Текст книги "Моё пост-имаго"

– Кое-что нам известно, – уклончиво ответил доктор Доу. – Но все это пока лишь догадки.

– У вас есть версии, что убило профессора?

Доктор прищурился.

– Почему вы сказали «что», мистер Келпи?

– Ну… э-э-э… я имел в виду «кто». Кто его убил, – помощник главы кафедры замялся и опустил глаза, но отрицать было поздно. Его оговорка выдала, что он знает больше, чем пытается показать.

– Мистер Келпи, – жестяным голосом сказал доктор Доу, – позвольте, я опишу вам, как вижу всю ситуацию.

Бабочник кивнул и с трудом проглотил вставший в горле ком. Джаспер даже затаил дыхание – он видел, как напряжен дядюшка, и с легкостью уловил, как испуган мистер Келпи.

– Итак, профессор Реджинальд Руффус, ученый-лепидоптеролог, возвращается из тайной экспедиции на поезде в Габен, – начал доктор. – В купе по прибытии его убивает… какое-то существо. Не стоит, не стоит, мистер Келпи, ничего не говорите! Из нашей с вами беседы я могу сделать вывод, что профессор Руффус нашел что-то в своей экспедиции и привез это «что-то» с собой. А учитывая род деятельности профессора и общую таинственность всего связанного с экспедицией, не вызывает сомнений, что он привез с собой какую-то редкую бабочку.

В полной тишине доктор продолжал:

– Сопоставив найденную мною в купе пыль черного цвета, которая, как я полагаю, представляет собой чешуйки с крыльев, – он кивнул на дверь, подразумевая пыльную кафедру с гигантской ржавой бабочкой, отчего мистер Келпи задрожал, – с тем фактом, что профессор был в Кейкуте, сам собой напрашивается вывод: он побывал в тех же местах, в которых проходила упомянутая вами ранее экспедиция профессора Гиблинга. – Доктор Доу бросил многозначительный взгляд на карту. – Так что, думаю, я не ошибусь, если предположу, что профессор Руффус привез в Габен этого вашего легендарного Черного Мотылька.

Джаспер распахнул рот от изумления, а мистер Келпи, казалось, забыл, что у него есть веки, – он ни разу не моргнул за все время, что доктор говорил.

– И следовательно, – заключил Натаниэль Доу, – напрашивается логичный вопрос (ведь очевидно, что вы прекрасно обо всем этом осведомлены): почему вы лжете нам, мистер Келпи?

Помощник главы кафедры лепидоптерологии вытер платком снова взмокшие руки, но дрожь так просто было не унять.

Грязно-серый тремпл-толльский кеб небыстро катил в тумане по улице Даунинг, стуча колесами по неровной брусчатке.

Экипаж скрипел и трясся, паровой котел жарил в салон так, будто кебмен вознамерился сварить из пассажиров супчик. На крыше, передке и запятках кеба горели фонари, светились окна, и тем не менее вся эта иллюминация не могла победить сгущающуюся мглу.

Туманный шквал был все ближе. Ровно в полдень в городе впервые взвыла сирена штормовой тревоги, и с того момента она раздавалась уже каждые пятнадцать минут – к середине дня мутное белесое море накрыло весь город.

Когда экипаж поравнялся с мрачным и отдаленно похожим на гардероб зданием суда Тремпл-Толл, один из пассажиров, бледный доктор в черном цилиндре, на мгновение смог различить положение стрелок на часах под крышей (половина первого), после чего туман скрыл их, словно стер ластиком карандашный набросок.

– Я вас не виню, мистер Келпи, – сказал доктор, не отрывая взгляда от улицы за окном, придерживая при этом рукой в перчатке слегка порченную молью шторку. – В Дом-с-синей-крышей небезопасно приходить с какими бы то ни было заявлениями. А уж с признаниями так и подавно.

– Я… я боялся, – с трудом выговорил бабочник. Мистер Келпи сидел напротив доктора и сейчас пребывал не в лучших чувствах. Всякий раз, как за окном раздавался вой штормовой тревоги, он вздрагивал и нервно вжимался в кожаное сиденье. – Как я мог им все рассказать? Никто не стал бы ни в чем разбираться! Они тут же обвинили бы меня!

