Текст книги "26 мифов о России. Ложь и тайны страны"

Стандарт действительно существует – это международное право. Во внутренние дела вмешиваются для решения гуманитарных задач, для защиты прав человека и для оказания экономической помощи. На такое вмешательство обычно есть международный мандат. В Киргизии была гуманитарная катастрофа, поэтому ситуация там конечно же требовала вмешательства, в том числе и силового. Другой вопрос – как именно можно и нужно вмешиваться и какие рычаги при этом можно использовать.

Прежде всего должна была быть обеспечена предварительная международная поддержка, то есть необходимо договориться с международным сообществом и получить полномочия на вмешательство. И в ситуации с Киргизией России, конечно, нужно было действовать быстро и оперативно. Мир сейчас достаточно взаимозависим, и по таким вопросам всегда можно быстро найти поддержку международного сообщества, чтобы осуществить вмешательство, не нарушая международных норм.

В варианте с Грузией кроме объективных причин присутствовали многие политические факторы, которые заставляли российское руководство действовать жестко. Это и поведение Саакашвили, и то, что он начал действовать в день открытия Олимпиады, в надежде на то, что Россия не сможет из-за этого быстро отреагировать. То есть, по сути, грузинские власти повели себя дерзко, по-молодежному – демонстративно плюнули в лицо, чтобы показать свою независимость.

Киргизия – это другое дело, она далеко, ее никто толком не знает, а самое главное – там у России нет глобальных интересов. Последние пятнадцать–двадцать лет и российские власти, и вообще страна в целом живут по принципу «ничего личного, только бизнес». С Киргизией никакого особо значимого бизнеса нет, а с Грузией – определенно есть. Тем более что Абхазия находится недалеко от Сочи, а Олимпиада сейчас – очень важный кровный интерес России, ведь ее безопасность и успешность для нынешней российской власти является чем-то вроде символа своих достижений.

С такой политикой можно соглашаться, а можно не соглашаться, но таковы современные реалии. В Киргизии была настоящая гуманитарная катастрофа, от которой пострадало в том числе и русскоязычное население, поэтому международное право там было бы на стороне России, если бы она вмешалась. Но нет геополитических интересов, значит, и гуманитарные проблемы правительство мало волнуют. Можно говорить, что это плохо, но как уже не раз было в истории – пришли «Лопахины» из «Вишневого сада», и их этот «вишневый сад» совсем не интересует. Их интересует геополитика.

Тогда как с точки зрения морали, если явно видно, что нарушаются права, что идут массовые убийства в стране, что страна на грани катастрофы находится – конечно, нужно вмешиваться. Но это не должно быть произвольно. Все равно есть нормы, в рамках которых все это должно осуществляться. А для этого есть соответствующие институты, например Совбез ООН, который должен это санкционировать.

«Все путем – в Киргизии нет черноморских пляжей, поэтому пусть люди гибнут сотнями и беженцев будут тысячи».

«А сколько войн провела Британия, зато теперь весь мир говорит по-английски».

(Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы»).

Однако если внимательно посмотреть международное право – оно тоже крайне противоречиво. Потому что и в ООН, и в других подобных организациях существуют два основных принципа, которые постоянно вступают в противоречие друг с другом. Первый – принцип невмешательства во внутренние дела других стран, и второй – принцип уважения прав человека и основных свобод, который оправдывает вмешательство. Самый классический пример – Югославия, когда режим Милошевича был обвинен в геноциде косовского населения. НАТО вмешалось, и произошло резкое расхождение двух позиций: Россия настаивала, что это нарушает международное право, НАТО и США говорили, что они действуют в строгом соответствии с принципом защиты прав человека. Похожая проблема потом возникла и с Ираком.

Кроме того, нередко возникает вопрос – что нужно считать вмешательством? Например, классический пример последних лет – процесс над Ходорковским и Лебедевым, который вызывает на Западе крайне негативную реакцию. Как можно назвать попытки зарубежных политиков, журналистов и правозащитников вразумить российские власти, что так действовать нельзя? У нас это обычно трактуют как вмешательство и советуют не лезть со своим уставом в чужой монастырь. Но при этом часто забывают, что, во-первых, принцип верховенства прав человека записан в российской Конституции, а во-вторых, мы ратифицировали все европейские конвенции по правосудию, защите прав и свобод и так далее. Поэтому, если смотреть с такой стороны – это даже не вмешательство, а всего лишь напоминание российским властям о взятых на себя правовых обязательствах.

