Текст книги "Бог одержимых (сборник)"

Бог одержимых

Не было ни одной причины, по которой я мог взять его с собой, не нарушая норм и инструкций, составляющих правила поведения в космосе. Тем не менее я не мог его не взять…

Лукич разменял шестой десяток где-то за орбитой Нептуна три года назад. Там же он получил свой последний приказ об увольнении, в связи с выходом на пенсию. Как я понял из пояснений Климова, начальника накопителя Юпитер-3, Лукич эти три года на месте не сидел: подолгу задерживаясь на каждой из станций, что имела несчастье оказаться у него на пути, он и в самом деле двигался в сторону Земли. Только очень медленно. Эту неторопливость можно было понять: там его ждали синее небо, зелёная трава, сытая обеспеченная старость и потрясающее одиночество. Не он первый…

Каждый из нас, по слухам, уходя на пенсию, уже через несколько лет прислушивался к своим воспоминаниям, как к зыбкому сну, который приснился кому-то другому.

Когда я прибыл за рудой на Юпитер-3, обитаемый космос уже тихо выл, наблюдая за борьбой Лукича с неизбежным. Подобно броуновской частице он хаотически перемещался с базы на базу, оставаясь при этом всегда за орбитой Юпитера.

Поэтому ничего удивительного, что Климов, загрузив меня двумя тысячами тонн палладиевой руды, с невероятной учтивостью попросил взять с собой в качестве пассажира уважаемого пенсионера.

Должен отметить, что «просящий» начальник космической станции – явление малоизученное. А «учтиво просящий» и вовсе артефакт. Я не смог ему отказать. На каждую мою попытку объяснить, что переход займёт полтора года, что у меня всё рассчитано под завязку, что работа над диссертацией в разгаре и времени развлекать пассажира не будет, он молча доставал очередную радиограмму с одной из космических станций, где Лукич уже побывал. К концу беседы на столе лежал ворох бумажек, и мне не было нужды читать их. Все об одном и том же: «Заберите его отсюда!»

Восстанавливать против себя станции, которые обеспечивали меня работой? Немыслимо! Прикройся я инструкциями, они нашли бы возможность или грузить меня в последнюю очередь, или не грузить вовсе, придравшись к какой-нибудь неисправности на моём буксире.

Это был шантаж. И я согласился.

Надо отдать должное Климову: меня обеспечили дополнительным воздухом и питанием так, будто я брал с собой не сухонького жилистого пенсионера, а десяток юнцов, которые не думают о пище, только когда едят.

Я взял его. Взял…

– Лукич, – сказал я после первой фазы разгона. – При всём уважении к вашему славному боевому прошлому, прошу выслушать правила нашего общежития, которые могут дополниться, но не отмениться.

Он подобрался, демонстрируя полное внимание.

– Зовут меня Игорь Коган, и я капитан корабля.

Он кивнул.

– В нашем общем распоряжении спальня, спортзал, кают-компания, санузел и кухня. Кабина управления только для капитана. Пока всё ясно?

Он вновь кивнул, выказывая полное одобрение. Я вздохнул:

– Прекрасно. До самого прибытия к порту выгрузки – станция Луна-грузовая – с разговорами ко мне не приставать, от дел не отвлекать. К вашим услугам корабельная библиотека, видео, игровой компьютер. Всё.

Потом я отправился в рубку – разгоняться следовало осторожно, чтобы не повредить сцепку с баржой, а он в кают-компанию – к корабельной библиотеке, видео и игровому компьютеру… Мне казалось, что всё улажено.

Кто может знать, что готовит «завтра»?

Спустя три месяца он меня спросил:

– Капитан, что вам известно о Шакти?

О «шакти» мне не было известно ничего. Я даже не знал, что этот набор букв составляет осмысленное слово. Я не видел причин скрывать это и потому ответил не задумываясь:

– Ничего.

– Шакти – это бог энтузиастов.

Наверное, замешательство слишком явно читалось на моём лице, потому что он поспешил уточнить:

– Это бог тех, кто отдаёт работе всё, что у него есть.

«Вот оно что!» – подумал я и сказал:

– Лукич, пришло время немного расширить наши правила.

– Да-да?

