Текст книги "Бог одержимых (сборник)"

– Золотые пески, Одесса, Судак, Зонгулдак…

– Всё продай. Всё что есть. Сейчас же. По любой цене. Активы вложи в космический гелий.

– Рифату это не понравится.

– Женщина! – взорвался Ибрагим. – Делай, что тебе говорят!

Она обиженно засопела над клавиатурой, а он сосредоточился на страшненькой картине грядущего Армагеддона. Он не хотел смотреть на результаты расчёта Марии. Лучше всё сделать самому, а потом сверить. И методику, и результаты. Как в старые добрые времена. В студенчестве. Но не прошло и пяти минут, как в нижнем левом углу монитора заморгал сигнал вызова.

Отец.

«Быстро», – одобрительно оценил Ибрагим.

Он подтвердил вызов.

В экран втиснулось морщинистое лицо Рифата Малика.

– Во имя Аллаха, сын, зачем ты продал неверным нашу семейную собственность?

Рифат говорил на турецком, облегчив тем самым положение сына. Мария понимала по-турецки через два слова на третье, а Ибрагиму очень не хотелось терять лицо.

– Объяснять долго, отец, – как можно спокойнее, ответил он. – Это физика. И математика. То, за что ты платил, пока я учился. Хорошо, что ты вышел на связь. Грядут большие беды, и, чтобы они не обрушились на нашу семью, – продай всё, что есть по реголиту, и вложи деньги в акции гелиевых компаний…

– Никогда, – отрезал Рифат. – Я никогда не отдам свои деньги неверным.

– Это всего лишь деньги, отец, – настаивал Ибрагим. – Это как фишки в нардах. Ты же можешь в кёй одасе сесть за игру с чужаком? И разве мало почёта посрамить неверного в ЕГО игре?

– Это не игра, сын…

– Цены на реголитовую энергетику упадут, – почти закричал Ибрагим. – Ты выбираешь между достатком семьи и своим упрямством!

– Не смей меня перебивать! – зашипел Рифат. – Мальчишка!

– Я спасаю себя и жену! Я зарабатываю деньги!

– Вот и хорошо, – неприятно осклабился Рифат. – Я признаю твоего джелинчика своей джелин только после того, как ты сделаешь деньги на собственных похоронах!

Связь прервалась.

Ибрагим с минуту молчал. Он был не вправе повышать голос. Даже при условии своей стопроцентной правоты… Малик усмехнулся каламбуру.

– Он согласился? – с радостью в голосе спросила Мария.

– Что? – встрепенулся Ибрагим. – Кто согласился? С чем?

– Папа-Рифат. Я всё слышала. Он впервые назвал меня невесткой! Сказал, что признает, если ты что-то сделаешь. И ты улыбаешься.

Она радовалась жизни, а Малику нечего было сказать.

– Ну да… – Ибрагим огладил ладонью подбородок. – Признает. Если я сделаю деньги на своих похоронах.

– Как это? – удивилась Мария.

– …как если бы он сказал «когда рак свистнет». Давай-ка посмотрим твои расчёты.

Объяснять ей, что «gelincik» – это хорёк, а вовсе не уменьшительно-ласкательное от «gelin»-невестка, он бы не стал даже под угрозой расстрела.

– Не бери в голову, – сказала Мария. – Справимся. Вот, взгляни-ка…

Она подключилась к его монитору и вывела на экран рельеф дна.

– Станции дрейфуют над равниной. Глубина моря примерно две тысячи метров. Но на самой равнине три холма по пять сотен метров высотой, конвективные потоки стартуют с них… – Она набрала новую команду у себя на компьютере и продолжила: – Так массоперенос выглядел пять часов назад: рельеф серым фоном, формирующееся вертикальное течение – красным.