Что же касается ситуаций, напрямую затрагивающих интересы великих держав, то там вмешательства были, есть и будут. Те же США – все помнят их вылившееся в полномасштабную войну участие во вьетнамских делах, недавнюю иракскую историю и совместное с Россией вмешательство в дела Афганистана, поддержанное, правда, Советом Безопасности ООН.

Бывают и невоенные способы вмешиваться – например, когда шла избирательная кампания на Украине, на нее активно пыталась повлиять не только Россия, но и США, и Польша, и ЕС, хотя, конечно, не напрямую, а через неформальные организации.

Кроме политических и военных, нельзя забывать еще один распространенный вид вмешательств – деятельность спецслужб и различные спецоперации. Не так давно израильские спецслужбы с поддельными паспортами уничтожили террористов на чужой территории. То есть фильм Спилберга «Мюнхен» далеко не устарел, подобные операции продолжаются и в наши дни. Россия тоже такие проводит – можно вспомнить громкое убийство Зелимхана Яндарбиева, после которого российские офицеры спецслужб были пойманы в Катаре с поличным.

Приемлемы такие методы или нет – вопрос очень неоднозначный.

Терроризм – это реальная угроза, с которой почти невозможно справиться дипломатическим путем. И многие связанные с ним проблемы могут решаться только спецоперациями. В террористических организациях очень велика роль личности, поэтому большинство операций проводится именно с целью обезглавить организацию. Спецслужбы, конечно, в таких случаях действуют точечно, но все равно бывают гуманитарные издержки. Например, американцы наносят в Пакистане удар по хижине, а губят всю свадьбу, на которой присутствуют, условно говоря, сто человек, из которых один – лидер террористической группировки, а девяносто девять – мирные граждане. Искусство спецслужб в том и проявляется, чтобы наносить эти точечные удары с минимумом невинных жертв. Не всегда это получается, но тем не менее такие действия все равно объективная неизбежность.

Мир сейчас таков, что не все можно делать только по мандату ООН – к сожалению. В политике многие вещи делаются «понятийно», и решения тоже принимаются без согласования с кем бы то ни было. К примеру, в конце 50-х годов Советский Союз и США договорились не проводить ликвидации на чужих территориях, а в 2000-х годах эта договоренность практически перестала соблюдаться.

Но это дела спецслужб, «борьба теней», как ее называют французы, поэтому трудно разобраться, что происходит на самом деле.

Если когда-нибудь гриф «секретно» с таких дел снимут, откроется много интересного, ведь спецслужбами не только ликвидации проводились, но и, например, внедрение в качестве руководителей чужих государств людей с выдуманными биографиями, а иногда и целые смены режимов силами десантников. Классический пример такого переворота – ликвидация Амина в Афганистане. А про Иосипа Броза Тито ходили слухи, что это был человек из Одессы. И кем был Маркус Вольф, руководивший немецкой Штази, если его родственники и сейчас живут в России, а сам он в совершенстве говорил на русском? Подобных примеров вероятного вмешательства в дела других государств, причем тихо и на самом высоком уровне, достаточно много. Но, конечно, все они под грифом «совершенно секретно».

«Международное право – ширма. Сила, деньги решают все».

(Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы»).

Могут ли возникнуть такие обстоятельства, при которых понадобится вмешательство других государств во внутренние дела России? Разумеется, в условиях глобализации и мы вмешиваемся в чужую политику, и в нашу будут вмешиваться, к этому нужно быть готовыми. Если границы открыты, 60% товаров идет из-за рубежа, в расчетах используется иностранная валюта и даже резервы Россия держит не в рублях, то самоизолироваться от разнообразного вмешательства просто невозможно. Тем более самый главный инструмент вмешательства сейчас как раз доллары, которые в России используются для международных расчетов.

