Текст книги "Авиация великой войны"

Май

В этом месяце англичане высадили свой десант в Мурманске под предлогом защиты севера от германского вторжения.

3 мая – Французы упорно продолжают разрушать стратегические пункты германских войск. Сброшено две бомбы на станцию в Тионвиле и одна бомба на Северный вокзал; один человек погиб, станция разрушена, повреждено несколько вагонов.

6 мая – Рикенбекер: «В понедельник 6 мая 1918 года монотонность еще одного „дрянного“ дня была прервана прибытием на наш аэродром старых товарищей из 95-й эскадрильи, находившихся вместе с нами в Эпье. Они только что завершили стрелковое обучение в Казо и теперь были готовы к большой войне. С этого дня и до конца войны эскадрильи 94 и 95 располагались на одном аэродроме. Никакая другая пара американских эскадрилий во Франции даже не сравнялась с ними по количеству воздушных побед и часов, проведенных над линией фронта.

95-я эскадрилья преимущественно состояла из такого же материала, что и моя. Джон Митчелл из Бостона, теперь капитан эскадрильи, окончил школу Фэй, Св. Марка и Гарвард.

Квентин Рузвельт был одним из вновь назначенных пилотов 95-й. Как приписанный состав, так и друзья-пилоты нашли, что Квент полагался скорее на собственные навыки, чем на репутацию своего известного отца, и можно сказать, что Квент Рузвельт был обожаем эскадрильей. Чтобы показать стремление Квентина к честности и безукоризненности, я могу открыть маленькую тайну, которую – останься Квентин в живых – продолжал бы хранить.

Его командир – вероятно под впечатлением того, что Квентин был сыном Теодора Рузвельта – назначил новичка командиром полетов до того, как тот совершил хотя бы один вылет к линии фронта. Квентин прекрасно осознавал, что его руководство может поставить под угрозу жизни людей, следующих за ним. Соответственно, он отклонил лестное предложение. Но вышестоящее начальство заставило его подчиниться приказу и занять соответствующую должность. Под его начало было отдано трио пилотов, каждый из которых имел значительно больший опыт боевых вылетов, чем Квентин. Кроме того, был отдан приказ о вылете на первое патрулирование крыла лейтенанта Рузвельта сразу следующим утром.

Квентин собрал пилотов вместе.

– Послушайте, ребята, кто из вас совершил наибольшее число вылетов к линии фронта? Ты, Кёртис?

Кёртис покачал головой и ответил:

– Бакли или Буфорд – любой из них видел побольше, чем довелось мне.

Квентин оглядел всех и принял решение:

– Что ж, каждый из вас видел больше, чем я! Завтра утром ты, Бакли, будешь коммандером вместо меня. Как только мы взлетим, командование возьмешь ты. Я займу твое место. Мы попробуем каждого по очереди. Формально они могут сделать меня командиром, но фактически лидировать группу будет лучший пилот.

Вплоть до того дня, когда он пал смертью храбрых, Квентин Рузвельт продолжал летать под командованием одного из его пилотов. Сам он никогда не лидировал крыло.

Самнер Сьюэлл из Гарварда, Билл Тэйлор, погибший позже в бою, старина Хейни Хендрикс, который позже попал в германский плен, получив в бою десять ранений, и еще добрая дюжина незаурядных личностей составляла 95-ю эскадрилью, – собрание, равного которому не было в мире – за исключением моей 94-й».

7 мая – Рикенбекер: «Около восьми часов утра телефонный звонок французов поднял нас по тревоге. Четыре вражеских аэроплана летели над Понт-а-Муссоном в южном направлении. Джимми Холл, Эдди Грин и я запрыгнули в машины и с волнением наблюдали, как механики раскручивали пропеллеры…

Холеный мотор заходится ревом с первого оборота… Мгновение спустя три машины отрывают вращающиеся колеса от земли и направляются к маленькому городу Понта-Муссон на Мозеле.