Над равниной вздымались три огромных волдыря разогретых донных слоёв. Семь ниточек-магистралей, цепочкой опускающихся к самому дну, терялись между ними. Внизу каждой из «ниток» – реактор, в котором сероводород разлагался на водород и серу. Сверху, на поверхности, – плавучие заводы по ожижению и хранению водорода.

– Так массоперенос выглядит сейчас… – папулы вытянулись в колонны. – А так он будет выглядеть через пять часов… – колонны сильно изогнулись. – …через десять часов… – Теперь изгиб был настолько силён, что было очевидно: поток насыщенного сероводорода возвращается к грунту.

– Прекрасно! – сказал Ибрагим. – Смотри-ка, зацикливается…

– Нет, – возразила Мария. – Этот виток случился из-за охлаждения потока верхними слоями и силы Кориолиса. Но на следующем цикле поток будет двигаться в уже прогретом русле. А потому не вернётся на дно, а всей массой устремится к поверхности.

На следующей картинке на холмах, как на грядках, росли три красные шестёрки – изготовившиеся для броска чудовища.

– Ничего не напоминает? – спросила Мария.

– Число зверя? – предположил Ибрагим.

– И результаты соответствующие. Метеоцентр обещает сдвиг к Африке Азорского антициклона. К нам придёт сильный юго-восточный ветер. Облака сероводорода двинутся на северное побережье Чёрного моря. Нужно эвакуировать население. Кто останется – погибнет: отёк лёгких, кома, паралич дыхания… А когда «черномор» встретится с тёплым континентальным воздухом, в Болгарии, Румынии и на Украине пройдут кислотные дожди. Эти места превратятся в пустыню. Если же вертикальное течение стабилизируется, то конвективный насос поднимет на поверхность весь сероводород Чёрного моря. Экологическая катастрофа станет глобальной! Чернобыль по сравнению с этим – учения по гражданской обороне для младшеклассников.

Ибрагим рассматривал «шестёрки», потом гидрометеорологическую сводку «Змеиного» и всё никак не мог понять, что ему следует делать. Через минуту он остановил реактор.

– Что там с биржей? – спросил Ибрагим. – Движение есть?

Но ответить Мария не успела. Монитор сообщил о связи с Киевом.

– Украина хвылюется! – усмехнулся Ибрагим.

– Добрыдень панове.

– Привет.

Широколицый человек улыбнулся и представился:

– Петро Кириленко, экологическое управление Восточноевропейского региона. Вам уже известно о разогреве придонных слоёв?

– Известно, – кивнул Ибрагим. – Мы выключили реактор.

– Я бы хотел вас ознакомить с прогнозом последствий.

– Лучше скажите, как остановить эту хрень… – вмешалась Мария.

Она простучала на клавиатуре команду, а Кириленко, покосившись на свой экран, кивнул:

– Да. Чудовище из моря о семи головах. А десять рогов, по-видимому, это десять газовозов, обслуживающих ваши станции. Ещё бы понять про диадемы…

– Диадемы мы тоже видели, – остановил его Ибрагим. – Ближе к делу.

– У вас есть возможность разорвать вертикальный сгон, – не реагируя на грубость, сказал Пётр. – Только сделать это нужно немедленно. В течение ближайшего часа.

– Как?

– Распылить на километровой глубине реголит. При этом давлении катализатор извлечёт из воды кислород. Водород уйдёт в атмосферу, а кислород рядом с реголитом вступит во второй цикл реакции: свяжется с сернистой кислотой. Получится тиосерная кислота, которая устремится ко дну и опрокинет всплывающий фронт.

– И как вы это себе представляете? – медленно произнёс Ибрагим. – Технически?

Пётр собирался ответить, но Малик уже опомнился. Обсуждать свою судьбу при жене показалось неприемлемым. Бросив косой взгляд в сторону Марии, он перевёл беседу в более безопасное русло:

– На каком основании я буду выбрасывать в море свою собственность?

– Чрезвычайное положение, – пояснил чиновник. – Теперь командуем мы.