Россия может прекратить на девятнадцать дней поставки газа в Европу, как это было в 2009 году, и получить в ответ какую-нибудь долларовую интервенцию. Это тоже будет взаимное вмешательство, и относиться к нему стоит не как к трагедии или оскорблению национальной гордости, а как к естественной части международных отношений.

Вправе ли другие государства в исключительных случаях вмешиваться во внутренние дела России?

• Да, вправе – 82%

• Нет, не вправе – 18%

По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»[14]14
  В главе использованы материалы выступления на радио «Эхо Москвы» генерал-майора КГБ Алексея Кондаурова и политика Алексея Митрофанова. А также материалы, подготовленные политическим обозревателем «РИА Новости» Петром Романовым.


[Закрыть].

14
Должна ли Москва быть городом-музеем?

24 сентября 1812 года прошли первые казни «поджигателей» Москвы. Сам же знаменитый московский пожар 1812 года вспыхнул 14 сентября (2 сентября по старому стилю) во время оккупации Москвы войсками Наполеона.

Вопрос о причинах пожара вот уже почти двести лет волнует умы историков. Версии, высказываемые различными авторами, называют его виновниками или московского генерал-губернатора Ростопчина, или неприятельскую армию, или патриотический подвиг неизвестных русских героев. Существовали в разные периоды и версии о причастности к пожару даже Александра Первого и Михаила Кутузова.

Русские во всем винили французов, французы – русских. Сам Наполеон, не раз называвший графа Ростопчина «сумасшедшим», главным виновником пожара считал именно его.

«Город Москва не существует, Ростопчин ее сжег, четыреста зажигателей пойманы на месте преступления. Все они объявили, что жгли по указанию губернатора и полицмейстера. Их расстреляли. Так поступали, начиная со Смоленска, и пустили шестьсот тысяч семейств по миру, человеколюбие, интересы Вашего Величества и этого обширного города требовали, чтобы он был мне отдан в залог, потому что Русскаяармия не защищала его. Надобно было оставить в нем правительственные учреждения, власть и гражданскую стражу – так делали в Вене два раза, в Берлине, в Мадриде, так мы сами поступили в Милане перед вступлением туда Суворова. Пожары ведут к грабежу, которому предается солдат, оспаривая добычу у пламени».

Из письма Наполеона Александру Первому.

По свидетельству французов, когда в Москве начались пожары, они не нашли в городе ни одной пожарной трубы. Все оборудование вывезли по приказу градоначальника. Любопытно, что сами русские, хорошо знавшие колоритную фигуру Ростопчина – а в этом человеке удивительным образом сочетались организаторские способности, словоблудие и зазнайство, – говорили о графе, что у него два ума: русский и французский. И один другому вредит. Сам Ростопчин, объявивший себя главным российским патриотом, свое участие в поджогах то признавал, гордясь этим как подвигом, то категорически отрицал, трезво оценивая последствия трагедии. Так что сам он в объективные свидетели явно не годится. Впрочем, следует честно признать, что после ухода оккупантов граф немало сделал, чтобы снова обустроить город и помочь москвичам.

«Подобное развитие событий не входило в планы неприятельских войск, даже с точки зрения грабителя, огненная стихия являлась серьезной помехой, поэтому с самого начала французским командованием были предприняты меры по тушению пожара и поиску поджигателей. Ловили не только русских, но и солдат наполеоновской армии… О том же писал и Ростопчин, сообщавший, что Наполеон в один из дней повесил 18 зажигальщиков, из которых только 11 человек были русскими… Борьба с огнем развернулась и вокруг Кремля, значительно осложнявшаяся отсутствием пожарного инвентаря, эвакуированного русскими».

(Историк Михаил Горностаев, интернет-проект «1812 год»).

На самом деле вольными или невольными организаторами пожара являлись, конечно, обе противоборствующие стороны. Помимо русских – как поджигателей, так и тех, кто в спешке покидая город, просто оставлял незатушенными свои очаги, виновными были, конечно, и сами французы. Сразу же после занятия города в нем начались грабежи, мародерство и пьянство. На этом фоне пожаров в Москве избежать было нельзя: город всегда горит, когда кончается порядок и начинается хаос. Москва несколько раз выгорала дотла и до Наполеона.

