Текст книги "Моё пост-имаго"

– Книжку? Что за детские глупости! Где настоящие наказания?

– Настоящие? – спросила Марго. Она почувствовала, что сейчас сорвется – просто не выдержит.

– Да, настоящие! Например, отрезать мне палец! Засунуть мне в рот мышь! Или даже двух – пусть дерутся внутри! Или еще что-нибудь в том же духе.

Марго всю передернуло.

– Я… я подумаю. А пока что нужно уложить тебя в постель. Уже слишком поздно!

– Да, слишком поздно! Но я совсем не хочу спать! Как же моя пьеса?!

– Пьеса никуда не денется. Продолжишь ее утром, а я принесу тебе целую банку с красной краской. Ты же хочешь, чтобы все было очень… кроваво?

– Да, но…

Марго прервала его:

– Ты знаешь, как себя ведут хорошие, – она осторожно добавила: – настоящие мальчики?

– Конечно, знаю! – воскликнул Малыш Кобб и тут же спросил: – А как себя ведут настоящие мальчики?

– Настоящие хорошие мальчики не спорят с мамой, ложатся спать вовремя, не разбрасывают и уж тем более не ломают игрушки. Что бы сказал мамочке сейчас настоящий мальчик, как думаешь?

– Гм… – Малыш Кобб задумчиво поскреб револьвером макушку и пробормотал, на мгновение выйдя из образа: – Хозяин предупреждал, что это будет непросто. Кажется, у меня закончились реплики… Кхм… что бы сказал, что бы сказал, что бы сказал сейчас на моем месте глупый ребенок? Попросил бы конфету? Пожелал бы спокойной ночи? Или?..

– Настоящий мальчик попросил бы разжечь камин, – подсказала Марго.

– Что? Зачем?

– В комнате так холодно, а дети… они постоянно мерзнут. В отличие от игрушек. Деревянные куклы никогда не мерзнут. Что ты об этом думаешь?

– Ничего не думаю. Я же не кукла.

– Так ты замерз, дружок?

Малыш Кобб чуть подумал и кивнул.

– Мне так холодно, мамочка. Кажется, я… кхе-кхе… – делано покашлял он, – простудился. Разожги камин, ну пожалуйста! Ты же не хочешь, чтобы я болел, мамочка?

– В кровать! Быстрее! – велела Марго.

Малыш Кобб ринулся к кровати, вскарабкался на нее и забрался в постель.

Подняв с пола лампу, Марго поставила ее на прикроватную тумбочку, после чего заботливо подоткнула кукле одеяло, не отрывая взгляда от револьвера, который та по-прежнему сжимала в руке.

– Камин, – напомнил Малыш Кобб. – Я все еще мерзну…

Марго подошла к камину и отодвинула кованую решетку – та лязгнула на петлях. Выложив на остывшие угли несколько сухих поленьев из стоявшего тут же ящика, она нашарила в кармане платья длинный спичечный коробок и достала из него тоненький цилиндр с этикеткой: «Чимнизз. Химрастопка для каминов». Марго подожгла его спичкой и быстро сунула под поленья. Почти сразу же из камина раздалось шипение, химрастопка испустила облачко багрового дыма, и жарко разгоревшийся за какие-то мгновения огонь жадно облизал приготовленную для него снедь.

Хлопоча у камина, боковым зрением Марго пыталась разобрать, что же делает проклятая тварь в постели ее сына. Малыш Кобб не шевелился – просто глядел на нее.

Добавив в огонь еще пару поленьев, Марго подошла к кровати и села на краешек.

– Долгий-долгий день, да, дружок? – спросила она, крепко сцепив дрожащие пальцы.

– Да, очень долгий.

– И такой насыщенный… День рождения! Тебе понравились подарки?

– Очень! Просто замечательные! Больше всего мне понравилось их ломать!

Марго на мгновение закрыла глаза и сглотнула. После чего вновь поглядела на тварь, стараясь не коситься на револьвер, который та держала поверх одеяла.

– Расскажи мне про свой спектакль. О чем было первое действие?

