Электронная библиотека » Владимир Рыжков » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 14 января 2014, 00:08


Автор книги: Владимир Рыжков


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Шрифт:
- 100% +

При взгляде на современную Россию создается впечатление, что она движется к унитарности. Все последние нововведения, в том числе в политической системе, по своему содержанию – унитарного характера. И если бы спросили руководство страны и оно захотело бы честно ответить, то оно наверняка было бы за унитарность. Если спросить общественное мнение – граждане России хотят порядка, и в этом смысле они тоже хотят унитарности. Но при этом ситуация такова, что в сегодняшней России обеспечить порядок унитарно невозможно. Россия устроена таким образом, что если она хочет остаться целостным государством – ее путь только к настоящей федерации, потому что сейчас она имитирует федерацию, но не является таковой. Более того, в современном мире уже не так легко найти унитарное государство, которое бы не включало в себе элементов федерализма, особенно в условиях, когда существуют компактные группы этнических сообществ.

«Раньше было федеральное государство. А сейчас только унитарное – пока высшее руководство из Москвы в заброшенный город с проверкой не прилетит, дела так и будут там стоять».

«Пусть и считается федерацией, на деле некую самостоятельность имеют лишь северокавказские республики».

«По факту вертикаль власти хорошо выстроена с начала президентства Путина и продолжается его последователем».

«Хотелось бы верить, что федерация».

«Федерация, но в извращенной форме».

(Из комментариев к опросу о государственном устройстве России на сайте «SuperJob»).

Есть распространенное мнение, что если бы при большевиках не создали автономные республики, то никакого бы федерализма и не было бы. Конечно, факт наличия в СССР некоторой автономии республик и автономных областей, пусть и формальной, сыграл определенную роль для закрепления националистических идей. Но опыт многих стран мира, которые нередко даже не числятся федерациями, показывает, что если есть территориальное компактное расселение этнических меньшинств, и не в городе, не приезжих, не мигрантов, а исторически сложившееся, то неизбежно возникает необходимость формирования определенных автономий. Например – Италия не федеративное государство ни по закону, ни по факту. Но элементы федерализма там существуют – есть двадцать автономных областей, причем из них пятнадцать так называемых простых и пять – этнически выраженных. Там существуют система самоуправления и масса элементов, подчеркивающих их культурную специфичность. Причем речь идет не о культурной автономии, которая может быть разбросана, а именно о территориальной. И пока опыт большинства стран мира с очень разным устройством и очень разными политическими системами показывает, что при наличии таких образований практически всегда возникает федерализм. Говорить можно только про симметрию и асимметрию.

Мегатренд развития нашего общества, которому нет альтернативы, – это все-таки федерация. А вот в какой она форме будет развиваться, какие будут взаимоотношения центра и периферии, здесь мы уже в четвертый раз за нашу историю находимся перед выбором – уменьшать возможности периферии, увеличивать централизацию или наоборот. Конечно, экономический кризис и международный терроризм на данном новейшем этапе потребовали определенных решений, направленных на централизацию управления, но это не значит, что так будет всегда.

Один из основных принципов нынешней политики – забыть об этничности, сделать вид, что ее не существует. Отсюда – отсутствие специального министерства, отсюда комиссия в Думе, которая за 2000-е годы не приняла ни одного законодательного акта, хотя законов требуется очень много.

Каким государством должна быть Россия для того, чтобы остаться единой?

Федеративным – 78,5%

Унитарным – 21,5%

(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»).

Большую территорию, на которой живет мало людей, нужно как-то удерживать, не давая ей развалиться. Как известно, простые ответы и простые решения всегда наиболее привлекательны, и самое простое решение – это вертикаль власти, унитарное государство. Но большой территорией невозможно управлять из одного кабинета, поэтому продолжают идти поиски оптимальной модели. Россия переживает третью модель федерализма, но, возможно, будет и четвертая.

Реальный федерализм возможен только при определенных условиях – когда люди знают, что их воля и интересы кому-то нужны, что они будут интересны и услышаны. Но у нас очень любят говорить, что Россия не готова к демократии, а вот лет через двадцать пять наше гражданское общество подрастет, и тогда можно будет «включить» демократию. Но на это можно ответить, что как невозможно по самоучителю научиться плавать в пустыне, так и совершенно невозможно научиться гражданскому обществу, не действуя.