Пожар 1812 года стал последним в этом страшном списке. Из 8700 зданий жилой постройки сгорели 6340. Из 390 государственных и общественных зданий сгорело 190. Косвенным виновником пожара можно считать даже Петра Первого. Желая быстрее украсить свой питерский парадиз, царь запретил строить каменные дома в Москве – все каменщики направлялись в «Северную Венецию». Позже приказ отменили, но к моменту наполеоновского нашествия Москва все еще оставалась в основном деревянной и хаотично застроенной, так что побороть здесь огонь смог бы только вселенский потоп.

«Не мы, русские, и не они, французы, задуманно и заранее преднамеренно; и мы, русские, т. е. остававшиеся во время неприятеля в Москве, и они, французы, т.е. все галлы и все их двадесять языков, те и другие, но не задуманно и не заранее намеренно… Главнейшею причиной пожаров было отсутствие всякой дисциплины в неприятельском войске ивсякого порядка между кочующими по городу толпами жителей».

(Из сборника «Отечественная война и русское общество», 1911 год. Друг Пушкина – Дмитрий Свербеев о московском пожаре).

На основании доступных сейчас документов многие историки придерживаются версии, что пожар был все-таки организован Ростопчиным, а поджигателями были нанятые им люди. То есть это была такая большая патриотическая акция, к которой присоединились и купцы, поджегшие свои амбары с зерном, чтобы то продовольствие, которое не успели вывезти из Москвы, не досталось французам. И соответственно, по этой версии, Москву сожгли сознательно, именно для того, чтобы не досталась врагу. Но конечно, хотя эта версия и самая распространенная, она все равно не единственная и не окончательная.

Что касается последствий этого пожара для Москвы, то невольно вспоминается знаменитая грибоедовская фраза, которую тот вложил в уста полковника Скалозуба: «Пожар способствовал ей много к украшенью». Отчасти она верна, потому что после пожара в Москве развернулись очень интересные, широкие общегородские мероприятия по реконструкции и фактически по созданию нового городского центра. Работала комиссия по строению, работал известнейший архитектор Бове, и благодаря им облик Москвы существенно изменился – была заложена примерно та система, которая и сохранилась до наших дней – полукольцо центральных площадей вокруг Кремля и Китай-города и широкие улицы.

Пожар дал возможность реализовать то, что закладывалось великим московским зодчим Матвеем Казаковым в конце XVIII века, когда он возглавлял специальную комиссию по планировке и обновлению Москвы. И идея Театральной площади, и идея полукольца площадей была заложена им, но не могла быть реализована до этой глобальной катастрофы. Но и роль Бове и мастеров возглавляемой им Комиссии по строению Москвы, конечно, тоже нельзя приуменьшать. Они использовали типовые проекты, и Москва получила, что называется, ампирный облик. Ампир – стиль империи, но в нашем отечественном исполнении это в основном были деревянные здания, которые просто благодаря штукатурке и набору типовых элементов приобретали классицизированный облик и единообразную стройность. То есть, безусловно, пожар открыл возможности для массовой трансформации уже в новой стилистике, хотя искусство архитектуры ампира – это тот же самый классицизм, но уже нового времени, первой половины XIX века.

Но есть у этого, конечно, и печальная сторона – погибла не менее интересная Москва конца XVIII века, созданная Баженовым и Казаковым. От нее остались только некоторые отдельные строения, как осталось несколько зданий и от средневекового города.

В дилетантском представлении Москва – очень эклектичный город с точки зрения архитектуры. Но на самом деле это специально насаждаемый пропагандистский миф, который любили использовать Лужков и его сторонники для того, чтобы оправдать безобразную архитектурную политику последних десятилетий. Москва просто очень старый город, она формировалась в течение многих столетий, и в результате в ее архитектуре есть некие особенности морфологии, но это отнюдь не хаос. Москва всегда подчинялась, особенно в XIX веке, строгой градостроительной дисциплине. И не случайно существует городской научно-технический исторический архив, где хранится досье на каждое домовладение, на каждый элемент мозаики, а Москва – город большой, и представляет собой мозаику из разных крохотных элементов-домовладений. Иногда эти досье составляют несколько томов, ведь начиная с 1802 года любые изменения домовладений проходили через специальные городские службы.

