Текст книги "История России от Ивана Калиты до династии Романовых (ХIV -ХVII века)"

Снова раздались жиденькие аплодисменты нестяжателей.

– Если послушать Нила Сорского, то по нему выходит, что и Иоанн Златоуст, и апостол Павел, и сам Господь бог поддерживали еретиков! – под смех собравшихся возразил Иосиф Волоцкий. – Скоро он договорится до того, что они все сами были еретиками, включая Господа, и только он один, Нил Сорский, настоящий христианин.

Речь прервали продолжительные аплодисменты.

– По Нилу Сорскому получается, что Господь бог только радуется тому, когда еретики издеваются над ним и плюют на его изображение на иконах. Вероятно, господин Сорский представляет себе Господа в виде оплеванного презираемого всеми человека, который в испуге забился в угол и никому ничего не может сделать. Но Господь прямо сказал таким, как Сорский: не мир пришел вам принести, но меч! Священной нашей обязанностью, как представителей бога на Земле, является защита Господа от его врагов! И мы защитим его, несмотря ни на каких Нилов Сорских! Мы будем сжигать еретиков, пока не уничтожим их всех!

Речь закончилась под оглушительные несмолкаемые овации. Иерархи церкви поднялись со своих мест и еще долго кричали угрозы еретикам и Нилу Сорскому.

Все, что в этой ситуации мог сделать Иван Васильевич, это затянуть дело с розысками еретиков и проведением дознания. Он негласно объявил нечто вроде итальянской забастовки, не отказываясь публично осудить еретиков, но выдумывая разные предлоги, чтобы не заниматься этим делом.

Летом 1503 года Иван Васильевич тяжело заболел, ослеп на один глаз, у него парализовало руку и ногу, что, вероятно, было последствием колдовского воздействия на его здоровье (об этом мы расскажем чуть ниже).

Государю стало уже не до политики. Он серьезно задумался о вечной жизни, стал переживать по поводу попадания в рай и на этой почве сошелся со своим давним недругом, Иосифом Волоцким.

– Как ты думаешь, Иосиф, попаду я в рай небесный? – грустно спрашивал он, старчески покашливая. – Ведь я дружил с еретиками и сам во многом разделял их взгляды. Простишь ли ты меня? Все остальные архимандриты, митрополиты и епископы, меня уже давно простили, но я очень интересуюсь твоим мнением.

– Извини, Государь, но ты просишь прощения за прошлые свои делишки, а, между тем, нынче ты продолжаешь покровительствовать еретикам, не дозволяя нам сжигать их на кострах. Как же я могу простить тебя, когда, получается, ты продолжаешь творить грех? Вот, если бы ты разрешил нам сжигать еретиков, то безусловно заслужишь прощение, и после смерти окажешься в раю.

В том же духе действовали на Государя новый митрополит, духовник и прочие церковные иерархи, которые все теперь принадлежали к церковному большинству.

В конце концов, Иван Васильевич сдался.

В декабре 1504 года церковники вновь созвали собор, который предал проклятию многих еретиков, в том числе наиболее доверенных лиц Государя – дьяка Федора Курицына и его брата Ивана Волка.

Иван Васильевич только вытирал старческие слезы, наблюдая из окна Кремля, как по всей Москве запылали костры, на которых сжигались многие его друзья и единомышленники. Великий князь, покоривший многие государства, оказался бессилен перед церковью, показав, что даже самые могущественные монархи далеко не самовластны и порою вынуждены совершать то, что противно их образу мыслей.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СЕМЬЯ ИВАНА ТРЕТЬЕГО И БИТВА ЗА НАСЛЕДСТВО.

Заканчиваем повествование об Иване Третьем рассказом о его семейной жизни.

В 1447 году еще будучи восьмилетним ребенком Иван был обручен с дочкой тверского князя пятилетней Марией Борисовной.

Обручение произошло во время гражданской войны, когда его отец, Василий Второй, собирал в Твери армию для противостояния Дмитрию Шемяке (об этих событиях мы рассказали в книге «Гражданская война на Руси пятнадцатого века»).