«Почему СССР распался – Советский Союз был федерацией».

Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы».

В распаде Советского Союза любят обвинять его федеративное устройство, забывая, что он развалился прежде всего не как государство, а как режим. Швейцарская федерация, например, существует уже более двухсот лет и распадаться не собирается. Тем не менее риск распада и Российской Федерации реально существовал в 90-е годы. И современный федеративный принцип стал ответом на мобилизацию этнонационализма, и в какой-то форме это решило вопрос сохранения государства. При этом в России полно федералистов, которые вообще и слышать не хотят ни о какой этничности, говорят, что хорошая федерация внеэтническая.

Но мы сейчас переживаем действительно критический момент, потому что этнополитическая ситуация изменилась и переместилась из регионов в крупнейшие города. Этнические и миграционные проблемы сливаются воедино и становятся все более существенными. Это новое для России явление, которого никогда не было, поэтому взаимосвязи миграционного законодательства и этнического не существует. Причем миграционное еще хоть как-то изменяется в соответствии с требованиями реальности – в 2006 году был целый ряд изменений, тогда как национальное застыло на месте. Россия – одна из немногих стран, у которой нет закона о этнических меньшинствах, и не очень понятно, что такое этнические меньшинства по закону.

Сейчас в России нет крупных межнациональных и межрегиональных противоречий. Отсюда идет и недооценка этничности, вызванная временной стабильностью межэтнических отношений.

Совет Европы требует от России принятия законов об этнических меньшинствах, и даже подписана соответствующая конвенция, но нет юридических актов. У нас есть хороший закон, принятый в 90-е годы, – о национальной культурной автономии, но он не жизнеспособен, потому что нужно наполнить его экономическим содержанием, а это не делается. Институциональных механизмов, которые решают межэтнические отношения, тоже не существует. И пока эти вопросы не начнут хотя бы постепенно решаться, целостность государства и межнациональный мир в России будут оставаться под угрозой[19]19
  В главе использованы материалы выступления на радио «Эхо Москвы» Эмиля Паина – директора Центра этнополитических исследований, и Владимира Зорина – заместителя директора Института этнологии и антропологии РАН, министра по делам федерации национальной и миграционной политики. А также материалы, подготовленные политическим обозревателем «РИА Новости» Петром Романовым.


[Закрыть]
.

18
Возможно ли в XXI веке военное столкновение России и США?

22 октября 1962 года Джон Кеннеди в обращении к нации сообщил, что на Кубе обнаружены советские ракеты, и потребовал от СССР немедленно удалить их. США объявили блокаду Кубы, и последние дни октября 1962 года стали временем самого острого противостояния двух ядерных сверхдержав за все годы, прошедшие с окончания Второй мировой войны. Именно тогда мир был на самом деле наиболее близок к Третьей мировой войне.

«31 мая 1962 года на Кубу прилетела представительная советская делегация (во главе с Ш. Рашидовым)… Советское предложение вначале вызвало у Ф. Кастро недоумение и даже замешательство, однако затем, выслушав аргументы Рашидова, «команданте» Фидель согласился с советским проектом: «Если это нужно для укрепления социалистического лагеря…»

(С. Лавренов, И. Попов, из книги «Советский Союз в локальных войнах и конфликтах», 2005 год).

Карибский кризис 1962 года чаще всего рассматривают под политическим углом, что в принципе, конечно, верно, но на самом деле все же не отражает реально существовавшей тогда опасности. В конце концов, ни Никита Хрущев, ни Джон Кеннеди, ни большинство близко стоящих к ним высших военных чинов не желали ядерного противостояния. Хотя, конечно, и на той, и на другой стороне всегда имелись свои ястребы и даже безумцы. Дуайт Эйзенхауэр однажды одному ретивому военному, предлагавшему немедленно начать ядерную войну против СССР, воспользовавшись отставанием Советского Союза в ядерном вопросе, ответил на понятном ему языке: «У нас не хватает бульдозеров, чтобы убрать трупы», – на этом разговор и иссяк.

Иначе говоря, крупный политик, даже в эпоху холодной войны, обычно все-таки понимал, что конфликт между двумя ядерными державами можно обострять лишь до определенного предела, после чего хочешь или нет, а приходится садиться за стол переговоров и договариваться.

