Текст книги "Очищение нации. Насильственные перемещения населения и этнические чистки в Румынии в период диктатуры Иона Антонеску (1940–1944)"

Однако к этому времени болгары, первоначально согласившиеся с обязательным обменом населением, изменили свою позицию. Члены болгарской делегации Светослав Поменов и Т. Теодоров объяснили А. Крецяну соображения Софии следующим образом. Во-первых, вследствие проигрыша Второй Балканской (1913) и Первой мировой войн Болгария была вынуждена принять множество беженцев с Балкан; был у нее и опыт обмена населением с Грецией[350]350
  О беженцах из Болгарии после Первой мировой войны и обмене населением с Грецией см.: Даниел Вачков, „Проблемът на българските бежанци пред обществото на народите (1923–1925 г.)”, Македонски Преглед, 21, № 3 (1998), с. 21–40; Elzbieta Znamierowska-Rakk, „Proces debulgarizacji Tracji Zahodniej po I wojne swiatowej”, Dzieje Najnowsze, 19, nr. 3 (1987), pp. 3-22; Стайко Трифонов, „Судбата на българите в Тракия (1919–1925)”, Известия на Института за история, 25 (1981), pp. 195229.


[Закрыть]. София знала, что массовые перемещения населения неизбежно вели к многочисленным человеческим трагедиям и что последствия обмена населением на практике мало отличались от простого изгнания этнически неугодных. Как заявил Теодоров, когда «обмененные» с Грецией этнические болгары прибыли в Болгарию, они были не в лучшем состоянии, чем беженцы из других районов Балкан. Во-вторых, перемещенное болгарское население сталкивалось с чрезвычайными трудностями при попытках получить компенсацию за оставленное в Греции имущество, хотя она и предусматривалась договором об обмене. В-третьих, у Болгарии не было достаточно территории, чтобы приютить всех болгар из Румынии. Болгарское правительство действительно ожидало, что румынские колонисты покинут юг Добруджи, тем самым освободив значительные земельные угодья, но болгарское государство уже обязалось вернуть эту землю прежним владельцам, так что размер свободных земельных площадей, на которых можно было бы разместить прибывших из Румынии лиц, был бы незначительным. И наконец, болгарское правительство не было заинтересовано в исходе этнических румын из Болгарии, поскольку считало их лояльными гражданами своей страны[351]351
  AMAE, E.9/71, vol. 235, pp. 118, 140–141, 166; ibid., vol. 236, pp. 25–28.


[Закрыть].

Новая позиция болгар состояла в том, чтобы производить все обмены населением на добровольной основе. Это предложение, разумеется, было в их интересах, поскольку румынские колонисты наверняка покинули бы юг Добруджи, а земли были бы возвращены бывшим болгарским хозяевам. С другой стороны, если бы эта идея была принята, Болгария не была бы обязана принять большое количество этнических болгар из Румынии, поскольку многие из этих последних предпочли бы остаться в местах своего постоянного проживания. Столкнувшись с сопротивлением болгар и под сильным давлением со стороны Германии, требовавшей немедленно закончить спор, румыны еще раз изменили свою позицию. А. Крецяну предложил ограничить обязательный обмен только югом и севером Добруджи с оговоркой, что этнические румыны, проживавшие в южной части Добруджи, должны были иметь право остаться там после уступки провинции Болгарии. А. Крецяну также настаивал, чтобы одновременно с основным договором был подписан отдельный пакт касательно защиты меньшинств в обеих странах. С идеей ограничить обмен Добруджей болгары согласились, но отвергли право этнических румын не покидать южную Добруджу, а также отказались подписать договор о защите меньшинств. Они предложили также, чтобы в договоре об обмене населением была предусмотрена возможность проведения в дальнейшем добровольного обмена населением для жителей других провинций обеих стран. М. Манойлеску 26 августа принял это последнее предложение болгар, но продолжал настаивать на одновременном подписании договора о защите меньшинств. Он был настолько рассержен упрямым отказом болгар принять подобный договор (он подозревал, что они хотят «этнически уничтожить» румын – граждан Болгарии), что даже пригрозил прервать переговоры[352]352
  См. телеграмму А. Крецяну по поводу объяснения С. Поменовым мотивов болгар: ibid., vol. 236, p. 26. Ответ М. Манойлеску см.: ibid., pp. 39–41. Об оценке болгарским премьер-министром Б. Филовым согласия Болгарии на обязательный обмен населением как уступки, см. румынский перевод его обращения к болгарскому парламенту (Собранию), от 21 сентября 1940 г.: ibid., vol. 239, f. 27.