Когда я взглянул вниз и обнаружил под собой крыши Понт-а-Муссона, мой альтиметр показывал высоту 12 000 футов. В глубине германских позиций в небе никого не было, поэтому я обратил пристальный взгляд на восток по направлению к Сен-Мийелю. Извилистая река бежала расплывчатой линией вокруг холмов близ Сен-Мийеля и, наконец, исчезала вдали у Вердена. Я рассмотрел местность поближе и мгновенно различил движущуюся тень в двух или трех милях вглубь нашей территории в окрестностях Бомона, на половине расстояния до Сен-Мийеля. Вот и бош – это я увидел с первого взгляда; двухместник, явно корректирующий артиллерийский огонь гансов против каких-то американских позиций за Бомоном. Я покачал крыльями, чтобы проинформировать о моем открытии компаньонов, и как только сделал это, увидел, что „Ньюпор“ Джимми Холла выполняет такой же маневр. Наша тройка вместе устремилась в атаку.

Как только мы приблизились к нашей беспечной жертве, я заметил взрыв снаряда немецкого „Арчи“, но не возле себя, а поблизости от их машины. Снаряды Гансов образовывали черный дым, что и отличало их от снарядов союзников, для которых был характерен белый дым. Двухместный „Альбатрос“ мгновенно развернулся и стал снижаться в сторону Германии.

Через мгновение еще три немецких снаряда разорвались перед отступающим двухместником. И эти три разрыва находились приблизительно на нашей высоте. Это был заранее условленный метод общения, которым артиллеристы на земле поддерживали связь с аэропланом высоко над ними. Они сообщали „Альбатросу“, что три наших быстрых истребителя приближаются с востока, и дымами разрывов они указывали точную высоту, на которой мы летели. Много раз мне доводилось наблюдать эту удивительную сигнальную сработанность между зенитчиками и немецкими аэропланами…

Я повернул голову и огляделся в поисках вражеских аэропланов, привлеченных этими сигналами. Сзади по направлению к Понт-а-Муссону я заметил что-то в небе. Вглядевшись пристальнее, я понял, что мои подозрения подтвердились. Четыре истребителя „Пфальц“ гнались за нами, стремясь по диагонали пересечь нам курс и отрезать путь к отступлению…

По какой-то необъяснимой причине капитан Холл стал уходить все дальше и дальше вглубь немецких позиций… он по-прежнему игнорировал близкое присутствие четырех „Пфальцев“. Секунду я колебался, а затем „подрезал“ Джимми и вновь просигналил. Будучи в полной уверенности, что теперь он увидел группу бошей, которая находилась уже не более, чем в миле от нас, я вышел из виража и свалился в атаку. С таким человеком, как капитан Холл, меня не страшил исход схватки. Его машина следовала по пятам.

Воспользовавшись превышением по высоте, мы быстро набрали скорость, которая позволила занять очень выгодную позицию. Я выбрал задний „Пфальц“, намертво загнал его в прицелы и приготовился открыть огонь. Моя цель даже не дрогнула, пока дистанция между нами сокращалась. На расстоянии 200 ярдов я нажал гашетки и увидел, как трассирующие пули устремились к крыльям „Пфальца“. Мой пулемет непрерывно стрелял, пока я не подобрался к „Пфальцу“ на 50 ярдов. Затем вражеская машина перевернулась и упала в штопор. Я не решился следовать за ней, и начал набирать высоту, практически став на хвост; в таком положении я быстро осмотрелся.

Моей первой мыслью было то, что в горячке погони за жертвой один из ее компаньонов мог зайти мне в хвост. С величайшим облегчением я увидел, что позади никого нет. Но не более, чем в сотне ярдов справа я заметил круто снижающийся „Ньюпор“, а за его хвостом пикировал „Пфальц“, поливая огнем фюзеляж и кабину американской машины. Пока я наблюдал за этим смертельным преследованием, расклад неожиданно изменился. Холл… казалось, устав от монотонности, быстро „выдернул“ машину, и, описав полную петлю, вышел из нее в тот момент, когда „Пфальц“ проходил под ним. Ситуация переменилась в мгновение ока, и теперь уже „Ньюпор“ стал поливать летящую впереди машину боша.