– Оно называется «Бал», – с гордостью сказал Малыш Кобб. – Куклы танцевали. Они дергались, крутились-вертелись, спотыкались и падали. Я велел им быть расторопнее. Я просто хотел увидеть прекрасный танец, понимаешь? А они не слушались, и мне пришлось отломать некоторым из них ручонки – для того, чтобы плясать, ручонки им без надобности! И тогда они стали танцевать лучше – дергались, как сверчки, проткнутые булавкой. Ох, что это был за танец! Крутясь и вертясь, они отламывали друг другу ножки и головешки, а затем безвольно падали на ковер – уродцы, бьющиеся в конвульсиях, скрипящие, скрежещущие и страдающие. Прямо как тот старикашка, которому я однажды отрезал пальцы, а потом засунул их ему в рот…

Слушая все это, Марго с трудом сдерживала тошноту. Буквально от каждой фразы маленького монстра ее едва ли не выворачивало наизнанку.

– Тебе понравилось первое действие? – спросила она.

– Да! Лучший танец!

– А твоим… – Марго замялась, – твоим зрителям?

– Каким еще зрителям? – с подозрением на нее глянув, спросил Малыш Кобб.

– Твоему маленькому зрителю… – едва слышно произнесла Марго.

– Никого здесь не было! – завопила кукла. – Только я! Только я! Ты что, пытаешься жульничать?!

Рука с револьвером уже начала подниматься, но Марго поспешила успокоить Малыша Кобба.

– Вовсе нет! – быстро проговорила она. – Конечно же, здесь никого не было. Только ты, дружок.

Когда Малыш Кобб успокоился, Марго вновь заговорила:

– Какой подарок понравился тебе больше всего? Расскажи! Тебе понравился мой дирижаблик?

– Нет, – презрительно бросил Малыш Кобб. – Глупая финтифлюха.

Иного ответа Марго и не ожидала.

– Если мне не изменяет память, – начала она осторожно, – был еще один подарок… м-м-м… изумительный подарок… Кажется, его принес Джонатан.

– Джонатан?

– Твой папа.

– А, ну да.

– Он принес его… – для пущей убедительности Марго даже приставила палец ко лбу, – откуда же? Из какой-то лавки игрушек в переулке Фейр. Как же она называлась?

– «Лавка игрушек мистера Гудвина»! – подсказала кукла. – Это мой… гм… вернее, его, Малыша Кобба, старый дом. Он там жил с Хозяином и другими деревянными уродцами.

– Владелец лавки мистер Гудвин и есть Хозяин Малыша Кобба?

Могла бы кукла морщиться, она явно сделала бы это прямо сейчас.

– Ты можешь мне рассказать про этого Малыша Кобба? – спросила Марго. – Кто он такой?

– Всего лишь резное полено! Хоть и не обделенное очарованием!

Тут Марго бы поспорила, но она не имела права выходить из роли.

– А как так вышло, что он… живой?

– Я не знаю, – сказал Малыш Кобб. – Это все Хозяин. Тьма однажды просто рассеялась, и Малыш Кобб открыл глаза. И ему очень не понравилось то место, где он оказался. Отвратительное, мерзкое место. Малыш Кобб презирает его.

– Это мистер Гудвин дал Малышу Коббу жизнь?

– Думаю, да.

– Как он это сделал? Он какой-то ученый?

– Что значит «ученый»?

– Ну, это очень умный человек, который знает всякие науки.

– Да, Хозяин очень умный! Он умнее всех!

– А почему он продал Малыша Кобба?

Кукла поежилась, как от несуществующего сквозняка.

– Малыш Кобб ему надоел. Он так и сказал: «Ты мне надоел, Малыш Кобб! Пусть с тобой возится кто-то другой!»

Марго отвела взгляд и уставилась на груду сваленных у шкафа бедных покалеченных игрушек, лишенных ручек, ножек, с отломанными головами и вспоротыми животами. Где-то здесь и Калеб. Сломанный и изувеченный, будто просто еще одна игрушка… Он там, в шкафу?

И тут Марго отметила кое-что странное. Расставленные на ковре для пьесы игрушки и те, что лежали возле шкафа, раньше хранились в сундуке, но где же в таком случае сам сундук? Под кроватью, на своем месте? Почему злобная кукла убрала его? Чтобы он не мешал или же?..

Марго прикусила губу и едва слышно застонала. Она поняла…

– Малыш Кобб очень похож на настоящего мальчика, – сказала Марго. – Я это поняла, как только его увидела. Но очень похож – это еще не значит, что он и есть настоящий мальчик. Всякие там переодевания ему не помогут. Нужно кое-что другое…

Кукла приподняла голову.