– И кто оплачивает музыку?

– Ваши страхователи, разумеется, – Кириленко широко улыбнулся. – А мы подтвердим наступление страхового события. Стихийное бедствие. Не сомневайтесь…

Ибрагим огладил подбородок: чиновник удивительно ёмко и дипломатично ответил на все незаданные вопросы.

Разумеется, Малик знал, на какую сумму застрахованы их с Марией жизни.

Оставалось только выяснить, как будет взаимодействовать реголит в кислой среде с самой подводной лодкой? Но выяснять это придётся опытным путём…

* * *

Опасения Ибрагима подтвердились: слабая кислота при поддержке катализатора успешно «ела» металлические конструкции подводного судна. Стенки субмарины истончались, они всё сильней прогибались внутрь, каждую секунду грозя обрушением.

В баках оставалась ещё треть реголита, когда мидель-шпангоут отчаянно заскрипел. Ибрагим, чтобы хоть немного уровнять внутреннее давление с забортным, поднял давление воздуха внутри подводной лодки. Немедленно заложило уши и заломило во лбу. Он принялся отчаянно зевать и делать глотательные движения. В ушах хрустело, но боль не проходила. Тогда он запустил компрессор и немного сбросил давление. Стало легче, но Ибрагим ещё несколько минут пережидал, пока боль не уйдёт совсем.

«Я не герой, – напомнил он себе. – Я не собираюсь умирать. Сброшу груз и наверх, к жене».

Как только Малик счёл своё состояние удовлетворительным, он выбрался из кресла и надел глубоководный костюм. В нём он сразу почувствовал себя уверенней, хотя знал точно: на километровой глубине этот кусок резины ничем ему не поможет. Ибрагим включился в дыхательную систему скафандра, посмотрел на второе кресло, где обычно сидела Мария, и поблагодарил Аллаха за прозорливость, которая позволила избежать опасности для возлюбленной.

Он вернулся на место и продолжил набор давления внутри корпуса.

Когда манометр показал семь атмосфер, процессор высветил на внутренней поверхности шлема сообщение о переходе на гелиево-кислородную дыхательную смесь. А через минуту дал первое сообщение об автоматическом уменьшении доли кислорода в смеси.

Ещё через минуту – второе.

Ибрагим упрямо повышал давление, но скрипы корпуса не прекращались. Кислота мочалила дюймовую легированную сталь в ржавую жесть. Временами Малику казалось, что он видит, как прогибается корпус. Но начал борьбу за свою жизнь он только после того, как полностью освободился от реголита.

Ибрагим дал пузырь в цистерну главного балласта, и лодка пошла на всплытие. Восемь сотен метров… семь… шесть… Теперь дело за учёными. Если никто не ошибся, и соседи также постарались, как и он, то катастрофа миновала. Следует переждать ещё денёк-другой, чтобы истерика экологов достигла пика, а потом выгодно обменять гелиевые акции на реголитовые.

Пять… четыре…

А может, поиграть с недвижимостью? Гостиницы, санатории… по цене кирпича из которого они сложены.

Три… два… почти дома…

Удар он почувствовал телом. Скачок давления быстрее всех датчиков сообщил о проломе прочного корпуса. Забортная вода где-то пробила себе дорогу внутрь подводного судна. Автоматика переключила питание на аварийное. Один взгляд на пульт, и Малик понял, что плавучесть лодки теперь обеспечивалась только её движением.

Ибрагим прибавил оборотов турбины и с ужасом убедился, что скорости едва хватает, чтобы субмарина не сползала на глубину.

Нужно было немедленно уходить с лодки. И чем быстрее он это сделает, тем больше шансов не свалиться в двухкилометровую пропасть вместе с остатками судна.

Но что делать потом?