Бош упал, и я, спикировав, пролетел мимо победоносного Джимми Холла. Представьте, каково было моё удивление, когда я обнаружил не Холла, а Грина, глядящего на меня из кабины! И больше ни одной машины в небе. Что могло случиться с Джимми Холлом?»

Так Рикенбекер одержал вторую свою победу, но подтверждена она была лишь после войны, когда Холл, сбитый в том же бою и оказавшийся в плену, сообщил о смерти лейтенанта Вильгельма Шерера из захватившего его 64-го Королевского Вюртембургского штаффеля.

Рикенбекер: «Я не в силах описать радость, которую испытала эскадрилья около месяца спустя, когда мы получили письмо от Джимми Холла лично. Он писал из госпиталя в Германии, где он лежал со сломанной лодыжкой. Он не был сбит в бою, как мы предполагали, а ввел „Ньюпор“ в слишком глубокое и быстрое пике, и слабая конструкция крыла разрушилась в полете; и когда он почти достиг земли, ему удалось выровнять аэроплан. Аварию Джимми пережил, отделавшись поломанной лодыжкой. Он надеялся полностью выздороветь за последующие две недели».

9 мая – Фонк сбил двухместный самолет и два истребителя за 45 секунд, а вечером одержал еще одну, третью за один день победу.

10 мая – Погиб один из опытнейших американских пилотов майор Лафбери.

Рикенбекер: «Как рассказал наш командир – майор Хаффер, около десяти часов противозенитные орудия на вершине горы Мийель начали извергать огромные клубы дыма на большую высоту. В эскадрилью незамедлительно поступило тревожное сообщение о том, что к нам летит немецкий фоторазведчик, и к тому моменту он находился практически точно над нашим аэродромом.

Единственным готовым к вылету пилотом оказался лейтенант Жюид… Практически сразу же лейтенант Жюид бросился в атаку.

Он открыл огонь с невероятно большой дистанции и продолжал обстрел до тех пор, пока не израсходовал весь боекомплект, не причинив двухместному „Альбатросу“ сколько-нибудь заметных повреждений. Когда вражеский аэроплан направился домой, за дело принялись батареи „Арчи“, находившиеся по соседству. Они буквально выстроили стену шквального заградительного огня, „укутав“ в него одинокого оппонента со всех сторон. Но все без толку. „Альбатрос“ неуклонно отступал в направлении Нанси, потихоньку набирая высоту.

Тем временем майор Лафбери, находившийся рядом с казармами и наблюдавший за ходом боя, вскочил на мотоцикл и помчался к ангарам. Его собственный аэроплан был неисправен. На поле находился другой „Ньюпор“. Машина принадлежала лейтенанту Дэвису. Механик подтвердил полную готовность аппарата, после чего Лафбери без лишних слов впрыгнул в машину и, не теряя ни секунды, взлетел.

Хотя на счету майора уже имелось множество побед, ему еще не довелось сбить хоть один вражеский аэроплан над нашей территорией. Все семнадцать предыдущих побед в составе эскадрильи „Лафайет“, а также и последние, когда он вылетел отомстить за Джимми Холла, – все они были завоеваны за линией фронта… Лафбери вступил в бой даже не проверив, в каком состоянии находились пулеметы его машины, да и вообще ничего не зная об особенностях поведения пилотируемого им аппарата…

Когда прошло около пяти минут после взлёта, он поднялся на 2000 футов и оказался недалеко от „Альбатроса“ в шести милях от аэродрома. Свидетелями первой атаки стали все, кто находился на поле.