[Закрыть]. На самом деле отказ болгар подписать отдельный договор в отношении меньшинств основывался главным образом на их подозрениях по поводу румынских намерений: они опасались, что такой договор предоставил бы Бухаресту законный предлог для вмешательства во внутренние дела Болгарии и даже, кто знает, в определенной ситуации для предъявления претензий на болгарскую территорию, где проживало румынское меньшинство[353]353
  Ibid., vol. 235, ff. 336–337; vol. 236, ff. 39–41; vol. 237, ff. 70–71.


[Закрыть].

Но румыны были не в том положении, чтобы угрожать, и вскоре отозвали свое требование. Но когда казалось, что всё уже готово к подписанию договора, болгары вдруг поняли, что А. Крецяну обвел их вокруг пальца: хотя обмен ограничивался Добруджей, его текст не содержал указания на число подлежащих обмену лиц. Как заявил С. Поменов А. Крецяну всего за два часа до церемонии подписания, болгары исходили из того, что число этнических болгар, которые должны будут покинуть север Добруджи, не могло превышать 42 тыс. человек, и сейчас желали бы получить от румын формальное подтверждение их предположения. Болгарские расчеты были разумны: румынская перепись 1930 г. насчитывала на севере Добруджи 39 100 этнических болгар, цифра 42 тыс. человек составляла их приблизительное количество в 1940 г. с учетом средних темпов рождаемости в предыдущее десятилетие[354]354
  См.: Manuilă, Studiu etnografic, p. 36.


[Закрыть]. Но А. Крецяну отказался связывать свою страну какими-либо цифрами и ответил сухим отказом, сославшись на то, что этот вопрос никогда ранее не дискутировался и что было уже поздно его обсуждать. И в самом деле было поздно, поскольку Гитлер уже нервничал. Болгары были вынуждены смириться с отказом А. Крецяну обсуждать цифры подлежащих обмену болгар из северной Добруджи (он им сказал всё же, что, по его оценкам, север Добруджи должны были покинуть приблизительно 56 тыс. этнических болгар) и в тот же день подписать договор[355]355
  См.: AMAE, E. 9/7l, vol. 237, ff. 69–74, 91.


[Закрыть].

Тактика А. Крецяну принесла его стране небольшую дипломатическую победу, предоставив его правительству возможность «освободить» больше сельскохозяйственных угодий для этнических румын из Кадрилатера, которым предстояло перебраться в территориально урезанную Румынию, чем вытекало из данных переписи. Но для того чтобы эта возможность стала реальностью, правительство должно было безжалостно вырвать из мест их проживания не только тех жителей области, которые зарегистрировались как этнические болгары во время переписи 1930 г. (вспомним, что регистраторам было приказано регистрировать самоидентификацию граждан), но и тех, кто идентифицировали себя как румын, однако по каким-либо причинам были «под подозрением» как скрытые болгары. Следует заметить, что такие подозрения возникали вследствие того, что господствовавшее в Румынии националистическое мировосприятие не допускало существования гибридных или двойственных идентичностей, которые часто возникают в местностях со смешанным населением и широко распространенным билингвизмом и особенно характерны для лиц, воспитанных в этнически смешанных семьях. Таких людей наверняка было много в северной Добрудже, и многие из них предпочли регистрироваться как этнические румыны, чтобы избежать повсеместной ксенофобии. И вот осенью 1940 г. властям предстояло решить, кто из этой массы лиц с такой двойственной идентичностью были «на самом деле» болгарами, а не румынами, и насильственно выдворить таковых из страны. Абсурдный и варварский характер всего предприятия должен был быть очевиден для его организаторов и исполнителей, но источники не зафиксировали ни одного протеста с их стороны.

Соглашение об обмене населением было подписано одновременно с договором об уступке Кадрилатера. Соглашение предусматривало создание Смешанной комиссии для наблюдения за выполнением обмена; эта комиссия обладала правом создавать смешанные подкомиссии с юрисдикцией над отдельными уездами, которым она могла делегировать свои полномочия (статья IX). Ответственность за составление списков лиц, которые поддержали обмен, т. е. этнических румын на юге Добруджи и этнических болгар на севере Добруджи, лежала на румынском правительстве. Если болгарские власти после перехода Кадрилатера под их контроль обнаруживали каких-либо жителей, которых они идентифицировали как этнических румын, они могли потребовать отправки их в Румынию (статья VIII). Эти лица могли опротестовать свою идентичность перед Смешанной комиссией или подкомиссиями[356]356
  MO (partea I), nr. 212 (1940). Болгарскую версию см.: Тодоров и др. (ред.), Извори за историята на Добруджа 1919–1941, т. 2, с. 404–408.


[Закрыть].

Согласно правилам Смешанной комиссии (Приложение С к договору), списки определенных для обмена лиц следовало составлять на основе румынской переписи 1930 г., «скорректированной и дополненной с учетом произошедших позднее изменений» (статья 1). Эти списки должны были быть вывешены во всех населенных пунктах, где проживали предназначенные к обмену граждане; лица, нашедшие себя в этих списках, имели право опротестовать свою идентификацию как этнических румын или болгар перед совместными комиссиями, которые должны были оповещать о своем местопребывании; комиссии имели право заслушать все заинтересованные стороны, т. е. как вовлеченных лиц, так и власти, которые эти списки составляли (статья 5). Подкомиссии имели право, с согласия Смешанной комиссии, исправлять фактические ошибки, допущенные местными властями при составлении списков. Протесты со стороны лиц, которые переписью 1930 г. были зарегистрированы как этнические болгары, и членов их семей подлежали отклонению без права апелляции (статья 4)[357]357
  См.: AMAE, E.9/71, vol. 239, f. 8, статьи 1, 4–5. Мне удалось найти только французский текст этих правил.


[Закрыть].

Очевидно, что эти правила были противоречивы. В то время как по точному смыслу статьи 1 «эвакуировать» (этот термин применялся в документе вопреки своему первоначальному смыслу, предполагающему перемещение лиц внутрь, а не за пределы страны) из северной Добруджи следовало лишь тех, кто во время переписи 1930 г. идентифицировал себя как этнические болгары, а также членов их семей и их потомков, статья 4 предусматривала, что в списки могут быть включены и другие, не идентифицировавшие себя как этнические болгары лица, которых власти сами и без консультаций с ними идентифицировали как этнических болгар. Если эти люди желали, чтобы их вычеркнули из списков, они должны были доказать с помощью «объективных данных», что не являлись этническими болгарами. Однако ни процедура опротестования, ни основания для пересмотра решения властей не упоминались в правилах, что оставляло решение властей на произвол комиссий. Противоречивый характер этих положений отражал достигнутый обеими сторонами в ходе переговоров компромисс, а отсутствие ясности в ключевых моментах стало поводом для многочисленных споров на протяжении трех месяцев, когда осуществлялся процесс обмена (14 сентября – 14 декабря 1940 г.). Болгары, ссылаясь на статью 1, стремились ограничить число возможных иммигрантов, в то время как румыны настаивали, что эта статья имела ограниченную применяемость, поскольку правила были составлены уже после того, как были созданы списки, и таким образом они были призваны скорее узаконить проделанную работу, чем служить руководством к действию для тех, кто ее выполнил[358]358
  Ibid., ff. 97–98 (меморандум Николае Диану, сопредседателя Смешанной комиссии при Министерстве иностранных дел, написанный 6 ноября 1940 г.).


[Закрыть].

Поскольку время, в течение которого должен был осуществиться весь процесс, было ограничено – обе стороны стремились завершить перемещение до середины декабря, когда Дунай становится несудоходным, – спешка и произвол при составлении списков были неизбежны. Положение усугублялось тем, что особая роль в идентификации и «эвакуации» этнических болгар была отведена легионерам. Напомню, что основной опорой легионеров в Добрудже были арумынские поселенцы, которые испытывали сильную неприязнь к болгарам. Этнический арумын и легионерский активист Г. Чуметти был назначен 8 сентября 1940 г. на пост генерального комиссара Добруджи, уполномоченного координировать перемещение населения[359]359
  О роли Чуметти см.: ANI, SSSRCI Direcția lichidării externe, I/1940, ff. 39–41.


[Закрыть]. Военизированные формирования легионеров, имевшие в тот период официальный статус «легионерской полиции», получили указание оказывать поддержку полиции и жандармерии в исполнении их законных обязанностей, включая «эвакуацию» лиц, идентифицированных как этнические болгары[360]360
  О кратковременном совместном правлении Иона Антонеску и легионеров, как и о легионерской полиции, см. ниже, гл. 7. О деятельности легионеров в Добрудже в сентябре 1940 – январе 1941 г. см.: Bordeiu, Mișcarea Legionară în Dobrogea. О жестоком обращении легионерской полиции с этническими болгарами см. доклад от 15 ноября 1940 г. генерала Георге Потопяну, возглавлявшего румынскую военную делегацию, которая наблюдала за передачей территорий: ANI, PCM-CM, 186/1940, f. 52.


[Закрыть].

Власти сознавали, что почти никто из болгар, заявил ли он о себе сам или был идентифицирован как таковой властями, не желал эмигрировать, поэтому они были обеспокоены тем, что этнические болгары могут скрыться в других регионах страны, за пределами Добруджи, чтобы избежать «эвакуации». По этой причине были введены временные ограничения на поездки из Добруджи в глубь страны[361]361
  См., например, два представленных Иону Антонеску доклада без даты и подписи, вероятно, начала или середины сентября 1940 г., о ходе «эвакуации»: ibid., 8/1940, pp. 33, 35–37.


[Закрыть]. Из-за отсутствия четких критериев установления этнического происхождения личности любая деталь могла оказаться решающей для судьбы целой семьи: донос соседа, проживание в местности, считающейся «болгарской», наличие в родословной болгарского дедушки, или же подозрения в политической враждебности Железной гвардии.

После завершения процесса перемещения населения, в начале 1941 г. в румынские консульства стал поступать поток заявлений с просьбами разрешить возвращение из Болгарии в Румынию. Эти документы открывают историкам уникальную возможность увидеть, в каких хаотических условиях происходила идентификация будущих «эвакуированных». Например, некто Павел Думитру сообщал, что его дедушка со стороны отца был румынским колонистом родом из Трансильвании, проживавшим в северной части Добруджи. Он женился на местной жительнице болгарского происхождения, и с тех пор их потомки проживали в болгарской части города Тулча. Мать заявителя была арумынкой по происхождению, а его дяди со стороны отца проживали в других регионах страны. Вопреки всему этому и невзирая на то, что на момент подписания Крайовского договора П. Думитру проходил военную службу и был, по его словам, «на хорошем счету» в своей части, что удостоверялось справкой о примерном поведении, он был арестован легионерской полицией «менее чем через 24 часа» после своего возвращения из полка домой, насильно втолкнут в грузовик и выслан за границу. Очевидно, что подкомиссия, в которую он обратился с протестом по поводу своего включения в списки «эвакуируемых», отказалась рассмотреть его случай с должным вниманием[362]362
  AMAE, E. 9, 71/1939, vol. 242, ff. 131–133.


[Закрыть].

Анжела Георгиу от имени своих двоих «эвакуированных» племянников и племянницы обратилась к властям с просьбой с просьбой разрешить им вернуться в страну. Как она объясняла, их покойный отец был «истинным» румыном (поскольку происхождение матери не указано, можно предположить, что она была болгаркой). На момент составления списков этим лицам на основе показаний свидетелей о румынском происхождении их отца удалось получить в уездном суде справку об их этническом происхождении. Но этот документ был комиссией отвергнут как недостаточно обоснованный без каких-либо разъяснений, какого рода свидетельства удовлетворили бы ее. Заявительница напоминала, что «в румынском законодательстве нет закона или какого-то другого способа, который бы указал, каким образом должен быть оформлен этот документ»[363]363
  Ibid., f. 161.


[Закрыть]. Думитру Г. С. Слэвеску, Ион Г. И. Желеску и Алету Г. И. Желеску утверждали, что вначале им удалось «доказать» (неясно, каким образом) свое румынское происхождение, но потом их «разоблачили» по анонимному письму как болгар, вследствие чего они и были «эвакуированы». В анонимном письме из города Хыршова, уезд Констанца, отправленном в июне 1942 г., имелись намеки на то, что осенью 1940 г. некоторым богачам удалось получить разрешение остаться в Румынии путем подкупа должностных лиц. Следствие, открытое по этому делу, насколько можно судить по отрывочным сведениям в источниках, подтвердило наличие должностной коррупции на момент «эвакуации»[364]364
  Ibid., ff. 148, 155–156.


[Закрыть].

Поскольку Соглашение по обмену населения не включало положений о смешанных семьях, для них не было сделано исключений. Это означало, что если один из супругов идентифицировался как этнический болгарин, депортировалась вся семья. Это обстоятельство приводило иногда к распаду семей. Некоторые «эвакуированные» в Болгарию лица в своих петициях указывали, что они были готовы бросить свои семьи, если это станет условием разрешения на возврат. В августе 1941 г., например, несколько румынок, высланных вместе со своими мужьями в Кадрилатер, написали в заявлении (пытаюсь передать грамматику и пунктуацию оригинала):

Чем же мы провинились, что наши мужья были болгарами, зачем столько страданий для женщин, которые не хотели ничего иного, кроме как быть верными женами и последовали за своими мужьями тогда, когда те были принудительно эвакуированы из Добруджи.

Здесь нас считают чужими, ибо сам Болгарский Премьер-министр заявил в Собрании, что из Румынии прибыли 66 000 болгар, и 5000 полукровок; какой смысл оставаться в Болгарии, когда нас считают чужими.

Сегодня, когда прошел почти год, как мы разлучены с нашей дорогой Родиной, сегодня после года страданий среди чужаков, и всех пролитых слез, и когда нет никого, кто мог бы понять нашу боль <…> Просим вас, разрешите нам вернуться на Родину, чтобы пожертвовать собой ради нее, и, если нельзя вернуться с нашими мужьями, пустите нас одних, потому что хотим жить как Румынки, и умереть за Румынию[365]365
  Ibid., f. 254.


[Закрыть].

Но румынские власти не спешили выдавать разрешения на возвращение, независимо от того, насколько обоснованы были обращения, поскольку понимали, что выдача нескольких подобных пропусков приведет к бурному росту потока просьб о возвращении[366]366
  См. обобщающий меморандум от 5 августа 1942 г., написанный Хорией Григореску, королевским резидентом (фактически губернатором) провинции Море. В обязанности Григореску входило обеспечение планомерной передачи территорий и населения, см.: AMAE, E. 9, 71/1939, vol. 242, pp. 166–170. В 1942–1943 гг. румынские власти получили 108 заявлений о репатриации, из которых были удовлетворены лишь 17.


[Закрыть].

Фото 6.1. Этнические румыны переправляются на пароме через Дунай из южной части Добруджи в северную. Осень 1940 г. Для большинства ««эвакуированных» это было второе перемещение, через которое им пришлось пройти.

Фотография любезно предоставлена Национальным архивом Румынии

Не будем забывать, что, подав заявление о возвращении на родину, депортированный рисковал навлечь на себя обвинения в нелояльности со стороны болгарских властей, так что повторная подача заявления предполагала исключительную твердость характера и решительность. Например, в один из дней 1943 г. (дата в документе не указана) Георге Д. Мирча, будучи на приеме у румынского генерального консула в Софии, просил разрешения вернуться на родину. Через три дня он был вызван к начальнику местной полиции, который начал его расспрашивать о цели визита. Объяснения Мирчи вывели болгарского полицейского из себя, и тот начал кричать на него, что он болгарин. На это Мирча, по его словам, ответил следующее:

В душе я чувствую себя румыном, что хотите со мной делайте, но я хочу вернуться на Родину, и он меня спросил, если ты румын, откуда болгарский знаешь, я ответил, что учился грамоте в 1916 году, во время оккупации, но у меня и справка есть, что я румын[367]367
  AMAE, E. 9, 71/1939, vol. 242, f. 196.


[Закрыть].

Румынские должностные лица, которым осенью 1940 г. было поручено составление списков будущих «эвакуируемых», руководствовались идеей, что «чем больше людей они эвакуируют с севера Добруджи, тем лучше». Румынским властям удалось идентифицировать в северной части Добруджи около 75 тыс. «этнических болгар», т. е. почти вдвое больше, чем было зарегистрировано переписью 1930 г.[368]368
  См.: ANI, SSSRCI, Direcția lichidării externe, I/1940, pp. 39–41. Чуметти нес ответственность за выявление такого преувеличенного числа «этнических болгар». О принятии румынским правительством цифр Чуметти см.: Михаил Стурдза (Mihail Sturdza), Министр иностранных дел (легионер), румынскому послу в Софии Еуджену Филотти 23 октября 1940 г., AMAE, E. 9, 71/1939, vol. 239, f. 65.


[Закрыть] Парадоксальным образом, хотя идея «очищения нации» основывалась на понимании этнической идентичности как однозначной и неизменной, проповедники и исполнители проекта «очищения» собственными действиями показывали, как можно манипулировать этничностью в политических целях. При определении этнической принадлежности индивида власти принимали во внимание, помимо самоопределения, языка и происхождения, целый ряд привходящих факторов. Но как только они решали, что то или иное лицо «в действительности» принадлежало к той или иной этнической группе, они спешили заявить, что вопрос решен и пересмотру не подлежит.

Первоначально румыны надеялись «эвакуировать» назначенных «болгарами» до начала проверок Смешанной комиссии, и, несомненно, часть населения была выдворена без рассмотрения их жалоб этим органом[369]369
  О планах румын «эвакуировать» идентифицированных «этнических болгар» еще до прибытия совместных подкомиссий см. письменный доклад генерала Траяна Григореску от 18 сентября 1940 г.: ANI, PCM-CM, 8/1940, pp. 54–55. Центральная комиссия не принимала в расчет ни одной жалобы от лиц, зарегистрированных для «эвакуации», вплоть до 13 октября, за неделю до начала «эвакуации». См.: ANI, SSSRCI, Direcția lichidării externe, I/1940, f. 85v.


[Закрыть]. Но надежды румын «эвакуировать» все 75 тыс. «болгар» были сорваны решением болгарской стороны допускать пересечение новой границы только при наличии пропуска, выданного Смешанной комиссией. А. Крецяну, не обладавший властными полномочиями после вступления договора в силу, понимал, что на кону его честь и что румыны ведут себя недобросовестно. Он считал, что ни при каких обстоятельствах численность «болгар» не могла превысить цифру в 56 тыс. человек (которую он исчислил на основании данных переписи 1930 г. и темпов естественного прироста, но и она, несомненно, была преувеличена)[370]370
  Ibid., vol. 239, pp. 37–38; нота Крецяну от 7 октября 1940 г.


[Закрыть]. Болгары под давлением румын в конце концов уступили и в конце октября согласились принять больше, чем 56 тыс. переселенцев. В ответ румыны были вынуждены согласиться начать переговоры по поводу максимального числа имеющих быть «эвакуированными» лиц. К 25 октября стороны пришли к согласию, установив потолок в 60 тыс. «эвакуированных», но с оговоркой, принятой по требованию румынской стороны, что это число могло быть пересмотрено в сторону повышения по результатам дополнительного соглашения[371]371
  Ibid., ff. 64–75.


[Закрыть].

Соглашение от 25 октября также упростило критерии, по которым определялись лица, подлежащие депортации. Согласно ему, север Добруджи был разделен на две части – южную и северную, по линии железной дороги Констанца – Чернаводэ. Все лица, идентифицированные румынскими властями в южной части как «этнические болгары», должны были быть «эвакуированы»; из сёл, расположенных в северной части, – только лица, по которым был достигнут консенсус в Смешанной комиссии, должны были выехать в Болгарию, в то время как в городах северной части предметом обмена становились лишь лица, зарегистрированные как этнические болгары во время переписи 1930 г.[372]372
  ANI, SSSRCI, Direcția lichidării externe, I/1940, ff. 90–92.


[Закрыть] Таким образом, «этничность», вопреки основному принципу национализма, вдруг стала определяться местом жительства индивидуума.

Это соглашение облегчило процедуру, и 2 декабря 1940 г. румынский сопредседатель Смешанной комиссии Николае Диану доложил, что «эвакуация» завершена. К тому времени румыны «эвакуировали» приблизительно 60 тыс. «болгар» (болгары утверждали, что фактически их численность достигала 63 тыс. человек), в ответ приняв 104 тыс. этнических румын из южной части Добруджи. С этого момента болгары практически перестали принимать эвакуированных, хотя на севере Добруджи оставались 6–7 тыс. «болгар», «половина в городах, половина в селах, которым смешанные комиссии выправили документы [о болгарском этническом происхождении]». Тем временем болгарские власти идентифицировали в Кадрилатере 7–8 тыс. человек, которые при переписи 1930 г. были зарегистрированы как этнические румыны, но упрямо отказывались переселяться на север Добруджи. Н. Диану предложил или эвакуировать и тех, и других, или не производить никакого обмена[373]373
  Ibid., f. 269.


[Закрыть].

Согласно болгарским источникам, большинство «этнических румын», которые отказывались покидать юг Добруджи, чтобы переселиться на север, проживали в городе Тутракан (бывший румынский город Туртукая). Они обратились 12 ноября 1940 г. к болгарскому правительству с заявлением, в котором просили исключить их из списков выдворяемых в Румынию, утверждая при этом, что ни один из них не регистрировался когда-либо как этнический румын и что списки переписи 1930 г., по которым они проходили как таковые, были сфальсифицированы румынскими переписчиками. Они утверждали также, что являются этническими болгарами, горячо желавшими остаться в своей стране:

Мы болгары, потому что матери наши вскормили нас болгарским молоком. Мы болгары, потому что первой мы услышали болгарскую речь.

Мы болгары, потому что кровь наша пролилась за освобождение нашей крепости Тутракан…

Кто мы такие?

Спросите нас, и мы ответим.

Эти люди утверждали, что мысль о выдворении в Румынию их настолько ужасала, что они готовы были совершить самоубийство[374]374
  См.: Тодоров и др. (ред.), Извори за историята на Добруджа, с. 431–434, особенно с. 432, 434.


[Закрыть]. Но болгарские власти не были этим впечатлены, и в общем понятно, по какой причине: поскольку во время переписи 1930 г. этническая идентификация проводилась, как правило, добровольно и эти люди сделали выбор в пользу румынской идентичности, то, исходя из логики национализма, их лояльность «болгаризму» («българштина») была сомнительной. Более того, у болгар были свои собственные мотивы выдворить как можно больше лиц неболгарской национальности из Кадрилатера: помимо «эвакуированных» с севера Добруджи, в провинцию возвращались и этнические болгары, покинувшие регион в 1918–1940 гг., желавшие вернуть оставленное ими там недвижимое имущество. Болгарские власти попытались даже выдворить евреев в румынскую Добруджу, но румыны отказались их принять[375]375
  О попытке болгар «эвакуировать» евреев из Кадрилатера и об отказе румын их принять см. отчет Потопяну от 15 октября 1940 г.: AMAE, E. 9, problema 71, vol. 239, ff. 56-56v.


[Закрыть].

Напряжение между сторонами возросло настолько, что они стали угрожать друг другу новым германским арбитражем. Министр иностранных дел Румынии Михаил Стурдза (Mihail Sturdza) 5 декабря 1940 г. поручил румынскому послу в Берлине проинформировать германское правительство об отказе болгар принять оставшихся на севере Добруджи «этнических болгар, идентифицированных как таковые Смешанной комиссией», и намекнуть, что Бухарест рассматривает возможность просить о новом посредничестве держав Оси. Посол Румынии в Софии Е. Филотти тоже пригрозил болгарам новым арбитражем. Однако болгары не изменили своих позиций: они полагали, что угроза арбитражем была всего лишь блефом, и они сами прибегали к этому средству ранее[376]376
  Об угрозах румын см.: ibid., ff. 274–276; vol. 240, ff. 36–43; об угрозах болгар см.: ibid., vol. 239, ff. 66–68.


[Закрыть]. В середине декабря болгары усилили давление, приведя на границу с Румынией некоторое количество «этнических румын», предназначенных к выдворению. Румыны ответили тем же, приведя на границу с Болгарией некоторое количество «этнических болгар», подготовленных к «эвакуации». Какое-то время этих людей перемещали в декабрьские холода с места на место, пока правительства не разрешили им разойтись по домам. Оказавшись в тупике, стороны были вынуждены начать переговоры о дополнительном соглашении[377]377
  Ibid., ff. 274–421.


[Закрыть].

Переговоры продолжались до 11 апреля 1941 г. и завершились подписанием протокола. Он предусматривал передачу 4700 этнических румын из Кадрилатера в обмен на 3600 этнических болгар из сельской местности северной части Добруджи. Этничность этих людей должны были перепроверить смешанные комиссии. Если в северной части Добруджи идентифицировалось менее 3600 этнических болгар, недобор должен был быть покрыт за счет горожан, идентифицированных по тем же критериям как лица болгарской идентичности. Важным новшеством являлось исключение смешанных семей из обмена населения. Правительства пришли к согласию, что по завершении этого обмена проблема будет считаться окончательно закрытой[378]378
  Французскую версию протокола можно найти в: ibid., vol. 240, ff. 142–144. См. также румынские приказы местным властям и румынским делегатам в подкомиссиях по данному аспекту: ibid, ff. 156–157.


[Закрыть].

Деятельность подкомиссий продолжалась с 22 апреля по 9 мая 1941 г., а обмен происходил между 15 мая и 10 июня 1941 г. Он прошел при большем порядке и в меньшем напряжении. Из предварительного списка 9820 жителей северной части Добруджи, подлежавших эвакуации, были исключены 3611 членов смешанных семей, 1734 были переквалифицированы как лица неболгарского происхождения, а 1322 оказались «пропавшими без вести, умершими или внесенными в списки повторно». Следовательно, «годными к эвакуации» были признаны лишь 3153 человека. Неясно, воспользовались ли румынские власти упомянутым ранее предложением Н. Диану, чтобы при отборе «болгар» для «эвакуации» приоритетными были такие критерии, как размеры земельной собственности и политическая благонадежность. С болгарской стороны из первоначальной группы в 7–8 тыс. человек, подготовленной к «эвакуации» (румыны жаловались, что они никогда не получали полных списков), лишь 3689 человек были признаны «годными к эвакуации»[379]379
  См.: AMAE, E. 9, problema 71, vol. 240, ff. 110–113, 202–203.