– Именно так они и поступили бы, скорее всего.

– Притом что я ничего не сделал!

– Если бы сделали, было бы не так обидно. Боюсь, в этом городе, чтобы получить справедливое наказание, жизненно необходимо являться преступником. Иначе ничего не стоит попасть за решетку незаслуженно…

– Я просто оказался в безвыходном положении, доктор.

– Это так.

– Я ведь не мог отправиться ловить Черного Мотылька сам!

– Разумеется.

Мистер Келпи все рассказал. Конечно же, он знал, в чем заключалась цель экспедиции профессора Руффуса, хоть и выяснил это случайно.

Накануне отбытия профессора в Кейкут мистер Келпи направился в кабинет главы кафедры, чтобы передать ему подготовленных для коллекции ежевичных крыломахов, когда услышал раздающиеся из-за двери звуки ссоры. Мистер Келпи был поражен, когда узнал голоса спорщиков, ведь профессор Руффус и профессор Гиблинг никогда не разговаривали друг с другом на повышенных тонах и всегда относились друг к другу с почтением. Но только не в тот раз.

Профессор Гиблинг выступал категорически против экспедиции и отчаянно умолял профессора Руффуса отказаться от этой затеи. Последний был непреклонен. А еще невероятно оскорблен тем, что глава кафедры не разделил его энтузиазма и не выказал ему поддержки. Он заявил, что старик просто завидует ему и что не хочет делиться славой: мол, его непременно удар хватит, если Черного Мотылька поймает кто-то другой.

И пусть профессор Гиблинг пытался убедить его, что дело здесь совершенно в другом, профессор Руффус не хотел ничего слушать. Прежде чем покинуть кабинет своего наставника, он поклялся, что отыщет Черного Мотылька, чего бы это ему ни стоило, отловит его и привезет в Габен. И тем самым вернет былую славу обществу лепидоптерологов, ну а если при этом прошлые достижения профессора Гиблинга канут в небытие, так тому и быть. После чего спешно покинул ГНОПМ, а на следующее утро отбыл в экспедицию.

С того дня прошло больше двух месяцев. Старого профессора постигло несчастье, а спустя несколько дней (сегодняшним утром) в газете появилась заметка о том, что Реджинальд М. Руффус был найден мертвым в своем купе по прибытии в Габен.

Прочитав статью, мистер Келпи все понял: профессору Руффусу удалось отыскать Черного Мотылька – он привез легендарное чешуекрылое в Габен, но оно убило профессора и вырвалось на свободу.

Свою осведомленность в том, что произошло, мистер Келпи пытался скрыть, поскольку боялся не столько даже за себя, сколько за кафедру. Прознай кто-то в полиции о том, что во всем виновата бабочка, в ГНОПМ сразу заявилась бы толпа дуболомов из Дома-с-синей-крышей: без лишних разговоров они арестовали бы всех, кого там нашли бы, после чего закрыли бы и саму кафедру – подобное стало бы ее окончательной и бесповоротной гибелью.

– Вам очень повезло, мистер Келпи, что к вам пришли мы, а не констебли, поставленные на это дело, – сказал доктор. – Уж от них здравомыслия ожидать не приходится. А лично нам повезло, что вы очень плохой лжец…

Экипаж затрясло еще сильнее – он въехал на Беззубый мост, пролегающий над Шестереночной балкой, – на мосту брусчатка была еще хуже, чем на улице. Сидевший рядом с доктором Джаспер пытался разглядеть через окно что-либо внизу, в балке, но она сейчас напоминала белесую, вышедшую из берегов реку. Издали доносились гул и скрежет механизмов с Железного рынка.

– Я надеюсь, вы больше ничего не скрываете, мистер Келпи, – доктор Доу пристально поглядел на бабочника.

– Разумеется, ничего! – воскликнул тот. – Я рассказал все, что мне известно. Если бы я только знал, где может находиться Черный Мотылек, я бы сообщил.

– Может, в этой книге есть что-то, что поможет отыскать Черного Мотылька? – спросил Джаспер. В руках он сжимал подаренную ему мистером Келпи большую черную книгу с изображением бабочки и наполовину истершимся, некогда золоченым названием «Купу-купу из сердца джунглей» за авторством самого профессора Гиблинга. В ней рассказывалось о его легендарной экспедиции и обо всем, что он пережил, охотясь на Черного Мотылька.

– Если только там содержатся сведения о том, как эта бабочка умеет становиться невидимой, – проворчал доктор Доу. – Я до сих пор не могу понять, как так вышло, что ни в поезде, ни на вокзале ее никто не заметил. Учитывая размеры раны на лице профессора Руффуса, нанесло ее довольно крупное существо.

– Черный Мотылек хоть и не ржавый мотт с кафедры, но все же довольно крупный представитель чешуекрылых, – сказал бабочник и кивнул на книгу. – Согласно описаниям профессора Гиблинга, встретившаяся ему особь обладала размахом крыльев в три фута.

– Куда же он тогда мог деться? – спросил Джаспер. – Так, чтобы никто его не заметил?

– Надеюсь, скоро мы это выясним, – сказал доктор.

Кеб встал и фыркнул, выдохнул из труб горячий пар.

– Прибыли! – хрипло сообщил кебмен. – Улица Даунинг, дом № 15, литера «а»!

Пассажиры открыли дверцы и вышли в туман. Доктор расплатился с кебменом, тот почтительно кивнул и толкнул рычаг. Экипаж затрясся и всего за несколько мгновений сгинул во мгле – вскоре даже рычание от его парового двигателя стихло.

– Прошу за мной, господа. – Мистер Келпи направился к двери дома. Доктор Доу и Джаспер двинулись следом.

Войдя в подъезд, они увидели, что окошко консьержа закрыто; из-за него раздавались голоса, время от времени прерываемые помехами трансляции, – шла передача по радиофору.

– Добрый день, мистер Боббин! – громко поздоровался с окошком мистер Келпи и, не останавливаясь у него, прошел дальше, к лестнице. – Мистер Боббин очень старый и почти все время спит, – пояснил он спутникам. – Его могут дозваться только какие-нибудь посыльные, да и то не всегда.

– Именно он принимал багаж профессора Руффуса?

– Полагаю, мистер Боббин сопроводил саквояжных курьеров и открыл им квартиру.

– Рискованно вот так впускать кого ни попадя, – заметил доктор, глядя под ноги, чтобы не споткнуться на плохо освещенной узкой лестнице.

– В Паровозном ведомстве все строго и надежно, ведь им руководят джентльмены из Старого центра, – сказал мистер Келпи. – Они держат там все в железных руках и не позволяют своим служащим вольностей. Думаю, если бы в ведомстве верховодили местные, отправления давно прекратились бы, а вокзал, наверное, разобрали бы на части.

– Только представь, дядюшка! – вставил Джаспер. – Едешь ты себе на поезде в Габен и за несколько миль узнаёшь, что ехать-то больше некуда! Вокзал разобрали! Ха-ха!

Доктор промолчал. Он считал, что невозможность заявиться в этот город – это не худшее в жизни упущение. А может быть, даже наоборот, весьма счастливое стечение обстоятельств.

– Домом владеет миссис Терноббль, но она здесь не живет, – сообщил тем временем мистер Келпи. – У нее коттедж в Сонн. Квартира профессора Руффуса на последнем этаже.

– Позвольте нескромный вопрос: а откуда у вас ключ? – спросил доктор.

– Раз в неделю я прихожу, чтобы покормить сонных малехов.

– Что-то мне кажется, что это не коты, – улыбнулся Джаспер.

– Это определенно не коты, – улыбнулся ему мистер Келпи. – Пока профессор был в экспедиции, я заботился о крошках, следил, чтобы требуемая им влажность сохранялась в норме, добавлял экстракт тропического воздуха им в инсектарий.

Помощник главы кафедры и его спутники наконец поднялись. На самом верхнем этаже были лишь две квартиры да крошечная лесенка, ведущая на чердак. Мистер Келпи направился к бурой обшарпанной двери, вставил ключ в замочную скважину и, приложив изрядную долю усилий, попытался его повернуть. Ничего не произошло, и, догадавшись в чем дело, бабочник проворчал:

– Эх, мистер Боббин… Он снова забыл запереть дверь. Уже не в первый раз такое.

Повернув ручку, мистер Келпи открыл дверь. Из квартиры тут же потянуло сладковатым приторным запахом.

Джаспер поморщился, и помощник главы кафедры поспешил объяснить:

– Это из-за инсектария…

Пройдя в квартиру, он зажег газовую лампу в прихожей. Доктор и его племянник вошли следом.

Джаспер ахнул:

– Будь я проклят!

– Джаспер, ты помнишь, что мы говорили о ругательствах?

– Да, дядюшка…

И все же реакцию мальчика можно было понять: не каждый день такое увидишь.

Все стены квартиры вплоть до потолка, да и сам потолок прятались под сотнями застекленных рамочек с засушенными бабочками внутри. Их здесь было намного больше, чем в кабинете профессора Гиблинга.

– Коллекция профессора Руффуса, – с грустью сказал мистер Келпи. – Лучшая в Габене.

Доктора Доу обстановка квартиры совершенно не волновала. Его интересовали чемоданы. Саквояжные курьеры обычно оставляли багаж рядом с дверью, но в этот раз они особо озаботились и внесли его в гостиную.

– Все интереснее и интереснее, – сказал доктор таким тоном, с каким обычно констатировал чью-то смерть.

Несколько чемоданов, цилиндрическая шляпная коробка и парочка больших саквояжей были перевернуты и разворочены; все их содержимое валялось на полу: инструменты, книги, переносной фонограф без записывающих цилиндров, фотографический аппарат без стекол для съемки. Дорожные костюмы профессора были свалены в кучу, кто-то вытащил из шляпной коробки и бросил рядом песочный пробковый шлем.

Доктор взглянул на зашторенное окно, быстро прошел через гостиную к спальне, толкнул дверь и, никого там не обнаружив, вернулся.

– Кто бы в квартире профессора ни побывал, – сказал он, – сейчас их здесь нет.

– Думаю, и дневников тут никаких нет, дядюшка. – Джаспер склонился над чемоданами, разглядывая перелопаченный багаж.

– Ну разумеется, нет. Кто-то либо отчаянно пытается сохранить то, что происходило в экспедиции, в тайне, либо, напротив, намерен первым узнать все подробности.

– Ой! Как же так! Как же так! – запричитал мистер Келпи, подняв с пола пробковый шлем профессора Руффуса.

Доктор Доу шумно втянул носом воздух.

– Мистер Келпи, вы чувствуете это? – спросил он.

– Приторный запах? Я ведь говорил… это из-за инсектария.

– Нет. Тут что-то другое.

– Чернослив! – воскликнул Джаспер, принюхавшись. – Когда миссис Трикк печет черносливовый пирог, у нас пахнет точно так же!

Доктор кивнул.

– В квартире есть чернослив? Запах довольно свежий.

Мистер Келпи огляделся по сторонам и покачал головой.

– Ничего такого здесь нет. Квартира пустовала больше двух месяцев. Сюда заходил лишь я… ну, и саквояжные курьеры сегодня утром.

– И еще консьерж, – добавил Джаспер. – Может быть, он ел пирог, когда приходил?

– Может быть…

Доктор опустился на обтянутый бурым вельветом диван, достал из внутреннего кармана пальто портсигар и закурил папиретку, добавив к запахам квартиры еще и аромат вишневого табака. Облако бордового дыма начало разрастаться над его головой.

– Кто бы мог подумать… – негромко проговорил доктор, глядя, как мистер Келпи, всхлипывая, складывает вещи коллеги. – У кого-то в этой истории, оказывается, есть свой собственный интерес. Любопытно-любопытно…

Доктор задумался: «Кто-то опередил нас и забрал дневники. Но кто это был? И зачем им это? Слишком мало сведений, слишком мало…»

Джаспер тем временем разглядывал гостиную. Особенно его вниманием завладела странная конструкция, стоявшая у противоположной от окна стены. Мальчик понял, что это и есть тот самый инсектарий, о котором говорил мистер Келпи. К большому стеклянному ящику были пристроены различные механизмы и датчики: видимо, регуляторы температуры и влажности. Почти все пространство внутри ящика занимали тонкие жерди, с которых на ниточках свисали сморщенные, похожие на древесные листы, продолговатые комки размером с Джасперову ладонь каждая.

– Это ведь не бабочки, – заметил мальчик.

– Это еще не бабочки, – уточнил мистер Келпи. Закрыв один из чемоданов профессора Руффуса, он подошел к стеклянному ящику. – Это куколки сонных малехов. Бабочки из них появятся лишь через две недели.

– А я думал, что бабочки появляются из гусениц.

– Так многие думают. У бабочки несколько стадий развития. Из яйца она превращается в гусеницу, а затем окукливается. После чего линяет и становится имаго.

– Имаго? – Джаспер подивился чудному слову.

– Взрослое насекомое, – сказал доктор Доу.

– Верно. – При помощи специального регулятора мистер Келпи повысил уровень влажности в инсектарии – на стеклянных стенках тут же проступили мелкие зеленоватые капельки. – Все те бабочки, которых вы видели у нас на кафедре, все эти, – он кивнул на стены квартиры, – это имаго.

– То есть люди – это тоже как бы имаго? – спросил мальчик.

Мистер Келпи удивленно поглядел на доктора, но тот лишь пожал плечами. Странные слова Джаспера то ли испугали, то ли взволновали помощника главы кафедры: он вдруг снова весь покрылся потом. Достав платок, бабочник принялся поспешно им обтираться.

Наивные детские суждения часто сбивают с толку и порой, каким бы ты ни был умным, ответить на вопрос, заданный ребенком, становится весьма сложно. Мистер Келпи не привык разговаривать на научные темы с мальчишками – обоим его студентам было за тридцать.

– Боюсь, это относится лишь к насекомым, мастер Джаспер, – сказал бабочник и извлек из кармана очередную склянку со своим лекарством от лихорадки. – Но если бы я сравнивал, то сравнил бы с бабочкой не самого человека, а, скорее, его разум. Сперва все мы мыслим как гусеницы: учимся ползать, познаем мир вокруг, пробуем то, отвергаем это. После чего нас обвивает кокон знаний, полученных в школе или от строгих воспитателей. К ним наслаиваются различные убеждения, навязываемые обществом, и мы погрязаем в чужих истинах и заблуждениях на целые годы, не в силах выбраться из этого кокона. Некоторые так и умирают в нем, оставшись куколками навсегда. Но есть те – редкие индивидуумы, – которые сбрасывают кокон, линяют от множества налипшей за жизнь чепухи и раскрывают крылья собственных суждений. Это их имаго. Финальная стадия развития – мышление, не зашоренное ни закостенелыми устоями дряхлого общества, ни патетичными господами, облаченными в важность опыта, ни мыслями, навязанными поколениями забивателей разума в рамки «правильных» суждений.

– Я не понял почти ничего, – признался Джаспер.

– Ничего, дружок, вот вылезешь из кокона и поймешь, – сказал доктор, и племянник на мгновение решил, что он шутит. А потом вспомнил, что это же дядюшка, который не умеет шутить.

Доктор Доу продолжил:

– Любопытное сравнение, мистер Келпи. Только вы упустили, что для подобного имаго человеческого разума наш мир – опасная, я бы даже сказал, враждебная среда обитания. Общество не приемлет очищенного от шелухи разума, оно пытается загнать его обратно в куколку, а если не получается, запирает в клетке, сжигает, травит газом. Лучшее, что имаго может сделать, если хочет выжить, – это замаскироваться: как следует прикинуться куколкой и повиснуть на жерди среди сотен точно таких же куколок.

Мистер Келпи откупорил склянку с лекарством и, судорожно глотая, опорожнил ее.

Доктор Доу поднялся с дивана и, подойдя к каминной полке, начал разглядывать стоявшие на ней фотографии в рамочках. На одной из них профессор Руффус, улыбающийся усатый мужчина в том же костюме, в каком его и нашли, сидел в кресле; за спинкой этого кресла замер смуглый человек – явно туземец из Кейкута, который весьма чудаковато смотрелся в костюме-тройке. У туземца были темная кожа, короткие черные волосы и огромные глаза – кажется, его испугала вспышка фотографического аппарата. В уголке фотокарточки значилось: «С Вамбой. Габен. После возвращения из экспедиции в приречье Хнили».

На другой фотокарточке профессор Руффус стоял рядом с тучным, опирающимся на трость стариком. Оба джентльмена курили сигары. Судя по интерьеру, фотокарточка была сделана на кафедре лепидоптерологии. Подпись гласила: «С профессором Гиблингом. Перед докладом о живых бумажных бабочках из Джин-Панга». Также на полке стояло несколько фотокарточек с мистером Келпи, подписанных: «С моим другом Келпи», «С верным Келпи», «С незаменимым Келпи».

Отдельного внимания доктора удостоилась, судя по всему, самая свежая фотокарточка, разместившаяся по центру каминной полки. На ней был запечатлен высокий широкоплечий джентльмен в цилиндре и пальто с меховым воротником. Он улыбался и являл собой сплошное обаяние. Рядом стоял профессор Руффус, они пожимали руки. Лицо профессора светилось от радости. Подпись все объясняла: «С сэром Редьярдом Крамароу. Передача гранта на экспедицию».

– А как понять, когда из них появятся бабочки? – спросил меж тем Джаспер, глядя, как мистер Келпи запускает из небольшого баллона в инсектарий через трубку экстракт тропического воздуха.

– За день-два до появления бабочки кокон куколки потемнеет, истончится, и сквозь него можно будет увидеть очертания крыльев. Это очень любопытное зрелище, и я бы с удовольствием…

Его слова прервала хлопнувшая где-то на этаже дверь. Раздался звук поспешных шагов, дверь квартиры профессора распахнулась, и в нее влетела немолодая женщина с всклокоченными седыми волосами и в расшитом цветами сиреневом платье. Женщина была сильно взволнована и никак не могла решить, что ей делать с руками: то ли трагично их заламывать, то ли с горечью потирать.

– О, миссис Бренньяк, – сказал враз приунывший мистер Келпи.

Если бы мистера Келпи попросили классифицировать миссис Бренньяк согласно биологической систематике рангов, он бы охарактеризовал ее следующим образом: миссис Бренньяк являлась ярким представителем класса «занудных старух», принадлежала к семейству «вездесущих соседок» рода «любопытных особ» и вида «подглядывающих, подслушивающих и вечно ошивающихся поблизости личностей».

– Мистер Келпи! – тяжело дыша, воскликнула соседка. – Я была уверена, что слышала ваш голос… Какой ужас!

– Ужас, мэм?

– Ну да! Что творится-то! Что творится-то!

Мистер Келпи выразительно поглядел на доктора, и тот, поймав его взгляд, повернулся к женщине:

– Мэм, вы что-то видели?

– Ой! Ну да! Ну да же! Как тут не увидеть, когда такое под самой твоей дверью творится?! И все это – вы не поверите! – среди бела дня!

Соседка прошла через гостиную и тяжело опустилась на диван. Она была так взбудоражена, словно услышала о резком падении цен на сплетни.

Мистер Келпи, казалось, сейчас только и мечтал исчезнуть куда-то – например, забраться в инсектарий и притвориться куколкой бабочки, – но о манерах не забыл.

– Позвольте представить, мэм, – сказал он. – Доктор Доу. А это Джаспер.

– Лавиния Бренньяк, живу напротив.

Миссис Бренньяк, очевидно, была склонна к излишней театральности, и в эту ее показную взволнованность никто не поверил. Нет, некий испуг в ее глазах все же присутствовал, но его не набралось бы даже на наперсток.

Чужая игра на публику всегда быстро утомляла доктора Доу. Он считал, что если бы хотел пойти в театр, то купил бы билет, чего, разумеется, делать ни за что бы не стал: драм и трагедий, как и раздражающего фарса, ему прекрасно хватало и на страницах «Сплетни».

– Прошу вас, прекратите ломать комедию, мэм. Если вам есть что…

– Что?! – оскорбилась соседка. – Я?! Комедию?!

Успокаиваться она была явно не намерена.

– Дядюшка, – встрял Джаспер – его губы разошлись в широкой недоброй улыбке, – ты ведь взял с собой свои иглы и шприцы? Миссис Бренньяк не помешает вколоть успокоительное.

– Думаю, ты прав, Джаспер, – кивнул доктор Доу и, щелкнув застежками, открыл саквояж.

Многими это его действие почему-то расценивалось как взвод курка. Натаниэль Френсис Доу подобную реакцию не понимал, ведь в саквояже содержалось лишь то, что должно было помочь (за исключением парочки особых ядов, но их он без особой надобности и четко выверенных пропорций ни за что не стал бы применять). Доктор недоумевал: неужели он настолько пугающе выглядит, что люди опасаются, будто он их отравит, заколет или еще что похуже. На деле многие подтвердили бы, что именно так доктор Доу и выглядит.

В любом случае миссис Бренньяк мгновенно прекратила истерику.

– Здесь были черные люди! – воскликнула она испуганно (уже по-настоящему). – Четверо жутких, черных как сажа людей!

– Не знал, что поблизости есть еще туземцы из Кейкута, кроме Вамбы…

Соседка услышала знакомое имя и принялась причитать:

– О, зачем вы напомнили мне про безобразного профессорского Вамбу! Куда только катится этот город! Сегодня он один, завтра их пятеро, спустя месяц они уже отбирают у нас работу и живут в наших квартирах. И еще едят наши пироги! Нет, только не пироги! Этим гуталинщикам нельзя верить! Перед тем как профессор отбыл за своими бабочками, он ссорился с туземцем, я слышала… они говорили… – миссис Бренньяк перешла на шепот, – о зубах… Этот Вамба требовал у бедного профессора больше зубов. Он говорил: «Мне нужно больше… больше зубов!»

– Какая жуть! – восторженно проговорил Джаспер и поглядел сперва на дядюшку, затем на мистера Келпи. – О чем шла речь, как думаете?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказал доктор. – Но, полагаю, нам стоит наведаться к этому Вамбе. Миссис Бренньяк, прошу вас: расскажите, что здесь произошло. И постарайтесь ничего не упускать.

– Д-да… – кивнула соседка. – Утром доставили чемоданы. Старый мистер Боббин поднялся с курьерами. Он всегда так кряхтит и жалуется, будто у него на каждой ступеньке ломается какая-то кость. В общем, с ним были двое паровозников в зеленой форме и шапочках на тесемках, ну, вы знаете, как у гостиничных коридорных. Паровозники пытались клянчить чаевые. Нашли у кого! У старого хрыча Боббина! Да если бы от него требовалось раскошелиться, он бы сам затащил весь багаж на последний этаж и ни разу не крякнул бы, уж поверьте моему честному слову!

– Миссис Бренньяк, – дрожащим голосом произнес мистер Келпи, – что было, когда служащие ведомства ушли?

– Как только доставили чемоданы, а раздосадованные паровозники удалились, явились… они. – В актерском трагизме миссис Бренньяк не было равных. Она запросто могла бы озвучивать какие-нибудь остросюжетные аудиодрамы, которые порой крутили по радиофору. – Их было четверо… огромные, черные, будто из дымохода вылезшие. У одного я увидела пистолет. Вы представляете? Ну кто по утрам ходит с оружием?! Что за старомодность! Что за моветон! Соответствующий приличиям утренний набор – это газета, чашка чая и папиретка, но никак не пистолеты…

– Миссис Бренньяк.

– Да-да… – Соседка всхлипнула и добавила в голос еще больше драматизма: – Они окружили квартиру бедного профессора, точно слепни! Эти типы двигались очень быстро и почти бесшумно, как самые настоящие профессионалы. Один встал у лестницы, другой – у прохода на чердак, третий – прямо напротив моей двери, чтобы я ничего не увидела в дверной глазок! Хам, грубиян! Но откуда ему было знать, что я еще десять лет назад установила перископ – как раз для таких случаев! И через перископ я увидела, как четвертый черный человек склонился над замком двери бедного профессора. Клац! Клац! И дверь открыта. Те, у лестниц и у моей двери, остались сторожить, а взломавший замок тип прошмыгнул в квартиру в лучших жуликовских традициях…

Джаспер слушал рассказ соседки затаив дыхание. Он и представить себе не мог, что по возвращении домой его будет ждать такое невероятное и восхитительное приключение. От истории миссис Бренньяк откровенно веяло опасностью.

Женщина продолжала:

– А потом они исчезли. Быстро. Будто их ветром сдуло – ушли через чердак и соседние крыши.

– Вы можете описать этих людей, миссис Бренньяк? – спросил доктор.

– Ну, я ведь описала уже: черные, высокие и шустрые. Что вам еще нужно? А, их одежда? Длинные пальто, перчатки и котелки. Лиц этих типов я не видела, они прятали их под шарфами и здоровенными очками – из таких, знаете, какие на фабриках надевают, ну, и экипажники носят что-то похожее.

– Еще что-нибудь?

– Страшные они были, как эти… как эти… как все приезжие!

– С чего вы взяли, что они приезжие?

– Жители нашего тихого уютного Тремпл-Толл так себя не ведут!

– Гм. – Доктор потер виски. Было очевидно, что полезного от миссис Бренньяк больше можно не ждать.

За окном в очередной раз взвыла штормовая сирена. Она словно пробудила Натаниэля Френсиса Доу от его раздумий, и он решительно повернулся к племяннику.

– Джаспер, у меня будет для тебя очень важное дело.

Мальчик кивнул и прикусил губу от волнения.

– Ты должен как можно скорее отправиться к доктору Горрину. Нужно, чтобы ты нашел предмет, вшитый под подкладку пиджака профессора Руффуса.

Джаспер не поверил своим ушам. Отчасти он понимал, почему дядюшка посылает в городской морг его, а не отправляется туда сам. Пусть Натаниэль Доу никогда и не преуменьшал профессионализм и опыт доктора Горрина в качестве коронера и патологического анатома, он не мог выносить другую его сторону – патологического приставалы. Навязчивый, жутко болтливый, обладающий прескверным чувством юмора, доктор Горрин восхищался доктором Доу и пытался при любом удобном случае втянуть последнего в общение, невзирая на его холодность и недвусмысленную, подчеркнуто натянутую вежливость. Почему-то доктор Горрин искренне считал себя его добрым другом. Что также весьма раздражало доктора Доу – он не желал, чтобы у него были друзья.

– Ты хочешь, чтобы я пошел один? – тем не менее недоверчиво спросил Джаспер – дядюшка прежде не поручал ему таких ответственных дел.

Доктор кивнул:

– Нам нужно опередить тех, кто забрал дневники профессора, Джаспер. Думаю, пока что они не знают о предмете, который тот спрятал. Если мы сейчас разделимся, то успеем больше – близится туманный шквал, и хотелось бы все выяснить до его начала. Как добудешь предмет из пиджака профессора, сразу же отправляйся домой и жди меня там, ты все понял?

Джаспер кивнул и уточнил напоследок:

– А вы с мистером Келпи что в это время будете делать?

Лицо доктора Доу превратилось в лишенную эмоций маску.

– Мы отправимся к черному человеку Вамбе и узнаем у него, что это за история с зубами.