– Что? Что «другое»?

– Он должен ходить в школу, как другие дети…

– Это легко! Там много жалких маленьких бестолочей, которых можно бить и мучить!

– Еще он должен слушаться маму.

– Это сложнее, но Малыш Кобб умеет слушаться – он долго слушался Хозяина. Хотя ему очень не хотелось! Да, не хотелось!

– И самое сложное… То, чего никогда не сможет сделать никакая кукла…

– Что? Что это?

– То, что умеют делать лишь настоящие мальчики…

– Ну… что же это такое?

– Он должен отправляться спать, когда ему велят. И… – она пресекла его попытку что-то сказать в ответ, – не просто ложиться в кровать и укрываться одеялом, а спать по-настоящему. И в этом нельзя притворяться!

– Малыш Кобб умеет спать! По-настоящему!

– Нет. Это вряд ли.

– Умеет, говорю тебе!

– Но Малыш Кобб ведь всего лишь кукла.

– Что? Обзываешься?

– Нет-нет, дружок, что ты… Просто не понимаю. Ты можешь мне объяснить?

– Малыш Кобб умеет спать! Как самый настоящий мальчик! Он знает, что такое спать! Это когда все темнеет и ты видишь сны, а потом просыпаешься, а часы показывают другое время! Малыш Кобб часто спит. Хозяин его усыплял. Его и прочих деревянных уродцев…

– Ну-у-у… – Марго попыталась вложить в это короткое слово все возможное сомнение, на которое только была способна.

Малыш Кобб приподнялся в постели от возмущения.

– Не веришь?!

– В это сложно поверить. А ты можешь мне показать?

– Конечно, могу! Нужно только взять и уснуть! Могу хоть прямо сейчас…

Малыш Кобб опустил голову на подушку и изо всех сил напрягся… но ничего не происходило.

– Не выходит? – с деланым сочувствием спросила Марго.

– Так просто не получается, – вынужденно признал Малыш Кобб. – Кое-что нужно…

– Что же?!

– Куклу может усыпить только колыбельная.

– В самом деле?

– Ну да! Ты знаешь колыбельную «Уродцы, все спать! Уродцы, в кровать!»?

Марго вздрогнула.

– Нет. К сожалению, я ее не знаю. Но я знаю другую. Хочешь послушать?

– Ты ее пела этому… мне? Ты ее пела мне? Раньше, я имею в виду.

Не в силах сдержать накативший на нее приступ ненависти, Марго просто кивнула.

– Спой! Спой! Спой! – завизжал Малыш Кобб.

– Только ты должен лежать и не шевелиться, – предупредила Марго, – а то нипочем не заснешь.

Он кивнул, потянулся перед сном и замер в ожидании.

Марго показалось, что она вот-вот совершит нечто гадкое, отвратительное, нечто неправильное и извращенное. Все ее существо противилось петь такую дорогую для нее колыбельную этой твари. Баюкать монстра, как родного ребенка, было настолько противоестественно, что она возненавидела саму себя за то, что собиралась сделать. Марго чувствовала себя так, будто окунулась в чан, полный соплей, после чего отправилась на чаепитие в зловонную клоаку канализации, прикупив при этом пару фунтов человеческих глаз на сладкое. Но тем не менее она начала петь. Срывающимся робким голосом, пытаясь подавить всхлипы, вытирая слезы рукавом платья.

 
Тик-так. Тик-так,
Пусть навеки сгинет мрак.
Дин-дон. Дин-дон,
Пусть укутывает сон.
 

Стоило ей на мгновение замолчать, чтобы перевести дух, как Малыш Кобб дернулся и ткнул ее в руку револьверным дулом.

– Еще! Еще!

Марго кивнула и продолжила:

 
Пусть приснятся тебе стрелки часов,
Пусть приснятся мягкие лапки котов,
Пусть приснится ползущий дым из трубы,
Пусть приснятся волн крутые горбы!
На кораблик ты сядешь и вдаль поплывешь,
Заведешь своим ключиком правду и ложь,
Оседлаешь на дне рыбу в шляпе и фраке,
И пускай не смутят тебя все эти враки.
На зонте ты взмоешь в пенное небо
И увидишь внизу все места, где ты не был.
По дороге из мха – и в большие часы,
По мостам, что торчат, как кривые носы,
Вверх по ступенькам из фонарных столбов
Ты отправишься в путь, или дверь – на засов.
 

Малыш Кобб почти прекратил вертеться. Марго не верила своим глазам: деревянная кукла действительно засыпала, убаюканная колыбельной! До сего мгновения Марго считала, что Малыш Кобб нагло врет и ей придется как-то его заговорить, отвлечь, но он и правда… уснул.

Кукла захрапела.

 
Тик-так. Тик-так,
Пусть навеки сгинет мрак.
Дин-дон. Дин-дон,
Пусть укутывает сон.
 

Марго подняла руку и осторожно взяла ствол револьвера двумя пальцами, потянула. Но, видимо, она сделала это слишком резко, поскольку Малыш Кобб громко всхрапнул и еще крепче сжал рукоять. Вытащить револьвер было невозможно, и тогда Марго решилась на кое-что более опасное…

 
Пусть приснится тебе из мышей пирожок,
Пусть из пуговиц дождь тебя омоет, дружок,
Пусть приснится страна велосипедных колес,
Пусть приснятся наперстки, полные слез.
Ты возьмешь их и выпьешь и вспомнишь тогда,
Что возвел ты на звездах, на луне города.
Заберешься на дерево – взмоют в небо грачи,
Ты с веток сорвешь и съешь все ключи.
И в стране из подушек и сахарной пудры
По холмам, где растут золотистые кудри,
Из окошка в окошко, дружок, прыг да скок!
В кармашке спит кошка – ты не одинок.
Она песенку напоет тебе тихо свою,
Нашепчет-расскажет, как тебя я люблю.
 

С содроганием Марго прикоснулась к подбородку спящей куклы. Или, вернее, к подбородку собственного сына. Под ее пальцами была тонкая, нежная и влажная от крови кожа, и ее едва не стошнило.

Она почти перестала дышать. Потянула… медленно-медленно… И лицо поползло, словно простая тряпочка.

 
Тик-так. Тик-так,
Пусть навеки сгинет мрак.
Дин-дон. Дин-дон,
Пусть укутывает сон.
 

Дюйм за дюймом… она тянула лицо с проклятой куклы, и под ним все больше обнажалось лакированное окровавленное дерево.

В какой-то момент Малыш Кобб пошевелился, и ей показалось, что он проснулся. Марго замерла, ожидая, что Малыш Кобб вот-вот вскинет револьвер и выстрелит, но тот спал – храпел, как и раньше. Он не заметил ни того, как она стащила с него лицо, а затем с отчаянием и очередным приступом тошноты положила его на прикроватную тумбочку, ни того, как она потянулась к нему самому, а затем…

Одним движением Марго схватила куклу за ворот пижамной рубашки, вытащила из-под одеяла и зашвырнула в камин. А затем закрыла решетку.

Тварь мгновенно проснулась и заорала. Не понимая, что происходит, она разжала пальцы и выронила револьвер. Тот исчез в углях, но даже если бы кукла не потеряла его, нажала на спусковой крючок и выстрелила, Марго все равно не выпустила бы ее наружу.

Малыш Кобб принялся биться в решетку. Марго придавила ее всем телом, схватилась за раскаленные прутья, отчего ладони тут же покрылись ожогами, и закричала:

– Джонатан! Джонатан!

Подняв тучу золы, Малыш Кобб метался в камине и ревел, как дикий зверь. И все же огонь отчего-то не торопился охватывать его целиком. Он пропалил пижаму, обжигал ноги и руки куклы, но при этом едва облизывал тварь, словно ему был неприятен сам ее вкус.

Малыш Кобб неистово пинал решетку. С каждым ударом та дрожала и отпрыгивала, но Марго не отпускала прутья. Детская уже была вся в дыму – от него резало глаза, копоть и зола лезли в нос, из камина летел пепел, спину и затылок обдавал нестерпимый жар…

И тут прогремели выстрелы. Бам! Бам! Бам!

Марго решила, что кукла все-таки нашарила в углях револьвер, и мысленно простилась с жизнью.

Бам! Бам! Бам! Пуля прошла через прорезь меж прутьями и обожгла ей руку.

Марго вскрикнула и обернулась. Кукла и не думала стрелять – она прыгала, высоко задирая коленки, и дергала руками, как в каком-то жутком танце. А покрытый сажей револьвер по-прежнему лежал среди углей. Видимо, патроны в барабане нагрелись и взорвались.

«Где же Джонатан?! – пронеслось в голове. – Почему он не слышит?!»

Взгляд Марго упал на керосиновую лампу. Решение пришло мгновенно. На миг отпустив решетку, она схватила лампу и зашвырнула ее в камин. Звякнуло разбившееся стекло. Керосин попал на Малыша Кобба, на его волосы, пижаму – и он загорелся как фитиль.

Малыш Кобб завизжал еще громче. С удвоенной силой он начал биться в решетку, но, несмотря на жар, на дым, на душераздирающий визг, Марго по-прежнему держала ее. Нельзя выпускать тварь из камина! Ни за что нельзя!

Малыш Кобб вдруг прекратил бить по решетке, его крики смолкли.

Сгорел? Он сгорел?!

Марго повернула голову. В камине больше никого не было. Уловив шевеление наверху, она подняла взгляд и увидела кукольную ногу, торчащую из дымохода. Тварь пыталась сбежать по трубе!

Марго вскочила на ноги и отодвинула решетку. Схватив кочергу, крючком она подцепила куклу за лодыжку, а затем что было сил дернула. Малыш Кобб выскользнул из дымохода и рухнул в огонь. Чувствуя, как жар облизывает лицо, Марго придавила куклу кочергой ко дну камина, прямо к раскаленным углям.

Пламя объяло Малыша Кобба, он заорал, завизжал пуще прежнего. Пижама давно сгорела, как и волосы. Кукла сейчас напоминала уродливого черного ребенка, и казалось, что ее крики, вырываясь из дымохода, разлетаются по всему Тремпл-Толл не хуже штормовой тревоги.

Тварь трепыхалась и изворачивалась, сучила ногами, вздымая все больше золы и пепла, хватала руками кочергу. Деревянные конечности уже почти рассыпались, голова была обожжена до неузнаваемости, а Марго сжимала кочергу и давила, не замечая, что и сама кричит. Безумно кричит на весь дом. Глаза ее жгло от сажи, она готова была рухнуть в обморок от дыма и нестерпимого жара, но насильно держала себя в сознании, не позволяла себе ослабить хватку.

– Марго! – до нее донесся крик Джонатана. – Марго! Что здесь творится?! Марго!

– Помоги! Джонатан, помоги! Эта тварь… она пытается…

Джонатан схватил кочергу, оттолкнул жену в сторону и сам придавил изуродованную обугленную куклу ко дну камина.

Кукла все еще загребала уголь руками, из последних сил кричала: «Хозяин! Хозяин! Помоги мне!» – но никто не ответил на ее мольбы и призывы. И тут тварь наконец прекратила дергаться и замолкла. Огонь укутал ее, будто мягкое одеяло.

Малыш Кобб был мертв.

Марго, вся в саже и ожогах, растрепанная, с тлеющим платьем, едва стояла на ногах. Ее мутило, комната перед глазами кружилась и подпрыгивала. Но она и не думала тратить время на то, чтобы пытаться прийти в себя.

Ринувшись к кровати, Марго откинула в сторону край одеяла и, застонав от натуги, за ручку вытащила сундук, в котором Калеб держал свои игрушки.

Она откинула крышку…

То, что она увидела, ужасало. Внутри, свернувшись калачиком, совершенно голый, лежал ее сын, и на месте его лица была кровавая маска.

Мелко труся головой от невероятной боли, он поглядел на нее. Его лишенные век глаза встретились с глазами Марго… Из приоткрытого рта вырвалось:

– Ма… ма…

Часть третья. Ты все еще будешь любить меня утром, мама?

Капсула пневматической почты скользила внутри трубы, как кусок пирога в горле. Конечно, если представить, что данный кусочек способен преодолевать около шестидесяти миль в час, а мнимое горло растянулось на весь Саквояжный район.

Быстро преодолев участок пути вдоль домов Каштановой улицы (под карнизами на уровне второго этажа), капсула добралась до угла и нырнула под землю. Меньше чем за минуту она прошла по трубе, проложенной под сводами коллектора, достигла площади Неми-Дрё и уже внутри здания ведомства Пневмопочты, главной станции в Тремпл-Толл, поднялась до пересыльной рубки.

Навстречу капсуле был выпущен поток воздуха, и она, замедлившись, плавно подошла к точке приема. Мягко стукнув о круглую крышку, контейнер с посланием заявил о своем прибытии свистом. Руки в кожаных перчатках откинули крышку, извлекли его, перенесли через помещение и поместили в одну из нескольких дюжин зияющих в стене горловин.

Капсула продолжила путь – вдоль домов и по столбам, спускаясь под землю и выныривая обратно, пока не оказался на станции «Полицейская площадь». Здесь с ней проделали то же самое – переместили в новую трубу. Не успела капсула заскучать, а тут еще одна станция – «Чемоданная площадь» у вокзала. Очередной пересыльщик в рабочем фартуке и грубых перчатках прочитал адрес, указанный на ярлыке в ячейке капсулы, и отправил ее дальше по маршруту. Служащий ведомства машинально пожелал этой крохе удачного пути, но стоило ей исчезнуть, как тут же забыл о ней, поскольку его внимания требовала уже следующая…

А наша капсула тем временем на всех парах скользила по трубе над крышами домов, пробираясь между чердаками, птичниками и дымоходами на восток, в сторону канала Брилли-Моу. Пневматическая паровая почта Габена работала быстро, и спустя всего лишь пять минут после того, как капсулу отправили изначально, она уже подошла к точке своего назначения.

Снова раздался свист, крышка откинулась, и бледные руки извлекли пересыльный контейнер на свет. Открыв заслонку, достали конверт.

Прочитав письмо, высокий человек в черном костюме взял чистый листок бумаги и, макнув ручку в чернильницу, спешно написал список инструкций, пообещал скоро быть и вывел внизу лаконичную подпись: «Н. Ф. Доу». Изменив адрес на ярлыке в ячейке, поместил послание в ту же капсулу, а капсулу – в трубу.

Крышка закрылась, скрипнул вентиль – и контейнер отправился в обратном направлении.

– Мне нужно отлучиться, Джаспер, – сказал человек в черном костюме холодным строгим голосом. Он не был зол или расстроен – этот джентльмен всегда так говорил.

– Хорошо, дядюшка, – прозвучал ответ из глубокого кресла. Там кто-то сидел, закрывшись большой ветхой книгой с изображением бабочки на обложке.

Тот, кого назвали дядюшкой, надел пальто, перчатки и обтянутый черным шелком цилиндр, взял со стойки антитуманный зонтик, подхватил саквояж, но вместо того, чтобы направиться к входной двери, вошел в чулан в прихожей и потянул за рычаг на стене. Тут же в полу поднялась тяжелая крышка люка.

Цепляясь за железные скобы-ступени, вмонтированные в стену колодца, Н. Ф. Доу спустился под дом. Через какое-то время крышка люка в чулане закрылась…

В гостиной тикали часы.

Марго Мортон, застыв в кресле и почти не моргая, глядела на циферблат. Скованная страхами и ожиданием, она ничего не замечала кругом, кроме медленно сдвигающихся стрелок.

Джонатан сидел на ступенях, опустив лицо в ладони. Он мало что понимал. Сперва пытался расспрашивать Марго, но та могла лишь плакать. Поначалу. Теперь в ней не осталось даже слез.

На лестнице раздались шаги.

Джонатан обернулся и вскочил на ноги. Марго, поднявшись из кресла, бросилась к появившемуся в гостиной джентльмену с черным кожаным саквояжем.

– Вам удалось, доктор? Что с моим сыном?!

Доктор Доу прибыл на Каштановую улицу очень быстро – что удивительно, учитывая туманный шквал, бушующий в городе. Он словно прилетел сюда в капсуле пневмопочты и появился ненамного позже собственных инструкций.

Три часа назад, лишь только войдя в дом Мортонов, доктор Доу, не обременяя себя приветствиями, сложил зонт и окинул быстрым взглядом Марго – отметил ее ожоги, полоску разорванной кожи на плече.

– Боюсь, вам придется подождать своей очереди, миссис Мортон, – сказал он таким тоном, будто само присутствие Марго и то, что она позволила себе быть раненой, его невероятно утомляло.

Джонатан уже раскрыл было рот, чтобы возмутиться, но Марго кивнула.

– Конечно-конечно! Главное – мой сын! Позаботьтесь о Калебе, доктор, я молю вас! Сделайте все возможное…

– Я здесь именно для этого, – прервал грозящий разрастись на полчаса поток женских переживаний доктор. Отсутствие каких-либо эмоций на его бледном узком лице можно было принять за безразличие, а вскинутый подбородок и извечно прищуренные глаза – за надменность и презрительность. Никто не знал, что в действительности происходило в голове у доктора, но то, что он не слишком-то приятная в общении личность, было несомненно.

Без долгих рассуждений доктор отправился наверх. Изгнав Марго и Джонатана из детской, он запер дверь. Чета Мортонов прильнула к ней, пытаясь услышать, что там происходит, и до них тут же донеслось:

– Ваше сопение отвлекает! Попрошу вас избавить меня от себя на некоторое время!

Как бы Джонатану и Марго ни хотелось остаться, они послушались и вынужденно спустились в гостиную.

– Мне не нравится этот тип, – сказал Джонатан. – Я слышал о нем много дурного…

О докторе из переулка Трокар действительно ходили весьма неоднозначные слухи. Натаниэль Френсис Доу был мрачен, как тень, и холоден, как сквозняк, прошедшийся по спине. А еще он выглядел и вел себя так, словно перманентно раздражен. Кто-то назвал бы его черствым, но правда в том, что за черствость люди частенько принимают прямоту, с которой им сообщают неудобную для них правду. Они не любят тех, кто обходится без смягчения и не боится ранить чью-то чрезмерно чувствительную натуру. Ну а доктор Доу был профессиональным ранителем чрезмерно чувствительных натур. В какой-нибудь книжке он запросто мог бы состояться в качестве злодея, к которому ни за что не рекомендуется подпускать ребенка.

Тем не менее Марго гневно ответила:

– Он пришел сюда сразу же, как только я ему написала. Несмотря на то, что уже два часа ночи. Несмотря на туманный шквал. Мне нет дела до того, какие у него манеры, я хочу, чтобы он спас нашего сына.

– И все же, – продолжал ворчать Джонатан, – почему было не написать доктору Грейхиллу из Больницы Странных Болезней? У него хорошая репутация и…

– Доктор Грейхилл, – перебила Марго, – неторопливый, как Старый трамвай на Набережных. А репутацию ему делают старухи, которым спешить уже некуда. Думаешь, он пришел бы сюда посреди ночи? Да он даже за дверь нос не высунул бы, пока воет сирена! А между тем доктор Доу, который тебе так не нравится, уже здесь, борется за жизнь нашего сына. Я больше не хочу об этом говорить!

Джонатан вздохнул.

– Прости меня. Ты права. Я и сам не понимаю, что говорю. Это всё… – Он замолчал и уставился в пол, после чего поглядел на обожженные руки жены. – Позволь, я помогу тебе.

Марго кивнула…

Доктор Доу проводил свою операцию, казалось, целую вечность. Несколько раз он требовал: «Воды!» и «Полотенца!» – при этом не позволяя чете Мортон заглянуть в детскую даже краешком глаза. С каждым часом, проведенным в неведении, тревога в сердце Марго крепла, с каждой минутой ожидания что-то отмирало в душе. Когда же доктор наконец показался на лестнице, она со страхом отметила его хмурый, не предвещающий ничего хорошего взгляд.

– Ваш сын очень серьезно пострадал, – сказал доктор. – Несомненно, это один из сложнейших случаев в моей практике.

– Но вам удалось?! – нетерпеливо воскликнул Джонатан.

Доктор Доу перевел на него медленный, тягучий взгляд.

– Я пришил лицо на место, – сказал он с таким видом, будто речь шла о какой-то простой заплатке. – Пришлось применить шов Кеххлера. Также во время операции я использовал «Заживительную сыворотку Бёрра» и «Регенеративный ускоритель Пойшлитца». Вам очень повезло, ведь эти средства изобрели совсем недавно. Полагаю, хирург-коллегия из Старого центра заслуживает получить от вас благодарственное письмо. Упомянутые препараты – это регенераторы, они значительно ускоряют процесс заживления и восстановления тканей, хоть и имеют множество побочных эффектов. Самые серьезные – это заикание, временные судороги в левой ноге и непереносимость пения сверчков. Будут и другие, но они… гм… менее существенны. Я напишу полный список.

Ни Марго, ни Джонатан почти ничего не поняли, кроме того, что лицо их сына к нему вернулось.

– Он… он… – Марго не смогла продолжить.

– Выживет, да, – сказал доктор. – Но его лицо претерпело определенные изменения. Вы должны понимать, что убрать все следы никому не по силам. Я делал едва ли не самые тонкие швы за всю свою карьеру, но все равно шрамы останутся.

– Он станет?.. – начал Джонатан.

– Уродом? – безжалостно уточнил доктор Доу. – Нет, что вы. Внешние последствия будут минимальны, я полагаю. Вы четко следовали моим инструкциям, и это многое решило, но, если бы операция началась на каких-то двадцать минут позже, все могло закончиться значительно хуже.

Марго взяла доктора Доу за руки и зарыдала.

– Я не знаю, как вас благодарить, доктор! Просто не знаю…

Доктор Доу отстранил ее и поморщился – женские слезы его раздражали, о чем он тут же во всеуслышание заявил. Впрочем, на этот раз Мортоны никак не отреагировали на грубость этого начисто лишенного такта человека. Он спас их сына – лишь это их сейчас заботило.

Раскрыв саквояж, доктор Доу достал оттуда тюбик с этикеткой «Антижгин. Средство от ожогов доктора Перре» и протянул его Марго.

– Это для ваших ожогов. Втирать три раза в день. Побочные эффекты – заложенный нос, но только в правой ноздре, и галлюцинации в виде мухи в комнате.

– Благодарю, благодарю!

– С повязками вы и сами справились… – доктор, казалось, едва сдержался, чтобы не закатить глаза, – приемлемо.

Джонатан бросил опасливый взгляд на Марго и опустошенно сказал:

– Должно быть, вы хотите узнать, как… – он сглотнул, – как это произошло… с Калебом.

Доктор Доу покачал головой:

– Мне достаточно того, что вы написали в письме. Я приду через три дня – к тому времени «Бёрр» и «Пойшлитц» уже подействуют. Если все пройдет так, как я думаю, можно будет снять бинты и швы. Кое-какие обезболивающие препараты я оставил на тумбочке – они весьма действенны, но опять же много побочных эффектов. Также вам потребуется купить определенные лекарства – список я оставил там же, на тумбочке. Если состояние Калеба ухудшится, сразу же сообщите.

Не прибавив ни слова, доктор развернулся, раскрыл антитуманный зонтик, запустил винт на нем и вышел за дверь.

И это было едва ли не последнее, что Марго четко помнила, осознавала и понимала. Когда доктор ушел, ее буквально накрыло потоком чувств, эмоций, страхов, шумом, криками, спорами, чьими-то лицами…

Туманный шквал длился почти два дня. Когда он закончился, Габен вернулся к своей обычной жизни, а дом № 24 на Каштановой улице тем временем превратился в проходной двор. Хлопали двери, по коридору и лестнице сновали какие-то люди. Мальчишки-посыльные из «Аптеки Медоуза». Полицейские. Совсем непонятные личности…

Марго никого не впускала в детскую и постоянно призывала присутствующих вести себя потише. В какой-то момент ей надоела толкотня у комнаты сына, и не терпящим возражений тоном, которому не смогли не подчиниться даже констебли, она велела всем покинуть второй этаж.

Как только упомянутые «все» оказались в гостиной, важный сержант с рыжими подкрученными усами, глянув на чайный варитель, спросил:

– Полиция может рассчитывать на чашечку чая, мистер Мортон?

– Никакого чая, пока вы не арестуете этого мерзавца!

Сержант хмуро покачал головой.

– Мистер Мортон, я ведь уже сказал…

– Это все он! Он! – перебил Джонатан. – Вы должны мне поверить, мистер Кручинс! Проклятый кукольник стоит за тем, что произошло с моим сыном! Ему не должно сойти это с рук! Кто знает, вдруг у него есть и другие куклы? Вдруг он их еще кому-то продаст?! Весь город в опасности! Все дети в опасности!

Констебли обменялись многозначительными взглядами – один из них и вовсе щелкнул себя по шлему: мол, кто-то тут совсем спятил.

– Я ведь вам уже сказал, сэр, – непреклонно ответил сержант Кручинс. – Мы пришли по указанному вами адресу, но не похоже, что лавка работает. Вряд ли вы могли купить там… гм… игрушку. К тому же…

– Вряд ли мог купить?!

– К тому же, – продолжил сержант, – то, о чем вы рассказываете, смахивает на сущий бред или несмешную шутку. А я, знаете ли, не люблю шутки. Неужели вы думаете, что мы такие дураки и поверим в какую-то злобную живую куклу?

– То есть вы ничего не собираетесь делать?!