Текст книги "История России от Ивана Калиты до династии Романовых (ХIV -ХVII века)"

Стояние войск на реке Угре стало окончательной точкой в истории вассальной зависимости Москвы от Орды, а Иван Васильевич, ободрившись победою, стал думать о новых завоеваниях.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРИСОЕДИНЕНИЕ ТВЕРИ И ВЯТКИ

В 1485 году умерла мать великого князя, инокиня Марфа, которая, напомним, была тверской княжной. Иван Васильевич будто ждал этого момента, чтобы окончательно ликвидировать независимость Тверского княжества.

Здесь им был применен новый политический прием (в дальнейшем он постоянно пользовался им в войнах с Литвой). Иван Васильевич объявил, что тверские бояре, недовольные своим князем, могут перейти на московскую службу и получить за это преференции.

Многие тверяки, внешне изображая из себя патриотов своего княжества, давно в тайне мечтали переехать в Москву, что было теперь престижнее и сулило значительные материальные выгоды. Сначала робко по одному, а затем целыми толпами они стали поступать на московскую службу. Тверское княжество стремительно оскудевало управленческими кадрами. Главная же беда для Твери заключалась в том, что бояре переходили на службу вместе со своей землей, и вскоре почти вся территория Тверского княжества оказалась заселенной новыми москвичами (бывшими тверскими боярами).

Тверской князь, Михаил Борисович, был так всем этим поражен, что совершенно потерялся и повел себя будто соблазненная и брошенная женщина. Он стал повсюду бегать, плакаться и жаловаться на свою судьбу. Особенно он любил изливать горечь в письмах, которые рассылал по всему земному шару. Одно из таких посланий он адресовал уже знакомому нам Казимиру Четвертому:

«Великий польский король и князь литовский, дорогой друг Казимир!

Со мной случилась страшная беда! Я оказался обманут в самых лучших своих чувствах!

Мое боярство, которое я так любил, так холил и лелеял, подло посмеявшись надо мной, перебежало к московскому князю!

Как же тяжело мне, Казимир, быть жестоко обманутым в своих лучших чувствах, и вместо ответной любви увидеть самое низкое предательство!

Я так верил этим низким людям, а они бросили меня!

Будь проклят этот Иван, который переманил их своими большими деньгами!

Бог видит, кому тяжко! На чужой беде счастья не построишь!

Я очень хочу увидеть тебя, Казимир, и поплакать на твоем могучем плече!

Навечно твой друг, Михаил. Великий князь Твери».

Это письмо оказалось перехваченным людьми Ивана Васильевича, и он, прочитав его, устроил грандиозный скандал.

– Мало того, что этот Михаил переписывается с моим недругом Казимиром, так он еще безвинно поносит меня! Разве я виноват в том, что его бояре хотят служить мне, а не ему? За что он меня проклинает?! Как у него язык повернулся сказать, что я переманиваю к себе его боярство? Если я кого-то принял у себя, то не иначе как из чувства милосердия и любви к ближнему! Я ужасно оскорблен и немедленно объявляю войну!

Тверской князь Михаил, как говорится не успел глазом моргнуть, как под стенами его столицы оказалась огромная московская армия с мощной артиллерией (сентябрь 1495 года).

Уже на следующей день после ее появления все оставшееся тверское боярство приехало к Ивану Васильевичу и, всячески унижаясь, стало проситься к нему на службу.

Расстроившись окончательно, брошенный всеми последний независимый князь Твери бежал к Казимиру, а Тверское княжество бескровно вошло в состав империи Ивана Третьего.

Это была очередная блестящая победа великого князя, однако главные его завоевания предстояли впереди.

Сначала он обратил свой взгляд на Восток и первое, что ему попалось на глаза, было Казанское ханство.

С момента его основания уже известным нам судьей Улу-Мухаммедом (см. нашу книгу «Гражданская война на Руси пятнадцатого века») Казань часто воевала с Москвой. Однако все эти войны были несерьезными и больше напоминали набеги, чем военные компании. То казанцы приходили пограбить московскую землю, то москвичи разоряли Казань.

– Не порядок! – заметил Иван Васильевич.

В 1487 году его войска после полуторамесячной осады взяли Казань, однако, опасаясь мусульманского сепаратизма, он не стал присоединять ее к империи, а только усадил там на престол своего ставленника, хана Махмет-Аминя.

В 1489 году была присоединена Вятка (сейчас – Киров).

В этом случае Иван Васильевич решил действовать через церковь. Сначала митрополит под его диктовку написал вятчанам грозное послание, укоряя их в том, что они до сих пор остаются независимыми и медлят присоединиться к державе великого князя.

«Вы будете прокляты православной церковью, если не прекратите безобразничать и не подчинитесь Ивану Васильевичу, ибо то, что вы живете без его руководства ужасно и богопротивно!», – писал он, в частности.

– Не перебор будет, Государь? – прочитал только что написанное им послание митрополит. – С проклятием ты не погорячился? Вроде бы они ничего плохого не сделали!

– Ты подписывай! Потом разберемся сделали или не сделали! – улыбнулся Иван Васильевич.

Получив такое письмо, жители Вятки совершенно растерялись. Вскоре появилось московское войско, которое стало брать их города практически без сопротивления. Тех же, кто все-таки пытался воевать, арестовали и насильственно переселили в другие регионы. Огромная, богатая пушниной область, вошла в состав русской державы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. РАСШИРЕНИЕ РУССКОЙ ДЕРЖАВЫ НА ЗАПАД

Разобравшись с восточным направлением, Иван Третий обратил свой взор на Запад, где раскинулось Литовское княжество с русским и православным

в большинстве своем населением.

Между тем, еще во времена Дмитрия Донского литовцы не раз переходили границу, грабили и разоряли русские города, убивали и уводили в плен мирное население (эти события описаны в нашей книге «Юмористическая история монголо-татарского ига»).

Объединить все русские земли в составе одной страны и, вместе с тем, навсегда прекратить междоусобицу между русскими было сверхзадачей Ивана Третьего, и он со всей энергией взялся за это дело.

Уже опытный к тому времени политик применил сразу несколько технологий.

Во-первых, московский митрополит дал команду православным церквям Литвы активно агитировать паству об объединении Москвой.

Во-вторых, местное боярство стало зазываться вместе со своими землями на службу в московское государство. Многие литовские вельможи, соблазненные преференциями, пошли на службу к Ивану Третьему. Среди них известные впоследствии дворянские фамилии: Одоевские, Воротынские, Бельские и т. д.

В конце восьмидесятых годов пятнадцатого века в Литве началась так называемая «порубежная (пограничная) война», когда решившие перейти на московскую службу литовские бояре (их владения, по счастливому совпадению, располагались на границе с Русью) воевали со своими родственникам, оставшимися верными Литве.

Уже известный нам польский король Казимир обратился с нотой протеста к Ивану Васильевичу, возмущаясь его поддержкой сепаратистских мятежей литовский подданных. В ответ он получил от русского Государя письмо следующего содержания:

«Любимый друг мой и брат, Казимир!

Ты справедливо пишешь о возмущении своими подданными боярами, которые подымают против тебя мятежи. Я искренне сопереживаю тебе в этом вопросе и, поверь мне, возмущен не меньше твоего. Мне непонятно и обидно только одно: почему-то ты обвиняешь в этом меня?!

Посуди сам, если какие-то, не побоюсь этого слова, неадекватные люди подымают против тебя бунты, как можно винить в этом своего соседа, друга и брата?

Ты видел хоть одного моего солдата в своих владениях? Или, может быть, я объявил тебе войну?

Очнись, Казимир! Между нашими государствами давно уже установлен прочный и нерушимый мир!

Как у тебя рука поднялась писать мне такие чудовищные обвинения?!

Мне и грустно, и смешно!

Да, признаюсь, иногда я по христианскому своему милосердию жалею кого-нибудь из этих убогих. Что с того? Разве виновен я, что из-за своей доброты даю приют несчастным?!

Я очень расстроен, друг мой, твоим поведением, но надеюсь, что, получив это письмо, ты осознаешь свою вину передо мной и извинишься.

Не забудь также покаяться перед Господом богом!

Навеки твой друг. Иван Васильевич».

Однако, когда в 1492 году Казимир умер, оказалось, что московский государь очень даже причем в этой войне.

После смерти Казимира его страна разделилась между сыновьями: старшему, Альбрехту, досталась Польша, а младший, Александр, стал великим князем Литвы. Иван Васильевич посчитал, что возникла удобная ситуация, чтобы открыто вступить в войну.

Русские войска перешли границу и внезапным ударом захватили Мценск, а следом взяли сильную приграничную литовскую крепость – Вязьму.

Одновременно с этим на Литву с юга напала союзная с Москвой Крымская Орда.

В этой сложной ситуации новый литовский князь, Александр Казимирович, боясь лишиться всего, предложил мир. По его условиям к Москве переходила огромная территория (Одоевское, Трубчевское и многие другие княжества, а также крепость Вязьма).

Несмотря на территориальные потери, Александр считал мирный договор своей дипломатической победой, поскольку ему, кроме прекращения военных действий, удалось добиться заключения династического брака с дочерью Ивана Васильевича, Еленой.

Этот брак, который породнил его с московским великим князем, должен был по расчетам Александра поставить окончательную точку в конфликте, и служить в дальнейшем гарантией мира между двумя соседними государствами.

Однако Иван Васильевич смотрел на этот брак совершенно

по– другому, рассчитывая с его помощью наложить руку на литовское государство по примеру Рязани.

В своем письме дочери, направленном сразу после ее замужества, он попытался разъяснить свои представления о ее семейной жизни.

«Когда ты вышла замуж, бедная моя Леночка, я, благословляя тебя, имел надежду, что твой муж, Сашка, возьмется за ум.

Однако прошло уже несколько дней с вашей свадьбы, а он остался таким же непутевым, каким был всегда. У него не получается нормально княжить, и больше нет никакой надежды, что когда-нибудь получится! Делать нечего! Чтобы спасти вас от неминуемого краха, придется мне, старику, засучить рукава и взять на себя управление Литвой.

Тебе необходимо немедленно отстранить своего мужа от престола. Можешь его убить или засадить в сумасшедший дом. Если же он вздумает показать свой дикий нрав, не бойся, я найду средства защитить тебя и унять этого негодяя.

Навеки твой отец, Иван Васильевич».

Однако Елена оказалась совершенно другим человеком, чем сестра Анна, которая в свое время в аналогичной ситуации помогла завладеть Рязанью. Вместо того, чтобы слушаться советов отца, она стала вставлять ему палки в колеса. В ответном письме Елена сообщила свое мнение о его проекте.

«Дорогой папа!

Большое спасибо тебе за заботу, но меня мой муж вполне устраивает. Он очень нежный и заботливый, а совсем не такой, как ты о нем пишешь.

Что касается управления Литвой, то мы справимся как-нибудь сами.

В любом случае спасибо за предложение, однако у тебя своих дел по горло.

Любящая тебя дочь, Елена».

Иван Васильевич страшно разозлился и тут же продиктовал ответ.

«Получил твое послание, доченька, и, признаюсь, до сих пор пребываю в шоке!

Как ты можешь врать мне, что у вас все замечательно, когда у тебя такой непутевый муж? Тебя там что ослепили? Неужели ты ничего не видишь?

Я объясняю тебе последний раз: у вас с мужем один выход в жизни – передаться под мою опеку.

Я умолкаю, дочь, чтобы не наговорить тебе грубостей! Только учти, что во мне душа клокочет от ярости.

Покайтесь с мужем немедленно и напишите мне, что готовы принять меня в свою семью в качестве вашего опекуна и правителя Литвы.

Твой негодующий отец, Иван Васильевич».

Однако его резкие слова не возымели никакого действия. Скоро он получил ответ.

«Дорогой отец!

Еще раз благодарю тебя за заботу, но, если ты действительно хочешь мне помочь, присылай деньги. Тем более, что ты очень хорошо сэкономил на моем приданном.

Любящая тебя дочь, Елена».

– Кошмар! – схватился за голову Иван Васильевич. – Кого я вырастил? Это какая-то оторва!

Однако будучи очень терпеливым и выдержанным человеком он продолжал вести переписку с дочкой еще почти пять лет, всячески склоняя ее на свою сторону. Не добившись ничего, он наконец, оставил надежду и решил возобновить военные действия (1500 год).

Вновь литовские бояре запросились на московскую службу. Вместе с ними под власть Москвы перешли Чернигов, Гомель, Новгород-Северский, Рыльск и ряд других княжеств. Иван Васильевич в этот раз не стал делать вид, что он тут ни причем, открыто принял их в свое подданство и послал в Литву воинский контингент.

В июне 1500 года русские войска взяли Брянск и Дорогобуж.

В следующем месяце русская рать под командование князя Даниила Щеня наголову разбила литовское войско и взяла в плен их командующего гетмана Острожского.

Тем временем, союзник Москвы крымский хан Менгли-Гирей совершил глубокий рейд в тыл Литвы, где разграбил и спалил Луцк и Владимир Волынский.

В ответ Александр заключил союз с Ливонским орденом, однако его рыцари, только вступив в русские края, сразу подхватили инфекцию (на Руси бушевали эпидемии), что вывело из строя большую часть армии. В ноябре 1501 года войска Даниила Щени разгромили ливонских крестоносцев под Дерптом, и они в панике бежали из России.

После таких блестящих военных компаний Иван Васильевич продиктовал своему разгромленному зятю условия мира, по которому Литва признала за Москвой все завоеванные ею земли, в том числе Чернигов, Брянск, Гомель и Новгород Северский.

Это была примерно треть всей территории Литвы.

Александр Македонский, Наполеон и Тамерлан побеждали в великих сражениях и создавали огромные империи, которые, однако, существовали непродолжительное время и рассыпались, как карточные домики.

Иван Васильевич ни в каких великих битвах не участвовал (самая знаменитое его сражение – стояние на реке Угре), однако освободил Русь от вассальной зависимости от Золотой Орды и создал великую державу, которая до сих пор составляет ядро современной России.

Как сказал по этому поводу современник Ивана Васильевича молдавский государь Стефан Великий:

– Мой сват, Иван Васильевич, удивительный человек. Он всю жизнь просидел дома и во много раз умножил свою державу, а я, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить границы.

Удивительно, но личность фактического создателя русского государства оказалась заслоненной для потомков фигурой его внука и полного тезки: Ивана Васильевича Грозного №2, правившего во второй половине шестнадцатого века (о нем речь пойдет впереди).

Таковы гримасы истории, но мы в меру наших сил постарались исправить это досадное недоразумение.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РЕЛИГИОЗНАЯ БОРЬБА В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ. ЕРЕТИКИ, ИОСИФЛЯНЕ И НЕСТЯЖЕТЕЛИ.

После заключения православным патриархом Флорентийской унии (об этом мы писали в книге «Гражданская война на Руси пятнадцатого века») и падения Константинополя под ударом турков (1453 год), русская церковь стала автокефальной, т.е. независимой от духовных властей Византии.

Если ранее со времен принятия христианства на Руси (988 год) митрополита всея Руси присылали из Константинополя, то со второй половины пятнадцатого века его формально выбирали русские священнослужители на церковном соборе, а фактически назначал московский великий князь.

Таким образом, православная церковь находилась под контролем Ивана Третьего, хотя в этом вопросе имелись свои тонкости и нюансы.

Использую церковь, в качестве политического инструмента, Иван Васильевич, как интеллектуал своего времени, не был религиозным догматиком и не чуждался еретических течений. Мало знающие и читающие православные священники не удовлетворяли пытливый ум великого князя.

К тому времени в Западной Европе уже прошел пик популярности вальденской (альбигойской) ереси, которая, однако, пустила глубокие корни в религиозном сознании особенно на юге Франции. В Чехии во многом победила реформация Яна Гуса. Впереди уже маячили 95 тезисов Мартина Лютера (1517 год), положившие начало мощнейшему протестантскому движению.

Вся эта религиозная ересь (с точки зрения православия и католичества) была, в сущности, об одном: люди возмущались отличием практики официальной церкви от теории Иисуса Христа.

Христос проповедовал любовь к ближнему, а церковь возбуждала ненависть к инакомыслящим вплоть до сжигания на костре.

Христос говорил о крайнем вреде корысти и богатства (легче верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому попасть в рай небесный), а подавляющее большинство церковнослужителей посвящали свою жизнь стяжательству и корысти. Епископы не стеснялись продавать направо и налево должности священников. Архимандриты превратились в ростовщиков, давая деньги под проценты в долг, а затем строго требуя по суду передачи им в рабство должника. Рядовые священники отпускали любые грехи за деньги, сами во всю грешили, а самые совестливые из них, видя, что творится вокруг, спивались с горя.

Церковь превратилась в крупнейшего и богатейшего землевладельца. Еще с давних времен князья отписывали на помин души целые села и угодья, а со времен митрополита Алексея (мы писали об этом в книге «Гражданская война на Руси пятнадцатого века») передача земель в собственность церкви приобрела гипертрофированные масштабы.

Православные монастыри превратились в крупнейшие аграрные холдинги, на которых работали тысячи рабов-должников и обездоленных наемных крестьян. Кладовые монастырей ломились от собранных припасов, которые хитрые монахи пускали на рынок в неурожайные годы за баснословные деньги, раздевая простой народ буквально до нитки. Когда в стране начинался голод, а это случалось примерно каждые пять лет, монахи только смеялись и радовались новым рабам, которые готовы были работать за краюху хлеба.

Как писал по этому поводу ученик святого Нила Сорского инок Вассиан: «Господь повелел раздавать неимущим, а мы (монахи), побеждаемые сребролюбием и алчностью без милосердия отнимаем имущество, забираем у поселянина коровку или лошадку, истязаем братьев наших бичами и прогоняем вместе с женами и детьми из наших владений… Сами богатеем, обжираемся, а работающие крестьяне, братья наши, живут в последней нищете! Хорошо исполняем мы заповедь Христову не заботиться об утреннем дне».

Люди, естественно, видели, как ведут себя их духовные пастыри и стали поглядывать вокруг: нет ли, кого-нибудь получше их священников?

В этой ситуации, когда авторитет официальной православной церкви упал почти до нуля, и в тоже время у народа оставалось христианское мировоззрение и религиозное сознание (другого за неимением науки тогда просто не могло быть), на Руси произошел церковный раскол и стали возникать разные религиозные течения и партии.

В семидесятых годах пятнадцатого века в Пскове и Новгороде появилась некая христианская секта. Неизвестно, как сектанты называли себя сами (все они были впоследствии сожжены). Официальная церковь называла их стригольниками, «новгородскими еретиками» или просто «жидовствующими» (часть их сторонников были евреями). О том, что именно проповедовали сектанты также неизвестно, поскольку все их книги и документы были сожжены вместе с их обладателями. Однако, нетрудно догадаться, что по примеру аналогичных течений в Европе, они нападали на корыстолюбие и пьянство духовенства и не признавали официальную церковь, считая, что по своему поведению, она никак не может считаться служанкой бога на земле.

Несмотря на обрушившиеся на них репрессии, вскоре эта секта распространила свое влияние почти на всю территорию страны.

В самой Москве у них появилось огромное количество приверженцев и не только среди простолюдинов, но и аристократов самой высшей пробы и даже иерархов церкви.

Архимандрит московского Симоновского монастыря, всеми уважаемый монах Зосима, громче других кричал чуть не каждый день о вреде еретичества, не жалея себя, поносил и обличал отступников от православия, а, как впоследствии оказалось, сам был одним из тайных руководителей сектантства (такого рода притворство и обман считались не только допустимым, но и необходимым у еретиков, которые ежедневно жили под угрозой сожжения на костре).

Идеи церковного реформаторства проникли даже в высший бюрократический слой государства и семью великого князя. Тайными сторонниками секты были сноха Ивана Васильевича, жена его старшего сына, Елена Волошанко, и фактический руководитель внешнеполитического ведомства государства, дьяк Федор Курицын.

Сам Иван Васильевич, по собственному признанию, любил поговорить с еретиками. Многие из них были учеными людьми и прекрасно разбирались в учении Христа. Одно время он даже серьезно колебался по вопросу не вступить ли ему самому в секту, однако, в конце концов, воздержался от этого шага, который вряд ли бы нашел понимание у подавляющего большинства подданных.

Тем не менее, оставаясь в лоне официальной православной церкви, великий князь тайно старался помогать еретикам.

В 1390 году он поставил митрополитом всея Руси одного из лидеров новой секты уже известного нам архимандрита Зосиму.

Вначале своей жизни этот человек, вероятно, по своим убеждениям был православным (хотя это никому неизвестно). По крайней мере, в юности по каким-то причинам он выбрал духовное поприще. В церкви он сделал неплохую карьеру, стал архимандритом, но, поглядев на церковный быт, полностью разочаровался в православии, и целыми днями предавался пьянству. Следующим шагом его духовной эволюции стало сектантство. Однако на момент своего назначения митрополитом всея Руси, он уже полностью отошел от христианства и склонялся к материализму.

– Иисус Христос был обычный человек, который сам себя объявил богом! – рассуждал новый митрополит перед государем. – Потом всякие придурки стали писать евангелия и прочие предания, которые по сути своей вздор. Наши иконы

и кресты, все равно, что языческие болваны, – они никогда никому не помогали и помочь не могут. Человек, который умирает, не попадает в рай или ад (это просто смешно), а жизнь его на этом заканчивается. Что касается бога, то я в него не верю!

– Хорошо ты говоришь, Зосима! На душе как-то легче становится! – хвалил Иван Васильевич. – Скажи-ка мне: разве справедливо, что церковь владеет таким несметным количеством земли, а мне, великому князю, бывает, что нечего дать в награду своим дворянам-рубакам?!

– У попов давно пора отнять все! – с готовностью соглашался Зосима. – И землю, и деньги! Самое смешное, что, как только ты у них все заберешь, Государь, уже на следующий день ни одного попа в церкви не останется! Сразу все станут атеистами!

– Чувствую умиротворение! Будто елеем помазал! – смеялся Иван Васильевич. – Надо будет этим заняться. А пока давай, митрополитушка, накатим по рюмашке!

– Пью за полную секуляризацию всего церковного имущества! – чокался Зосима.

Новый митрополит был уверен, что при такой высокой должности и при покровительстве Государя он уже может не стесняться высказывать в открытую свои взгляды. Находясь в компаниях коллег-священнослужителей, он все чаще их шокировал, в открытую надсмехаясь над Иисусом Христом, библией, церковными таинствами и обрядами.

– Не притворяйтесь, что вы верите в бога! – выпив лишку, грозил он пальцем епископам и архимандритам. – Признайтесь честно, что всем вам на Господа бога глубоко наплевать. Вы библию не читали и не собираетесь читать. Вам ее даже не понять по глупости ума. Вы с трудом выучили за всю жизнь несколько молитв и псалмов, а теперь дурачите этим людям голову. Я вас насквозь вижу, толстопузы! Все ваши мечты – это нахапать денег и набить брюхо!

Конечно, такое поведение митрополита не могло не вызывать возмущения у его подчиненных.

Кроме того, до них начали доходить слухи о реформе Ивана Васильевича по секуляризации церковных земель, а затем эти слухи стали подтверждаться. Первым под удар попало новгородское епископство, у которого великий князь забрал большую часть их поместий.

Перед церковными иерархами замаячила перспектива разорения и нищеты.

Недовольные священники сначала шептались по углам, затем стали собираться в группы и, наконец, сговорились выступить открыто.

Зачинщиком и лидером восстания против митрополита стал игумен волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий, который был известен своим благочестием. В отличии от многих своих коллег он строго соблюдал все посты, был очень воздержан в употреблении вина и пищи и постоянно молился.

– В Великой церкви Пречистой Богородицы, на престоле святого Петра и Алексия сидит Иуда и предатель! – кричал он на очередном церковном соборе. – Посмотрите на нашего митрополита, это волк в пастырской одежде!

Затем, перечислив с трибуны, что митрополит говорил в частных разговорах, Иосиф, обращаясь к Зосиме, поставил перед ним вопрос ребром: или тот немедленно добровольно уходит в отставку по собственному желанию с сохранением пенсии или будет уволен по постановлению собора (формально право назначения и снятия митрополитов было у церковного собора, а не у великого князя).

Иерархи встретили слова Иосифа громом аплодисментов.

Зосима, увидев, что против него ополчилась вся церковь, дрогнул. Он прекрасно понимал, что отлучение от должности по решению собора грозит дальнейшими разбирательствами с реальной перспективой оказаться на костре.

Перепугавшись, митрополит заявил самоотвод, указав, что говорил свои речи будучи пьяным не в себе и сам ничего не помнит (1494 год).

Для Ивана Васильевича, который как раз в это время был занят заключением первого мира с Литвой и замужеством дочери Елены, все происшедшее на соборе оказалось полной неожиданностью. Он ничем не смог помочь своему любимцу, единственное, запретил церковникам его дальнейшее преследование.

Священники поняли, что настало время переходить в контратаку на набирающую популярность в народе «русскую церковную реформацию» (мы думаем, что это вполне приемлемый термин, поскольку именно реформация, схожая по типу с западным протестантизмом, проповедовалась сектантами).

– Надо признать, что мы с вами расслабились и чрезмерно благодушно смотрели на людей! – неоднократно заявлял неформальный лидер церкви Иосиф Волоцкий. – Мы были слишком мягки к еретикам, налагая на них епитимьи, денежные штрафы и давая еще время на исправление, вместо того чтобы незамедлительно сжигать на костре. С другой стороны, мы слишком увлеклись доходами с вотчин, ростовщическими процентами и вообще финансовой стороной дела. Я не отрицаю, что все это имеет право быть, но коммерческая деятельность лишь одна из частей нашей работы. Мы забыли, что церковь, кроме ведения хозяйства, должна заниматься христианской агитацией и пропагандой. Пора подумать о духовном!

Однако, несмотря на падение митрополита Зосимы, до абсолютной победы Иосифу Волоцкому было еще далеко. В православной церкви появилось оппозиционное ему крыло, возглавляемое заволжским старцем Нилом Сорским (представители оппозиции жили в основном за Волгой на севере Руси), которое получило название «нестяжатели».

Оппозиция признавала все каноны православия, однако расходилась с Иосифом Волоцким по двум принципиальным вопросам.

Во-первых, Нил Сорский и его сторонники решительно отрицали правильность сжигания еретиков на костре.

Во-вторых, нестяжатели предлагали забрать у монастырей их имения. Выступая на церковном соборе 1503 года, Нил Сорский объяснил свою позицию так:

– Инок, обрекая себя на благочестивое житье, должен служить примером праведности для всего мира. Напротив, владея имениями, монахи не только не отрекаются от мира, но делаются участниками всех неправд. Я сам множество раз был свидетелем, как монахи избивают своих должников, издеваются над ними в церковных казематах, тащат в суды нищих вдов за незначительную просрочку долга, в голодные годы покупают за свой хлеб целые села, жители которых становятся у них рабами! Разве этому учил нас Иисус Христос?! Единственный выход, чтобы прекратились все эти неправды, это добровольно передать Государю наш земельный фонд. Это нелегко, но это нужно сделать во имя спасения церкви и православной веры!

В зале раздались жидкие аплодисменты немногих сторонников Нила и самого Ивана Васильевича, который надеялся личным присутствием поддержать нестяжателей. Однако подавляющее большинство церковных иерархов угрюмо молчали.

– Добровольно отказаться от поместий, значит, обречь себя на нищету! – начал свою речь лидер церковного большинства Иосиф Волоцкий. – Кто из вас, мои братья во Христе, хочет стать нищим?

– Не хотим! – кричали рассерженные священники.

– Нил укоряет, что у нас есть земля и деньги! – продолжал Иосиф. – Да, у нас есть деньги, и они нам необходимы для совершения богоугодных дел. Мы поминаем тех, кто давал нам эти деньги, а для их поминовения, к сведению господ нестяжателей, нужны свечи! На что мы их будем покупать, когда нас лишат земельных угодий? Может быть, Нил купит нам их за свой счет? Что-то я в этом сильно сомневаюсь, потому что он – нищеброд и в своей извращенной гордости мечтает, чтобы все стали такими, как он! Что же из этого получится? Люди останутся без поминовения! Мы, монахи, все поголовно умрем от голода! Церкви, которые мы поддерживаем и ремонтируем, начнут рушиться и приходить в упадок! Это ли Нил Сорский называет богоугодным делом?! Может быть, для него это и богоугодное дело, а для православной церкви это смерть!

– Пошел Сорский вон! Пусть Нил катится ко всем чертям! – в ярости вопили священники.

Иван Васильевич, присутствующий при этом, сжимал кулаки, однако сделать ничего не мог. Он, конечно, полностью поддерживал Нила, но открыто выступить в его защиту и пойти против церкви означало подорвать стабильность государства. Сплоченные Иосифом Волоцким священники представляли из себя грозную идеологическую силу и дать им бой было еще страшнее, чем хану Ахмату на реке Угре.

В отношении сжигания еретиков на костре на соборе также разыгрались нешуточные страсти.

– Ты не прав, Иосиф! – хриплым голосом кричал с трибуны Нил Сорский.

– Иоанн Златоуст сказал: не следует убивать еретика, потому что от этого вводится в мир бесконечная вражда. Апостол Петр спрашивал Господа: можно ли прощать своего согрешившего брата семь раз в день? Господь ответил: не только семь, но семью семьдесят раз прости его! Господь сказал: не судите и не осуждены будете! Когда к Иисусу Христу привели жену, взятую в прелюбодеянии, он сказал: кто не имеет греха, пусть первый бросит в нее камень! Вот каково милосердие божие! Ты же, Иосиф, далеко не так милосерден, как Господь, и предлагаешь сжигать человека только за его мысли и убеждения! Одумайся, пока не поздно!