Атаковав противника, Лаф выпустил несколько коротких очередей. Затем он резко отвернул в сторону: вероятно, ему пришлось повозиться с пулеметами, которые, похоже, заклинило. Еще один круг над их головами – и неисправность устранена. Он снова набрасывается сзади на врага, как вдруг машину старины Лафа охватывает бушующее пламя. Она проскакивает мимо „Альбатроса“ и еще в течение трех или четырех секунд летит прямо. Затем шокированные наблюдатели видят, как в безрассудном прыжке из огненного горнила появляется фигура их доблестного героя. Лафбери предпочел выброситься навстречу верной гибели, чем подвергаться медленной пытке превращения в угли. Его тело упало в сад возле крестьянского дома, в маленьком поселении строго на север от Нанси…

Мне припоминается разговор, который произошел у нас с майором Лафбери на предмет пожара в воздухе незадолго до этого трагического случая. Я спросил Лафа, что он предпримет в таких обстоятельствах – выпрыгнет или останется с машиной? Все мы относились к опыту майора Лафа с безграничным уважением и потому подались вперед, чтобы услышать его ответ. „В любом случае, я предпочту остаться с машиной, – ответил Лаф. – Выпрыгнув, вы точно не оставите себе никаких шансов. Кроме того, всегда есть возможность попытаться так скользнуть машиной на крыло, что вы сможете сбить огонь с себя и с крыльев. Возможно, вам даже удастся погасить пламя до того, как вы достигнете земли. Такое уже случалось. Так что я за то, чтобы оставаться со старой повозкой в любом случае!“

Капитан Де Род, командовавший соседней французской эскадрильей, повстречал нас и рассказал, что один из его пилотов – фактически, ас соединения – стал свидетелем смерти Лафбери и немедленно начал преследование „Альбатроса“, чтобы отомстить за американского авиатора. В первой же атаке он получил пулю прямо в сердце и камнем рухнул вниз. Его машина разбилась в миле или двух от того места, где упал Лафбери. Однако, в конце концов, немецкий аэроплан был сбит огнем другого французского самолета и свалился в миле от линии фронта на нашей территории, а пилот и наблюдатель попали в плен.

Что касается Дуга Кэмпбелла, то вскоре мы узнали, что он тоже поднялся в воздух, желая отомстить за смерть Лафбери. Ччс спустя он вернулся и доложил о том, что „Альбатрос“ удалился слишком далеко и пускаться за ним в погоню бессмысленно, но над Бомоном он вступил в бой с двухместным „Румплером“ и после ожесточенной схватки убил кормового стрелка, а пилота ранил. Машина упала на нашей территории, а оба ее крыла оторвались во время стремительного беспорядочного падения.

Сдержанно приняв поздравления, Дуглас заверил нас, что этот „Румплер“ – лишь первый из того множества аппаратов, которыми Гансам придется заплатить за гибель Рауля Лафбери. И Дуглас Кэмпбелл сдержал свое слово!»

11 мая – С этого дня и до самого окончания войны ежедневно над водным пространством ведут дозор, выискивая подводные лодки, 300 английских гидросамолетов, 189 самолетов и дирижаблей. За этот срок летчиками было обнаружено 192 подводных лодки, атаковано 130, потоплено 4, серьезно повреждено 6, легко повреждено 20 и в 120 случаях летчикам удалось добиться ухода подводных лодок.

16 мая – В ночь 30 немецких самолетов отправились на бомбардировку Франции; французские зенитчики выпустили 1196 снарядов безрезультатно.

17 мая – Рикенбекеру едва удалось заставить свой «Ньюпор» совершить удачную посадку после того, как оторвалась обшивка верхнего крыла.

Рикенбекер: «Утром ординарец выгнал меня из постели ровно в четыре часа, в соответствии с приказаниями, которые я отдал ему прошлой ночью. Я послал ординарца в комнату Рида, чтобы он поднял и его.

Через пятнадцать минут я и Рид обсуждали за чашкой кофе нашу маленькую схему утреннего рейда. Мы планировали подняться в воздух до рассвета и занять высоту вне видимости и слышимости Гансов до того, как они выберутся из постелей. Околачиваясь вдоль их передовой, мы надеялись перехватить какую-нибудь отдельную машину, пересекающую линию фронта для фотосъемки. Великолепный план. Непонятно, почему никто не додумался до этого раньше.