Уже через пять лет юные Иван и Мария были обвенчаны, а в 1458 году у них появился единственный сын – Иван, прозванный Молодым.

Естественно, будучи с мальчишеского возраста женатым, Иван Третий уже к двадцати годам немного подустал от семейный уз. Однако он был так увлечен собиранием русских земель, что на измены у него просто не оставалось ни времени, ни сил.

В свою очередь, боярыни, которые крутились при дворе, с вожделением поглядывали на молодого красавца Ивана Васильевича, который, правда, был немного горбат, зато в остальном полностью соответствовал их идеалу принца на белом коне. Он был властен и вместе с тем вежлив, мужественен и одновременно интеллигентен, по-мужски суров, но галантен, мог позабавить даму, рассказав смешной анекдот, но тут же оставлял ее, спеша по делам, что вызывало в душе женщины чувство какой-то недосказанности и смутное желание отдаться этому загадочному человеку.

Обычно только увидев Государя, вся женская часть придворных, как по команде, начинала отчаянно стрелять глазками, что, однако, не производило на него никакого впечатления.

В результате среди женского пола появилось множество таких, которые страстно мечтали отодвинуть жену Марию в сторону и овладеть великим князем.

Однажды у одной из этих экзальтированных дамочек (имя ее в истории осталось неизвестным) не выдержали нервы, и она подложила Марии Борисовне яд в еду, от которого та скоропостижно скончалась (1467 год), не достигнув даже тридцатилетнего возраста.

– Какие суки! – негодовал по этому случаю Иван Третий. – Не дают мне покоя! Так и лезут, бесстыжие, в постель! Жену отравили! Думают, я теперь на одной из них женюсь! Выкусите!!!

Иван Васильевич, обидевшись на русских женщин, отправил посольство искать себе невесту в Рим, что было по тем временам делом невиданным и фантастическим.

В это время при дворе папы Римского жила молоденькая беженка из Константинополя Софья Палеолог, племянница последнего императора Византийского императора Константина Одиннадцатого, погибшего в 1453 году при взятии его столицы турками.

Папа Римский Сикст Четвертый, услышав о русском посольстве, сразу вызвал к себе Софью и сообщил свое решение:

– Некий Иван, государь Руси, ищет себе в нашем городе жену. Я решил, что ею будешь ты! – сообщил он изумленной Софье. – Не вздумай перечить мне, а то отдам кардиналам на поругание!

– А где это Русь? Никогда о такой стране не слышала!

– Я сам точно не знаю, но это неважно. Знаю, что вера в этой стране христианская, но по греческому типу. Твоя задача подчинить их церковь мне. Хоть Русь далека, зато богата. Все поняла?

– Поняла. Не волнуйтесь, папа. Я быстренько обведу этого дурачка вокруг пальца, и уже в следующем году Русь станет католической!

В июне 1472 года Софья выехала из Рима. Осенью того же года Москву облетела новость, что к городу приближается кортеж невесты, возглавляет его папский легат Антоний, который громко распевает во весь голос псалмы, а впереди него несут серебряное литое распятие – латинский крест.

– Какой ужас! – ворвался к великому князю тогдашний митрополит русской православной церкви Филипп Первый. – Если римский легат войдет в город, то я выйду через другие ворота, и вы меня больше никогда не увидите! О, горе мне грешному! Плакать хочется от такого стыда и издевательства! Я старый и больной человек! У меня сердце может не выдержать!

– Успокойся, Филя! – мягко усадил его в кресло Иван Васильевич и налил лекарства. – Что ты волнуешься? Поверь, мне римская вера тоже ни к чему. Сейчас пошлю людей, и они этого легата быстро утихомирят!

Вскоре к распевающему во все горло псалмы папскому послу подъехал военный от Ивана Васильевича и тихо шепнул что-то на ушко. Антоний побледнел, перестал петь и поспешил спрятать свой латинский крест. Все дальнейшее пребывание в Москве он молчал, словно в рот воды набрал.

12 ноября 1472 года митрополит обвенчал в Успенском соборе Кремля Ивана Васильевича с новой женой, Софьей Палеолог.

