Текст книги "Очищение нации. Насильственные перемещения населения и этнические чистки в Румынии в период диктатуры Иона Антонеску (1940–1944)"

Национализм С. Мануилэ был более жестким и радикальным, чем национализм Д. Густи. Характерен упор, который он делал на роли «биологии» и «крови» в формировании нации или рода, neam (он предпочитал второй термин и, кажется, употреблял его чаще, чем Густи). В этом отношении он был близок к Ю. Молдовану, которого он почитал на протяжении всей своей жизни. В статье от 6 августа 1940 г., например, С. Мануилэ выражал полное согласие с концепцией биополитики, как ее сформулировал «много лет назад» Юлиу Молдован, «отец нашей расовой теории». Во время войны он продолжал представлять идеи Ю. Молдована правительству как основу действий во всех сферах[308]308
  ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/95/1940, f. 7.


[Закрыть]. Под конец своей жизни, в 1962 г. (Мануилэ умер в 1964 г. в США), он посвятил одну из последних своих публикаций Юлиу Молдовану, «выдающемуся ученому [и] последнему президенту „ASTRA”»[309]309
  Sabin Manuilă, Aniversarea Centenarului „Astrei” (New York: Iuliu Maniu Foundation, 1962), p. 3.


[Закрыть].

Окружающий мир представлялся С. Мануилэ ареной «этнической борьбы». Возможно, эта навязчивая идея глубоко отпечаталась в его воображении еще в дни его юности, которая прошла в венгерской части империи Габсбургов накануне Великой войны, когда проникнутый взаимной ненавистью расистский дискурс глубоко пропитал общественную атмосферу[310]310
  Синтагма «этническая борьба» была использовала С. Мануилэ в ноябре 1941 г. в меморандуме по украинскому вопросу в Буковине. См.: AS, 492/1/11, vol. 3, f. 23; USHMM, RG-25.007M, катушка 1. В процитированной выше статье от 6 августа 1941 г. С. Мануилэ использовал выражение «борьба между народами». См.: ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/195/1940, f. 1. О тропе этнической (или расовой) борьбы в Венгрии конца XIX – начала ХХ в. см.: Marius Turda, The Idea of National Superiority in Central Europe, 1880–1918 (Lewiston, NY: Edwin Mellen Press, 2004).


[Закрыть]. С. Мануилэ был убежден, что такая война велась на многих фронтах одновременно, включая сферу «развития» в целом, а также области технологии, культуры, экономики и «биологии» в частности. Борьба велась по принципу игры с нулевой суммой, в которой выигрыш одного народа означал проигрыш другого и наоборот. «Отсталые», менее развитые народы должны были позаимствовать технологические и иного рода достижения «цивилизации» от более передовых наций, чтобы выжить и самореализоваться, тем самым доказав свое право на существование. Однако цивилизация несла угрозу, подрывая жизнестойкость наций. Это было следствием понижения уровня рождаемости и повышения смертности по мере роста городского населения. С. Мануилэ даже называл города «кладбищами населения». Города нуждались в непрерывном демографическом обновлении посредством притока населения из сельской местности. Иными словами, «жизненная сила» народа находилась в селе. Парадокс модернизации состоял в том, что в то время как города «порождали цивилизацию», сёла «порождали население» и были «хранителями традиций». Задачей правительства было гарантировать равновесие между ними[311]311
  Данный параграф является компендиумом выдержек из многочисленных работ С. Мануилэ. См., например: Sabin Manuilă, „Evoluția demografică”, pp. 91-212, особенно pp. 96, 100–101, 105–107, 169 (по поводу отзывов о городах как о «кладбищах населения», см.: p. 169); Manuilă, „Le developpement des centres urbains en Transylvanie”, Manuilă, Studii privind societatea românească între secolele XVI–XX, ed. Sorina și Ioan Bolovan (Cluj Napoca: Centrul de Studii Transilvane, 1995), pp. 49–64, особенно pp. 53–54 (это текст 1934 г.). Должен подчеркнуть, что первым исследователем, подвергшим анализу эволюцию идей С. Мануилэ, в частности по вопросу обмена населения, является Виорел Аким. См., например, его статью „Schimbul de populație în viziunea lui Sabin Manuilă”, Revista istorică, 13, nr. 5–6 (2002), pp. 133150. Вместе с тем, с учетом того же архивного личного фонда С. Мануилэ, что и в анализе В. Акима, моя интерпретация по некоторым важным пунктам отличается от анализа, представленного известным румынским историком.


[Закрыть].

В Румынии была еще одна проблема – «дисбаланс» между этническим составом городских центров и сельской местности: в то время как на селе этнические румыны преобладали, в городах они были в меньшинстве по сравнению с «чужаками»; эту ситуацию С. Мануилэ считал итогом десятилетий «мадьяризации», «русификации» и «германизации». Мануилэ считал, что поскольку городское население имело тенденцию к исчезновению в течение несколько поколений, если оно не пополнялось притоком мигрантов из сельской местности, то за несколько десятилетий румынские городские центры спонтанно румынизируются. Мануилэ воспринимал факт более высокой рождаемости у этнических румын по сравнению со многими меньшинствами как «проявление их несравненно большей биологической силы»[312]312
  Sabin Manuilă, „Structure et évolution de la population rurale”, Manuilă, Studii privind societatea românească între secolele XVI–XX, p. 65. Это исследование 1940 г.