[Закрыть].

Анализируя результаты и опыт обмена, комиссия указала на «многочисленные необоснованные определения относительно этничности отдельных лиц, которые могли быть сделаны по причинам личной вражды, либо исключения под влиянием чувств противоположного характера». Из первого разряда случаев комиссия привела пример двух армянских женщин из Кадрилатера, зарегистрированных болгарами как этнические румынки, подпадающие под «эвакуацию», вопреки их явному армянскому происхождению. Из второго разряда доклад ссылался на многочисленные примеры «этнических болгар» севера Добруджи, которые получили свидетельства о румынском происхождении от некомпетентных в этом вопросе органов, как то: муниципалитетов и адвокатских коллегий. Румынская делегация в Смешанной комиссии была даже вынуждена направить циркуляр, в котором рекомендовала этим органам впредь такие свидетельства не выдавать. Доклад списывал все случаи второго типа на «излишнюю, чисто восточную сентиментальность, которая многих заставляет из милосердия закрывать глаза на очевидные факты». Другими словами, для членов комиссии сочувствие и человечность были признаками «восточной отсталости», в то время как современность требовала жесткости и бескомпромиссности. Доклад заключался следующим выводом:

При обмене населением зачастую требуется исключительная твердость характера, чтобы не впасть в грех чрезмерного великодушия, находясь среди [подлежащего эвакуации] населения и присутствуя при ситуациях, сопутствующих расставанию семей с местами, где у них есть очень глубокие корни, особенно в нашей стране, где жить так хорошо[380]380
  См.: ibid., ff. 110–113, 202–203.


[Закрыть].

«Эвакуированные», помимо того, что их разлучили с родственниками и родной землей, потерпели и значительный материальный ущерб. Многие румынские колонисты, покидая Кадрилатер, уничтожали оставленное имущество, как то: дома, хозяйственные постройки, сады. С другой стороны, румынские жандармы на пограничных пропускных пунктах подвергали этнических болгар унизительным досмотрам (все эвакуированные должны были сдать золото официальным представителям Национального банка Румынии). По крайней мере в одном особенно возмутительном случае румынский жандарм вырвал у оторопевшего болгарина золотой зуб. Переселенцы в Кадрилатер жаловались на случаи насилия со стороны жандармов, в том числе по отношению к женщинам. Болгарские власти позднее оценили потери перемещенных в свою страну лиц в огромную сумму в 2 млрд левов и предъявили противной стороне иск о возмещении ущерба, который румыны вполне предсказуемо отказались удовлетворить[381]381
  Болгарские требования о возмещении ущерба были синтезированы в: Ivan Altin-off, Réponse du Gouvernement et demande reconventionelle bulgare (Sofia: Imprimerie de l’État, 1942), 2 vols.; см. особенно: ibid., vol. 1, с. 24, сс. 190 и след.; а также ANI, PCM-CM, 512/1942, f. 293; Dorel Bancoș, Social și național în politica guvernului Ion Antonescu (București: Editura Eminescu, 2000), p. 101.


[Закрыть]. Поскольку исход румынского населения из Кадрилатера и «эвакуация» «этнических болгар» на юг Добруджи проходили под контролем румынской армии, полиции и жандармерии, у румын не было серьезных оснований для контрпретензий, однако и они отмечали, что многие беженцы добирались до своих пунктов назначения на севере Добруджи в чрезвычайно тяжелом состоянии, с истощенными от долгого пути животными по причине необеспеченности надлежащим кормом[382]382
  См., например: AMAE, E. 9, problema 71, vol. 240, ff. 204–205.


[Закрыть]. Румыно-болгарские отношения до самого конца войны отмечались напряженностью и взаимными обвинениями по поводу оставленных наделов, оценок оставленного на полях урожая и покинутых или разрушенных бывшими хозяевами домов. Несмотря на попытки правительств решить эти вопросы на переговорах в апреле и декабре 1943 г., имевших целью погашение всех конфликтов, возникших в ходе реализации Крайовского договора, дипломатические трения сохранялись вплоть до 1944 г. и были прекращены только при установлении новых коммунистических режимов в обеих странах[383]383
  См.: Bancoș, Social și național, pp. 104–107; Георги Панайотов, „Основни аспекти на приложението на крайовския договор (1940–1944 гг.)”, В 50 години от възврийщането на Южна Добруджа към България: сборник с изследования (Силистра: б. и., 1990), с. 142–143.


[Закрыть].