Главная вина и беда и Хрущева, и Кеннеди заключалась в том, что они оба этот предел ощущали одинаково плохо, а потому довели Карибский конфликт до такой степени напряженности, что судьбу мира решали уже не только они. Судьба конфликта висела на волоске и зависела не только от верхов, но и от простого рядового, который был далек от высокой политики, зато легко мог в любой момент – либо по глупости, либо по оплошности – нажать на спусковой крючок. А дальше уже срабатывали нервы и цепная реакция двух сторон, ждущих сигнала к атаке. На эти факторы не могли повлиять ни Хрущев, ни Кеннеди.

Даже когда конфликт уже был близок к завершению, 27 октября американцы проводили разведку у кубинской территории, и два их самолета, несмотря на строжайший запрет сверху, были сбиты – один кубинцами, а другой – советскими ракетчиками. Когда об этом, так сказать, «успехе» доложили маршалу Малиновскому, он, с трудом сдерживая гнев, сухо ответил: «Вы поторопились». Хрущев вообще был в ярости – тем более что сбитый американский летчик погиб. Американские ВВС рвались отомстить, и только чудом их остановили президент и Роберт Кеннеди.

В тот же день на море шло братание советской подлодки «Б-059», вооруженной ядерным оружием, с моряками американского эсминца «Кони».

«Уже уверенная в том, что конфликт благополучно завершается, всплыла по собственной воле ПЛ-«Б-059». Капитану Савицкому уже назначили другой район патрулирования, так что ничьих приказов он не нарушал. За подъемом субмарины наблюдал экипаж эсминца «Кони». Потом подошли и другие американские корабли. На одном из них русских приветствовал джаз-банд. Американцы запросили, надо ли чем-нибудь помочь? Савицкий сообщил, что не отказался бы от свежего хлеба и сигарет. Сблизившись метров на двадцать пять, американцы и русские начали налаживать вместе канатную переправу».

(Питер Хухтхаузен, из книги «Кубинский кризис. Хроника подводной войны», 2007 год).

Все было хорошо, пока уже в темноте вынырнувший откуда-то американский самолет не сбросил вдруг несколько осветительных ракет: видимо, чтобы его фотоприборы лучше зафиксировали подлодку. После того как глаза американских моряков восстановили способность видеть в темноте, они, к своему ужасу, обнаружили, что советская лодка уже развернулась в сторону эсминца, демонстрируя им свои носовые торпедные аппараты. К счастью, командир эсминца успел в мегафон быстро извиниться за дурака-летчика и выругал последними словами фотокорреспондента. А если бы не извинился, а если бы у командира подлодки сдали нервы?

И это не единичные случаи – таких было немало, поэтому странно не то, что мир был на грани ядерной войны, а скорее то, что она все-таки не разразилась. Зато опыт Карибского кризиса показал, что высшие политические руководители и даже высшие военные руководители не в силах контролировать огромные военные машины, – когда те запущены в действие, они начинают функционировать по своим законам.

В тот раз их запустили в действие, потому что американцы хотели установить блокаду, а СССР разместил уже ракеты на Кубе и вез дополнительные ракеты. Но вовремя удалось договориться, причем это тоже отдельная история – если бы промедлили еще несколько дней, американцы бы нанесли удар – уже был намечен план бомбардировки с воздуха, правда, без ядерного оружия, просто массированный удар по советским базам обычными бомбами. Как считали американцы – до того как ядерные боеголовки будут поставлены на ракеты. А на самом деле ядерные боеголовки были уже завезены, и уже ставились на ракеты, и войска на месте имели возможность их запустить. Американская авиация была стратегически поднята в воздух на воздушное патрулирование и имела приказ нанести массированный ядерный удар по СССР – где-то порядка пяти тысяч мегатонн – при первом же взрыве на американской территории. Советские подлодки с атомными торпедами имели санкцию на их применение, если будут атакованы американским флотом. А американский флот собирался атаковать их, если бы они не всплыли по приказу.

Учитывая все эти факторы, можно и правда сказать, что ядерная война не разразилась только чудом.