Москва – это в некотором роде слоеный пирог, в нем ценны напластования каждого века, которые вместе создавали замечательный исторический ансамбль, испорченный в XX веке и добиваемый в наши дни. Только в отличие от наполеоновского пожара, оставлявшего за собой пустые места, на которых можно было строить что-то художественное, нынешний инвестиционный пожар оставляет после себя уродливые грибы и наросты. Испорчено уже очень многое, испорчены даже хрестоматийные виды, даже панорама Красной площади, входящей в списки Всемирного наследия ЮНЕСКО, не говоря уже о менее важных или менее знаменитых местах.

Возможно, по какой-то исторической инерции и жителям, и властям кажется, что можно сделать лучше, чем было, – даже если что-то погибает. Но, к сожалению, художественный ресурс в наше время уже не тот, и лучше, чем было, почему-то никогда не получается, а получается все хуже и хуже.

Конечно, что для кого лучше и что для кого хуже – критерий у всех разный, и подходы разные. С одной стороны, все признают, что история это хорошо и музей это замечательно, но если положить на две чаши весов, с одной стороны, музейность, а с другой стороны – удобство и комфорт, то неизвестно, что перевесит.

Где же баланс между музейностью и практичностью?

Прежде всего он в уважении к профессионалам и в отсутствии произвола чиновников, какого бы уровня эти чиновники ни были. Бывший мэр Москвы Юрий Лужков к культуре никогда не имел никакого отношения и нисколько в ней не разбирался. Но поскольку чиновник такого ранга по отечественной традиции функционирует в атмосфере абсолютного холуйства, получалось, что именно его мнение имело значение, а профессионалов никто даже не спрашивал.

В мире множество примеров, когда замечательные древние города существуют вполне благополучно. Есть соответствующая практика, есть опыт, и для того чтобы сохранять баланс между музейностью и практичностью, нам в России нужно только одно – чтобы был институт независимой экспертизы и чтобы все решения по вопросу градообразования проходили через профессионалов, а не через чиновников. У нас, конечно, есть Экспертный совет при главном архитекторе города Москвы, однако он имеет только консультативные функции, а решения все равно принимают чиновники.

Не нужно противопоставлять развитие города и сохранение наследия. Опыт, что европейский, что отечественный, в тех городах, где есть не только куча инвестиций, а еще у представителей власти имеются разум и совесть, учит, что это весьма сочетаемо, причем очень часто наследие является замечательным фактором развития. Можно привести в пример Италию или Испанию, живущие во многом за счет туризма, но и в России подобное вполне реализуемо. Городец в Нижегородской области и Мышкин в Ярославской – это города, где силами общественности практически с нуля созданы замечательные туристические бренды. Там развивается туризм, туда приезжают люди, тратят свои деньги, и фактически эти города живут во многом за счет своего исторического наследия – у них нет ни запасов нефти, ни инвестиционных накоплений.

К тому же вокруг сохранения исторического облика Москвы ходит немало некрасивых и неточных разговоров о том, что людей пытаются заставить «жить в музее». Но исторический центр составляет всего 6% от территории Москвы, а на 94% защитники и не претендуют, там можно что угодно развивать, что угодно строить, воплощать какие угодно градостроительные, архитектурные, властные и прочие амбиции. Но есть наследие, есть ценность, исторический корень, который хорошо бы сохранить в том виде, в каком он до нас дошел. Но почему-то именно на этих 6% в течение последних двадцати лет идет настоящая война!

Роль культуры и культурной подготовки лиц, которые принимают решения и отдают приказы, огромна. А Лужков и все его окружение, то есть те лица, которые принимали решения, просто не понимают, что такое артефакт, что такое оригинал. Они думают: стоит какая-то грязная руина, что вы вцепились в нее? Мы снесем, сделаем гараж, сделаем бассейн, сделаем в полтора раза выше, в полтора раза шире. А здесь повесим на зеленой сетке табличку: «Воссоздание памятника архитектуры», и все, и будет это хорошо, это красиво. И поэтому реставрация сейчас делается варварским способом – сандрики, наличники, карнизы и так далее штампуются на фабриках, а потом прикручиваются на саморезах. В 1998 году диплом мэра как лучшая реставрация получил дом на Полянке, 23, а на самом деле это ужасный «шоу-рум», в котором настоящей реставрацией даже не пахнет.

«А зачем вообще нужны старинные здания? Их время прошло, мы ведь не пользуемся теми предметами быта, которые устарели – вроде ушата, ухвата, чугунка и так далее».

(Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы»).

Зачем действительно сохранять старинные здания?

Можно дать два ответа. Во-первых, коль скоро у нас в государстве и в самой Москве существуют законы, которые предписывают сохранять памятники архитектуры и истории, то законы надо исполнять – это само по себе достаточное основание. И во-вторых, что куда важнее – вопрос, зачем сохранять памятники старины, это вопрос из серии, зачем любить и воспитывать детей, или зачем помогать своим родителям, и тому подобное. Эти памятники – доказательство нашего исторического бытия, свидетельство аутентичного развития нашей цивилизации. Достаточно взглянуть на фотографию столетней давности, чтобы безошибочно отличить русский город от азиатского или азиатский от американского, – это сразу видно, даже если вы в этих городах никогда не были.

Есть аутентичная старая Москва или аутентичный Петербург, Ярославль или Нижний Новгород, и истинный гражданин России должен чувствовать, что мы не первое звено в цепи и не последнее – у нас были предки, у нас будут потомки. Предки передали нам, и мы передадим потомкам это наследие, нашу великую, прекрасную и ужасную историю.

Конечно, аутентичная атмосфера нравится не всем. Например, Венеция – город-музей – вызывает у людей разные эмоции. Очень красиво – да, но многим кажется, что в таком музее на открытом воздухе жить просто невозможно, в нем есть красота, но нет ощущения комфортности. Но это все же крайний случай, большинство городов в такие музеи не превратить, да никто и не собирается. Идея неприкасаемости, так сказать, стеклянного колпака в отношении градообразования – это величайшая глупость. Потому что архитектура нуждается в профилактике так же, как любая сложная техника. И если нет профилактики, нет обновления, нет соответствующей работы, то это все ржавеет, стареет и приходит в негодность. Поэтому идея музеификации исторических населенных мест – бредовая. А вот идея превращения такого рода исторических образований в объекты туристического интереса, показа, привлекательности – это идея здравая. И ей следует большая часть цивилизованного мира.

Иногда в пример приводят Санкт-Петербург, который уже давно называют городом-музеем. И то, что центр Санкт-Петербурга – объект культурного наследия ЮНЕСКО, означает только, что его внешний облик не должен меняться. Но никто при этом не говорит, что нельзя в домах менять водопровод или электричество.

Что касается Москвы, то если все будет продолжаться так, как шло хотя бы последние двадцать лет, то вместо артефактов, вместо подлинных произведений старины, истории, которые еще сохранились в Москве, скоро будут сплошные муляжи, макеты и фальшивки, а настоящих памятников архитектуры не останется. Россия в мире интересна тем, что это страна колоссальной культуры, и смотреть на подделки – современные здания в псевдоисторическом стиле – мало кто поедет.

Разумеется, не все совсем уж беспросветно – за последние двадцать лет многое и отреставрировано, правда в основном церковные памятники – десятки храмов подняты из руин. Но с другой стороны, опять же, сотни исторических зданий утрачены, в том числе палаты XVII века, усадьбы XVIII и XIX веков, построенные Баженовым, Казаковым, Шехтелем, места, связанные с Пушкиным, и так далее. Лужков в начале 90-х годов приходил к власти с лозунгом, что будет восстанавливать исторический город. И одной рукой что-то реставрируя, другой он и его окружение крушили, а потом стали крушить уже обеими.

«Вы говорите «Лужков» – а сколько было уничтожено в 30-е годы?»

«А разве до Лужкова Москва была лучше?»

Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы».

Конечно же это происходило и раньше, но если сравнивать реконструкцию нынешнюю с реконструкцией Сталина – Кагановича, то разница налицо – у той эпохи все-таки были свой градостроительный замысел и своя идеология, которая отразилась на облике Москвы. Генплан 1935 года, который определил облик современной Москвы, был абсолютно варварским по отношению к историческому наследию, но во многом в градостроительном отношении он был сделан весьма профессионально – благодаря этому город жил и развивался в течение пятидесяти с лишним лет. Они сносили точечно, уничтожали в основном главные символы старой России. Им важно было создать облик новой коммунистической Москвы, столицы мировой пролетарской революции, как тогда выражались. Но при этом ткань исторического города во многом, процентов на семьдесят, оставалась нетронутой.