[Закрыть]. Государство должно было эту «силу» беречь, одновременно ведя борьбу с высокой смертностью среди этнических румын, особенно детей, чтобы стимулировать демографический рост.

Тем не менее, несмотря на свои оптимистические взгляды в отношении «биологической силы» румынского народа, С. Мануилэ настаивал на том, что для успешной румынизации городов государство должно было принять дополнительные меры. В частности, оно должно было помешать ассимиляции румынских мигрантов, которые переселялись из сельской местности в практически чужие для них города. Правительство также должно было регулировать переселение сельского населения в города таким образом, чтобы этнические румыны попадали в города, нуждавшиеся в румынизации, в то время как нерумыны следовали в румынские города Старого королевства и там ассимилировались. Само собой, государство должно было пресечь неконтролируемые притоки чужеродного населения из-за рубежа, в особенности лиц, «чье расовое происхождение было сомнительным» (здесь он предложил последовать примеру Соединенных Штатов)[313]313
  См.: меморандум Мануилэ 1932 г. в: ANI, Fond Sabin Manuilă, X/95bis, 1932, pp. 9-16.


[Закрыть]. Еще в 1929 г. С. Мануилэ опубликовал в издававшемся Д. Густи журнале статью, отмеченную премией Румынской академии наук, которая сделала его известным, где утверждал, что «патриотическим долгом каждого правительства» является «укрепление румынского элемента на границах [страны] и ослабление элементов с центробежными устремлениями (т. е. национальных меньшинств, среди некоторых из которых, как например среди венгров, были сильны ирредентистские настроения. – В. С.), из этих регионов» путем «обмена населением со странами, где у нас есть оторванные от тела нашего народа единокровные братья.

Они есть во всех граничащих с нами странах»[314]314
  Manuilă, „Evoluția demografică a orașelor și minorităților etnice din Transilvania”, p. 211. О премии, полученной автором от Румынской академии за эту работу, см.: Sorina și Ioan Bolovan, „Introduction”, p. 10.


[Закрыть]. С. Мануилэ повторил этот призыв в конфиденциальном меморандуме 1932 г. и в выступлении в ноябре 1935 г. на совещании в Министерстве образования, культов и искусств под председательством министра-либерала и националиста доктора Константина Анджелеску[315]315
  ANI, Fond Sabin Manuilă, X/95bis, ff. 7, 22; BAR-SM, Arhiva A. C. Angelescu, II MSS 8, f. 7. Постоянный интерес С. Мануилэ к обмену населения впервые отметил В. Аким в „Schimbul de populație în viziunea lui Sabin Manuilă”, p. 137.


[Закрыть].

В 1920-х и большую часть 1930-х гг. С. Мануилэ не воспринимал ассимиляцию румынских граждан другой национальности как угрозу румынскому народу. Как руководитель переписи 1930 г., он распорядился включить в анкету наряду с традиционным вопросом о родном языке дополнительный вопрос об этнической принадлежности (neam). Интервьюеры получили строгие инструкции записывать исключительно ответы респондентов и не навязывать им свои взгляды даже в том случае, когда ответ респондента мог показаться бессмысленным, как, например, когда лицо, исповедовавшее ислам, называло себя поляком. Даже в таких случаях они должны были зарегистрировать ответ, если после одной попытки переубедить его или ее респондент продолжал настаивать на своем[316]316
  См.: статью С. Мануилэ „What Is an Ethnic Origin?”, ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/48.


[Закрыть]. Это новшество имело политическую подоплеку. Поскольку в Трансильвании до Первой мировой войны венгерские переписи фиксировали не этническую принадлежность, а лишь родной язык, то многие лингвистически ассимилированные евреи и представители других меньшинств были учтены как венгры, что давало последним статистическое преимущество перед румынами. Позволяя всем лицам указывать наряду с родным языком еще и свою этническую принадлежность, С. Мануилэ надеялся – и в этом он оказался прав – доказать, что численный перевес этнических румын над мадьярами в регионе был больше, чем указывали венгерские переписи[317]317
  См.: Manuilă, „Structure et évolution de la population rurale”, pp. 85–87, 107–109.


[Закрыть].

Но такая стратегия вызвала противодействие со стороны многих румынских националистов, которые были убеждены, что правительство должно было более активно вмешиваться в процесс этнического самоопределения граждан, и тоже по «патриотическим» соображениям. Например, многие националисты настаивали, что секеи, хотя и говорили по-венгерски и считали себя мадьярами, «в действительности» были мадьяризированными румынами. Правительству предстояло «разъяснить» секеям, кто они такие, и помочь им вернуться к своим корням, в лоно румынской этнической нации. Аналогичные мнения существовали в националистических кругах относительно украинцев Буковины[318]318
  О Буковине см.: Hausleitner, Die Rumanisierung in der Bukowina, pp. 144–173.


[Закрыть]. В ответ на эту критику С. Мануилэ подчеркнул, что с точки зрения государственных интересов чувство принадлежности к той или иной этнической группе важнее, чем «биология» индивида: если индивид предпочитает писать свою фамилию Bukur (по-венгерски), вместо Bucur (по-румынски) и объявляет себя венгром, то это значит, что он «от нас полностью отчужден»[319]319
  ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/263, f. 3. Интервью 1934 г.


[Закрыть].

Не стоит всё же придавать слишком большое значение акценту, сделанному С. Мануилэ на роли психологии по сравнению с «биологией» в самоопределении индивида. Как уже отмечалось, решение С. Мануилэ о включении в анкету переписи вопроса об этнической принадлежности обусловливалось политическим расчетами не в меньшей мере, чем соображения его критиков. К тому же С. Мануилэ считал национальную идентичность жесткой и не допускающей смешения, гибридности. Индивид мог быть румыном или мадьяром, но не тем и другим одновременно. Нельзя было, например, чувствовать себя в культурном отношении мадьяром и быть одновременно лояльным румынским гражданином. Разумеется, нельзя ожидать от румынского демографа 1930-х гг. характерного для постмодернистской эпохи понимания идентичности как обусловленной многими, а не одним лишь только фактором, но важно отметить, что мануиловское понимание этнонациональной идентичности подпитывало нетерпимость и подозрительность ко всем тем, кто не был «вполне румынами» с культурной и языковой точки зрения. И действительно, С. Мануилэ испытывал глубокое недоверие ко всем гражданам страны, которые не принадлежали к румынской национальности. В 1932 г., рекомендуя в своем меморандуме правительству создать государственный субсекретариат по делам меньшинств с широкими полномочиями, он не преминул добавить, что ни в коем случае не следовало допускать назначения его главой представителя какого-либо национального меньшинства:

Те, кто когда-либо занимался политикой меньшинств (здесь Мануилэ намекал на свое участие в румынском национальном движении в Трансильвании во времена Австро-Венгерской империи. – В. С.), очень хорошо знают, чего стоят официальные заявления о лояльности со стороны меньшинств, и в какой мере Государство может доверить свою безопасность представителям меньшинств[320]320
  Ibid., X/95bis, f. 19.


[Закрыть].

Вдобавок предпочтение С. Мануилэ «психологии» перед «биологией» имело свои пределы. Исключение составляли ромы. В интервью, данном в 1934 г., в котором он выражал свои сомнения по поводу понятия «чистой расы», С. Мануилэ в то же время настаивал, что существуют некие «явные расовые черты», реальность которых невозможно отрицать, поскольку они якобы были «научно» установлены. Ромы, например, обладали кровью неевропейского происхождения, предрасполагающей их «зариться на чужое добро». Тот факт, что они «жили в промискуитете», лишь усиливал угрозу, которую они представляли, поскольку это вело к увеличению числа румын с примесью ромской крови[321]321
  ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/263, f. 1–2.


[Закрыть]. Начиная с 1940 г. С. Мануилэ написал целый ряд текстов (из которых часть была опубликована, другая же носила конфиденциальный характер, будучи предназначенной для высокопоставленных лиц), в которых он в недвусмысленных выражениях призывал к «решению» «цыганского вопроса» радикальным образом. Так, в ноябре 1940 г. он писал: «Примесь цыганской крови является самым серьезным дисгеническим фактором, который негативно воздействует на нашу нацию». В начале 1941 г. он же заявлял: «Главнейшая расовая проблема Румынии – цыганская <…> до сих пор ничего не было сделано для решения этой проблемы». Недатированный документ, написанный, вероятно, в начале 1942 г., содержал следующую загадочную фразу: «Цыгане Румынии (поставить ребром как государственную проблему)». В одном только 1941 г. его институт потратил 1741 человеко-часов на исследование способов «решения» этой задачи[322]322
  См. его статью „Problema rasială în România”, România Nouă, 7, nr. 41 (22 noiembrie 1940), p. 5, цит. по: Bucur, Eugenics and Modernization, p. 147; ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/213/1941, f. 1; XII/208, f. 67. Последний текст является докладом о деятельности за 1941 г.


[Закрыть].

С. Мануилэ долгое время пользовался репутацией юдофила как в Румынии, так и за рубежом[323]323
  Его фамилия даже была отмечена в заключительном докладе Международной комиссии по исследованию Холокоста в Румынии, в разделе с заголовком «Действия солидарности со стороны некоторых румынских интеллектуалов и творческих деятелей». Здесь комиссия ссылается на тот факт, что ему удалось во время Второй мировой войны убедить Генеральный штаб освободить от принудительных работ «некоторое число, приблизительно 2300 евреев», профессионалов с высшим образованием, обеспечив им, таким образом, гораздо лучшие условия, чем были у тех, кто работал в отрядах принудительного труда: ICHR, Final Report, p. 296. Имеются также сведения, что в 1942 г. он помогал родственникам евреев, интернированных в гетто и концентрационные лагеря Транснистрии, отправлять посылки с ценными вещами и письмами своим близким в Транснистрии. См.: Sanda Golopenția, „Cronologie”, Golopenția, Opere complete, vol. 1, Sociologie, pp. c-ci. Автор ссылается на показания свидетельницы Сони Палтри (Sonia Paltry), которая на тот момент находилась в числе узников в Транснистрии.


[Закрыть]. Репутация эта незаслуженная. Хотя С. Мануилэ не был утробным антисемитом-параноиком (его паранойя была направлена против венгров и ромов), но и против антисемитизма он никогда не выступал. Евреи не были его главной заботой, но он считал, что их присутствие в стране препятствует ее процветанию и что их надо «устранить», заставив эмигрировать в Палестину или куда-либо еще – куда именно, для него не представляло интереса. В 1930-х гг. С. Мануилэ регулярно выступал с нападками на беженцев из бывшей Российской империи, среди которых были как евреи, так и русские. Их число было слишком велико, утверждал румынский демограф, что вело к нарушению сложившегося «профессионального баланса», и к тому же они не желали ассимилироваться[324]324
  ANI, Fond Sabin Manuilă, X/95bis, f. 9 (1932); Manuilă, „Structure et évolution de la population rurale”, p. 116.


[Закрыть].

Действительно, некоторые правые обвиняли его в юдофильстве и подозревали в недостатке патриотизма. Они были озабочены тем, что статистические исследования С. Мануилэ не подтверждали их панические утверждения о «миллионах» евреев, якобы «заполонивших» Румынию после Первой мировой войны (речь шла о беженцах, спасавшихся от погромов во время Гражданской войны на территории бывшей Российской империи). Официальные цифры переписи 1930 г. – 728115 евреев, или 4 % от общего числа населения, – противоречили их пропаганде[325]325
  См.: Manuilă, Studiu etnografic, pp. 14, 46.


[Закрыть]. С. Мануилэ стремился оправдаться. В направленном правительству в конце 1938 г. меморандуме он указал на различие между восприятием и реальностью, причину которого он видел в следующем. Евреи были несравненно более урбанизированными, чем этнические румыны (68 % против 16,5 %) и были сконцентрированы в сфере торговли и кредитно-денежных операций (31,3 %), как и в других «прибыльных профессиях». По этим причинам евреи «непрестанно были на виду везде, где циркулировали люди и материальные ценности» и, таким образом, гораздо чаще попадались на глаза, чем представители других этнических групп. Регистрация меньшего числа евреев во время переписи не означала, что еврейского вопроса не существовало. Она лишь проясняла, что этот вопрос носил скорее «качественный», чем «количественный» характер.

Несомненно, что Румыния не может выдержать давление даже 780000 еврейского населения <…>.

В мире нет ни одной другой страны, где еврейский вопрос стоял бы так же остро, как в Румынии, именно по причине качественного еврейского перенаселения в нашей стране <…>.

Считаю, что нет никакой другой демографической проблемы, которая сильнее воздействовала бы на экономическую жизнь нашей страны, чем эта[326]326
  ANI, Fond Sabin Manuilă, X/136, ff. 20–21. Документ задумывался как меморандум, направленный Министерству экономики.


[Закрыть].

Идеи С. Мануилэ в некоторой степени радикализировались уже к концу 1930-х гг., но решающий перелом произошел в 1940 г. Несомненно, что его концепция «политики народонаселения», которую он сформулировал в конце 1920-х гг. и которой с тех пор неизменно придерживался, уже содержала в себе значительный потенциал трансформации в отвратительную и агрессивную форму расизма, но потребовались глубокие изменения в международном и внутриполитическом климате, чтобы этот потенциал проявился открыто. Можно даже еще точнее определить переломный момент этой трансформации: лето 1940 г. В конце мая этого года в текстах С. Мануилэ содержалось еще очень мало признаков, которые предвещали бы резкий крен вправо всего через несколько месяцев[327]327
  См. его исследование от 15 мая 1940 г. в: ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/178/1940.


[Закрыть]. Но уже 6 августа 1940 г. он написал о политике народонаселения, направленной на полную «этническую гомогенизацию» страны путем массовых обменов населением с соседними странами, в которых проживали «румыны по крови». Такой обмен был «героическим, болезненным, но необходимым средством для излечения». «Вся деятельность государства должна быть проникнута заботой о демографическом прогрессе страны». Прогресс такого рода был неотделим от «качественного» улучшения нации, что означало, что действия государства должны были направляться концепцией биополитики в том виде, как ее сформулировал Юлиу Молдован[328]328
  Ibid., XII/195, f. 7.


[Закрыть].

Свою точку зрения С. Мануилэ детально изложил в меморандуме от 19 декабря 1940 г., в котором он высказался за необходимость проведения более систематической «политики народонаселения». Такая политика должна была включать как меры по ускорению количественного роста населения, так и меры по его качественному улучшению путем обмена населением, колонизации и переселения на основе опыта держав Оси и с учетом достигнутых ими успехов в деле «завоевания жизненного пространства»[329]329
  Ibid., XII/204/1940, ff. 1–5. Цитата с f. 1.


[Закрыть]. В статье, опубликованной в январском номере журнала Евгенический и биополитический бюллетень за 1941 г., С. Мануилэ подчеркнул важность учета фактора «биологии» в политике правительства, поддержки социальной прослойки крестьянства и целенаправленной селекции национальной элиты для обеспечения «жизнеспособности» нации[330]330
  Buletin eugenic și biolopolitic, 12, nr. 1–4 (1941), pp. 1–4.


[Закрыть]. В меморандуме, написанном весной 1941 г., он говорил о «национальном идеале», которым «должно было стать достижение полной этнической однородности в естественных границах румынизма, и в максимально короткие сроки, а вслед за тем установление истинного культурного фундамента для процветания румынизма в условиях конкуренции с другими народами»[331]331
  ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/213/1941, f. 2.


[Закрыть]. Два следующих года С. Мануилэ посвятил служению этому идеалу, наложив сильный отпечаток на образ мыслей и действия румынского правительства того времени. В этом контексте становится ясным, что, когда в августе 1941 г. Ион Антонеску изложил С. Мануилэ свое ви́дєние «национального идеала», он попросту воспроизвел идеи Мануилэ, многократно изложенные ему в меморандумах последнего, как свои собственные.

Начиная с конца 1940 г. лексика, используемая С. Мануилэ против евреев, стала значительно более агрессивной. В том же весеннем меморандуме 1941 г., в котором он выступил с нападками на ромов, назвав их главной расовой проблемой Румынии, С. Мануилэ говорил и о срочной необходимости заставить евреев эмигрировать, добавив, что приоритетной является эмиграция не пожилых и богатых евреев, а бедных и молодых. Поскольку же при обычных обстоятельствах такие люди не эмигрировали, решение «проблемы» не продвигалось. Ссылаясь в завуалированной форме на эволюцию нацистской антисемитской политики, С. Мануилэ угрожающе добавил, что удобная возможность для ее решения могла наступить в любой момент, и эту возможность «нельзя было упустить ни под каким предлогом»[332]332
  Ibid., f. 1.


[Закрыть].

Язык, использовавшийся С. Мануилэ, ясно выдает мотивы, лежавшие в основе этой идеологической трансформации. В сущности, он оставался верен убеждению, что малые нации, в том числе Румыния, должны были развиваться по пути, предначертанному их более сильными и развитыми соседями. «Единственная» разница состояла в том, что на этот раз путь в будущее указывали не западные демократии, как то Франция и Великобритания, а нацистская Германия. Логика С. Мануилэ, как, впрочем, и многих, если не большинства членов румынского политического и интеллектуального классов того времени, была простой. Германия захватила Францию в блицкриге мая – июня 1940 г., обеспечив себе тем самым господство на европейском континенте на многие годы вперед. Следовательно, Германия заняла место Франции как примера для подражания. Тот факт, что расовая «политика народонаселения» была краеугольным камнем внутренней и внешней политики нацистской Германии, был неопровержимым доказательством того, что Румынии следовало пересмотреть свою государственную идеологию и политику соответствующим образом. Вот как в августе 1941 г. объяснил Мануилэ логику своей идейной переориентации:

Управление политикой народонаселения является новейшей главой в современной технике управления. Оно не может осуществляться ни эмпирическим путем [на ощупь], ни экспериментально. Потому что тактическая ошибка может замедлить ритм количественного и качественного прогресса определенного населения, изменяя соотношение сил между народами.

Политика народонаселения должна быть как причиной, так и следствием общей политической стратегии. Она имеет тенденцию превратиться в политический идеал, к которому стремятся все динамичные народы, проявляющие жизнеутверждающую волю к господству[333]333
  ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/195/1940, f. 2.


[Закрыть].

Нет никаких сомнений в отношении того, какие страны имел в виду С. Мануилэ, когда говорил о «динамичных народах». Его слова свидетельствуют, что он воспринимал новую политическую реальность, сложившуюся в Европе в результате гитлеровских побед и в Румынии в результате установления пронацистской диктатуры И. Антонеску, как шанс осуществить свои мечты о «политике народонаселения» и «биополитике» в полной мере, без каких-либо колебаний и компромиссов. Невольно возникает ощущение, что в конце 1940 и в 1941 г. С. Мануилэ, как и его бывший ментор Ю. Молдован и другие евгеники, считал, что успехи Германии оправдывали их собственные убеждения, которые они долгое время не решались высказывать открыто.

Глава 6
Обмен населением с Болгарией: «упущенная возможность»?

Осенью 1940 г. Румыния впервые в своей истории произвела массовый обмен населением[334]334
  «Упущенный исторический момент» – так выразился С. Мануилэ по поводу обмена весной 1941 г. При этом С. Мануилэ имел в виду, что первоначально этот обмен задумывался как полное «очищение» Румынии от всех этнических болгар и замена их «румынами по крови» из Болгарии, но эта цель не была достигнута. См.: ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/213/1941, f. 1. Выражение «румыны по крови» (români de sânge) было использовано румынским статистиком в августе 1940 г. в одной из его работ, озаглавленной „Politica de populație”. См.: ibid., XII/195/1940, f. 6.


[Закрыть]. Политика «этнической гомогенизации» путем обмена населением, впервые официально провозглашенная на переговорах с венграми по Трансильвании, стала частью соглашения с Болгарией по южной Добрудже. Обмен населением с Болгарией был осуществлен новым режимом Иона Антонеску, который на тот момент делил власть с Железной гвардией, но его план был разработан последним карлистским правительством Иона Джигурту и закреплен в соглашении с Болгарией от 7 сентября 1940 г., подписанном с санкции министра иностранных дел Михаила Манойлеску, который был оставлен на этом посту после отставки И. Джигурту на следующие десять дней (до 14 сентября) с целью возложить на него ответственность и за эту территориальную потерю.

Переговоры с Болгарией начались 19 августа в румынском городе Крайова. В их ходе румынские дипломаты находились даже в более затруднительном положении, чем в Турну-Северине и Вене. Гитлер еще 31 июля определил, каким образом должен быть решен территориальный спор между этими двумя странами: Болгарии следовало вернуть весь Кадрилатер, а северная Добруджа должна была остаться в руках румын (напомним, что страны Антанты позволили румынам вновь аннексировать Кадрилатер в качестве наказания Болгарии за ее участие в Первой мировой войне на стороне Центральных держав). Вскоре после этого немцы довели это решение фюрера до сведения как болгар, так и румын. До этого момента румыны тешили себя надеждой, что им удастся удовлетворить болгар и стоявших за ними немцев, уступив Болгарии лишь часть Кадрилатера. Повергнув румын в шок, решение Гитлера не удовлетворило и болгар, которые надеялись аннексировать обе части Добруджи[335]335
  См.: Manoilescu, Dictatul de la Viena, pp. 136–137.


[Закрыть].

Румынские права на южную часть Добруджи были значительно более спорными, чем на Трансильванию, поскольку на момент ее аннексии в 1913 г. этнические румыны составляли лишь незначительный процент населения и, вопреки всем усилиям по румынизации, в 1940 г. они еще составляли меньшинство (см. гл. 2). Показательно, что в 1913 г., когда провинция была аннексирована в первый раз, некоторые румынские интеллектуалы, включая Николае Йорга, публично выступили против аннексии, считая ее необоснованной и потенциально вредной для страны, поскольку вследствие нее слишком много лиц нерумынской национальности получили румынское гражданство. Во время переговоров в Крайове болгарские дипломаты, а также пресса в Болгарии часто пользовались цитатами из публичных выступлений этого рода, чтобы подорвать румынские позиции на переговорах[336]336
  См.: AMAE, E.9/71, vol. 235, f. 32.


[Закрыть].

Румынское общественное мнение также не особенно интересовалось судьбой Кадрилатера[337]337
  Как язвительно отметили болгары, даже используемое румынами название провинции – Кадрилатер – происходит из геометрии, что указывает на отсутствие какой-либо эмоциональной привязанности к региону в коллективной румынской ментальности. См.: Alexandru Cretzianu, Relapse into Bondage: Political Memoirs of a Romanian Diplomat, 1918–1947, ed. Sherman David Specter (Iași: Center for Romanian Studies, 1998), p. 202. (Собственно, «четырехугольником» в XIX в. называлась система османских крепостей, прикрывавших путь на Балканы со стороны Добруджи. «Углы» этого четырехугольника составляли крепости Силистрия (Силистра), Варна, Шумла (Шумен) и Рущук (Русе). Часть этой территории в 1913 г. вошла в румынский Кадрилатер. – Прим. ред.).


[Закрыть]. На Коронном совете 20 августа, где обсуждалась тактика переговоров в Крайове и Турну-Северине, Н. Йорга еще раз высказался за возвращение юга Добруджи Болгарии, повторив свое саркастическое замечание 1913 г., что у румын нет никаких исторических и этнических прав на регион. И он добавил «Если ценой такой уступки мы приобретем дружбу [с Болгарией], то мы недорого заплатили». А. Вайда-Воевод выступил с подобными же заявлениями, и, хотя голосование не состоялось, нет сомнения, что такая позиция на тот момент выражала точку зрения большинства совета[338]338
  Manoilescu, DHctatul de la Viena, pp. 164–171.


[Закрыть]. Лидеры Национал-царанистской партии, которые критиковали принятие Каролем Венского диктата без сопротивления, также полагали, что Кадрилатер не стоит войны и что румынские права на него сомнительны[339]339
  Hudița, Jurnal politic, [1939], p. 50; [1940], pp. 253, 279.


[Закрыть].

Вдобавок Германия и Италия не были единственными странами, которые оказывали давление на Румынию, чтобы она уступила Кадрилатер Болгарии: то же самое ранее делали Великобритания и Франция. Лондон еще в мае 1939 г. намекнул, что Бухарест должен принять в расчет такую возможность, чтобы вывести Болгарию из-под германского влияния и побудить ее присоединиться к Балканской Антанте. В тот момент румыны неохотно последовали этому совету, начав переговоры с Болгарией. Но вскоре эти переговоры зашли в тупик, и возможность решить этот спор в более благоприятных для себя условиях, т. е. до капитуляции Франции, румыны упустили[340]340
  См.: Manoilescu, Dictatul de la Viena, pp. 171–174; Carol al II-lea, Între datorie și pasiune, vol. 1, pp. 338, 430, 433; vol. 2, pp. 65–66, 94, 101, 212; Cretzianu, Relapse into Bondage, pp. 130, 162–163; Hudița, Jurnal politic, [1939], pp. 50, 81. По поводу британской точки зрения на возможный возврат Кадрилатера Болгарии см. британские документы ноября 1938 – октября 1939 г. в: Петър Тодоров, Косо Пенчиков, Марин Цуцов, Стела Изворска, Антонина Кузманова (ред.), Извори за историята на Добруджа 1919–1941, т. 2 (София: Издателство на Българската академия на науките, 1993), с. 354–355, 358, 364–368. О позиции Франции, также благоприятной для Болгарии, см. письменный отчет болгарского посла во Франции Н. Балабанова о состоявшейся 1 мая 1940 г. беседе с генеральным секретарем французского министерства иностранных дел в: ibid., pp. 381–382.


[Закрыть]. Британский премьер Уинстон Черчилль, выступая 4 сентября 1940 г. в Палате общин, заявил, что он всегда считал, что юг Добруджи нужно вернуть Болгарии, а министр иностранных дел лорд Галифакс приветствовал переговоры Болгарии и Румынии по данной проблеме[341]341
  См.: Cretzianu, Relapse into Bondage, p. 203.


[Закрыть].

Но в августе – сентябре 1940 г. не болгары с румынами, а Гитлер решил, какой у них будет новая граница. В начале сентября он счел, что переговоры слишком затянулись, и 4-го числа того же месяца потребовал их немедленно завершить на условиях, указанных в его телеграммах, направленных в Софию и Бухарест еще 31 июля: юг Добруджи возвращается Болгарии, не больше и не меньше. Договор, оформивший это требование, был подписан уже через три дня[342]342
  См. ноту Риббентропа германскому послу в Бухаресте Вильгельму Фабрициусу от 4 сентября 1940 г., в которой тот сообщал о решении Гитлера и требовал немедленного подписания договора, в: Тодоров и др. (ред.), Извори за историята на Добруджа 1919–1941, т. 2, с. 400–401.


[Закрыть].

Отсутствие прогресса на переговорах в Крайове в течение августа 1940 г. объяснялось не продолжавшимися тяжбами по размеру территориальных уступок: обе стороны сознавали, что Гитлер уже решил за них эту проблему. Камнем преткновения был обмен населением. Предложение было выдвинуто румынской делегацией, руководимой Александром Крецяну, одним из самых образованных и талантливых румынских дипломатов, который на тот момент занимал пост генерального секретаря министерства иностранных дел Румынии. По румынскому настоянию в Крайовский договор был внесен пункт 3-й, предусматривавший обязательный обмен этнических болгар из северной части Добруджи на этнических румын из южной части этой исторической области, которая уступалась Болгарии[343]343
  Текст договора см.: MO (Partea I), nr. 212 (1940) (цитата из ст. 1, § 1). Болгарскую версию см.: Тодоров и др. (ред.), Извори за историята на Добруджа 1919–1941, т. 2, с. 402–404. О румынской инициативе по введению данного положения см: Cretzianu, Relapse into Bondage, p. 210.


[Закрыть].

И в этом вопросе бросается в глаза разница в румынской позиции по отношению к Добрудже и Трансильвании. Потеряв север Трансильвании в пользу Венгрии, румыны моментально утратили интерес к обмену населением. Более того, на протяжении Второй мировой войны румынское правительство активно препятствовало эмиграции этнических румын из северной Трансильвании в южную, возможность которой предусматривалась Венским договором с Венгрией. Причиной такой кардинальной смены румынской позиции был политический расчет: памятуя, что численное преобладание этнических румын над этническими мадьярами послужило главным аргументом в пользу аннексии Румынией Трансильвании после Первой мировой войны, румыны считали сохранение такого положения непременным условием для будущего возвращения севера Трансильвании в состав Румынии[344]344
  Ясное заявление в этом смысле от 29 мая 1942 г. со стороны Михая Антонеску, на тот момент второго лица в правительстве Иона Антонеску, министра-госсекретаря, см.: ANI, PCM-CM, 515/1942, f. 16.


[Закрыть]. Потерю же южной Добруджи правительство и общественное мнение восприняли как окончательную, в отличие от северной Трансильвании, которую румыны были полны решимости вернуть во что бы то ни стало. Поскольку вопрос о возвращении юга Добруджи был фактически снят с повестки дня, выселение тамошних этнических румын не воспринималось как стратегическая потеря, в то время как удаление этнических болгар из северной части провинции и ее заселение румынскими переселенцами с юга должно было укрепить контроль Бухареста над этой территорией. Так политические расчеты примешались к идеологическому импульсу начать наконец работу по полному «этническому очищению» Румынии.

Насколько серьезно румыны рассматривали переговоры в Крайове как удобный момент для начала такого всеобъемлющего «очищения», показывает то обстоятельство, что А. Крецяну первоначально предложил обменять всех этнических болгар Румынии на всех этнических румын Болгарии[345]345
  См.: Cretzianu, Relapse into Bondage, p. 204. В своих послевоенных мемуарах А. Крецяну, к выгоде для себя, забыл отметить этот факт.


[Закрыть]. Болгарская сторона вначале приняла это предложение, но вскоре обе страны по разным причинам отказались от него. Румыны были обеспокоены несоответствием численности болгар и румын, которых предстояло обменять. По их оценкам, после территориальных потерь лета 1940 г. на территории Румынии проживало приблизительно около 80 тыс. этнических болгар, в то время как, согласно болгарским источникам, по данным переписи 1926 г., на территории Болгарии этнических румын (вместе с арумынами) насчитывалось 69 080[346]346
  См. оценки Субсекретариата по колонизации эвакуированного населения при румынском правительстве от конца декабря 1940 г.: PCM-CM, 31/1940, f. 7; Общи резултати от преброяване на населението в Царство България на 31 декември 1926 год, т. 1 (София: Държавна печатница, 1931), р. 16. При проведении болгарской переписи 1926 г. 83746 человек назвали своим родным языком румынский (материн язик – рум. limba mamei) (ibid., p. 190). Болгарская перепись 1934 г. не включала вопроса об этническом происхождении (народност), а только о местном обиходном языке (говорим язик). На этот раз 16405 человек указали в качестве разговорного румынский язык. См.: Преброяване на населението на 31 декември 1934: общи резултати, т. 1 (София: Главна дирекция на статистиката, 1938), p. 22. Статья в болгарском журнале «Мир» от 14 августа 1940 г. указывала цифру в 55 276 этнических румын, плюс неустановленное количество арумын. Статья ссылалась на болгарскую перепись, не указывая никаких деталей. Мне не удалось установить, о какой переписи идет речь. См.: AMAE, E. 9, problema 71, vol. 235, pp. 63–68.


[Закрыть]. Румыны подозревали, что болгары ведут нечестную игру и что в действительности этнических румын в Болгарии было гораздо больше: 80 тыс. человек, как считал румынский посол в Софии Виктор Кэдере, или даже 300 тыс., как настаивал глава Культурного общества румын Болгарии «Тимок» (с резиденцией в Румынии) Флореску[347]347
  Ibid., vol. 234, pp. 160 и, соответственно, 212–214.


[Закрыть]. Однако достоверно установить национальную принадлежность многих тысяч граждан Болгарии представлялось невозможным. Как рапортовал в Бухарест Виктор Кэдере, болгары не позволили бы создать смешанные комиссии для установления истины, в то время как культурные общества румын в Болгарии были слишком слабы, чтобы оказать какую-либо помощь в этом предприятии. Следовательно, можно было действовать только «на основе индивидуальных петиций» добровольных эмигрантов. Однако учитывая, что по причине «неблагоприятных условий» этнические румыны в Болгарии были лишены «чувства этнической солидарности», продолжал В. Кэдере, было весьма вероятно, что не все этнические румыны – граждане Болгарии решатся такие петиции подать. Самые богатые и работоспособные лица, скорее всего, останутся в Болгарии, в то время как бедняки решатся эмигрировать. Эти люди могли бы стать для государства обузой.

Итак, начав за здравие – «идея полного обмена населения является национальным императивом», – В. Кэдере кончил за упокой, заключив, что в данном конкретном случае надо было действовать осторожно. Его предложение состояло в том, чтобы потребовать эмиграции этнических румын из Кадрилатера, да и то не всех, а лишь осевших там после Первой мировой войны колонистов. Старожилы румынского происхождения могли оставаться на юге Добруджи[348]348
  См.: телеграммы В. Кэдере от 8 и 14 августа 1940 г.: ibid., pp. 27–34, 159–170.


[Закрыть]. Предложение В. Кэдере шло вразрез с принципом «полного обмена населением», столь дорогим сердцу М. Манойлеску, поскольку оно предполагало, что обмену подлежали лишь те жители южной Добруджи, которые вынуждены были бы эмигрировать из Болгарии даже и в том случае, если бы обмена не было, в особенности недавние колонисты, расселенные на экспроприированных у местного населения землях. Несомненно, этим лицам угрожали преследования, если бы они остались в Болгарии. Однако А. Крецяну тотчас же согласился с предложением В. Кэдере, и 20 августа его одобрил, с некоторыми оговорками, даже М. Манойлеску. Согласно новой румынской формуле, эмиграция должна была быть обязательной для болгар из Румынии и румын из Кадрилатера «до совпадения численности» высылаемых. Это означало, что, поскольку этнических румын в Кадрилатере было больше, чем болгар в северной Добрудже, Бухарест стремился зарезервировать за собой право выслать дополнительное число этнических болгар из остальной части Румынии для уравнения их числа с количеством перемещаемых из южной Добруджи этнических румын[349]349
  Ibid., vol. 235, f. 126.


[Закрыть].