Свободно всплывать с двухсотметровой глубины – верная смерть. Он умрёт от разрыва лёгких задолго до того, как достигнет поверхности. Плюс кессонка. Но, даже если он найдёт способ удержаться на глубине, кто рассчитает для него таблицу рекомпрессионных остановок? А даже если и рассчитает, какой с неё прок? Малик слишком долго пробыл под большим давлением. Чтобы правильно пройти рекомпрессию, ему понадобятся сутки, если не двое.

А дыхательной смеси остаётся часов на десять…

* * *

Сообщение о гибели оператора второй насосной станции Мария приняла спокойно.

Что ж, километровая глубина – это не корытце тёплой водички в бане. Серьёзный труд для настоящих мужчин. Всего лишь физика. И с этим ничего не поделаешь…

Когда же сообщили о гибели второго подводника, она испугалась. С её Ибрагимом ничего случиться не может. Ну, а вдруг?

Она гнала панику прочь, но беспокойство нарастало.

Что связь с подводной лодкой быстро прервётся, было ясно с самого начала: кислота рядом с катализатором быстро расправится со всеми наружными приборами. Но как узнать, угадать, что происходит там, в толще воды? Можно ли помочь?

Потом сообщили о гибели третьего подводника. Из семерых людей, отправившихся в пучину спасать мир, трое были уже мертвы.

Считай, половина.

Теперь она ходила по отсеку, заламывая руки и шепча молитвы.

Её Ибрагим не может умереть.

Это неслыханно, неестественно…

Это противоестественно! Они всегда вместе. Как она могла отпустить его одного?

Он так буднично прошёл к кессону, спустился до пояса в рубочный люк… ещё и рукой ей помахал. Как пингвин… при чём тут «пингвин»?

Она вспомнила «при чём»: это когда отходил газовоз, Ибрагим сказал, что они вдвоём, как пингвины…

– Господи, – сказала она вслух, – спаси его! Потому что люблю его больше себя. И тебя тоже…

Коротко пропиликал сигнал вызова.

Она боялась подойти к монитору. Боялась узнать, о чём ей хотел поведать злой внешний мир. Она вытерла слёзы. И подошла. И глянула. Да. Так и есть. Ещё один труп подводника.

Баротравма лёгких. Умер в двадцати метрах от поверхности. Их выбрасывает наверх. Кислота уничтожает подводную лодку. Человек ищет спасения и выбирается из тонущего судна. Но после… ничто не может помешать его свободному всплытию.

Ужасная, мучительная смерть.

Она завыла от страха и обиды.

Что может удержать Ибрагима на глубине? Может, опустить ему якорь? Тогда он бы смог уцепиться за трос и обеспечить этапное всплытие. Но как он найдёт трос? Паутинка в толще воды?

Невозможно…

Вновь запиликал сигнал вызова.

Нет! Она не будет здороваться с чужой смертью!

И свою обойдёт стороной.

Мария упала на колени и несколько раз с силой ударила ладонями по полу.

Аллах!

Ибрагим молился Аллаху! Тогда пусть поможет Аллах!

Вот только как это делается?

Нужно стать лицом к Востоку. А где этот чёртов Восток? Блин!

Где этот грёбаный Восток?

В пелене надвигающегося безумия она обвела взглядом стены.

Это только Ибрагим мог безошибочно указать стороны света. Найти места в пустыне, где в детстве сушил коровье дерьмо. Уйти на катере за горизонт, а потом выбрать точный азимут возвращения.

Она замерла.

Боже! Какая она дура! Ведь всё так просто! Пока она тут ломает ногти об пол и бьётся в истерике, её муж погибает там, в глубине. И она может помочь, но вместо этого разбивает в кровь руки и грудой тряпья катается по полу.

Ведь всё так просто!

«Нитка» между дном и поверхностью есть. Магистраль продуктопровода. Всё что требуется, это облегчить Ибрагиму поиски гофрированной металлокерамической трубы.

Мария подбежала к пульту.

Рычаг, тумблер и вот этот рубильник… или этот?

Да. Так и есть. Теперь по всей высоте магистрали зажглись галогеновые прожектора. Ибрагиму нужно всего лишь подойти поближе к магистрали. Три-четыре десятка метров. Для человека, который в восьмилетнем возрасте догадался сушить коровий навоз в парах нефти – лёгкий труд, пустяк, не задача.

А воздух она сама мужу принесёт. Теперь, когда известно, где его искать, ей достаточно к нему спуститься с баллонами в люльке. И медицинский процессор не забыть. Рассчитать рекомпрессию, таблицу остановок…

* * *

Ибрагим вспомнил о магистрали примерно через минуту после того, как отказали вертикальные рули. Теперь субмарина двигалась только в горизонтальной плоскости. Она будет так плыть, пока изъеденные кислотой кронштейны плоскостей не сдадутся под напором воды. После того как отвалятся крылья, лодка утюгом уйдёт на дно.

Ибрагим плавно развернул подводную лодку в сторону продуктопровода.

Он доверял себе. Верил своей интуиции и чутью. Он не сомневался в избранном направлении. Зафиксировав штурвал, Малик выкарабкался из кресла, подошёл к рубочному люку и отвернул кремальеру замка. Выход был свободен. Как только лодка даст дифферент на нос, он раздвинет лепестки диафрагмы и окажется снаружи…

К его большому сожалению, это пришлось сделать немедленно.

Всё-таки отвалился винт. Ибрагим понял это по тонкому вою гребного вала, который, потеряв отбор мощности, тут же раскрутился до недопустимой частоты.

За бортом было темно и холодно.

Луч прожектора на шлёме скафандра выхватил одну из горизонтальных плоскостей, почему-то стоявших под углом к корпусу. Чувствуя, как уходит опора из-под ног, Ибрагим сделал несколько шагов и схватился двумя руками за крыло.

Если бы его удалось оторвать…

Больших усилий для этого и не потребовалось. Через секунду крыло отделилось от корпуса, субмарина, потеряв скорость, стремительно ушла вниз, а Ибрагим, спрятавшись под плоскостью, развернулся в сторону невидимой магистрали. Он планировал. Подъёмная сила толкала вверх, а крыло над головой сопротивлялось обтекающей воде. Если угадать угол атаки крыла и направление, то он неминуемо «прилетит» к магистрали.

Это как дельтапланеризм, только навыворот.

Ибрагим засмеялся.

Он спасётся. Он будет жить. Аллах знает, а человек дремуч! И если Аллах посылает змею в пустыне, то только в качестве ужина, а не как пропуск в лучший мир.

А когда он доберётся до трубы, то будет колотить по ней кулаком. Чуткие датчики уловят нештатную вибрацию. На ЦП зацветут тревожные огни. Мириам поймёт, в чём дело. Спустит к нему дыхательную смесь. Рассчитает таблицу остановок для безопасного подъёма…

Неожиданно скрутило живот. Он едва не разжал руки. От рези в кишках жёлтый луч прожектора дрожал и таял. Очень больно…

Бросило в жар. Он почувствовал, как пропитывается потом нательное бельё.

Ибрагим изменил угол наклона крыла. Теперь он спускался вниз. Давление увеличилось, живот немного успокоился. «Капуста, – понял Малик, – не стоило так налегать на голубцы, газы от клетчатки распирают пищевод. Подниматься нужно медленней…»

Боль отступила, а Ибрагим, зажмурившись, дёрнул головой, чтобы стряхнуть капельки пота, повисшие на ресницах. Так он пропустил мгновение, когда гирлянда оранжевых огней главного продуктопровода насосной станции вынырнула из морока.

Малик наклонил крыло, чтобы точно выйти на цель, и только тогда с ужасом понял, что его горизонтальная скорость слишком велика.

Он попытался поднять плоскость на торможение, но было поздно: удар о трубу был страшен. Жгучая боль в груди парализовала волю.

Малик закашлялся и понял, что теряет сознание. Это показалось обидным.

«Я же победил, – подумал Ибрагим, – выжил. До моей женщины – сто метров! Ну да! Баржа прямо надо мной! Всего-то дел: с правильными остановками проползти по трубе сто метров…»

Каждый выдох давался с боем. Обжатие горячей пятернёй сдавило горло. Огонь теснил грудь и лавовыми ручейками растекался по телу. Судорогой свело ногу.

«Я умираю, – понял Малик. – Вот так. Глупо…»

Он приподнял голову и выпустил из рук трубу.

А перед тем, как в глазах окончательно померкло, он увидел спускающегося с небес ангела в глубоководном скафандре.

* * *

Малик пришёл в себя на кушетке, лицом вниз.

Он чуть пошевелил головой: привкус крови, щека на клеёнке…

Тёплые руки легли ему на плечи.

– Ты слышишь меня, миленький?

Ибрагим улыбнулся: говорила Мириам, а визгливый тембр голоса подсказывал, что они в барокамере.

– Ноги, – прошептал Ибрагим. – Я не чувствую ног.

– Это временный паралич, милый. Ещё сутки будем проходить рекомпрессию, судно-госпиталь уже у причала. Врачи нас ждут.

– Что со мной?

– Кессонка, баротравма лёгких, кислородное отравление. А ещё потеря крови: ты глубоко порезал ладонь. Неслабый букет…

Ибрагим приоткрыл глаза и посмотрел на замотанную в бинт правую ладонь. Потом немного приподнялся на руках и глянул вниз: живот был в синюшных разводах вен.

Её мягкие руки вновь легли на плечи.

– Лежи спокойно, милый. Теперь всё будет хорошо.

– Ты видела «медузу» у меня на животе?

– Видела. А ещё у тебя воздушная опухоль под кожей шеи…

Ибрагим улёгся, закрыл глаза и расслабился.

– Сколько мы уже тут?

– Почти сутки, милый.

– Что там, на бирже?

– Как ты и предполагал: гелиевые акции до небес, а реголитовые по цене бумаги… мы теперь богаты.

– Можем стать ещё богаче, – прошептал Ибрагим. – Покупай.

– В смысле?

– Теперь продай гелиевые и всё вложи в реголитовые компании. Станции просто нужно подальше отвести друг от друга. В камере есть компьютерный терминал?

– Забыла! – после секундной паузы призналась Мария.

– Не страшно. Минутное дело. Сколько у нас тут, три атмосферы? Сбросишь давление и с главного терминала дашь команду брокеру. Я потерплю, а рекомпрессию нагоним…

– Твоему сыну это на пользу не пойдёт, – сказала Мария. – Или деньги важнее?

– Сыну? – переспросил Ибрагим.

Она показала ему колечко. Ровный синий цвет. Сочный. Глубокий. Ясный. Как небо. Как она просила…

– Сын! – улыбнулся Ибрагим. – Аллах подарил мне сына!

– Я выполнила своё обещание, дорогой, видишь?

– Я тоже выполнил. Днём ты пожалела, что я не выкупался, помнишь?

– Конечно, милый.

– А я тебе ответил, что ещё накупаюсь…

Она разрыдалась. Но при высоком давлении в насыщенном кислородом воздухе ему показалось, что она смеётся. Он ответил ей слабым покашливанием… и застонал.

– Ты – мой рыцарь, миленький, – тихо сказала Мария. – Любимый!

– А ты – моя жена, – прошептал Малик. – Единственная.

Ему было больно. И страшно. Он почувствовал, как из глаз полились слёзы.

«Тоже мне „рыцарь“, – рассердился Ибрагим. – Сипахи не плачут!»

Он не подумал, что сейчас любая злость была ему на пользу, даже такая… глупая… ибо нет ущерба доблести, если слёзы делил с другом.