А в 90-е годы началось уничтожение «прицельным бомбометанием» – целыми кварталами: исчезла Сретенка, исчезла Остоженка, исчезает постепенно на наших глазах Тверская Застава, исчезла половина Замоскворечья – то есть происходит полное перерождение города. Ведь памятники, которые находятся под охраной, составляют от городской ткани процентов десять, а все остальное – историческая среда, которая уничтожается ежедневно, ежечасно, ежеминутно. И мы уже видим эту новую Москву, которая прорастает сквозь старую. На площади Тверской Заставы офисные корпуса обступили несчастную церковь, и вот парадокс – она отреставрирована, она сохранилась, она – подлинный памятник, но она убита абсолютно, поскольку утратила свой градостроительный контекст и выглядит игрушкой на фоне новых офисных корпусов. То же самое на Остоженке, где остались считаные исторические здания, и Зачатьевский монастырь стоит в окружении целых новорусских кварталов, абсолютно пустынных, где за заборами – лишь мертвенные лужайки.

«Хорошо, что вы помалкивали, когда в Москве строили метро или здание МГУ».

Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы».

Еще одна внушаемая широким слоям населения выдумка – что сторонники сохранения исторического облика выступают против любого строительства, а значит, были бы и против того же здания МГУ, которое сейчас воспринимается как исторический памятник и одна из главных достопримечательностей Москвы. При этом знак равенства проводится между уродливыми строениями, не вписывающимися в городской ландшафт, и прекрасными образцами сталинской архитектуры, да еще и построенными на окраине, где они ничему не мешали, и на возвышенностях – что вполне соответствуют древнерусской системе с доминантой на холмах. Так же и насчет метро – другие мировые города тоже через это прошли, построили себе метро, при этом не уничтожив историческое наследие.

Москва должна быть своеобразным музеем, то есть ее нужно сохранять, или же современным городом с новыми зданиями?

• Городом-музеем – 66%

• Современным городом – 34%

Другие города России должны быть своеобразными музеями, то есть их нужно сохранять, или же современными городами с новыми зданиями?

• Городами-музеями – 57%

• Современными городами – 43%

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»).

«Историю необходимо уважать».

«Творится беспредел».

«Надо детям оставить то, чем должны гордиться поколения россиян».

«Центр не трогать, оставить его сохранным, а на окраинах, напротив, делать промзоны с хорошими бизнес-центрами».

«Среди старых зданий дышится легче, меньше ощущается давление мегаполиса».

«Другие города нужно тоже развивать, а то получается один город живет, а вся остальная часть населения, которая не в Москве, должна плохо жить».

«Урбанизацию и развитие не остановить, а в Москве не так и много осталось того, что можно защищать».

(Из комментариев к опросу о городах-музеях на сайте «SuperJob»).

Центр Москвы существует в очень сложных условиях еще и из-за того, что он же является и политическим, и деловым центром страны. Большая часть исторического Кремля занята правительством и сопутствующими структурами, а музеи Кремля вынуждены развиваться перед Пашковым домом. И вокруг – Китай-город, министерства, которые сидят буквально на головах друг у друга, а напротив Ивана Великого – «Роснефть» в доме Бахрушиных. Но чтобы не нагружать центр еще больше офисами любого класса, надо менять не мэра, а саму систему принятия решений.

Многие, и очень давно, предлагают сделать Москву исторической и отстроить новую столицу, как это сделали, например, в Бразилии. А еще в 20-е годы был проект гениального советского архитектора Ладовского, автора вестибюля Красных Ворот. Он предлагал на конкурс развития Москвы строить город дальше в виде гигантской параболы, чтобы в голове этой параболы была историческая часть, которую не надо трогать, а строительство шло в сторону Санкт-Петербурга. Если бы тогда пошли по такому пути, историческую Москву куда проще было бы сохранить.