– Никогда больше не говорите мне о Шакти. Я не хочу слышать этот бред. Я вам объяснял…

Вопреки субординации он ушёл без разрешения. Но я не стал настаивать на таких тонкостях. Всё-таки пожилой человек…

Ещё через месяц он обратился ко мне с просьбой:

– Командир, мне нужен доступ к передатчику.

– Это ещё зачем?

– Чтобы попытаться наладить связь с богом.

Я был настолько шокирован этой идеей, что вместо решительного отказа спросил:

– Как это?

– Хочу проецировать в пространство ЭФГ своего мозга.

Насколько я помнил, нечто такое уже было: энцефалограмма головного мозга в виде радиосигналов отправлялась в космос как визитная карточка человечества. Но мне казалось, что этими забавами люди давно переболели…

– Что за ерунда?

– Это не ерунда! – гордо возразил Лукич. – Здесь, вдали от помех работы коллективного разума, в окружающем меня интеллектуальном вакууме Шакти может меня услышать, понять и исполнить мою просьбу.

Немного подумав, я решил не обижаться на «интеллектуальный вакуум». Наверное, он просто не совсем удачно выразился.

– И как вы это себе представляете?

– Кресло пилота, шлем с датчиками, ЭФГ-приёмник, преобразователь-декодер и корабельный передатчик. Всё. Что может быть проще?

Тут мне пришло в голову, что судьба посылает прекрасный способ тактично избавиться от старика до самого конца рейса. Это была гениальная идея! А он ещё намекает на «интеллектуальный вакуум»!..

– Нет, – сказал я. – О рубке управления не может быть и речи. Но в целом… на проведение экспериментов я выделяю вам спальный отсек. ЭФГ-приёмник, декодер и кабель к передатчику отбуксируете туда. Вместо кресла используете койку. Частоты я вам выделю под честное слово, что из своего диапазона выходить не будете… – Он энергично закивал головой. – Только одно условие! – Он продемонстрировал готовность согласиться с любыми условиями – выглядело забавно. – Связь с богом будете поддерживать только в ночные часы по бортовому времени. Я переберусь в кают-компанию, а вам на весь срок проведения экспериментов предоставляется спальня. Идёт?

– Идёт! – с восторгом согласился Лукич. – Игорь, какой же вы всё-таки молодец. Спасибо!

Я почувствовал сильнейший приступ угрызений совести. Мне показалось, что, насмехаясь над стариком, я плюю в лицо собственному будущему. Но, чёрт возьми! – мне надо работать. Если люди не будут делать то, за что им платят деньги, мир рухнет. Тогда и в самом деле придётся натянуть на голову шлем с датчиками и возить за собой тележку с ЭФГ-приёмником и УКВ-передатчиком. Чтоб, значит, кто-нибудь помог…

Этот договор решил множество проблем. Если и раньше мы с Лукичом не часто сталкивались, то теперь я почти забыл, что на судне кроме меня кто-то есть. Изредка мы встречались на кухне, и мои тёплые приветствия были искренними… – всё-таки ещё одна живая душа на десять миллионов километров в шаре.

Я ошибался. Как выяснилось, в этом секторе пространства мы были не одни.

* * *

Тревога в космосе – событие неординарное. Это нечто такое, о чём потом долго шепчутся в кают-компаниях обитаемых миров, разбросанных по всей Солнечной системе, а потом находит своё место на страничке руководства по борьбе за живучесть или в каком-нибудь другом подобном, не самом скучном документе.

Тревога в космосе – это либо отказ системы, либо разгерметизация, либо сближение. Все остальные неприятности, как правило, всего лишь комбинации этих трёх. Соответственно, и сигналов тревоги три. Чтоб, значит, пока экипаж мчится к своим местам согласно аварийному расписанию, каждый мог на ходу прикидывать, что бы это могло значить и к чему следует готовиться.

В моём случае сигнал тревоги – чередование короткого и длинного – означал «сближение». Буксир шёл, как обычно, по дуге вне плоскости эклиптики, но, тем не менее, был уже достаточно близко к метеоритному поясу. Поэтому тревога на «сближение» меня не особенно удивила.

Я устроился в кресле пилота, пристегнулся и потребовал от компьютера пояснений. Они не заставили себя ждать: радар сообщил о неопознанном объекте, который на приличном торможении нацелился в ту точку пространства, в которой моя сцепка окажется через несколько минут.

Торможение, как и разгон, – это всегда искусственное тело. Вот только кому придёт в голову расходовать топливо, чтобы поздороваться с пилотом рейсового грузовика? Тем более что для этого есть радио.

Радио?

Я включил приёмник и получил картинку с речевым сигналом: с экрана на меня грозно смотрел широколицый скуластый человек, с волевым квадратным подбородком и короткой стрижкой. Человек был не молод, хотя и старым я бы его не назвал. Он важно свёл брови и что-то попытался мне объяснить.

Что он мне говорил и по поводу чего насупился, было неясно – его речь состояла из щелчков, скрипов и свистов. Если бы я такое услышал по радио, то решил бы, что просто не докрутил ручку настройки до несущей частоты.

Я с минуту разглядывал его, потом включил ответную трансляцию и запись переговоров… так, на всякий случай.

Он замолчал и перевёл взгляд куда-то в сторону, наверняка на экран своего ТВ. Я представил себе, что он видит, и почувствовал себя неуютно. Уже не помню, когда брился. Да и майка у меня… рабочая, в общем, у меня майка такая… да.

Человек опять о чём-то просвистел-прощёлкал.

– Не понимаю, – сказал я по-русски. – Я, капитан Коган, пилотирую буксир «Пилигрим-18», следую с грузом к станции «Луна-грузовая». Своим маневрированием вы создаёте угрозу свободному космоплаванию.

Он нахмурился ещё больше – секунду назад я был уверен, что такое невозможно.

На самом деле никакой угрозы уже не было. Его судно лихо притормозило и как-то сразу легло на кривую, параллельную траектории движения моей сцепки.

– Кто вы такой? – спросил я через минуту. – Что вам нужно?

И тут он мне ответил:

– Капитан Коган, вы арестованы. Следуйте за мной.

В первое мгновение я почувствовал облегчение – всё-таки русский, и только потом до меня «дошёл» смысл сказанного.

– Не понял! – признался я. – В каком смысле «следуйте»?

Но он отключился, и компьютерная развёртка радара показала стремительный манёвр по расхождению его судна с моим грузовиком. Я смотрел на карту радара, видел, как он удаляется, и пытался понять, что бы это всё значило. А белая точка, соответствующая положению его корабля, уже разворачивалась и вновь шла на сближение: неслась к центру экрана, в перекрестии прицела которого, с точки зрения моего компьютера, находился я.

Вновь включилось изображение.

То же лицо, только перекошенное от ярости:

– Капитан Коган, вы не выполнили приказ! Объявите тревогу и прикажите экипажу надеть скафандры. Вынужден вас атаковать.

Вообще-то я не всегда такой «тормозной». Но согласитесь, на моём месте любой бы растерялся. Только сейчас я понял, что незнакомец был абсолютно уверен, что я запущу двигатели и в соответствии с его петлёй сойду со своего курса. Ага! С двумя тысячами тонн руды?!

– Что за бред? – возмутился я. – Это что, шутка?

Нет. Он не шутил. Не знаю, чем он там по мне пальнул, но тряхнуло здорово. Из кресла я не вылетел только потому, что был привязан. Консоль диагностики и анализа расцвела гирляндами огней – один страшнее другого, и одного взгляда хватило, чтобы понять: я потерял баржу.

В глазах потемнело. Кажется, я завыл.

– А-ах ты… крысёныш! – сказал я. – Ты что, гад, делаешь?

Он что-то ответил, но мне уже было не до него. Две тысячи тонн палладиевой руды – это год работы нескольких космических станций. Это зарплата трёх сотен человек, их воздух и пища. Это, в конце концов, моя работа, – взяв баржу на буксир, я принял на себя ответственность за хранение груза.

Я ещё раз проверил сигналы датчиков. Всё верно – сцепки не было. Тогда я вышел на аварийную частоту: тревожный сигнал осиротевшей баржи прослушивался чётко. Компьютер уже отметил у себя в памяти её стартовые координаты и теперь, по моей команде, занимался расчётами элементов её новой орбиты. К сожалению, первые приближения не были обнадёживающими: через двое суток баржа вернётся в плоскость эклиптики и войдёт в метеоритный пояс. И тогда…

Я был в бешенстве:

– И в чём тут героизм, милейший? – Человек на экране всё ещё хмурился, а я очень надеялся, что в моём голосе было достаточно яду, чтобы он умер. Вот так – на расстоянии. – Ты расстрелял мой буксир, а я тебя даже протаранить не могу…

– Вы не подчинились приказу следовать за мной, – невозмутимо ответил незнакомец.

– Я физически не могу выполнить такой приказ, – прохрипел я. От злости перехватило дыхание. – В моих баках нет ни капли топлива. Может, заглянешь ко мне? Лично, так сказать. Потолкуем? Без этих «пиф-паф»…

– Как же вы собирались тормозить в пункте назначения?

– На подходе меня встречают буксиры порта разгрузки. Они принимают баржу, а меня заправляют, и я лечу за следующим грузом. А как теперь быть, я пока не знаю. Может, подскажешь? В личной беседе…

– То есть вы терпите бедствие?

– Нет, я испытываю счастье! – закричал я.

Вообще-то я не считаю себя скандалистом. Для склоки нужен темперамент, амбиции и, возможно, что-то ещё… но все эти качества не позволили бы мне стать пилотом буксира.

Моя работа – это долгие месяцы полного одиночества. Тихая меланхолия, занятия йогой, борьба с обучающими программами, наблюдение за звёздами, научные и популярные статьи по понятным и близким мне темам. Это тёплые встречи с родителями, которым всегда рад; с приятелями, которым никогда не смогу надоесть. Это легкомыслие женщин, которые точно знают, что встреча со мной никак не изменит их жизнь…

Но, господи Боже мой, как же мне хотелось вцепиться в горло этому мерзавцу!

– Подтвердите, что терпите бедствие! – настаивал незнакомец.

– Что тебе нужно? – зло спросил я. – Ты уже всё сделал. Лучше бы ты в меня попал…

– У вас на борту заложник-военнопленный. Я не мог стрелять в отсеки жизнеобеспечения…

– Ты сумасшедший! – уверенно сказал я. – Тебе лечиться надо, придурок! Какой военнопленный? Уже сто лет никто не воюет. А вас, бездельников-солдафонов…

– Не грубите должностному лицу, капитан Коган, – перебил он. – Не осложняйте своего положения. С борта вашего судна поступил сигнал о бесчеловечном отношении экипажа к военнопленному. Слушайте сами…

Он чуть сдвинул плечами, что-то переключил у себя на пульте, и я услышал знакомое чередование свиста и хрипа.

– Сигнал немного искажён, – извинился незнакомец. – Но в целом смысл ясен, не так ли?

– Ясен? И на основании этого шума ты стрелял в меня?

– Это не шум, – он покачал головой. – И прошу впредь обращаться ко мне как к старшему надзора.

– Да мне плевать на твои просьбы и звания!.. – И тут я что-то заподозрил. – Стоп. Ещё раз прокрутите запись, пожалуйста.

Потом я включил громкую связь:

– Иван Лукич, – нежно позвал я. – Будьте добры в пилотскую…

– Нас на буксире двое, – сказал я старшему. – Ваши датчики позволяют вам убедиться в правдивости моих слов?

– Да, – подтвердил Старший. – Вас на судне двое.

Дверь отъехала в сторону, и в рубку втянулся Лукич, как всегда выбритый и отутюженный.

– А вот и ваш военнопленный, – ласково сказал я Старшему. – Заходи, Лукич, за тобой пришли…

Старший надзора немедленно защёлкал и засвистел. Лукич заинтересованно посмотрел на него.

– Вы посылали сигнал с просьбой о помощи? – минуту спустя расстроенно спросил Старший уже по-русски.

– Нет, а кто вы?

– Меня зовут… – Он задумался. – Меня зовут Шахтияр…

– Шакти! – почти закричал Лукич. – Шакти, ты пришёл за мной?

Мне стало интересно, как он в условиях невесомости бухнется на колени перед своим богом. Но, оказывается, всё было продумано: обвив ногами поручень, Лукич делал сложные пассы руками. Мы с Шахтияром молча наблюдали. Первым не выдержал Старший:

– И что это значит?

Лукич проигнорировал его вопрос. Наверное, эзотерия его учения не предусматривала прямого диалога с богом. Поэтому отвечать пришлось мне:

– Кажется, это он так с вами здоровается.

– Со мной? Зачем?

– Он полагает вас своим богом Шакти. Шахтияр – Шакти, созвучно. А сигналы, которые вы приняли за просьбу о помощи, – это УКВ-аналог энцефалограммы его мозга…

– Зачем?

– Старик таким образом жаловался космосу на свою жизнь. Вернее, на её остаток…

– Познание и мир едины! – твёрдо сказал Лукич.

– Его надо показать врачу! – очень серьёзно заметил Шахтияр. – У вас большие проблемы…

– Это у ТЕБЯ большие проблемы, – мстительно заметил я. – Не думаю, что твоё начальство будет в восторге от этой истории. Ты расстрелял баржу с палладиевой рудой. Космач не выдержал потери груза и свихнулся. Сам видишь…

– Очень сожалею.

– Это ты своему генералу скажешь, – посоветовал я. – Кстати, для протокола: палладия было две тысячи тонн, груз застрахован, и твоему генералу придётся иметь дело не со мной и не с жёнами космачей, а со страховой компанией. А этих бандитов не интересует величина и число звёзд на ваших долбаных погонах…

– Подтвердите, что терпите бедствие, – перебил меня Шахтияр.

– О, великий Шакти!.. – напомнил о себе Лукич.

Я почувствовал себя в сумасшедшем доме и почему-то сразу успокоился – ещё бы: говорят, в дурдоме и стены помогают…

– Разумеется! – согласился я. – Мы терпим бедствие…

– В таком случае займите свои места и пристегнитесь, – как-то сразу повеселел Шахтияр. У него даже брови разгладились. – Сейчас я пришвартую вас к своему борту и отбуксирую на базу. Вам только нужно пояснить, где у вас корма, чтобы пол и потолок имели правильную ориентацию…

* * *

– Куда он нас тащит?

– Привет! А я думал, это вы мне скажете…

– Не надо шутить, Игорь, – с укором сказал Лукич. – Ты можешь определить точку, в которой мы сейчас находимся, а сутки спустя точку, в которой окажемся. Зная время и координаты…

– А вы не учите меня навигации. Этот парень движется с постоянным ускорением, чуть меньше одного g. Он может изменить курс, и все наши расчёты не будут стоить бумаги, на которой мы их запишем. И меня это пугает. До сегодняшнего дня я и не знал, что такие корабли существуют.

– Подумаешь, – фыркнул Лукич. – У военных может быть всё что угодно. В мои времена ходило немало слухов…

– Лукич, – остановил я его. – Не надо о слухах. Мы где-то неподалеку от астероидного пояса. Откуда здесь взялся этот чёртов спасатель? Он идёт с постоянным ускорением, и, когда отдавал мне приказ, у него и в мыслях не было, что я не изменю курс и не полечу вслед за ним. Но самое жуткое не это.

– А что же?

– Величина ускорения. Не дотягивает она до родных 9,8!

– Решил поберечь наше здоровье, – настаивал неизвестно на чём Лукич. – Не хотел нас травмировать, вот и сбросил…

– Не вполовину и не на одну треть! Сбросил до 9,1? Черти бы его побрали с такой «заботой»! Перед тем как спуститься на Землю, мы месяц проходим рекондицию на Луне, потом ещё столько же в госпитале «Кольцо», от половины земной силы тяжести до двух третей. А этот ненормальный как грузит?

– Так, может, его попросить…

– Попросим! – перебил я Лукича. – Но кое-что другое…

Я протянул руку к блоку связи и вызвал Шахтияра:

– У нас на борту отказало радио, – пожаловался я ему. – Нельзя ли подключиться к вашему?

– У вас очень древняя конструкция, капитан Коган, – ответил Шахтияр. – Уверен, что разъём на моём корпусе не подойдёт к вашему. Кроме того, у нас наверняка различные вольтамперные параметры входных-выходных сигналов…

– Понимаю, – согласился я. – Тогда разрешите воспользоваться вашей антенной, один вход-выход, вольтаж определяется приходящим сигналом, а не внутренним устройством обслуживающих цепей…

– Понял вас, капитан Коган. Через минуту доложу о готовности.

И в самом деле, не прошло и минуты, как он сам вышел на связь и пояснил, где у нас на корпусе и к какому контакту он подсоединил свою антенну.

Обнаружив указанную Шахтияром медную жилу, я почувствовал возбуждение: проводник, который я держал в руках, уходил внутрь чужого корабля.

Подсоединив контакт к компьютеру, я тщательно изучил его потенциалы. Ничего необычного: только чувствительность примерно в тысячу раз выше, чем у наших антенных устройств. С помощью этой штуки можно было наладить связь с Землёй, которая в это время находилась по ту сторону Солнца. Но к чему мне связь с Землёй? Чтобы пожаловаться, что какой-то идиот расстрелял мою баржу, и она вот-вот войдёт в метеоритный пояс? Нет. У меня были другие намерения…

Я отправил пробный набор импульсов и вскоре почувствовал, что «клюёт». С помощью антенного кабеля мне удалось «нащупать» какое-то исполнительное оборудование на борту Шахтияра. Ещё два часа понадобилось, чтобы установить связь с устройством, которое по характеристикам напоминало микрофон. Ещё час, и я к нему подключился.

Ничего нового – свисты, хрипы, пощёлкивания… зато теперь я слышал не то, что мне позволяли, а то, что я хотел. Теперь я слышал, что делалось на судне Шахтияра.

Следующий этап был немного сложнее, но я был уверен в своих силах. Вернее, в возможностях своего компьютера. В конце концов, у меня были записи голоса Шахтияра на его птичьем языке и параллельный текст на русском. Ещё была ЭФГ Лукича и её примерный «перевод» на язык Шахтияра.

Оба этих «розетских» камня я «скормил» компьютеру, а сам отправился на кухню. Благодаря новому знакомому, питаться мы теперь могли как нормальные люди: сидя за столом и пользуясь обычными столовыми приборами. Лукич, взявший на себя обязанности кока, приготовил рисовую кашу, малиновый пудинг и чай.

– А как насчёт жареной картошки? – поинтересовался я.

– Есть и менее болезненные способы отправиться на тот свет, – как-то чересчур рассудительно ответил Лукич. – Или подзабыл диету лунной рекондиции?

Разумеется, не забыл. Уже и пошутить нельзя… Впрочем, меню Лукича оказалось «на высоте». Я и не заметил, как всё съел.

– Здорово! – искренне восхитился я. – Спасибо. Вкусно.

– На здоровье, – вежливо ответил Лукич. – Что будем делать дальше, капитан? Как думаешь?

– Думаю я медленно и редко, – признался я. – Но если вы о нашей ситуации, то самое время вернуться в рубку и послушать, что скажет компьютерный переводчик. – Я взглянул на часы. – Кроме того, он уже полчаса «слушает», что там, у Шахтияра, на корабле делается…

Мы с Лукичом убрали на кухне и вернулись в рубку. Я с облегчением вытянулся в пилотском кресле, а Лукич пристроился на комингсе в дверном проёме. Мне стоило больших усилий, чтобы сдержаться и не предложить ему поменяться местами. Как он там может сидеть?

Комп и в самом деле дешифровку закончил, но толку к нашей ситуации это нисколько не прибавило.

На корабле-захватчике, кроме Шахтияра, была женщина. Вот эта парочка и составляла весь экипаж наших обидчиков. Причём какая парочка! О нас – ни слова! Женщину звали Лин. И все их разговоры сводились к темам: что и сколько будет Шахтияр кушать на обед, ужин и завтрак. Как Шахтияру спалось, и нет ли у него претензий к тому, как уложены у Лин волосы. Какой именно массаж выберет сегодня Шахтияр, и, наконец, какую именно позу предпочтёт Шахтияр в любовных ежевечерних состязаниях со своей возлюбленной Лин…

Я немедленно не выключил воспроизведение только из-за понятного ступора, в который попал после первых же слов. Потом я пришёл в себя, украдкой взглянул на Лукича и всё-таки выключил…

– О, великий Шакти! – прошептал Лукич в наступившей тишине.

– Только этого не хватало! – сказал я. – Нас остановил самовлюблённый кретин!

– У неё ангельский характер, – заметил Лукич.

Я собрался с духом и включил вновь:

– …ванна с лепестками роз, мой повелитель. Надеюсь температура воды…

– Лин, хватит, – обрывает сладкие речи мужественный Шахтияр. – Ты отремонтировала кремальеру замка хозотсека? Сколько раз повторять…

– Конечно, мой возлюбленный. Ты просто по привычке не в ту сторону откручивал…

– Так что, сложно было сделать так, как я привык?..

– Я переделаю…

Я вновь выключил. Вырисовывалась невесёлая картинка: деспот-солдафон Шахтияр и юная рабыня, с которой обращаются по-скотски. Кроме того, невольница работает на полставки бортинженером, которого, невзирая на блестящую работу, унижают мелкими придирками. Я не выдержал и опять включил:

– Ладно, заткнись! Я буду спать… – кратко изложил свою версию галантности мужественный Шахтияр.

– Да, мой господин, – откликнулась Лин.

Я выключил.

– Может, ещё послушаем? – забеспокоился Лукич. – Вдруг они именно сейчас скажут что-то важное?

– В постели? – с сомнением переспросил я. – Думаю, будет лучше идти спать. А завтра… завтра, конечно, послушаем. Быть такого не может, чтобы эта парочка не обсудила между собой нашу дальнейшую судьбу…

Мы разошлись. Он – в спальню. Я – в кают-компанию.

* * *

Не спалось. Болели мышцы, израненные гравитацией; болела голова от избытка впечатлений; болело сердце от потери баржи. Кругом я видел только проблемы. Заурядный рейс превратился в кошмарный сон с весьма вероятным летальным исходом. И не было выхода. Если корабль Шахтияра и в самом деле какое-то секретное оружие военных, нас могут задержать надолго. А с учётом стоимости руды… зачем им вообще оставлять свидетелей? Сбросить на Юпитер и концы в воду… Или что там? В водород.

Примерно через час я сдался. Лёгкой победы в борьбе с бессонницей не получилось, и я отправился на кухню. Сварил кофе, добавил пакетик сухого молока, прихватил тюбик сгущёнки и поковылял к рубке, чтобы немного «погонять» компьютер – поупражняться в земной полилингвистике.

Дойдя до пилотской, я остановился – за дверью кто-то разговаривал. Вот дела! Я только собирался поискать среди языков Земли что-то общее с речью Шахтияра, а старик уже нашёл общий язык с его подружкой! Напряжение хлопотного дня вылилось в очередной приступ ярости и злобы.

Я был в бешенстве.

Дед вошёл в рубку без разрешения!

Старый дурак сидит в МОЁМ кресле!

Эта реакция была настолько непривычна для моих поведенческих рефлексов, что меня на минуту будто парализовало. Я не мог сдвинуться с места!

Это было ещё одно звено в цепи случайностей, которая, в конечном итоге, перевернула наш мир. Ко времени, когда я вновь обрёл способность двигаться, до меня начал доходить смысл беседы, невольно подслушанной у дверей собственной рубки.

– …Это, по меньшей мере, странно! – басил Лукич.

– Только так, – мелодично откликался на его недоверие нежный девичий голос. – Мужчина – хищник, охотник. Он упорядочивает окружающий мир. Приводит его к состоянию, при котором женщина и потомство могут без опаски выходить из пещеры. Женщина – хранительница очага и мира внутри жизненного пространства, объём которого обеспечивает мужчина. С этой точки зрения, мужчина – лишь инструмент женщины. Инструмент, о котором нужно заботиться…

– Но эти отношения не могут не развиваться. Где пещеры, а где мы? – упрямился Лукич. – «Хорошее» для троглодитов не может быть «хорошим» для цивилизованного общества. Свобода – это здравый смысл, совесть и равноправие сторон. Женщина и мужчина – это прежде всего люди…

Ещё минута – и я тяжело опустился на пластик пола перед дверью. Присел и привалился спиной к переборке. Там, за дверью, старик витийствовал, обольщая юную деву. Временами она пикантно хихикала, а он вторил ей солидным, уверенным смехом. Беседа шла о чём угодно: о равенстве полов и половом шовинизме, о цветах и пчёлах, о дожде и радуге…

Весь этот бред почему-то вносил в душу спокойствие и умиротворение. Я допил свой кофе с молоком, отставил в сторону чашку, расслабился, задремал, а спустя какое-то время заснул…

* * *

В восемь тридцать по бортовому времени мы завтракали.

Лукич сиял, но многословием не баловал. У меня ныло и болело тело. Тошнило. Кружилась голова. Я понимал, что это последствия резкого перехода от длительной невесомости к земному тяготению. Но облегчения это понимание не приносило. Кроме того, поражала стойкость старшего товарища. Лукич никак не выдавал собственной слабости, зато всячески поддерживал меня в моей немощи.

Он опять хозяйничал на камбузе. Я не возражал. Надо отметить, что моя стряпня, безусловно, и беднее ассортиментом, и хуже качеством. Сегодня было картофельное пюре, тонкие ломтики отварной говядины, обжаренные в арахисовом масле, фруктовое желе и сок.

– Как спалось? – насмешливо спросил Лукич.

Я так и не решил, стоит поднимать скандал из-за его вторжения в рубку или нет. Поэтому доел, выпил сок и только потом осторожно ответил:

– Это зависит от того, что вам удалось выведать у подружки Шахтияра.

Он усмехнулся, но ответил замысловато:

– А вы на что-то надеялись, капитан?

Ответ мне не понравился. Помимо уклончивости в нём ясно слышалась агрессия и превосходство.

– Я надеялся, что мы в одной команде, Лукич, – сказал я. – Если мне не изменяет память, нас вчера обстреляли, баржа с рудой вот-вот войдёт в метеоритный пояс, а нас вдобавок буксируют в неизвестном направлении.

– Давайте не будем горячиться, капитан Коган, – остановил меня Лукич. – Ситуация не простая, но перспективная.

– Перспективная?

– Конечно. К примеру, что бы вы хотели от жизни?

– Ха! – Это был очень простой вопрос. – Вернуть баржу и получить такой вектор ускорения, чтобы вернуться на утверждённую траекторию …

– Будет, – легко согласился Лукич. – Может, ещё что? Подумай.

– Это вы у своего Шакти попросите? – не удержался я.

– Всё, о чём я просил, Шакти мне уже дал, – спокойно сказал Лукич. – Теперь речь идёт о тебе. Что выберешь: нижайше попросить или остаться голодным и гордым?

Я вздохнул. Путалки со стариком здорово отвлекали от проблем и головной боли.

– Свой корабль хочу, – сказал я. – Такой, как у нашего сердитого друга. Дайте, пожалуйста. Хочу корабль, как у Шахтияра.

– Будет, – ещё раз повторил Лукич.

– «Будет, будет…» – передразнил я его. – Ладно. С психотерапией закончили. Как прошла беседа с девицей?

– Это не «девица», – возразил Лукич. – Это компьютерная программа, специально разработанная для «дальнобойщиков». Чтоб не свихнулись в дальнем одиночном полёте.

– Программа? Но они же… – Я чуть было не брякнул, что думал, и, кажется, покраснел. – Но как же?

– Корабль Шахтияра управляется компьютером с женским сознанием. Она заботится о своём пилоте и готова расшибиться в лепёшку, только чтобы он не заскучал. Чтобы пилот не тосковал по дому, Лин даёт ему полную иллюзию, что его корабль – и есть дом. Множество исполнительных механизмов прекрасно имитируют женское тепло и заботу: от стряпни и стирки до массажа и специальных процедур, исключающих спермотоксикоз…

* * *

После завтрака я уговорил Лукича отправиться спать, а сам прошёл в рубку. Теперь, конечно, брюзжание Шахтияра и покорность Лин не вызывали у меня вчерашнего протеста. Я более хладнокровно воспринимал её жизнерадостный щебет и его полную недовольства и колкостей речь.

Но что-то меня настораживало. Что-то всё равно было не так. Театрализованность, фальшивость. Только через несколько часов прослушивания я понял, что не было естественных шумов: звука шагов, шороха одежды, дыхания… ничего этого не было! Была речь мужчины и женщины: она – мечта романтика и поэта, он – страх и ужас родни невесты.