететь по отдельности, пока не ударились о землю и не рассыпались. Мы несемся друг на друга, как сумасшедшие дикие кабаны. Если он не потеряет самообладания, мы погибнем оба! Затем он отворачивает, чтобы избежать столкновения. В этот момент я выпускаю в него очередь. Его самолет становится на дыбы, переворачивается на спину и исчезает в гигантской воронке. Фонтан земли, дым… Дважды я пролетаю над местом его падения. Пехотинцы в серой форме стоят внизу. Машут мне руками и что-то кричат. Я лечу домой, мокрый от пота. Мои нервы еще трепещут. В то же время в моих ушах серая, нестерпимая боль. Я никогда не думал прежде о тех людях, которых сбивал. Тот, кто сражается, не должен смотреть на наносимые им раны. Но на этот раз мне хотелось знать, кем был тот парень. К вечеру, в сумерках, я сажусь в машину и еду. Недалеко от того места, где я его сбил, находится полевой госпиталь, и, возможно, сто уже доставили туда. Я спрашиваю доктора. Белый халат, освещенный карбидными лампами делает его похожим на привидение. Пилот получил пулевое ранение в голову и умер на месте. Доктор передает мне бумажник. Визитные карточки: лейтенант Маасдорп, Онтарио, Королевский военно-воздушный корпус, 47. Фотография старой женщины и письмо. „Тебе не следует так много летать. Подумай о нас с отцом“. Санитар приносит мне номер самолета. Он вырезал его из обшивки. Номер покрыт распыленными в воздухе кровавыми каплями. Я еду назад, в эскадрилью. Не следует думать о том, что каждого убитого будет оплакивать мать. В следующие дни боль в ушах становится все хуже. Как будто кто-то в моей голове не переставая работает долотом и сверлом».

Германский Генеральный штаб приурочил к мартовскому наступлению 1918 г. серию из 28 нападений на Париж, подготовив для этого 483 самолета, из которых, однако, только 37 смогли преодолеть сильную противовоздушную оборону Парижа и бомбардировать город.

Не дремали и германские подводные лодки. За первые три месяца этого года потери союзного и нейтрального тоннажа от тотальной подводной войны составили 300 тысяч тонн.