В ту же ночь между молодоженами произошел следующий разговор.

– Я тебя так люблю, Ванюша мой ненаглядный! Просто не могу жить без тебя! Иди ко мне в постельку, милый, и ты увидишь небо в звездах, а землю в алмазах! – раздевалась молодая жена.

– Обязательно, но прежде должен сказать тебе пару слов. Ты пока оденься, а то замерзнешь. Хочу, чтобы ты кое-что поняла во избежание будущих неприятностей! – присел рядом с супружеским ложем Иван.

– Потом слова, милый! Сейчас я просто хочу отдаться тебе со всей страстью, которая кипит во мне и рвется наружу! – протянула к нему руки Софья.

– Пусть пока покипит, а ты следи, чтобы вся не выкипела! – отодвинулся от нее молодой супруг. – Хочу тебе заметить, что ты напрасно думаешь, что я простофиля и дурачок, которого можно обвести вокруг пальца. Я тебя насквозь вижу. Ты считаешь себя очень умной. Мечтаешь крутить мною, как своим хвостом. Хочешь нашего будущего сына возвести на русский престол, а в храмах ввести католическую веру по сговору с дружком своим, папой Римским! Так? По роже вижу, что так! Обломись! Шиш тебе! Ничего не получится! Ты здесь никто и звать тебя никак! Захочу, буду любить тебя и дарить подарки, а захочу велю заковать в кандалы и бросить к крысам в подземелье! Ты целиком в моей власти, и никакой папа Римский тебе здесь не поможет! Так что дыши ровно и сиди смирно! Мыслишки же свои тайные выкинь из головы, пока не поздно! Поняла?

– Что вы такое говорите? – Софья достала платок и громко всхлипнула. – Какая римская вера? Меня кто-то оклеветал. Я – православная, и люблю вас, а хочу только одного: всегда быть с вами и в горе, и в радости, как прекрасно сегодня сказал священник, который венчал нас!

– На меня женские сопли не действуют! – предупредил Иван. – Я тебя сразу раскусил! А задумаешь отравить меня, учти, я узнаю об этом по выражению твоего лица еще до того, как ты начнешь готовить свой яд. У меня в этом деле глаз наметан, а опыт огромнейший! Не советую! Вздумаешь бежать к своему папе Римскому, я тебя по дороге изловлю и на кол посажу! Ну, пожалуй, на сегодня все! Теперь можешь раздеваться и приступим к делу!

После второго бракосочетания у Ивану Васильевича по факту оказалось две семьи. Первая – это наследник престола Иван Молодой и его родственники (жена и сын), а вторая – Софья Палеолог и дети от нее (всего у нее родилось десять детей: пять девочек и пять мальчиков).

Отношения между двумя семьями сразу не сложились.

– Приехала дура какая-то и трахает моего отца! – говорил Иван Молодой в своем кругу. – Что он в ней нашел? Ни рожи, ни кожи!

– Мои детки от Ванюши все, как на подбор, умненькие, аккуратненькие и прилежные! – любила похвастаться подругам Софья Палеолог. – Я удивляюсь, как его сын от первого брака таким уродился? Наверное, в мать пошел, которая, кстати, умерла очень подозрительно! Я думаю, она была тайной наркоманкой и скончалась от передоза. И сынок ее, по всему видно, недалеко от матери ушел!

Боярство разделилось на две партии. Большая часть из них, возглавляемая влиятельными членами Боярской думы Иваном Патрикеевым и Семеном Ряполовским, поддерживала Ивана Молодого. У Софьи первоначально было мало сторонников среди высшей боярской аристократии, которая воспринимала ее, как чужую, однако она целыми днями плела интриги, чтобы исправить положение.

Иван Васильевич сначала было обиделся на старшего сына, который не принял его новую жену, однако, потом плюнул на это, и уже в 1477 году объявил Ивана Молодого своим соправителем.

– Пойми меня, как мужик мужика! – говорил он, уединившись с наследником. – Не могу я с ней пока развестись, хотя, признаюсь, мечтаю об этом (больно уж она себе на уме). Но у нас маленькие дети, а им нужна живая мать. Потерпи! Вырастут дети, и я себе кого-нибудь получше найду!