Нередко говорят, что взаимное ядерное сдерживание спасло мир, в том числе во время Карибского кризиса, – потому что стороны просто побоялись наносить первый удар. Но нельзя забывать, что Карибский кризис возник как раз из-за динамики взаимного ядерного сдерживания. Потому что Хрущев хотел нагнать американцев, которые начали форсированным путем, с приходом Кеннеди и Макнамары[20]20
  Роберт Стрэйндж Макнамара – американский предприниматель и политик, министр обороны США в 1961–1968 гг. (при Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне).


[Закрыть]
, развертывать баллистические ракеты. Хрущев блефовал, говоря, что у Советского Союза много ракет, – на самом деле их были считаные единицы. И Хрущев хотел за счет размещения на Кубе этот разрыв в один момент ликвидировать и тем самым укрепить свои позиции в этом взаимном ядерном сдерживании.

Сейчас иногда вспоминают времена холодной войны с некоторой ностальгией: вот, мы, СССР, были сверхдержавой, нас боялись, нас уважали. Действительно, нас боялись, но какой ценой достигалось это «уважение»? Мы были участниками глобального соперничества с США, которое, конечно, имело идеологические корни, но проявлялось прежде всего в военно-политической сфере. И появление ядерного оружия – сначала у американцев, потом у нас – придавало особый характер этому соперничеству, которое не зря получило название «балансирование на грани войны». И, в общем-то, надо сказать, что в определенной степени США, первыми создавшие ядерное оружие и первыми разработавшие концепцию ядерного сдерживания, были инициаторами этого балансирования. Но и Хрущев от них не отставал – Советский Союз хотел паритета с американцами в этом опасном балансе страха.

Конечно, и современная Россия хочет паритета, но сейчас другая ситуация – Россия не прежняя сверхдержава, и мы с американцами не участвуем в глобальном соперничестве. Да, есть сферы, где наши интересы расходятся, но во многих вопросах они близки или совпадают. А во времена холодной войны существовала не просто модель взаимного ядерного сдерживания, но и взаимного ядерного устрашения – эта эмоциональная формулировка точнее всего отражает суть того, что создавалось как раз в этот период. Карибский кризис заставил политических и военных руководителей США и СССР начать осознавать, что продолжать соперничество вот так, без правил, нельзя и надо договариваться о каких-то общих правилах игры. Позднее это вылилось в соглашения по контролю над стратегическими вооружениями, которые вовсе не имели целью разоружение, но создавали предсказуемость в гонке вооружений, делали ее несколько менее опасной.

Возвращаясь к истокам Карибского кризиса – вообще на протяжении всего периода советско-американского соперничества существовала, конечно, асимметрия, в том числе географическая. И кризис, который был связан с размещением советских ракет на Кубе, происходил именно из этой асимметрии – СССР как бы показывал американцам, что наконец-то мы можем сделать то же, что и они, то есть разместить наши ракеты средней дальности у них под боком, поскольку американские ядерные ракеты уже стояли в Турции и в Италии.

Подобная ситуация в некоторой степени повторилась еще дважды. Сначала в конце 70-х – начале 80-х годов, когда началось развертывание американских ракет в Западной Европе в ответ на установку новых советских ракет средней дальности. А ведь когда-то негласно была заключена договоренность, и администрация Кеннеди обещала убрать американские ракеты средней дальности из Европы – что и на самом деле было ими сделано. И современный спор с американцами по поводу противоракетной обороны в Европе тоже связан с размещением ракет. Правда, уже ракет не наступательных, а оборонительных, но тем не менее все снова упирается в то, что США размещает ракеты вблизи российских границ, а Россия ответить тем же самым не может – Советский Союз один раз попытался так сделать, и дело чуть не кончилось Третьей мировой войной.

Американцы, конечно, говорят, что они строят оборону не против российских ракет, но существуют определенные закономерности, определенный ритм этого соперничества, которое красиво называется «взаимное ядерное сдерживание». А связано оно именно с тем, что мы пытаемся создать симметричную угрозу.

Конечно, в 60-е годы было еще и сильное идеологическое противостояние, а сейчас Россия и США считаются союзниками. Но одновременно, если спросить наших военных экспертов, они опять скажут, что США – наш главный противник. И эта спираль соревнования в ядерном сдерживании фактически до сих пор раскручивается – может быть, правда, в другую сторону, сокращения, но все равно мы все время сравниваем себя с США.

Частично дело в том, что и гонка вооружений, и соперничество государств существовали задолго до холодной войны, и даже до Октябрьской революции. И войны шли не только за торговлю и территории, но и за империю, за расширение, за ресурсы, за морские пути, за проливы. Можно сказать, что они были не идеологические по своей сути, но это тоже не совсем верно – определенный идеологический налет всегда был, хотя, конечно, не было такого острого, непримиримого противостояния. Не было «соревнования двух общественно-политических систем», как в десятилетия холодной войны.

И сейчас, с уходом идеологического противостояния двух систем, острота соперничества, конечно, намного снизилась, и появилась возможность сотрудничества, поскольку нет больше непреодолимых идеологических барьеров. Но остались вечная борьба за ресурсы и разные взгляды на конфликты других стран.

Для примера можно рассмотреть постсоветское пространство. Россия считает, что это зона ее традиционных интересов, куда США вмешиваться не должны. Об этом говорил и президент – правда, больше он этого не повторял, поскольку его заявление вызвало очень негативную реакцию в мире и в той же зоне российских интересов, то есть в постсоветском пространстве. Но говорить об этом или замалчивать, все равно все знают, что это очень распространенное в России мнение – что у нас особые права и особые интересы в этом регионе. Но сам этот регион в большинстве своем, да и остальной мир, этого не признают, поэтому по их поводу периодически возникают конфликты.

В августе 2008 года грузинский конфликт в значительной степени именно в этом и состоял. Там не было никакой идеологической подоплеки, но тем не менее наши (российский и американский) флоты стояли друг напротив друга на расстоянии выстрела. Американские боевые корабли подошли тогда к Грузии – якобы с гуманитарным грузом. Российские корабли Черноморского флота стояли там же. И можно представить себе, что было бы, если бы какой-нибудь грузинский ракетный катер выстрелил бы по российскому кораблю. А может быть, и по российскому, и по американскому – с целью спровоцировать конфликт. Чем бы это закончилось, трудно даже предсказать – холодная война ушла в прошлое, а огромные военные машины остались. Может, они стали меньше, может, они не на таком взводе стоят, но они остались. И в момент кризиса всегда возникает угроза их столкновения. Поэтому, хотя нет идеологического противоборства и нет так называемой биполярности, то есть мир не разделен только на два лагеря, а есть и другие игроки – региональные, глобальные, например Китай, единая Европа, – но соперничество по-прежнему может привести к столкновению интересов и даже к вооруженному столкновению. Причем, скорее всего, не преднамеренному, а спровоцированному или вовсе случайному. Поэтому бдительности утрачивать нельзя.

Вероятность российско-американского военного ядерного конфликта сегодня близка к нулю, но все же не равна нулю. При обзоре ядерной политики и ядерной доктрины девяти ядерных государств заметно, что у всех есть особенности, но Россия и США резко отличаются от остальных государств. И не только тем, что у этих двух стран намного больше (около 90%) всех имеющихся в мире ядерных вооружений. Гораздо важнее другое – именно тогда, в период Карибского кризиса и чуть позже, сформировалась уникальная модель взаимодействия российских и американских ядерных сил. Страны ведут себя так, как будто в любой момент может начаться ядерная война, и другая сторона может нанести внезапный удар. И поэтому, хотя нет ни идеологической конфронтации, ни глобального геополитического соперничества, по-прежнему имеет важное значение договоренность о контроле вооружений. Потому что и у России, и у американцев – тысячи ядерных боеголовок, тогда как у всех других стран несколько десятков, максимум – сотен. А значит, следует логичный вывод, что эти вооружения предназначены именно для войны России и США друг против друга. Во всем остальном мире попросту нет столько целей, по которым можно было бы нанести ядерные удары.

Можно ли что-то изменить? Исторически не было прецедента, поэтому и опереться не на что. Но все понимают, что демонтаж этой системы противостояния – самая главная задача в развитии российско-американских отношений ближайших лет или десятилетий. И происходить он должен как на доктринальном уровне, так и на материальном – касаться состава, структуры, численности, типов ядерных вооружений. А ведь есть не только ядерное оружие, но и стратегическое обычное вооружение, в том числе ПРО и перспектива выхода в космос.

Конечно, взаимовыгодному сотрудничеству мешает и то, что в общественном мнении существуют стереотипы мышления, оставшиеся от холодной войны, и пропаганда обеих стран эти стереотипы всячески обыгрывает. Но куда важнее то, что после окончания холодной войны трижды провозглашалось стратегическое партнерство России и США. И что-то каждый раз не получалось. Есть много причин, но одна из них связана с тем, что не могут быть партнерами страны, которые держат полторы-две тысячи боеголовок для того, чтобы в течение нескольких минут запустить против своего «стратегического партнера».

Англичане и французы тоже имеют ядерное оружие и тоже не всегда любят друг друга. А вот этой модели взаимоотношений в ядерной сфере у них нет. С США мы пока еще официально даже не союзники, в отличие от Англии и Франции, которые связаны между собой Североатлантическим договором. И обе эти страны – союзники США. Поэтому, имея ядерное оружие и находясь в пределах досягаемости ядерного оружия друг друга, они не имеют взаимоотношений взаимного ядерного сдерживания или устрашения. Когда Россия с США перестали быть заклятыми врагами после окончания холодной войны, была такая иллюзия, что эти ядерные арсеналы как-то сами собой рассосутся: раз мы не враги, то, естественно, мы не будем друг друга держать под ударом этих тысяч боеголовок. И действительно, значительное количественное сокращение произошло – и в рамках договоров, и в одностороннем порядке. Но в основе своей система взаимоотношений не изменилась – остается взаимное ядерное сдерживание, основанное на взаимной способности разрушительного ядерного удара.

А это порождает недоверие. Потому что если другая сторона не является вашим союзником и может уничтожить вашу страну за несколько часов, то как ей доверять?

Даже технология порождает этот страх и этот менталитет. Ракеты стоят в шахтах, которые легко могут быть уничтожены при нынешней точности внезапным ударом другой стороны. Значит, надо запустить свои ракеты до удара противника, до того как его ракеты прилетят. Времени меньше чем полчаса, а если учитывать подлодки – меньше пятнадцати минут. Значит, минутная готовность к запуску. Здесь возможны и технические ошибки, и неправильная интерпретация событий, и даже случайный несанкционированный запуск. Хотя с этим борются, но вероятность все же не равна нулю. Такая нервная ситуация порождает менталитет этого противостояния, справиться с которым можно только путем переговоров и соглашений. Тем более за двадцать лет обе страны убедились, что само собой ничего не рассосется.

Есть еще и техническая сторона. Только у России и США имеется высокоточное ядерное оружие, способное поражать защищенные цели. Скажем, англичане и французы смогут бить только по городам – они не могут поразить шахту, в которой находятся межконтинентальные баллистические ракеты, поскольку у них слишком большой радиус отклонения. А Россия и США имеют возможность бить точечно. И мы становимся как бы рабами этой технологии, потому что существует страх перед обезоруживающим и обезглавливающим ударом. А если еще появится ПРО, то все, что уцелеет, может быть перехвачено. И отсюда, естественно, растет подозрительность. То есть что первично, а что вторично? Подозрительность, которая ведет к взаимному ядерному сдерживанию, или военные технологии, которые ведут к недоверию? Теперь уже трудно сказать.

Возможно ли военное столкновение России и США в XXI веке?

Да – 32%

Нет – 43%

Затрудняюсь ответить – 25%

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»).


«Эти столкновения идут постоянно, возьмите хотя бы конфликт с Грузией».

«На территории других государств уже было».

«Все возможно – век состоит из ста лет».

«Нужно быть полным идиотом, чтобы довести их до военного конфликта».

(Из комментариев к опросу о возможности военного столкновения России и США на сайте «SuperJob»).

Только во время Карибского кризиса политические и военные руководители осознали, что на самом деле запустить ядерную торпеду или ракету может какой-нибудь старший лейтенант. И после этого сначала американцы, а потом СССР создали жесткую систему технического контроля – чтобы не допустить случайного запуска. Но все равно возникают ошибки в системах, в том числе в системах раннего предупреждения, которые следят, не запускает ли другая сторона свои ракеты. Поэтому реальная опасность случайного возникновения ядерного конфликта остается, хоть и всем понятно, что осознанно политические руководители России и США никогда не примут такого решения.

Сейчас усиливается еще одна проблема, которая, конечно, была и раньше, но в других масштабах – компьютеры могут давать сбой. И можно представить себе, как некая третья сторона, например какой-нибудь бен Ладен, запустит вирус-червяк, который покажет, что происходит массовый запуск ракет другой стороной. А тут уже время для решения измеряется минутами и секундами.

Пока были только два сильных игрока – СССР и США, – такая модель взаимодействия на условиях взаимной ядерной угрозы работала достаточно успешно. Но сейчас на мировой арене стало куда больше игроков, в том числе и самых непредсказуемых.

Причем дело не только в компьютерах, а еще в том, что распространение баллистических и крылатых ракет, распространение ядерного оружия создаст возможность преднамеренно-провокационных ударов. Крылатую ракету можно запустить с палубы грузового судна, и она по обычному GPS попадет куда надо.

«Может ли вирус отдать команду на запуск?»

Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы».

Теоретически вирус может отдать любой приказ. Выглядит это как фантастический ужастик, но технически уже вполне осуществимо. Поэтому и Россия, и США стараются всячески защитить те свои системы, которые связаны с ядерным вооружением. Но все знают, как недавно сайт «Викиликс» опубликовал несколько тысяч секретных документов Пентагона, – опытный хакер или серьезные злоумышленники могут вскрыть что угодно.

Другое дело, что и в России, и в США автоматически никакие команды на запуск не передаются. Всегда решение принимает президент. Вирус может дать ложный сигнал о нападении, и тогда у президента будет всего несколько минут, чтобы понять, это ложный сигнал или реальное нападение. Новые же ядерные державы и вовсе не имеют таких систем предотвращения несанкционированного использования, и в этом огромная опасность распространения ядерного оружия.

Россия и США прошли страшную школу гонки ядерных вооружений в период холодной войны. Кубинский кризис – самый опасный из полученных уроков. Хотя были почти такие же опасные моменты во время шестидневной войны 1967 года. И в 1973 году обе страны довольно близко подходили к роковой черте.

Но есть и другие ядерные страны, особенно новые, такие как Индия и Пакистан, которые очень радуются тому, что достигли возможности владеть ядерным оружием. Есть Израиль со своей бомбой в подвале, которую он и не отрицает, и не признает. Есть Китай с его огромным военным потенциалом и военными расходами. Это уже не просто многополярный мир, это многополярный ядерный мир. Причем участники этого мира представляют разные цивилизации с разными представлениями о ценностях, в том числе и о цене человеческой жизни.

Сейчас в мировой политике на первый план выходит Китай, но он не объявляет о своих ядерных силах. Это единственная из пяти великих держав, постоянных членов Совбеза и членов Договора о нераспространении, которая никакой информации не предоставляет. Поэтому приходится опираться на оценки разведок и экспертов. Силы Китая сейчас сопоставимы с силами Англии и Франции, но никак не России и США. Однако потенциал у Китая огромный. Если бы Китай принял такое политическое решение, через десять лет он мог бы сравниться с нынешними силами России и США без большого напряжения. В настоящее время Китай заявляет, как в свое время СССР, что не применит ядерное оружие первым. Но китайские ракеты уязвимы, и если Китай не запустит их первыми, он просто не сможет нанести ответный удар. Поэтому верить китайскому обязательству не применять ядерное оружие первыми можно тоже только с оговоркой.

Кто, на ваш взгляд, может скорее стать инициатором конфликта между Россией и США?

Россия – 65,4%

США – 34,6%

По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы».

В российской военной доктрине упор на ядерное оружие, в том числе на первое применение ядерного оружия, выше, чем в США, – если сравнить обе доктрины. Разница не принципиальная, но она все-таки есть. И объяснение этому не в том, что американцы более миролюбивы, чем русские, а в том, что у них очень большие и мощные силы общего назначения, поэтому они не опираются на ядерное оружие в качестве компенсации слабости остальной армии. А Россия именно это сейчас и делает. И именно слабостью российских сил общего назначения объясняется такой большой упор России на ядерное оружие как на основу ее безопасности.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации