Текст книги "Рассказы и новеллы"

– Там свидетелей хватает. Тебе не стоило бы там появляться. Могут быть неприятности… Но, если решил, записывай адрес ЗАГСа.

– Беру такси и еду. Спасибо, что сообщил. А Володька мне ничего не сказал.

– Он и сам не знал, что так получится. И не хотел тебя подводить.

Владимир бежит по улице и сбивает с ног поющего песню продавца арахиса. Кулечки с орешками «мани» разлетаются в разные стороны. Ершов просит у паренька тысячу извинений. Видит автобус и вскакивает в него. Едет несколько остановок. Потом пулей вылетает из автобуса, влезает в ветхое такси и дает задание водителю гнать в ЗАГС в центре города, указывает адрес. Машина, фыркая, несется по городу.

К ЗАГСу на бешеной скорости, обгоняя друг друга, подлетают два такси и чуть не сталкиваются. Из одного выскакивает Владимир, а из другого Прохоров. Ершов очень удивлен.

– Ты что ж мне не позвонил? А?

– Я не хочу тебе неприятностей.

– Ерунда. Пусть только попробуют! Это мы еще посмотрим!

Прохоров многозначительно, по-кубински, оттягивает вниз указательным пальцем нижнее веко глаза.

– Я буду твоим свидетелем.

Прохоров лезет в карман за документом и…достает удостоверение личности. Временное.

– Е-ке-ле-ме-не! У меня же паспорта-то и нет. Я совсем забыл. В спешке. Мне только что Клочков позвонил. Я все бросил на переводчика и прямо сюда.

– Спасибо, дружище. Свидетелей мы набрали. Сейчас главное уговорить, чтобы нас пропустили другие пары без очереди. Я надеюсь, что кубинские друзья нас пропустят. Пошли в ЗАГС.

Брачующиеся и их свидетели радостно обнимаются и вваливаются в ЗАГС. Рука Владимира кладет паспорт на полированную столешницу. Рядом с российским паспортом изящная ручка Марии кладет кубинский паспорт… Смуглая рука сгребает со стола оба паспорта. Клерк кубинского ЗАГСа деловито открывает российский паспорт и, высунув кончик языка, начинает записывать его данные в книгу. Перед столом клерка стоят Владимир и Мария. За ними торжественно стоят свидетели: Лаура и Элена.

Над столом Рытова настенные часы показывают 12:00. Из-за развернутого журнала «Крокодил» доносится странное хихиканье. Рытов рассматривает карикатуры. На глаза Рытову попадается его же письмо. Письмо уже напечатано и им подписано. Рытов читает вслух.

– Лейтенант Ершов вступил в несанкционированный, аморальный контакт с кубинкой…

Рытов вертит письмо в руках, раздумывая.

– А! Ольга права. Не буду брать на себя обязанности Господа бога. Живи, Ершов. И благодари меня за мою доброту.

С этими словами он с сожалением, но в то же время решительно рвет письмо и, скомкав, метко бросает его в корзину. Звонит телефон. Рытов недовольно шелестит бумагой, снимает трубку.

– Подполковник Рытов слушает. А это Вы, Петр Михайлович! Здравствуйте. Что? Нет. Не знаю. Ершов? Женился на кубинке? Не может быть!

Рытов выслушивает гневную тираду, кивает головой…

– Извините. Конечно, Вам верю. Явился к Вам в посольство и показал штамп в паспорте? Ну, пацан! Есть, Петр Михайлович! Через полчаса буду у Вас. Отменить отлет Ершова в отпуск? Не понял… Ах, объясните на месте. Хорошо. Сейчас отменю и еду в посольство.

– Ну, Ершов! Сколько ты надо мной издеваться ещё будешь? Без ножа режет! Где мой портфель, где портфель?! Ну, Ольга! Ай, да Ершов! Ай, да сукин сын! Ну, учудил, стервец!

В кабинете посольства Рытов и Секретарь парткома.

– Как же вы так товарищ Рытов?! Недосмотрели…

Рытов вытирает платком пот с лица, шеи, отдувается… Секретарь смотрит сквозь Рытова. Подходит к своему столу, листает перекидной блокнот Рытов вытягивается по стойке «смирно».

– Петр Михайлович! Виноват! Я его вмиг вышлю с Кубы. В 24 часа! И духа его здесь не будет! У меня есть фотокарточки…. Вернее, сказать, были.

Секретарь с усмешкой смотрит на Рытова.

– Пригласить бы Вас на партком, да пропесочить как следует!

– Не надо… парткома… Может, так обойдемся?

– Не надо… Надо бы! А если пораньше головой-то подумать! А этими своими фотокарточками свой красный уголок обклейте. Пусть молодые учатся, как надо вас таких объегоривать.

Рытов снимает очки, протирает их.

– Ну, ладно, ладно! А переводчик-то этот… Сколько ему лет, говорите?

– Где-то двадцать два-двадцать три… Малец еще совсем!

– Что, будем ломать парню жизнь? И этот отец его невесты! Герой войны в Анголе! А, может, не будем? Можем, из него еще что-то толковое получится? А? А… пускай себе женится! Нет правил без исключений! Сами знаете, что от смешения кровей гении родятся. Пусть плодит советско-кубинских гениев! А? Нам, ведь, гении нужны? Согласны со мной?

– Пусть плодят… Согласен. Даже очень-очень согласен! Вы правы.

– Вот именно! Поступим так…. Готовьтесь к свадьбе.

– К какой такой…свадьбе?

– К интернациональной. Вы что совсем ничего не понимаете?

Секретарь показывает Рытову фото из газеты. На фотографии представительный кубинец в военной форме. Это отец Марии при регалиях. Это производит на Рытова впечатление.

– Понимаю… Я … и обязанности свои знаю. И, честное слово, мне кажется, что вины моей здесь нет. Это же любовь по большому счету. Между хорошим нашим парнем и хорошей, порядочной кубинской девушкой. Ромео и Джульетта, так сказать. Вам тоже, наверно…. В общем, наши дружественные нации… Молодые ребята… Спасибо Вам.

– За что спасибо?

– За то, что так все удачно разрешилось. К всеобщему удовлетво…согласию! Будет исполнено. Такую свадьбу отгрохаем! Весь остров закачается!

– И чтобы подарки были достойные. От посольства тоже подарок будет. И от Вашей части тоже должен быть подарок. И этой…как ее… строганинки… из тунца на стол хорошо бы. И от наших бравых комсомольцев будет. Эх, Рытов, Рытов! Все! Я занят. Исправляйтесь!

– Есть исправиться! Обязательно исправим, Петр Михайлович! Качественно и красиво все оформим! И строганинка обязательно…

Рытов, пятясь, выходит вспотевший из кабинета.

Мария и Владимир подходят к костелу, останавливаются перед входом.

– Вообще-то я атеист, хотя бабушка говорила, что крестила меня… подожди, но мы православные, вроде…

– Это не имеет значения. Я же Деву Марию просила… и должна ей тебя показать и поблагодарить ее.

Мария берет Владимира за руку и тянет его к входу. Из костела выходит монахиня, Мария бросается к ней.

– Здравствуйте, матушка, вы, наверное, не помните меня… Я приходила просить Деву Марию. Вы мне помогли. Монахиня улыбается Марии и Владимиру.

– Конечно, помню, Мария, мы же вместе молились, Пречистой Богородице.

Монахиня крестит молодых.

– Будьте счастливы, дети мои. А молодой человек… Он… иностранец? Русский?

– Русский, матушка.

– Это хорошо. Русский-это хорошо! Да Вам бог счастья!

В кабинете военсоветник в кубинской военной форме без знаков отличия и Владимир в такой же форме.

– Вы, Владимир Максимович Ершов, нарушили правила поведения советских загранкомандированных за рубежом, о которых Вам было прекрасно известно. Нарушили?

– Нарушил. Но я люблю…

– Считаете себя виноватым?

– Виноват, товарищ полковник. Но я полюбил…

– Что ты мне заладил: полюбил, полюбил. Послушайте меня внимательно и запомните крепко на будущее. Ты поступил неправильно. Я не говорю нехорошо, а говорю неправильно. Где эта черта стирается, черт ее знает! Неправильно в том смысле, что Вам, военному человеку, офицеру, переводчику нельзя нарушать установленных для беспрекословного выполнения норм, правил, приказов и распоряжений. Иначе из Вас не будет в будущем хорошего офицера. Какой это офицер Советской Армии, который нарушает приказы? А раз Вы переводчик, то и дипломата из Вас хорошего не получится. А ты мне: люблю, люблю. Вижу, что любишь. И любовь свою отстаиваешь и защищаешь. Эх, Ершов, Ершов! Действительно ты ершистый молодец. Оправдываешь ты свою фамилию! Я тоже, признаюсь, тебе, ершистый. Поэтому наказывать Вас не буду. Рука не поднимается. Но внушение Вам сделать – мой долг. Ладно, прощаю тебя. Как отец. Иди и будь счастлив со своей возлюбленной. Как ее хоть зовут?

– Мария.

– Хорошее имя. Наше. Все. Свободны.

– Огромное Вам спасибо, товарищ полковник. Больше подобное никогда не повторится.

– Это как Вас понимать? Что еще на одной кубинке не женишься? Так что ли?

– Нет. Что Вы! Я не это, не так хотел сказать … Я…

– Ладно, идите, товарищ лейтенант. Свободны.

– Есть свободен, товарищ Главвоенсоветник!

Владимир под хитроватым, веселым прищуром глаз полковника поворачивается и браво выходит из кабинета.

– У, мужик, класс!!!!

Звучит марш Мендельсона, стеклянные двери базы отдыха распахиваются, и молодожены ступают на кафельный пол. Присутствующие, расположившиеся вокруг бассейна, встречают их громом аплодисментов. ВИА советских воинов исполняет туш. Владимир и Мария проходят на места, на которые им указывает Рытов, благодарят его и садятся. Рассаживаются за столики, расставленные вокруг бассейна, и гости интернациональной свадьбы. На столах из пластмассовых карандашниц торчат советские и кубинские флажки.

Главный военный советник в штатском костюме, сидящий рядом с родителями Марии, встает и торжественно поднимает бокал. Все гости садятся. Советник произносит поздравительный тост, здравицу в честь молодоженов.

– Дорогие наши Мария и Владимир! Уважаемые мама и папа Марии! Уважаемые наши кубинские друзья! Уважаемые советские дипломаты и офицеры! Все почтенные гости этого торжественного собрания!

Советские и кубинские переводчики переводят поздравление шепотом на ухо высоким посольским чинам и командованию.

– Мы собрались все здесь сегодня, к большому сожалению, без родителей одного из виновников этого торжества, новобрачного Владимира. Они не смогли присоединиться к нам за этим праздничным столом. Чтобы вместе с нами поздравить сердечно и от всей души эту очаровательную пару молодоженов с их самым счастливым, самым радостным в жизни днем и самым запоминающимся событием: законным бракосочетанием. Это не простая свадьба, товарищи, не ординарная. Это интернациональная свадьба! Так, видимо, было угодно судьбе, что Володя встретил милую Марию, свою суженую, здесь, в тропиках, в дружественной и близкой нам Кубе, далеко от своего родного дома. Мы пока не можем похвастаться большим числом таких здесь на Кубе свадеб, но теперь можно с уверенностью сказать, что начало этому делу положено. Как говорится, фундамент теперь есть! И я уверен, что наш офицер, военный переводчик Владимир Ершов, сделал свой правильный выбор. И Вы, очаровательная, юная Машенька нашли свое счастье с настоящим русским парнем. Мы уверены, что, вместе с Володей, создадите крепкую, дружную, надежную ячейку общества, семью и у вас будет много детишек. Кто они будут, как их назвать, кубано-совьетикос или совьетико-кубанос? Это неважно! Это ведь одно и то же. Ваша свадьба-это яркое выражение сплочения наших братских, советского и кубинского, народов. И это глубоко символично, друзья! Давайте же и дальше высоко держать знамя крепнущей дружбы между нашими народами и, я уверен, что выражу общие пожелания здесь присутствующих, пожелания нашим молодым большого личного счастья, любви на долгие годы, благополучия и крепкого здоровья. Радости и счастья Вам! А тебе, Володя, позволь тебя сегодня так по– отцовски, неофициально называть, желаю служебного и служебного роста. А для этого у тебя все имеется: образование, знание языков, а теперь, вот, и семья тоже есть. Вот и все, что я хотел для начала сказать. Что ж? Горько товарищи молодожены! Горько!

– Ура-а-а!!! Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!

Молодые крепко и много раз целуются. Долго не умолкает звон бокалов. Встает отец Марии. Одновременно с ним поднимается и наш переводчик для перевода. Кубинец усаживает его рукой на место.

– Не надо меня переводить. Здесь все прекрасно понимают по-кубински. Я, друзья, счастлив. И моя супруга тоже счастлива, потому что наша дочь встретила и полюбила такого хорошего русского парня, советского офицера, как Бладимúр Ерчов. Желаем Вам, наши дети, большого счастья. Будь, дочка, верна и преданна своему мужу. Мы с матерью уверены, что у вас будет все хорошо, всю вашу длинную и радостную жизнь. Теперь наши дети, дети всех простых кубинцев, не только одних богатеев, получили возможность быть счастливыми, уважаемыми людьми, а не людьми второго сорта, как раньше. Теперь наши дети могут пользоваться теми же благами, какими ранее пользовались только богатые. Я счастлив видеть вас, наших детей, Болодю и Майру, счастливыми. Давайте же мы все выпьем за молодых. Счастья вам, детки, на долгие годы. Здоровья и благополучия, Болодья, вашим родителям. Жаль, что их здесь нет, но когда-нибудь мы с ними обязательно познакомимся. Как у вас принято говорить?

– Горько!

– Вот именно. Горико! Горико!

Рытов плотно прикрывает за собой стеклянную дверь входа, машет дежурному, чтобы тот не отдавал ему честь, и идет в кабинет начальника базы. В кабинете Рытов подходит к телефону, набирает номер.

– Оля, это я… ты опять меня без ножа режешь! Все наше руководство здесь. И кубинское тоже. Это уже… беспрецедентно, Оля… Оля…

В кабинет доносится громогласное: «Ура-а!!! Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!». Рытов телефонной трубкой ловит доносящиеся звуки свадьбы.

– Ты слышишь, Оля! Слышишь? Что же ты делаешь со мной? Приходи, пожалуйста, умоляю тебя! Не позорь меня так! Я порвал письмо в Генштаб. Все! Честное слово я ничего молодым плохого не сделаю. А как там, в Москве, ко всему этому отнесутся, мне не ведомо. Приходи скорее!

– Ну, хорошо. Сейчас приду.

– Спасибо тебе, дорогая! Ненаглядная моя! Бесценная!

Рытов возвращается на торжество. ВИА играет туш. Отец, мать, бабушка и дедушка Марии, а также все гости аплодируют, так как молодые в очередной раз крепко целуются. Рытов подходит к Олегу.

– Ты готов?

– Валентин Михайлович, может не к месту? А?

– К месту! Давай! Я тебя сейчас представлю. Это приказ.

Замполит идет на свое место и стучит вилкой по бокалу.

– Товарищи! Дорогие жених и невеста, вернее, теперь уже муж и жена! Я предоставляю слово сослуживцу нашего жениха Олегу Островскому, который нам прочитает стихи известного советского поэта и переводчика Сергея Гончаренко! Итак, Олег, смелее, смелее.

Звучат аплодисменты. Олег скромно поднимается из-за стола, неловко кланяется и тихо начинает читать стихи:

– А в году

за семь пол сотен дней.

За четыре дюжины недель.

До России

тридевять морей,

а в России

белая метель…

А в России –

Белая пора.

По дворам сугробы

Набекрень.

Для тебя

Уже давно вчера

Мой еще не начавшийся

День.

А в России

Белая земля.

Ты выходишь утром на порог

И не знаешь,

Где я от тебя:

Толь на Запад,

То ли на Восток.

Ну а здесь –

Здесь бьет из-под земли

пальма,

как зеленый водомет.

Ну а здесь,

в немыслимой дали,

даже месяц

задом наперед.

Здесь, на пышном

пиршестве стихий

Сожжено все

Матушкой-зимой.

Бормочу я снова, как стихи,

От тебя последнее письмо.

Здесь как кубки

Звонкие слова:

Сибоней, Ориенте, Мариэль.

Где-то там

В кустах кычит сова.

До России

Тридевять морей!

Гости аплодируют чтецу, а Рытов видит, что его у стеклянных дверей манит на выход дежурный. Пригнув голову, он тихо выходит и прикрывает за собой дверь.

– Вас к телефону, товарищ подполковник.

Рытов быстро идет в кабинет директора. Там он берет телефонную трубку с аппарата на столе.

– Да. А… товарищ лейтенант. Я же четко вам сказал: и кровать и постельное белье разгружайте в его домик, кабанью, что выделило им кубинское начальство по адресу… Что есть адрес?.. Ну, так что же вы возитесь там? И посольский телевизор туда же и комсомольский холодильник! Чтоб все через час было на месте. К приезду этих… молодых. И вообще. Где Вы раньше-то были? От Вас не зависело? Так сейчас от Вас все зависит. Смотрите у меня. Я ведь и наказать могу. Поворачивайтесь там! Живо, так Вас раз этак.

Рытов появляется за стеклянными дверями. Оркестр играет вальс «Амурские волны». Молодожены кружатся в танце. К ним присоединяются и другие пары. Оркестр исполняет песню «Мой адрес Советский Союз».

Анатолий берет гитару, трогает струны. Владимир и Мария поднимаются из-за стола, подходят к нему.

– Толь, а давай нашу любимую!

– Это какую? «Не уезжай?»

Анатолий перебирает струны, запевает. Константин, Владимир, Олег ему подпевают…

– Сердце бьется в такт колесам, вырвется сейчас.

Подожди еще немного, подожди хоть час.

Рытов и Сапрунец беседуют хмельные за столом.

– А меня, Валентин Михайлович, переведут из Благовещенска в какой-нибудь другой округ, поближе к столице?

– Непременно. Я ж обещал. У меня есть связи в верхах. Переведем Вас. Заслужили! Обязательно переведем! Только вот что. Ни проявляйте больше своего усердия на поприще папарацци. Больше, пожалуйста, никакой самодеятельности: ни за кем не следите и никого не фотографируйте. Проявляйте лучше свои мастерские способности в съемках чего-нибудь другого. У Вас это хорошо получается. Я видел Ваши фотографии. Вы меня поняли. Колибри, скажем. Жучков, там, паучков. Ясно?

– Беспредельно ясно. Природа и фауна с флорой здесь, ой, какие живописные. Есть что поснимать! Для души и для газеты части.

– Вот-вот! Правильно понимаете! Флора и фауна! Фауна и флора. И меня с супругой тоже!

– Спасибо Вам преогромное. Никогда Вашу доброту не забуду. Благодетель Вы наш! А все остальное я уже давным-давно забыл, кого и когда снимал.

– Еще пока не за что. А вот, что забыли-это хорошо. Все плохое надо решительно вычеркивать из жизни.

К поющим ребятам подходит кубинец с гитарой, другие пары молодых кубинцев и русских. Кубинец подыгрывает Анатолию, остальные подпевают:

– Все смешалось: море, ветер,

Солнце, небо – все на свете,

Ласка и разлука, и любовь.

Без тебя мне очень плохо. Я сейчас глаза закрою.

Так, что из-под век забрызжет кровь.

Счастье вместе с болью ты принес.

Пусть растает боль под стук колес

Не уезжай! Не уезжай!

Не уезжай! Не уезжай!

Сон все это или сказка, кто бы мне сказал!

Хор молодых голосов подпевает:

– Ну, скажите!

Отчего не вижу больше милые глаза?

Хочешь небо или звезды? Хочешь зиму или весны?

Хочешь, я приду к тебе сама?

Но, ведь, я приду навечно. Руки положу на плечи.

Будешь пить любовь в моих глазах.

Мчусь неведомо куда – куда. А-а-а-а-а!

Вслед за мной беда, беда, беда, беда.

Не уезжай! Не уезжай!

Не уезжай! Не уезжай!

Пусть судьба неумолима! Пусть! Жестока! К нам!

Я хочу вернуться к синим от ветров глазам.

У меня одна дорога. У меня одна тревога.

Руки, лишь одним верна я вам.

Понимаешь: очень много. Вспоминаешь: так немного!

Никому тебя я не отдам!

Вечность… Даже вечность пусть умрет!

Пусть ее любовь переживет!

Не уезжай! Не уезжай!

Не уезжай! Не уезжай!!!

– Такие вот дела, товарищ лейтенант, – говорит кадровик Владимиру в штабе части, – Продлить Вам пребывание на Кубе нет никакой возможности, так как сейчас идет сокращение штатов и к тому же потребность в переводчиках на Кубе уменьшается. Ну что я могу поделать. Вы у нас на хорошем счету, но в ГУКе виднее. Они нами командуют, а не мы ими. Сами должны понимать. Так что собирайтесь домой.

– Как же так, только что Островскому продлили командировку на второй год. А, ведь, он не семейный, холостяк. А мне женатому не продлевают.

– Ничем не могу помочь.

Ершов выходит из кабинета и медленно в задумчивости закрывает за собой дверь с табличкой «Начальник отдела кадров».

Проводить домой семью Ершовых в аэропорт пришли все приятели Володи, подружки Марии, ее отец с матерью. Мама Марии, одетая в новые желтые брюки, обтягивающие широкие бедра, всплакнула, долго обнимает и напутствует дочку. Высокий, подтянутый мулат, отец Марии, в военной форме, при всех своих боевых регалиях, хлопает Володю по плечу, гладит дочку по головке и успокаивает свою жену:

– Не переживай ты так! – Успокаивает дочь отец, – Ты же в свое время поехала со мной в Африку и ничего, все обошлось. А здесь все же не в Африку ребята едут, а в Москву. И все у них будет хорошо.

Владимир обращается к отцу и матери Марии:

– Я обещаю Вам заботиться о Марии, любить свою жену и нашего сынишку, Энрике.

–Будем переписываться. Обязательно! Со всеми! – Заверяет Островский, не написавший домой не строчки.

– Конечно! – горячо поддерживает его Владимир.

Владимир обнимается с приятелями. Мария с родителями и подругами. А Олег Островский, как всегда, не может удержаться, чтобы не сострить:

– Вот декабристка! Тоже за мужем едет. Одна, помню, такая декабристка, поехала за своим мужем в Сибирь и испортила ему там всю каторгу.

– Дурацкая у тебя шутка, Олег. И совсем не к месту.

– Слушаю и повинуюсь. Исправлюсь. Я ж так. Пошутил.

– Я понимаю, а то бы врезал тебе при всем честном народе.

– Я те врежу!

Рассерженный Олег отходит от Толи оскорбленный и непонятый. Последние объятия, пожелания, и чета Ершовых скрывается за барьером паспортного контроля.

В аэропорту «Шереметьево-2» как всегда столпотворение. Около стеклянной перегородки, отделяющей холл от таможенного контроля, там, где надпись на раздвигающейся двери «Выход» толпятся люди с цветами. У некоторых других встречающих в руках бумажки или таблички. Эти ожидают деловых людей или делегации. Наглые таксисты выискивают, кого бы подвезти. И вот родители Володи и Юля различают в толпе пассажиров своего сына и видят, как он подходит к таможенному посту для досмотра. За ним идет Мария с сыном на руках. Они еле управляются с грузовыми тележками. Володя тоже ищет взглядом родных среди встречающих и наконец их находит. Он успевает радостно махнуть родным рукой и под напором толпы с вещами скрывается за перегородкой.

Столики для досмотра вытянуты в сплошную линия, и за каждым из них стоит таможенник. Строгий мужчина в зеленой форме, ничего не спросив у Ершова, ставит штамп на декларации и дает ему знак рукой проходить на выход. Одновременно с Ершовым досмотр проходят за соседними столиками, справа и слева от Володи, двое по внешнему виду скорее всего рабочие, то есть специалисты, прилетевшие этим же рейсом с Кубы. У них примерно одинаковая поклажа. И у одного работяги и у другого на тележках несколько картонных коробок. Обоих досматривают таможенницы. Таможенница спрашивает того рабочего, что стоит справа от Володи:

– Что у Вас в коробках?

– Ракушки, книги, обувь, пластинки. Так, пожитки разные, – отвечает рабочий.

– А в этой?

– Ботинки.

– Откройте.

Рабочий, замявшись, развязывает коробку, и таможенница видит в ней попугая.

– Медицинский сертификат на птицу есть?

– Не успел оформить.

– Птиц без сертификата провозить нельзя. Берем птицу на двухнедельный карантин.

– Я ж улетаю в другой город. Девушка, милая, я ж не смогу его забрать.

– Все. Свободны. Проходите! Не задерживайте очередь! – таможенница берет смело попугая и убирает его в ящик внизу таможенной стойки.

– Эх, девушка, девушка! Черт тебя подери! – зло рычит Генрих, отходя от стойки.

– Проходите. Не задерживайте очередь!

А слева от Владимира другая таможенница, постарше своей коллеги, спрашивает второго рабочего:.

– Что в этой коробке?

– Ботинки.

– Идите.

Как только из раздвинувшихся стеклянных дверей появляются Володя и Мария с ребенком, их окружают родные Ершова. Таксисты, получив отказ от своих услуг, отходят в сторону, а отец, мать и Юля помогают Володе и Марии с вещами выбраться из толпы и тут уж дают волю своим чувствам: начинают обнимать, целовать и Владимира, и Марию. А Юля сразу забирает у Марии маленького к себе на руки. Конечно, родня Владимира, хотя и стараются это скрыть, во все глаза рассматривают жену сына, но опомнившись, торопятся на выход из аэропорта.

– Пошли, ребятки, на выход, – говорит мать Володи, – Там нас ждет машина. По дороге и дома поговорим. Юля, поосторожнее с деточкой, держи его крепче, не урони.

В это же время к встречающим выходят из таможни и оба рабочих. К одному из них бросается на шею жена.

– Генрих, дорогой, с возвращением! Я так тебя ждала, так по тебе скучала!

– Да ну тебя! У меня тут попугая отобрали, да еще ты здесь! Вон, Пашка! У него не отобрали, а стояли ведь рядом!

Жена Генриха обиженно отстраняется от мужа, не ожидая от него такой неприветливой встречи.

– Генрих! – стыдит приятеля Павел, – Нельзя же так! Лиза тебя встречать прилетела, Два года тебя не видела, а ты так ее грубо…

Генрих нехотя обнимает за плечи супругу, целует ее в щеку и горестно катит свою тележку к выходу. Жена Генриха, вытерев рукавом слезы, снова приникает к мужу. А Павел, развязав и приоткрыв коробку из-под ботинок, с радостью убеждается, что его попка жив и здоров.

Семья Ершовых в сборе за круглым, гостиным столом. Все в хорошем, приподнятом настроении отмечают возвращение сына.

– Мне положен отпуск за два года. Два месяца. Конечно, нам сейчас здесь, в трехкомнатной квартире, тесновато будет.

– В тесноте, да не в обиде. Ничего. Приспособимся, – утешает мама Владимира молодых.

– А я думаю, скоро замуж выйти, – вдруг заявляет безапелляционно Юлька, – и перееду тогда жить к мужу. А пока, Вовка, я на этом твоем диванчике в гостиной посплю. Как ты раньше, до отъезда.

– Обязательно. В неполные-то пятнадцать лет. Уж нам замуж невтерпеж.

– До революции и пораньше дочерей замуж выдавали. Я читала.

– Так-то ж до революции. Не те книжки ты читаешь. Ты бы в кружок какой записалась, если энергии невпроворот.

– Я и так и в драмкружке, и конструкторском, и кулинарить или кулинарничать учусь. Вот! А говорят, скоро опять революция будет. Смена Руководителя! – Юля многозначительно показывает пальцем в потолок.

– Не глупи, Юлька! Во-первых, нет таких слов-кулинарить и кулинарничать. Есть слово-готовить. И поменьше трепись языком. Болтливая уж больно стала. Удержу никакого нет! Так ляпнешь где-нибудь про Генерального нашего Секретаря, тебя из комсомола вмиг и выставят.

– А если серьезно, то я, пока не пошел на службу, буду подыскивать нам квартиру, чтобы снять. Мы здесь вшестером…. В общем надо думать, что делать. Я полагаю, что пока надо нам с Машенькой снять комнатку или однокомнатную квартирку подешевле. Деньги пока у нас есть, а там я на службу выйду, переводами подрабатывать стану.

Мария выходит в другую комнату успокоить плачущего сынишку и вскоре возвращается.

– Нам надо съездить в магазин «Березка». Хочу Вам всем подарки сделать. Купить модную одежку. Кое-что из техники. Телевизор японский. Магнитофон, – Переводит разговор на более приятную тему Владимир.

– Только мне, чур, стерео, – встрепенулась, естественно, Юля.

– Тебе непременно, конечно, в первую очередь, – покачала головой мама.

Но отец Володи тоже оживился:

– А машину будешь брать? На все денег-то хватит?

– Хватит! Хватит! Хватит! – захлопала в ладошки Юля, – Завтра прямо с утречка и поедем в «Березку»! В «Березку»! В «Березку»! В «Березку» Ура-а-ура!!!

Нет, – остудил всех Володя, – Не завтра. Завтра я должен быть в Генштабе, доложится о своем прибытии и так далее. Послезавтра я поеду в магазин оплачивать машину. А когда ее получу, тогда поедем и за другими товарами. Дайте нам хоть несколько денечков в себя прийти. Правда, Маш?

– Си. Ой! Забылась! Чуть было по-испански не заговорила. Да! Устали немного. Правда. Сборы. Проводы. Перелет…

– Обязательно сначала отдых. И никаких разговоров. Все остальное… Шмотки там разные. Это подождет. А какую машину, сын, ты решил брать? Какого цвета?

– «Копейку». «Жигуль» первой модели так называют. Самый дешевый. Чтобы и нажитье-бытье и на съем квартиры нам кое-что осталось. Мне говорили, что если выбирать редкий цвет, морской волны, или вишневый, или серебристый, то их таких можно месяцами ждать. Нужно будет постоянно ездить и караулить у магазина, чтобы другим не ушла. Да и переплачивать продавцам надо. На лапу давать. И не мало.

– И здесь спекулянты! – всплеснула руками мама.

– А как же?! – Юля невозмутима, – Ты как будто с луны свалились!

– Возьму без очереди белую или желтую. Какая мне разница. Зато сразу за руль и в «Березку»!

– Ура-а-а-а!!! – прыгает Юля, – Урр-а-а-а! – И Юличку нашу приодеть надо. Растет, ведь.

– Завтра, вот, замуж выходит! – шутит Володя, обнимая сестру за плечи.

– Правильно! Юличка, она хорошая, – Юля гладит себя по голове, – Растет, ведь, девочка. Братцу своему, Вовику, на Кубу часто писала. Не забывала. Ее, ой как, приодеть надо!

– Уймись! Как тебе перед Марией не стыдно-то? Что она о тебе подумает?! – взывает к дочери мать.

– Всем купим. Никого не забудем. И родителям Марии посылку соорудим. Да, Маша?

Мария встает, подходит к мужу и целует его.

– Спасибо, Вовик.

– В «Березке» на Сиреневом бульваре продают технику: телевизоры, магнитофоны, а также ковры, хрусталь. На Ленинском проспекте, на Академической и на Таганке продают одежду. Приличные очень пальто, платья, брючные костюмы из Франции, Финляндии, Италии.

Юля добавляет:

– А на Кутузовском проспекте – продукты и спиртное. Но только все на бесполосные чеки.

– Ты и это знаешь! – удивляется отец, – А какие еще сертификаты бывают?

– Есть чеки с синей полосой, – Юля загибает пальцы на руке, – Их получают те, кто работал в Польше, ГДР, в Монголии. А бесполосные чеки или сертификаты-это для дипломатов, иностранцев и для тех, кто был в капстранах. На них, как на валюту, можно купить все, что захочешь. Но и наши чеки, с желтой полосой, тоже котируются!

– Не наши, а Володины и Марии. На чужой каравай рот не разевай, – отец щелкает назидательно дочь по носу.

Владимир после посещения Генерального штаба СССР идет к троллейбусной остановке и наблюдает картину, как на автостоянке, недалеко от выхода из ресторана «Прага» стоит черная «Волга»-ГАЗ-21», правая задняя дверца которой открыта, и из нее высунута нога в генеральской форме с лампасами. На тротуаре лейтенант в военной форме тянет к машине за руку упирающуюся и плачущую девушку лет двадцати пяти. Видно, что девка сильно пьяна.

– Пошли! Пошли! Хватит ломаться! Мы ж договорились!

– Пустите меня! Я с вами не поеду!

Лейтенант отпускает девку, подбегает к машине и что-то говорит генералу. Потом снова бросается к девушке, пытаясь шепотом ее уговорить и силой затащить в машину, Девушка не убегает, но и не идет к машине, пытаясь вырваться из рук лейтенанта, упираясь ногами, извиваясь всем телом и пьяно от него отмахиваясь.

– Да отпусти ты меня! Не хочу я его! Не хочу!

Нога генерала скрывается в машине. Лейтенант надавливает на плечи девушки, прижимая, заталкивая ее в машину. Прохожие заинтересованно останавливаются.

– Стоять здесь! – приказывает лейтенант девке, снимая фуражку и вытирая рукой пот на лбу. Он снова лепечет генералу, что девка не хочет с ними ехать и что уже собирается толпа прохожих. Лейтенант садится на переднее сиденье. Дверцы машины захлопываются, и машина уезжает. Владимир достает блокнот и ручку и записывает номер машины. Прохожие расходятся. Девка стоит, пошатываясь, соображая, куда ей идти.

На перемене Юля в окружении одноклассников с восторгом рассказывает им о Марии: