Текст книги "История России от Ивана Калиты до династии Романовых (ХIV -ХVII века)"

Замирившись с Литвой, Василий совершил несколько походов на Казань, чтобы вновь поставить там свою марионетку, что и сделал после ряда неудачных попыток в 1524 году.

На этой мажорной ноте можно завершить разговор о внешней политике и войнах Василия Третьего. Его деятельность в иных областях также полностью проходила в русле политики Ивана Васильевича.

Так в 1509 году Василий, явно подражая своему отцу, который в свое время ликвидировал новгородское вече, сделал тоже самое во Пскове (это был последний русский город с демократическим вечевым устройством).

– Если мой мудрый отец запретил собирать Вече в Новгороде, я думаю, что он сделал это не просто так и что-то имел ввиду! – поднял указательный палец Василий. – Я считаю, что ничего плохого не будет, если я запрещу Вече во Пскове. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что у моего отца просто руки не дошли до этого.

В январе 1510 года псковский вечевой колокол сняли, а все выбранные органы власти распустили. Хотя псковские олигархи нисколько не сопротивлялись этому и даже аплодировали при снятии колокола, Василий не стал нарушать традиций, положенных его отцом, и переселил триста знатных псковских семей в другие регионы.

Василий также довершил, начатую его отцом, реформу ликвидации удельных княжеств, создавая повсюду подчиненную ему администрацию.

На бескрайних русских просторах окончательно образовалось единое мощное государство. Однако, как только оно появилось, сразу возникла проблема, которая поставила его существование на грань краха.

ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕСЧАСТНЫЙ СЕМЬЯНИН

Если у Ивана Третьего было, как минимум, три претендента, кому он мог передать престол (Иван Молодой, Дмитрий Иванович и Василий Иванович), то у его наследника не было ни одного.

Чтобы понять, как такое могло случиться, нужно вернуться в 1505 год, когда незадолго до своей смерти уже совсем плохой Иван Васильевич вызвал к себе наследника для судьбоносного разговора.

– Ты хочешь царствовать после меня, а, между тем, инфантилен настолько, что до сих пор не женился! – печально глядя на сына одним здоровым глазом, промолвил Государь. – У тебя девушка есть на примете?

– Я никогда не позволю себе посмотреть на девушку без вашего, папочка, разрешения! – испуганно пролепетал Василий.

– Понятно! Не таков я был в твои годы! Я еще восьмилетним малышом обручился, а в двенадцать лет уже во всю жарил свою первую жену, Машку Тверскую. Тебе же, охломону, двадцать шесть лет, а ты все еще холостой. Признайся хотя бы, что по ночам лазишь в окна к замужним боярыням?! – подмигнул Иван Васильевич.

– Как вы могли подумать такое, папа?! Я вам клянусь своим бессмертием…

– Дальше можешь не продолжать! – безнадежно махнул единственной здоровой рукой Иван Васильевич. – Короче, поскольку ты, к сожалению, мой наследник, то я не могу оставить тебя холостым. Будем выбирать невесту.

Иван Третий подошел к этому вопросу серьезно и с размахом, как он это делал всегда. По всей Руси бросили клич, и в Москву стали съезжаться знатные и не очень знатные дамы (всего более тысячи). Тем временем, в одной из палат Кремля соорудили помост, а на нем водрузили два кресла для Ивана Васильевича и самого жениха.

Начался конкурс красоты в несколько туров.

Юные невесты ходили по подиуму и вытворяли разные эротичные штучки, а отец с сыном ставили им оценки (надо сказать, что и в этом случае Василий Иванович подстраивался под мнение родителя).

– Смотри, сынок, вроде ничего пошла девица! Красиво попочкой виляет! Жалко, я плохо вижу одним глазом! – показывал пальцем Иван Васильевич.

– Согласен, папа. Вы человек мудрый и многоопытный. Целиком полагаюсь на ваше мнение! – бубнил наследник.

– Тебе какие больше задницы нравятся? Толстые или маленькие? – любопытствовал Иван Третий. – Цвет волос какой предпочитаешь? Мне больше нравятся блондинки, хоть всю жизнь прожил с брюнетками!

– Никогда об этом не думал, папа, но уверен, что вы правы.

– Смотри, еще одна хорошенькая пошла! – облизывался отец. – Эх! Мне бы самому жениться! Жалко пипиську недавно парализовало!

– Я, как вы, папа. На ком скажите, на том женюсь!

Победу в конкурсе красоты одержала не очень знатная девица Соломония Сабурова, которая чем-то зацепила Ивана Третьего, а его сын не стал возражать.

Молодые люди обвенчались и зажили счастливо (оба они были мягкими и бесконфликтными людьми), однако год проходил за годом, а детей в этом браке все не было.

Окруженный со всех сторон многодетными отцами, великий князь и в тридцать, и в сорок, и в сорок пять лет пропагандировал бездетный образ жизни. Наконец, прожив в законном браке двадцать лет, Василий Иванович задумался.

– Странно! – почесал он затылок. – У всех есть дети, а у меня нет!

В это время при дворе как раз подросла и удивляла всех сказочной юной красотой племянница зэка Михаила Глинского, шестнадцатилетняя Елена. Заметив, что у великого князя не все получается в семейной жизни, она атаковала его своими чарами, и он, что называется, поплыл.

Вскоре Василий Иванович вызвал к себе митрополита и некоторых уважаемых своей святостью монахов и, стеснительно опустив взгляд, попросил у них совета.

– Моя жена Соломония, как вы все знаете, прекрасная и очень добродетельная женщина! – вздохнул Василий. – Но я не могу умереть, оставив царство без наследника. Кому оно достанется? Мои братья такие дураки, что ничем управлять не могут. Был бы жив мой отец, он бы, конечно, легко нашел выход, а я в полной растерянности!

– Извини за нескромный вопрос, Государь: как у тебя с инструментом дела обстоят? – живо полюбопытствовал митрополит Даниил.

– Я еще не все сказал! – стыдливо покраснел Василий. – Есть у меня одна девушка на примете. Очень уж она мне нравится! Вот с ней бы я расстарался! Сто процентов! А Соломония, между нами говоря, мужики, меня давно уже не заводит. Она очень хорошая женщина, но только не в постели!

Мнения церковников разделилось. Одни, к ним большей частью относились представители нестяжателей (например, ученик Нила Сорского инок Вассиан и ученый монах Максим Грек), решительно осудили планы развода, однако митрополит и большинство церковников пошли монарху на встречу.

Соломонию Сабурову быстренько постригли в монашки и заточили в Суздальский монастырь (ноябрь 1525 года), а уже в начале января 1526 года Василий повторно женился на юной красавице Елене Глинской.

По такому случаю Василий Иванович так обрадовался, что состриг себе бороду, что было беспрецедентным случаем при дворе. Бояре, все, как на подбор, с длинными окладистыми бородами, в немом удивлении смотрели на помолодевшего после бритья великого князя.

– Я хочу быть молодым! – радостно кричал Василий. – Да! У нас с женой разница в тридцать лет! Но я ее не замечаю! Я самый счастливый молодожен на свете! Шампанского гостям! Пью здоровье моей юной супруги!

– Ты все-таки будь осторожен, Государь. – шептал ему на ушко, сидящий рядом митрополит Даниил. – Ты привык спать с Соломонией Сабуровой. В постели у вас все было кратковременно и всяких особых эмоций. Всю жизнь в одной позе. А тут совсем другое дело. Может получится так, что одной бородой не обойдешься. Тебе предстоят такие трюки, что крыша запросто может поехать, и резьба на инструменте сорваться! Верь мне, сынок. Я этого в свое время насмотрелся!

– А что такое резьба, Владыка? – не понял великий князь.

– Скоро узнаешь! – перекрестил его митрополит.

Женившись, великий князь, совершенно забросил войны и другие государственные дела, и либо проводил время с женой в спальне, либо путешествовал вместе с ней по монастырям. Поводом для таких путешествий было то, что Елена Глинская точно также не могла забеременеть, как ее предшественница. Приезжая в очередной монастырь, великий князь и его супруга выглядели настолько странно, что каждый раз служили поводом для сплетен среди монахов.

Впереди шел Василий, опираясь на палочку, сутулый, все время чем-то озабоченный и неуклонно стареющий, несмотря на ежедневное бритье бороды. Следом за мужем весело подпрыгивала и пританцовывала Елена под руку с каким-то молодым человеком, хихикая над его анекдотами (это был князь Иван Овчина Телепнев – Оболенский, о котором мы подробно расскажем дальше).

– Все монастыри святые объездил, а детей как не было, так и нет! – жаловался Василий Иванович митрополиту Даниилу. – В Переяславле был, в Ростове был,

в Спасов-Каменном монастыре был, в Кирилло-Белозерском тоже был! Нищим уже раздал столько, что они стали богатыми! Что еще делать, отче?! Ума не приложу!

– Эх, Василий Иванович, а ведь я предупреждал тебя! – утешал его митрополит. – С Соломонией Сабуровой ты бы тоже детей не родил, так хоть жив бы остался! А сейчас смотрю, как ты из спальни по утрам выползаешь, аж сердце кровью обливается!

– Четыре года пашу, как раб на галерах, а воз и ныне там! – вздыхал великий князь. – Я раньше думал, что сбрею бороду и сразу в дамках. А оно вон, как вышло!

– Бедный! – погладил его по голове Владыко.

– Каждую ночь из меня соки высасывает! Теперь еще какого-то мужика себе нашла – Овчину Телепнева-Оболенского. Бывало, по утру выгонят меня из спальни и непонятно над чем ржут, как кони!

– Да уж. Тебе не позавидуешь! – вздыхал митрополит. – Ты вот что, Вася. Прибегни в своей молитве к преподобному Пафнутию Боровскому. Если уж и он не поможет, то мой тебе совет: разводись второй раз, пока не поздно!

– Все святые не помогли, а Пафнутий вдруг поможет? – с сомнением вздохнул Василий. – Хотя, чем черт не шутит. Да и боюсь я ей сказать о разводе.

Эта штучка – не моя старая добрая Соломония Сабурова. Боюсь, что Елена мне сразу глаза выцарапает!

Василий Иванович совершенно отчаялся, но в нашей жизни, кроме обыденности, находится иногда место чуду. Великий князь помолился, и вдруг Елена Глинская в самом деле забеременела на пятом году брака, когда никто этого уже не ожидал.

В августе 1530 года у нее родился сын, будущий царь Иван Грозный. Святой Пафнутий так, видимо, расстарался, что следом за первым сыном сразу появился второй, правда, глухонемой, названный Юрием (октябрь 1532 года).

– Я хочу тебя, Вася! – ласкалась к мужу в постели Елена. – Теперь у нас с тобой пойдут детишки каждый год! Я мечтаю родить от тебя десять мальчиков и десять девочек!

– Хватит нам уже детей! Я спать хочу! – старался запахнуться в одеяло Василий.

– Ничего не хватит! Ты знаешь, какая в наше время детская смертность? Половина детей умирает! Медицины на Руси считай, что нет! И вообще я секса хочу! Мужинек! Хватит притворяться, что ты спишь!

– Ты издеваешься? – Василий попытался отвернуться от супруги. – Родили двоих и хватит! Какой секс? У меня сил никаких не осталось!

– А у меня остались! – прыгала на него молодая жена и срывала одеяло.

Василий Иванович только плакал.

Конечно, такая жизнь не могла продолжаться долго. В конце 1533 года великий князь серьезно заболел непонятно чем.

– Что со мной? – испуганно спрашивал он у своего лекаря Николая Булова. -Ты видел мое великое жалованье тебе. Я заплачу еще больше! Можно ли сделать мазь или что-то иное, чтобы облегчить болезнь мою?

– Видел жалованье великое! – осматривал его лекарь. – Твоя болезнь произошла от перенапряжения сил, и никакой мазью тут не поможешь! У тебя отказывают жизненно важные органы, и уже начали лопаться ноги. Прости, Государь!

В декабре 1533 года Василий Иванович, приняв, как положено, монашеский постриг, скончался.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ ГРОЗНЫЙ (1533—1584)

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТРУДНОЕ ДЕТСТВО ИВАНА ГРОЗНОГО. ПРАВЛЕНИЕ ЕЛЕНЫ ГЛИНСКОЙ.

Детство у Ивана Васильевича (в будущем Грозного) было трудное.

С одной стороны он уже в малолетнем возрасте всего в три года отроду стал главой огромной империи, а с другой он с малых лет был окружен людьми, которые его не любили, а многие мечтали о его погибели.

Расскажем обо всем по порядку.

По завещанию Василия Ивановича при трехлетнем наследнике до его совершеннолетия был образован регентский совет из семи человек: двух родных братьев покойного великого князя (Юрия и Андрея), дяди его матери, Михаила Глинского (его по такому случаю досрочно освободили из тюрьмы) и четырех родовитых бояр.

Все это очень не понравилось матери малыша, двадцатипятилетней энергичной Елене Глинской.

– Я его родила! Мучилась при родах! – жаловалась она своему сердечному другу князю Иване Овчине Телепневу-Оболенскому. – А как я страдала в постели со своим мужем-бегемотом! Ляжет на меня, придавит так, что не вздохнуть и не пукнуть, и начинает пыхтеть в ухо! Неужели после всего этого я не заслужила, чтобы стать регентшей?

– Полностью согласен, душечка! – галантно целовал ей ручку Иван Овчина. – Помню, как ты страдала, моя бедняжка! Не волнуйся! У нас с тобой есть верные люди, которые отправят регентов на тот свет!

– Я дышать не могла! Задыхалась под ним! – продолжала возмущаться Елена. —И вот теперь, когда я должна была, по воле Господа, получить награду за тяжкий труд и все мои мученья, приходят наглые мужики и говорят, что они будут править страной. Они что тоже спали с моим мужем?

– Главное – это действовать внезапно, моя царица, пока регенты ничего не подозревают! Перережем их по одному.

– Ты, Ваня, слишком жесток. Убийство – страшный грех перед Господом! – перекрестилась Елена. – Закуем в оковы, посадим в темницу и не будем кормить. Господь милостив, и как ему будет угодно, так пусть все и будет!

– Моя милосердная крошка! Так и хочется тебя съесть! – накинулся на нее Иван Овчина, и любовники предались дикой страсти.

Естественным союзником в борьбе Елены против регентов должен был стать ее дядя, Михаил Глинский, однако он был настолько странным человеком, что неожиданно для племянницы занял противоположную сторону.

– Бесстыдница и проститутка! – кричал он. – Тело Василия Ивановича еще не остыло, а ты уже предалась похабной страсти с князем Иваном Овчинной! Ты позоришь наш род, публичная девка! Тебя надо хорошенько высечь, а потом посадить в темницу на хлеб и воду, как я сидел!

– Ты чего, дядя, умом тронулся? – покрутила пальцем у виска Елена. – Ты гуляешь на свободе только потому, что я попросила за тебя перед своим покойным супругом! Кто тебе эти бояре? Они все тебя ненавидят! Ты для них враг и чужак!

Я же предлагаю тебе войти в свою правительство! Соображаешь, старый пердун?

– Может, мне еще третьим в постель к вам залезть, блудница?! – вопил Михаил Глинский. – Я знаю: многие считают Глинского ненормальным! Пусть! Но я не такой дурак, чтобы поддержать публичную девку и развратницу против лучших людей государства! Я посидел в темнице довольно! Теперь ты посиди, греховная девица!

Это были последние слова, сказанные Глинским на свободе. Его схватили и заточили в темницу в гораздо более худшие условия, чем он сидел при Василии Ивановиче. Оскорбленная племянница запретила кормить его, и вскоре бедный дядя умер от голода.

Надо отметить, что переворот Елены Глинской был проведен идеально, как по организации, так и по исполнению. Иван Овчина показал себя смелым и расторопным путчистом.

Членов регентского совета хватали по одному. Первым был арестован брат покойного великого князя, Юрий Иванович.

– Как вы смеете прикасаться ко мне? Руки прочь! Во мне течет кровь моего великого отца, Государя Ивана Третьего! – кричал он, когда его вязали люди Овчины.

С другим братом, Андреем, пришлось повозиться. Он жил в удельном княжестве в Старице, где окружил себя войсками и телохранителями, и ни за что не хотел приезжать в Москву. Тогда князь Иван Овчина решил применить военную хитрость. Он направил письмо, в котором среди многочисленных комплиментов и уверений в дружбе писал:

«Маленький наследник очень скучает по вам, Андрей Иванович. Каждый день, едва протерев глаза, он плачет и спрашивает, где его любимый дядя Андрюша?! Он так любит вас, а вы совершенно забросили его!

Как вам только не стыдно, Андрей Иванович.

Сердце мое разрывается, глядя на детские слезы. Я даю вам честное рыцарское слово, что ни один волос не упадет с вашей головы в Москве. Приезжайте!

Р.S. Умоляю, не забудьте порадовать малыша гостинцем».

Дядя Андрей купился и приехал в гости к племяннику, где был тут же схвачен и заточен в темницу.

– Как же ваше честное слово, князь? – уже избитый и закованный в оковы обращался он к Овчине.

– Мое слово крепко и нерушимо! – объявил тот. – Я – рыцарь, и свое слово привык держать! Я его никогда не нарушал и впредь нарушать не намерен!

Вы, Андрей Иванович, схвачены не по моему приказу! Как вы могли подумать такое? Вас арестовали по указанию великой княгини, Елены Глинского. Ее слово, увы, сильнее моего! В этой ситуации я, к сожалению, бессилен и ничем не могу вам помочь!

Оба дяди великого князя разделили судьбу Михаила Глинского и умерли в тюрьме от голода. В заключение также бросили других менее знатных членов регентского совета.

Елена Глинская, устранив конкурентов, энергично взялась за дела, став одной из немногих русских правительниц, женщин.

Для начала она сразу решила показать, что ничем не отличается от своих предшественников-мужчин и начала (точнее, продолжила) войну с Литвой.

Литовский великий князь и польский король Сигизмунд, который очень обрадовался кончине Василия, прислал ультиматум, в котором потребовал вернуть Смоленск и другие земли, захваченные при Василии Ивановиче.

– Прекрасно! – обрадовалась в свою очередь Елена Глинская. – У нас тут некоторые считают, что баба не годится для престола. Я им всем покажу, кто из нас баба!

В 1534 году литовские войска перешли границу, однако не смогли взять ни Смоленск, ни Чернигов. В феврале следующего 1535 году русские войска нанесли ответный контрудар, но не стали возиться с крепостями противника, предпочитая пограбить его обширные сельские территории. Мстя за свои убытки, литовские феодалы летом 1535 года захватили Стародуб, где истребили всех жителей (около тринадцати тысяч человек).

После этих событий Сигизмунд полностью разочаровался в войне.

– Свяжешься с бабой, а потом сам не рад будешь! – ворчал он. – Вместо того, чтобы штурмовать крепости или биться в чистом поле, она тебе

по-тихому будет гадить! Извела мне, зараза, весь урожай! Ограбила моих селян, бесстыжая! Бог с ней! Зато я поубивал всех жителей Стародуба. Теперь мы квиты! Будем мириться!

В феврале 1537 года стороны заключили перемирие.

Однако гораздо большее влияние Елена Глинская оказала не на внешнюю, а на внутреннюю политику государства.

Как всякая порядочная женщина она очень любила деньги. Наверное, поэтому основная ее деятельность на посту руководителя страны была связана с финансовой реформой. Фактически именно она впервые ввела в государстве единую валюту – «денгу», рубли и копейки (ранее монеты делали во многих уделах и частях огромной державы). Благодаря этому резко активизировалась торговля, что в свою очередь привело к наполнению казны. Отметим, что на протяжении многих последующих веков денежная система, созданная Еленой Глинской, претерпевала лишь косметические изменения.

С каждым годом Глинская все больше раскрывала свои таланты и потенциал, и неизвестно каких бы высот достигла творческая мысль этой незаурядной женщины, если бы ее не отравили в апреле 1538 года в тридцатилетнем возрасте.

– Сучка борзая у нас завелась! – ворчал князь Василий Шуйский. – Кто она такая? Беженка из Литвы! Голь перекатная, а туда же лезет! Я веду свой род от брата Александра Невского, Андрея Ярославича. Мой род один из первых на Руси будет,

но я никаких денежных реформ не выдумывал и выдумывать не собирался! А кто ее предок? Уверен, что какой-то трубочист!

– Правильно говоришь! Давно пора поставить ее на место! – поддержал его Иван Шуйский. – Мы с тобой принцы крови, а нам в голову даже не пришло вводить единую деньгу! Куда катимся?

На очередном роскошном пиру в Кремле бояре, рассыпаясь в славословии, в знак преданности и любви преподнесли Елене Глинской фаршированную ртутью рыбу, попробовав которую она скончалась.

Иван Овчина сразу понял, что смерть его возлюбленной не лучшим образом отобразится на его собственной судьбе, и решил найти защиту в покоях малолетнего Государя (воспитательница семилетнего Ивана Васильевича, Агриппина Челяднина, была его сестрой). Неделю после смерти Елены он просидел в спальне малыша, играясь с ним и читая веселые книжки, в надежде, что там его не посмеют арестовать. На седьмой день в комнаты юного Государя ворвались вооруженные люди и, несмотря на детские крики и плач, скрутили и навсегда увели в неизвестном направлении и Ивана Овчину, и Агриппину Челяднину.

На этих событиях закончилось детство Ивана Васильевича, который сразу повзрослел, и в семь лет почувствовал себя одиноким и несчастным маленьким мужчиной.