Я направился к Мецу. Там должен быть хороший клев. В 25 милях от линии фронта, кроме знаменитой крепости, находился один из лучших немецких аэродромов…

Знаменитые укрепления вскоре лежали под крыльями моей машины… Хотя я и нашел Мец очаровательным, но все же на какое-то мгновение пожалел, что не управляю бомбардировщиком, с которого можно было бы сбросить в многолюдные лагеря внизу несколько сувениров. Вне всякого сомнения, в Меце расположились сотни тысяч солдат и множество высоких чинов, так как безопасный маленький город являлся воротами между Германией и линией фронта по Мезу. С такой высоты мой пулемет не мог причинить никакого вреда. С сожалением я описал прощальный круг и взял курс домой, снизившись в долину Мозеля. Ни один аэроплан оттуда даже не собирался подниматься в воздух.

Но все же в то утро у меня оставался еще один шанс достать боша. Я знал, что можно обнаружить воздушную активность над одним аэродромом по эту сторону от Тьякура. Время патрулирования почти истекло, так как горючее было на исходе. Мысль о возможных проблемах с двигателем в двадцати милях за линией фронта заставила меня немного ускорить шаг…

Я выполнил два или три круга над Тьякуром с замолкшим движком. В конце концов, мой взгляд отыскал вражеский аэродром, который занимал маленькое поле сразу за маленьким городком. Там явно происходило что-то, а когда я проплывал над этой площадкой, то заметил три грациозных „Альбатроса“, поднимающихся в воздух один за другим. Судя по их курсу, они направлялись за линию фронта, набирая высоту по мере продвижения в южном направлении. Я постарался быть как можно более незаметным, пока последний из трех самолетов не оказался далеко впереди меня. Затем я вернулся на прежний курс и стал постепенно сокращать дистанцию между нами.

К тому времени, когда мы достигли Монсека – этой знаменитой горы к северу от Сен-Мийеля – меня и мою неожиданную добычу разделяло около 3000 футов. Мне так хотелось, чтобы противник оказался над нашими позициями прежде, чем я атакую его, что я совсем позабыл о том, что теперь представляю прекрасную мишень для немецких „Арчи“. Два внезапных разрыва прямо перед моей машиной указали мне на ошибку. Не тратя времени на выяснение того, попали в меня или нет, я, призвав всю свою дерзость, бросился в отвесное пике на замыкающий „Альбатрос“. Одиночный черный разрыв, посланный батареей снизу, заставил германских авиаторов оглянуться. Из этого сектора они никак не ожидали нападения.

Когда их ведомый заложил первый вираж, я находился уже менее, чем в 200 ярдах от последнего „Альбатроса“. Я несся вниз в бешенном темпе, не обращая внимания ни на что, кроме цели впереди. „Ньюпор“ летел со скоростью не меньше 200 миль в час. Не обращая внимания на спидометр, я держал нос самолета направленным в хвост „Альбатроса“, который, в свою очередь, перешел в резкое снижение, чтобы уйти из-под удара. С дистанции около 50 ярдов я мог видеть, как яркие трассы пуль прошивают спинку кресла пилота. Я вел огонь, наверное, целых десять секунд. Испуганный бош допустил ошибку тогда, когда решил спасаться пикированием, вместо того, чтобы использовать маневр. За эту оплошность он заплатил жизнью…

Я несколько увлекся излишне скоростным спуском. Как только вражеский аэроплан потерял управление и перешел в беспорядочное падение, я притянул ручку к креслу и начал стремительный подъем. Печально известная слабость конструкции „Ньюпора“ быстро напомнила о себе. Жуткий треск, отозвавшийся в моих ушах, как звук трубы, возвещающей Страшный суд, означал, что внезапная перегрузка разрушила правое крыло. Обшивка верхнего крыла была целиком сорвана напором воздуха и исчезла позади. Лишенный поддержки с этой стороны, „Ньюпор“ стал разворачиваться направо. Хвост задирался вверх, несмотря на все мои старания, – удержать его с помощью ручки управления и руля. Он стал вращаться поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее. Все больше и больше становилась скорость нашего падения. Я попал в штопор, а с такими повреждениями, как у моей машины, выйти из него не представлялось возможным…

И, хотя я постоянно экспериментировал с рулем, ручкой управления и даже перемещением веса собственного тела, мне совершенно не удавалось повлиять даже в малейшей мере на вращение аэроплана… Я мог разглядеть людей на дороге перед линией грузовиков. Побледневшие, они пристально глядели в мою сторону. Мысленно они уже подбирали сувениры из обломков машины и моего тела.

Была не была – я дал полный газ! Дополнительное ускорение, которое дал вновь запущенный движок, оказалось достаточным для того, чтобы стоявший перпендикулярно хвост занял горизонтальное положение прежде, чем я смог осознать что-либо. Я мгновенно схватился за джойстик и переложил руль направления. Теперь пропеллер тянул машину вперед. Только бы она смогла продержаться так пяток минут, тогда я смогу перетянуть через траншеи…

Над самой линией фронта я скользнул вниз и теперь находился на высоте тысячи футов. Избежав опасности приземления на немецкой территории и применив несколько маленьких хитростей, я выжал из поврежденного самолета еще одно усилие. Впереди виднелись крыши родных ангаров. С мотором, работающим на полных оборотах, машина скользнула по ангару старой 94-й и плюхнулась на поле».

18 мая – 33 английских самолета бомбили Кельн; погибло 110 человек.

В ночь 3 германских самолета отправились бомбить Францию, один из них пролетал над Парижем; французские зенитчики выпустили 99 снарядов и не добились успеха.

19 мая – В ночь 3 самолета типа R, 18 – «Гота» и 2 типа С (АЕГ С.4) совершили групповой налет на Лондон. Было сброшено 3200 кг бомб.

27 мая – Союзники снова бомбили Тионвиль – важный железнодорожный узел в тридцати милях к северу от Меца. На этот раз бомбардирование производила группа Британских двухместных «Де-Хэвилендов» с двигателями «Либерти»; каждая такая машина была способна поднимать до тонны бомб. Некоторые из этих бомбардировочных эскадрилий находились на аэродроме всего в нескольких милях к югу от базы американских истребителей. Истребители эскадрилий «Цилиндр-в-кольце» часто встречались над линией фронта с возвращающимися с задания бомбовозами.

Рикенбекер: «Лейтенант Кэмпбелл заметил, что один из британских самолетов отстал от основной группы почти на милю во время ее возвращения из рейда. Истребители не сопровождали бомбовозы, и, чтобы отбить возможные атаки, им приходилось полагаться на плотность строя. Очевидно, у отставшей машины приключились неполадки в двигателе, и потому она не могла находиться на нужной высоте, а отставала от группы все больше и больше. Ситуацию усугубляло еще и то, что как раз в этот момент ее атаковали одновременно три истребителя „Пфальц“.

Дуг бросился на помощь без колебаний.

Выстроив курс таким образом, что солнце на востоке оказалось у него за спиной, Кэмпбелл описал длинный, но стремительный круг, в результате чего он незаметно пристроился в хвост вражеской группе. Дуг поймал в прицел ближайший „Пфальц“ и мастерски сбил его, практически первой очередью. Довернув аэроплан на два других „Пфальца“, он стал свирепо посылать в них очередь за очередью. Обе машины развернулись и устремились в спасительное пике.

Продолжив преследование гансов на протяжении нескольких миль, американец затем развернулся и быстро догнал изувеченный „Де-Хэвиленд“. Сопроводив пилота и наблюдателя до места назначения, Кэмпбелл покачал им на прощанье крыльями и отправился домой.

Через час нам позвонил командир английской эскадрильи и спросил, как зовут отважного пилота, который сбил одного ганса и отогнал от намеченной жертвы двух других.

Он сообщил также, что английские пилот и наблюдатель были ранены во время атаки истребителей «Пфальц», и, если бы не своевременное появление лейтенанта Кэмпбелла, – они оба, несомненно, были бы убиты».

28 мая – Германская авиация прибегает к обеспечению действий своих разведчиков под прикрытием истребителей. Однако и это не всегда помогает им до конца выполнять свои задачи.

Рикенбекер: «Спустя приблизительно час после того, как мы с Кемпбеллом поднялись в воздух, я заметил, что из района Марс-ла-Тур к нам приближается группа самолетов… Я разглядел по курсу два двухместных истребителя „Альбатрос“ на высоте около 16 000 футов, а над ними находились четыре одноместных истребителя „Пфальц“ в качестве прикрытия. Несомненно, перед экспедицией стояла задача проведения важной фотосъемки…

Как только мы перешли в снижение, два „Альбатроса“ незамедлительно развернули хвосты и устремились к фронту. Четыре истребителя сомкнули строй и тоже повернулись, держась между нами и аэропланами, которые они защищали. Хотя расстояние до них и было слишком велико, мы с Кэмпбеллом сыпанули вслед несколькими очередями, сохраняя преимущество по высоте и не давая возможности открыть огонь по нам. Так мы все пересекли линию фронта и вскоре оказались над Тьякуром…

Очевидно, гансов начала утомлять эта унизительная игра, потому что в этой точке мы заметили, как их строй распался: два „Альбатроса“ развернулись над Тьякуром назад, в то время как четыре „Пфальца“ отвалили на восток и стали подыматься в направлении долины Мозеля. Несколько минут мы наблюдали за этим маленьким хитрым маневром. Затем, чтобы проверить коварную ловушку, явно приготовленную для нас, наша пара резко снизилась или, скорее ложно, обозначила снижение к покинутым „Альбатросам“. Кэмпбелл кинулся прямиком на ближайшего из них, в то время как я оставался над ним и присматривал за четырьмя истребителями.

Моментально вся четверка легла на обратный курс и поспешила на выручку. Дуглас мастерски набрал вновь высоту и занял позицию прямо подо мной, и мы продолжили медленный отход к линии фронта. „Пфальцы“ держались на безопасном расстоянии далеко позади.

Тогда хитрые гансы предприняли новый причудливый маневр. Мы заметили, как один „Альбатрос“ внезапно направился на запад, прямиком к Сен-Мийелю, в то время как другой прекратил наматывать круги и поспешил нагнать четыре истребителя впереди. Они дождались его, а затем впятером повернули к Мозелю, оставив одинокий „Альбатрос“ в двух милях позади себя в качестве лакомой наживки для нашей пары.

С максимальной точностью мы постарались определить расстояние до него. Прекрасно осознавая, какая ловушка перед нами расставлена, мы понимали, что успех предприятия будет зависеть от нашей способности снизиться к приманке, разделаться с ней, а затем вновь набрать высоту прежде, чем вражеская группа спикирует на нас. Наш замысел был таким же, как у них. Однако наша позиция была несколько лучше, так как мы могли с большей точностью определить расстояние от нашей точки в небе до медленного „Альбатроса“, оставленного на западе в качестве наживки. С другой стороны, мы знали возможности наших „Ньюпоров“ до дюйма, а гансы, возможно, недооценили нашу скорость. Им достаточно было ошибиться всего на долю секунды. И они допустили эту ошибку!

Словно молнии, наши аэропланы развернулись и на полном газу стремительно бросились бок о бок на одинокий „Альбатрос“. „Пфальцы“ незамедлительно начали преследование. Но едва они поступили таким образом, как должны были понять тщету погони – ведь между нами не только пролегла миля или больше, но это расстояние еще и стремительно увеличивалось. По мере приближения к „Альбатросу“ мы довернули машины таким образом, что прицелы оказались направлены точно на него. Каждый из нас сделал около сотни выстрелов, прежде чем мы отвернули машины и стали набирать высоту. Оглянувшись, мы убедились, что с „Альбатросом“ полностью покончено. Он спикировал сначала в одну сторону, затем – в другую, перейдя в последний штопор, после чего мы видели, как аппарат разбился у окраины Флири в лесах Ратта.

Задолго до финального крушения последней жертвы мы с Кэмпбеллом заняли прежнюю высоту. И тут случился сюрприз дня!

Вместо нанесения сокрушительного удара в отместку, четыре истребителя Гансов поспешно вернулись к оставшемуся „Альбатросу“ и, окружив его, заботливо повели на север – еще дальше вглубь собственной территории! Позже я много раз сталкивался с этой малодушной чертой вражеских пилотов. Не имеет значения, насколько существенным преимуществом по количеству или расположению он обладает – если нам удавалось сбить одного из них, остальные почти всегда уклонялись от драки, оставляя за нами поле боя. Такое поведение, может быть, и оправдано с точки зрения боевой эффективности, но для меня это казалось банальной трусостью».

Авиация, как новый род войск, представила собой еще одну замечательную возможность, выявившуюся в полной мере только в этом году. Она могла вести наступательные действия даже тогда, когда наземные войска отступали.

19 мая – 28 немецких самолетов бомбили Лондон; погибло 48 человек. 6 самолетов было сбито силами британских ПВО, 3 разбились при посадке на свои аэродромы. Это была последняя бомбардировка Лондона в этой войне, на которую всего вылетело 43 самолета.

Немецкие бомбардировщики разгромили склад авиации союзников, на котором было заготовлено 12 тыс. т грузов. А также разбомбили английский госпиталь в Этапле. Союзниками также было сброшено 9 бомб на Северную станцию в Тионвиле и на путь из Люксембурга в Трев; 2 бомбы не разорвались, 2 разрушили пути и вызвали перерыв в движении поездов.

20 мая – Сброшена одна бомба на Восточную станцию в Тионвиле.

21 мая – В ночь 7-й бомбардировочный немецкий дивизион атаковал одним тяжелым бомбардировщиком вокзал и склады в Бларжи, сбросив в два захода 13 – 12-кг бомб и 2 – 50-кг; на станции взорвались поезда со снарядами.

Английские самолеты под жаргонным названием «Кровавые парализаторы» (Bloody paralisaters) бомбили немецкий химзавод в Оппау, газовый завод в Мангейме и железнодорожную станцию в Картхаузе.

22 мая – В ночь 10 немецких самолетов бомбили Французские города; французские зенитчики потратили 6255 снарядов и сбили один самолет в районе Вербери.

Всего 8 самолетов было сбито, к Парижу прорвался только один. Во французской столице погиб один человек.

23 мая – В эту ночь дважды немецкие самолеты бомбили Францию и один из них – вновь Париж; французские зенитчики истратили 11 202 снаряда безрезультатно.

Активно действуют также и германские подводники. С подводной лодки в ясную погоду можно видеть корабли противника на расстоянии до 35 км, и германские моряки использовали каждую возможность подкрасться незаметно.

27 мая – Германская подводная лодка атаковала английский корабль в тот момент, когда осуществлявший его охрану привязной аэростат был спущен для смены наблюдателей. Все флагманы английского флота были снабжены привязными аэростатами, поднимавшимися на высоту 120210 м и прекрасно просматривавшими морское пространство на 40–50 км вокруг. Англичане все группы своих судов сопровождали дирижаблями или привязными аэростатами, позволявшими заблаговременно обнаруживать германские подводные лодки. Однако, как показала практика, хотя с привязного аэростата и достаточно хорошо просматривалось водное пространство, их возможности были все-таки ограничены. Что касается дирижаблей, то за весь 1918 г. из 2141 случая конвоирования судов дирижаблями только однажды германской подлодке удалось подойти незамеченной и атаковать транспорт – это произошло, когда дирижабль отвлекся на второстепенные задачи.