В 1480 году Иван Молодой взял на себя командование русскими войсками на реке Угре, после чего его популярность в народе взлетела до небес. Софья удрала от Ахмата одной из первых в Москве, а когда вернулась из эвакуации, встретила еще большую, чем прежде, ненависть простого народа и насмешки боярства.

В восьмидесятые годы казалось, что вопрос о власти решен окончательно и бесповоротно. Однако Софья имела сильный характер и не собиралась сдаваться.

В 1490 году Иван Молодой внезапно умер, видимо, от отравления (думаем, нетрудно догадаться, кому была выгодна его смерть).

Борьба за власть вспыхнула с новой силой.

В битве за престол схлестнулись вдова покойного Ивана Молодого, Елена Волошанко, которая продвигала своего семилетнего отпрыска Дмитрия, и Софья Палеолог, мечтавшая возвести на престол своего десятилетнего любимого сыночка Василия.

Обе женщины искренне ненавидели друг друга, были мастерами самых изощренных придворных интриг, а ко всему прочему не чуждались колдовства, заговоров и приворотов.

Грянула битва между двумя кланами. При чем, сам Иван Васильевич стал полем битвы для колдунов и экстрасенсов.

То Софья Палеолог угощала его заговоренными пирожками, и он склонялся подписать завещание в пользу сына Василия, но Елена Волошанко давала ему попить чайку с приворотным вареньем, и он резко менял свою позицию и рвался передать престол внуку, Дмитрию. Так могло происходить по нескольку раз на неделю на протяжении многих лет, что, конечно, не могло не сказаться на здоровье Государя.

Наконец, в декабре 1497 года колдовская сила Елены Волошанко окончательно победила. Иван Васильевич рассвирепел на жену, посадил ее под арест вместе с сыном Василием, велел утопить в реке всех ее колдуний вместе с их зельем, а экстрасенсам ее партии отрубили головы.

Аристократов, которые поддерживали Софью, обвинили в том, что они составили заговор с целью похитить казну и погубить Дмитрия, после чего всех казнили.

4 января 1498 года Иван Васильевич торжественно венчал пятнадцатилетнего внука Дмитрия на царство шапкой Мономаха.

Это было первое коронование на Руси (увы, первый блин вышел комом, о чем мы сейчас расскажем). Дмитрий, как ранее его отец, стал соправителем Ивана Васильевича.

В такой ситуации многие на месте Софьи опустили бы руки, но тут проявилась вся внутренняя сила этой женщины. Находясь в темнице, она не пала духом, а несколько месяцев сосредотачивалась, собирая свою колдовскую и магическую мощь в один кулак, чтобы однажды атаковать подсознание Ивана Васильевича.

Весь 1498 год Дмитрий Иванович был соправителем своего деда, набирался политического опыта, выступал в Боярской думе, проявляя недюжинный ум, ораторский талант и политическое чутье. Бояре уважали его. Иван Васильевич гордился внуком, а Елена Волошанко была на седьмых небесах от счастья. Повергнув соперницу, она распустила команду колдуний и экстрасенсов, и сама совершенно забросила занятия магией (и напрасно, как мы сейчас увидим).

Однажды в январе 1499 года в спальне Государя (он все чаще болел и теперь редко вставал с постели) собрались на совещание самые близкие к нему люди: внук и соправитель Дмитрий Иванович, его мать, Елена Волошанко, бояре Иван Патрикеев и Семен Ряполовский. Это было рядовое совещание, на котором обсуждались мелкие политические вопросы. Обмен мнений проходил в спокойной и доброжелательной обстановке.

– Я думаю мы с вами хорошо сегодня поработали, во многом разобрались. Всем спасибо. Завтра продолжим! – закончил Иван Васильевич, и вдруг дернулся всем телом и побледнел. У него вылезли из орбит глаза, а волосы поднялись дыбом. Он несколько раз заржал, как конь, а затем уставился на всех так, как будто первый раз в жизни видит.

Это была мощнейшая магическая атака на подсознание Государя, предпринятая из своей темницы Софьей Палеолог.

В голове Ивана Третьего что-то перемкнуло, и он внезапно стал кричать:

– Люди на помощь! Я познал истину! Мой внук против меня! Уберите его отсюда! Спасите меня от моего внука!!!

Дмитрий Иванович замер на месте и только рот раскрыл от изумления, глядя на беснующегося деда. В спальню ворвалась охрана и принялась его выпроваживать.

– Ты что, свекр, белены объелся? – поразилась Волошанко.

– Молчи, еретичка! – великий князь уже не кричал, а спокойно распоряжался. – Ее тоже увидите куда-нибудь с глаз моих долой, чтобы я ее больше никогда не видел!

– Да что с тобой случилось, Государь? Очнись! – закричал воевода Ряполовский.

– Ты не умничай! – Иван Третий погрозил ему кулаком. – Я сам знаю, что мне делать. А коли ты вздумал учить меня, то сейчас тебя отведут на речку и отрубят голову!

Иван Васильевич, не объясняя никому причин, не выдвигая никаких обвинений и вообще никак не объясняя своих действий, неожиданно для всех убрал от себя внука и сноху (их пока увезли из Кремля) и казнил своего доверенного боярина, Семена Ряполовского.

Другого важного боярина Ивана Патрикеева, который, к своему несчастию, тоже присутствовал на пресловутом совещании, хотя там молчал и даже в знак согласия кивал головой, постригли в монахи.

– Он оказался не в том месте и не в то время! – заметил Иван Васильевич, когда связанного Патрикеева грузили в телегу для отправки в монастырь.

В тот же день Софья с ее сыном, как ни в чем не бывало, были выпущены на свободу и вновь допущены к царскому двору.

Так, наконец, закончилась борьба двух великих колдуний: Елены Волошанко и Софьи Палеолог. Последствия этой схватки были печальные.

Елена Волошанко вскоре была убита в темнице (1505 год). Ее соперница, Софья, истратив на свою последнюю магическую атаку все духовные и физические силы, умерла еще раньше своей заклятой соперницы (1503 год).

У самого Ивана Васильевича после всех магических атак стали отказывать один жизненно важный орган за другим.

Внук Дмитрий, находясь под арестом, формально еще числился соправителем деда вплоть до 1502 года.

– Я сердцем очень люблю своего внучка, Димочку, но что-то глубоко внутри меня заставляет поступать против него! – старчески покашливая, жаловался Иван Васильевич своему новому другу игумену Иосифу Волоцкому. – Он очень хороший и добрый мальчик, я чувствую к нему огромную нежность, но, вместе с тем, очень хочу убить его! Я не знаю, что мне делать, отче! Помоги, ради Христа!

– Мочить его надо! – Иосиф был на своей обычной волне. – Он и его мать – еретики. Господь взывает тебя к их наказанию, а дьявол проводит линию на примирение! Я понимаю твои чувства, как деда, но если ты не хочешь сжигать их на костре, то хотя бы удави в темнице!

Вскоре после этого разговора первый коронованный русский царь Дмитрий Иванович был лишен короны и всех прав наследства, а сразу после смерти своего деда окован в железа и заточен в одиночную, тесную камеру, где умер в двадцать семь лет.

Сам Иван Третий умер в октябре 1505 года глубоко больным и несчастным стариком. Перед лицом смерти он, однако, в последний раз показал свое свободомыслие, отказавшись постричься в монахи, как было принято всеми его предшественниками до сих пор.

Выгодоприобретателем и конечным бенефициаром всей этой кровавой битвы за престол стал старший сын Ивана Васильевича от брака с Софьей Палеолог – Василий Третий, который вроде бы даже не участвовал в ней напрямую, оставаясь в тени своей матери.

О нем мы поговорим в следующей главе.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПРАВЛЕНИЕ ВАСИЛИЯ ТРЕТЬЕГО (1505—1533)

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВАСИЛИЙ ТРЕТИЙ – ПРОДОЛЖАТЕЛЬ ДЕЛА ОТЦА

Василий Третий с детства усвоил себе одно правило и следовал ему всю жизнь: для того, чтобы избежать неприятностей, не нужно высовываться.

Этот девиз помог ему в свое время избежать казни в царствование его отца. Когда вокруг него клубились интриги и шла кровавая битва за престол, Василий делал вид, что это его никак не касается.

Даже став великим князем, Василий не изменил себе и во всем продолжал политику своего отца, не отступая от нее ни на йоту.

– Не надо ничего менять! – объявил он в тронной речи при восхождении на престол. – Все идет хорошо, и я не хочу вмешиваться в процесс!

После смерти в 1506 году литовского великого князя Александра, Василий, действуя строго по рецептам покойного родителя, объявил, что его вдову Елену обижают (сама она решительно отрицала это) и стал готовиться к войне.

В этом деле его активно поддержал влиятельный литовский магнат Михаил Глинский, который обиделся на нового великого литовского князя Сигизмунда за то, что тот отставил его с поста «придворного маршалка» (именно так смешно называлась его должность). После отставки у Глинского сдали нервы, и он стал убивать всех подряд. Сначала он отрубил голову богатому и знатному пану Заберезскому, когда тот отдыхал в своем именье, а затем перебил множество других панов.

– Ты что творишь, Глинский? – негодующе писал ему Сигизмунд. – Да!

Ты теперь не маршалок! Но зачем же убивать людей? Если они тебе чем-то не угодили, то обратись, как положено, в суд! Я решительно не понимаю тебя.

Прочитав это письмо, Глинский окончательно разобиделся, поднял открытое восстание против королевской власти и обратился за подданством к Василию.

Подданство было дано, хотя многие в Боярской думе уговаривали великого князя отказать в ходатайстве, ссылаясь на крайне неадекватное поведение просителя (впоследствии Глинский еще не раз показал себя, о чем пойдет речь ниже).

Вскоре началась война с Литовским княжеством, но поначалу она шла вяло.

Василий надеялся на помощь Крымской Орды, как было во всех предыдущих войнах с Литвой, которые вел его отец. Однако к этому времени Крымскому хану Менгли-Гирею пришла в голову новая мысль. Он сообразил, что для него гораздо выгоднее будет обещать помощь Москве, а, когда она втянется в войну, напасть на ее южные области и разграбить их.

– Иван Третий считал меня дураком и использовал мои войска для своих целей! – говорил Менгли-Гирей в кругу своих приближенных. – Пусть русские дальше думают, что я дурак (не буду в этом их разубеждать). Мой интерес в том, чтобы побольше награбить!

Василий Иванович всегда вставал в тупик, когда ему приходилось принимать решения самому, а не использовать уже готовые рецепты и технологии своего великого отца.

Он забрасывал Менгли-Гирея письмами, пытаясь понять, что случилось:

«Дорогой брат мой, Менгли!

В прошлом письме ты обещал мне атаковать Литву с юга, как делал это при блаженной памяти моем родителе, Иване Васильевиче!

Однако прошло уже полгода, а воз и ныне там!

Более того, я узнал, что твои орлы, напали на мои южные пределы, много пограбили и увели народу в плен. Я ничего не понимаю! Объясни.

Твой брат, великий князь Василий Иванович».

В ответ он получил такое письмо:

«О, возлюбленный брат мой, Василий Иванович!

Получил твое письмо и до сих пор в шоке!

Я давно уже, как мы только с тобой уговорились, послал войска тебе в помощь, но произошло досадное недоразумение. Вышло так, что они заблудились и все перепутали, и вместо того, чтобы напасть на Литву, ограбили твои земли.

Приношу за них свои самые искренние извинения. Уверяю, что все виновные уже понесли заслуженное наказание. Крепко обнимаю и целую.

Скоро вновь пошлю войска на помощь.

Навеки твой брат, Менгли».

Однако следующий поход войск Крымской Орды имел точно такой же результат. Василий Иванович не знал, что подумать. На его возмущенные письма крымский хан продолжал гнуть свою линию:

«Дорогой брат мой по жизни, Василий Иванович!

Опять произошло досаднейшее недоразумение! Мои дети без всякого с моей стороны повеления разграбили твои южные волости! Поверь мне, что по их возвращению, я имел с ними самый серьезный разговор на эту тему и не стеснялся в выражениях!

Что касается моего союза с Сигизмундом, в котором ты меня укоряешь, то я заключил его только для отвода глаз, чтобы обмануть его.

Уже очень скоро я вновь пошлю тебе в помощь войска, и буду молиться Аллаху, чтобы они ничего не перепутали.

Остаюсь навечно твой друг, Менгли».

Заметим в скобках, что начавшиеся при Василии Ивановиче набеги Крымской орды на Русь продолжались вплоть до конца восемнадцатого века. Только после присоединения Крыма к России прекратился грабежи на ее южных границах.

В 1512 году Василий активизировал военные действия против Литвы. После нескольких неудачных попыток московские войска взяли Смоленск (июль 1514 года). Начальник смоленского гарнизона Юрий Сологуб пришел в ужас от одного только артиллерийского обстрела и добровольно сдал крепость (впоследствии он был казнен за трусость Сигизмундом). Взятие Смоленска стало самым крупным военным успехом Василия Третьего за время его правления.

– Даже мой величайший отец не смог взять Смоленск, а я взял! – любил хвастаться, внутренне самоутверждаясь, великий князь. – Значит, не зря на свет родился!

Вся Москва гудела от радости после такого крупного военного успеха. Только один человек оставался недоволен – политический эмигрант Михаил Глинский.

Он почему-то считал, что, завоевав Смоленск, Василий должен подарить его ему (никто этого Глинскому не обещал, но в голове у этого человека постоянно происходили непонятные процессы). Когда Смоленск ему не подарили, он пришел в дикую ярость, убил несколько человек и, не зная, что еще сделать, стал писать жалобы Сигизмунду.

«Пишу тебе, польский король и литовский князь, Сигизмунд, чтобы о сообщить о страшной несправедливости, которая постигла меня.

Я участвовал в войне на стороне Москвы против твоих войск и самолично уговорил сдаться начальника военного гарнизона Смоленска Юрия Сологуба. Я также сагитировал смолян не оказывать московским войскам сопротивления.

И как, ты думаешь, мне отблагодарили?! Ты, конечно, уверен, что мне подарили Смоленск?! Как бы не так!!!

Я оказался обманут в самых лучших своих ожиданиях и не нахожу себе места. Как дальше жить, когда в мире творятся такие ужасные несправедливости?!

Я надеюсь, что хотя бы ты понимаешь меня (я очень нуждаюсь

в сочувствии и поддержке). Я понимаю, что ты мне помочь ничем не можешь, но хотя бы утешь меня, а, если отберешь обратно Смоленск, чего я искренне желаю, то обещай подарить его мне.

Твой бывший подданный, Михаил Глинский».

Письмо это оказалась перехваченным людьми Василия Ивановича, а вскоре к нему доставили связанным самого Глинского.

– Ты что захотел обратно переметнуться к полякам? – строго посмотрел на него Василий Иванович.

– Нет, конечно. Просто искал человеческого сочувствия! – оглядывался перепуганный Глинский.

– Ты дурак? – заглянул к нему в глаза Василий (он немного научился у отца искусству физиогномики). – Так и есть, что дурак. Я тебя казнить не буду только потому, что тебя надо лечить.

Глинского бросили в тюрьму (к нему мы еще вернемся). Здесь же отметим милосердие Василия Ивановича, которое было одной из сильнейших сторон его характера. Все свое правление он относился к казням не очень хорошо и старался прибегать к ним только в самых исключительных случаях.

В ответ на взятие Смоленска Литва попыталась нанести ответный контрудар. Их войска под командованием князя Константина Осторожского разгромили московскую рать под Оршей (сентябрь 1514 года) и вышли к Смоленску. Тут же в городе зашевелилась пятая колонна и литовское подполье. Однако командующий обороной города князь Василий Шуйский действовал жестко и решительно. Он быстро зачистил вражеский элемент внутри города, а их трупы велел повесить на крепостных стенах на виду у неприятеля. При виде такого зрелища литовские войска сразу потеряли боевых дух и в унынии удалились.

После этих событий несколько лет на фронте не происходило ничего примечательного. Стороны не заключали мира и изредка устраивали между собой мелкие стычки, но в целом многие стали уже забывать, что идет война.

Только спустя шесть лет в 1521 году ситуация вновь обострилась.

Новому Крымскому хану Махмеду Первому надоело водить за нос Василия Ивановича, и он открыто объявил поход на Москву. Для начала крымчане подошли к Казани, где правила очередная марионетка Москвы, и посадили на ханский престол своего человека. Вслед за тем, пополнив войско казанскими мусульманами, крымский хан двинулся на Москву. Посланные против него войска под командованием младшего брата великого князя Андрея Ивановича потерпели сокрушительное поражение.

– Мама дорогая! – почесал голову Василий, когда ему доложили о приближении к Москве татарских орд. – Мой прапрадед, Дмитрий Донской, был не только героическим, но и очень умным человеком. Правильно?

– Так и есть! – дружно подтвердили бояре.

– Мой прадед, Василий Первый, тоже отличался выдающимся умом. Оба они, когда к Москве подходили монголы, уезжали в Кострому. Мой отец, хоть не убежал от хана Ахмата, однако не спешил сразиться с ним на реке Угре. Я не имею морального права отступать от традиций своих предков. Буду следовать в русле их глубокомысленной политики. Посему я уезжаю!

Махмед Первый, подойдя к Москве, послал великому князю требование выплатить ему дань. Вскоре в ответ пришла грамота о признании вассальной зависимости и подтверждении всех денежных обязательств, скрепленная великокняжеской печатью.

– Другое дело! – обрадовался Махмед, и велел своим войскам отходить.

Однако в этот раз пришел черед Василия Ивановича обманывать крымских партнеров. Как только войска хана удалились на безопасное расстояние, он тут же объявил, что ничего не подписывал, поскольку его в это время не было в Москве (это было чистой правдой).

Тем временем, Махмед, еще не зная, как его обманули, подошел к Рязани и велел местному воеводе Хабару Симскому явиться к нему в стан с подарками.

– Кто такой ваш хан, что берется мной повелевать? – презрительно посмотрел Хабар на послов. – Он для меня ноль без палочки! Пусть едет в свой Крым, и там командует!

Когда послы обрисовали Махмеду ситуацию, он только улыбнулся:

– Этот провинциальный невежда еще, видимо, не знает, что его великий князь признал себя моим вассалом! Ох, и испугается же он, когда поймет, на кого наехал! Обещаю, что Хабар надолго запомнит нашу встречу. Поплачет он у меня горючими слезами. Короче, поезжайте к нему опять и покажите грамоту Василия.

И пусть он подольше постоит перед вами на коленях, чтобы в следующий раз был повежливей!

Хабару показали документ великого князя, однако, он не произвел на него никого впечатления.

– И что вы мне принесли? – смеялся он над послами. – Это филькина грамота. Смотрите, что я с ней сейчас сделаю.

Он тут же на глазах у изумленных послов разорвал документ.

– А теперь валите отсюда, придурки, пока я добрый! Бог подаст! – рявкнул рязанский воевода.

Послы, насмерть перепугавшись, снова поскакали в стан Махмеда. Они еще не успели достичь его, как по татарскому войску был открыт ураганный артиллерийский огонь с городских стен.

– Бежим скорее, воины, а то нам жен не видать и любовниц не соблазнять! – неистово кричал Махмед, скача среди рвущихся бомб, воплей раненных и всеобщей паники.

Крымский хан бежал, даже позабыв в спешке спросить послов о судьбе грамоты великого князя.

Несмотря на столь удачное завершение этой истории, набег Крымской орды произвел для Василия Ивановича глубокое впечатление, и он решил на всякий случай закончить войну с Литвой. Уже в марте 1522 года были достигнуты дипломатические договоренности и заключено перемирие на пять лет, по которому Смоленск остался во власти Москвы (в дальнейшем оно продлевалось).