Текст книги "Бог одержимых (сборник)"

4

Бытие. Гл. 3. Ст. 6:

«И увидела жена,

что дерево хорошо для пищи…»

Мутуалы неприхотливы в еде.

Ровное свечение лампы вновь сменилось болезненной судорогой. Один, четыре, восемь… и череда перепадов темнее-ярче. Минута… и ровный свет.

Я никак не могу придумать, что бы это могло значить? Может, запускают что-то большое и мощное? Может, генератор, по мере набора оборотов, вибрирует на неплотных кронштейнах? Только зачем на «Кассиди» генераторы? Огромный цилиндр: километр в диаметре и чуть больше километра в длину, – на орбите Меркурия. Кубический километр биосферы. Электричество от полупроводниковых панелей, которыми выложена вся наружная боковая поверхность станции.

Главный звёздный центр Солнечной системы. Главный? – единственный!

Здесь, в этом «беличьем колесе», куётся звёздное будущее человечества. Отсюда это будущее радиально расползается по космосу. Равномерно и прямолинейно. Как и положено долиуму – без всяких загибов, поворотов и вывертов. Только вперёд! Величаво и не спеша. Ибо торопиться мутуалам незачем: регенерация и вечная молодость.

Такое вот повальное бедствие. Чтоб им всем пусто было!

Так что, вернее всего, просто неисправная проводка. Где-то коротит… но тогда тем более непонятно: чем тут электрики занимаются? Найти и устранить, об исполнении доложить.

Входит Маринка с подносом. В халатике «на мне что-то надето»: едва ягодицы прикрывает, бесстыжая!.. Но первым делом – ужин. Тот самый, что на подносе.

– Милый, ты должен выпить это.

Она протягивает мне стакан, до половины наполненный тягучей бурой жидкостью.

– Что это?

– Тебе не всё равно?

Она права. Пью тёрпкую жидкость. Ничего. Терпимо.

– Утром и вечером, Сёма, – говорит она, усаживаясь в кресло напротив. Полы халатика послушно ползут вверх по крепким загорелым ногам и останавливаются в сантиметре от самого интересного. – Через день кровь очистится от сексоингибитора, но в туалет придётся побегать…

– Напугала! – Я запускаю вилку в пластиковую посудину с салатом из капусты.

– Для лимаксы – минутное дело. Шутя кровь чистит, может, согласишься? Это как гирудотерапия…

Нет. Это как ушат холодной воды. Сразу хочется назад, в камеру. К простой и ясной жизни арестанта.

– Ладно, забудь, – она досадливо машет рукой. Соломенные волосы от резкого движения вздрагивают вместе с грудью. – Не напрягайся. Мы уже один раз сделали ошибку. Не нужно ничего рвать. И доказывать ничего не нужно. Просто поешь котлеты с макаронами. А после всё обсудим.

– После котлет? – Я возвращаюсь к ужину; в камере кормят по-другому.

В конце концов, за эти пять лет много чего произошло. И от того максимализма, который когда-то будил во мне безрассудство, мало что осталось. Наверное, поэтому, когда она закурила, я только спросил:

– Давно куришь?

Она улыбается, красивым жестом отводит руку в сторону и смотрит на тлеющий кончик сигареты:

– Вот как мы расстались, так и начала. Ты же понимаешь – вреда никакого. Минздрав предупреждал-предупреждал, а лимакса предупредила…

– Как и всё остальное.

– Ты против?

– Никотин охотился на лошадь, а червь убил человека.

– Глупости, – она небрежно ведёт сигаретой в воздухе. – Глупости и расизм.

– Кому как, – я пожимаю плечами. – Для меня чистота человеческой расы – не пустой звук.

– «Чистота расы»? У тебя давно был секс с человеком?

– Ха! – Смех сухим комом застревает в глотке. – Какой секс, милая? Я в армии. В дисбате…

– Ты прекрасно понял, о чём я! И не нужно бравировать несуществующими тяготами. В армии ты шестой месяц. В дисбате – второй. И наверняка за отказ от соития с лимаксой. Верно?

– Верно, – неохотно соглашаюсь я. – Вот только про «секс с человеком»… ты зря.

– Это почему же?

– Потому что «человеческих женщин» больше нет. Полным составом подались в мутуалки. Умным захотелось стать красивыми. Красивым – умными. Нет больше человеческих женщин, Марина. И человечества больше нет.

– Ты нисколько не изменился, – недовольно хмурит брови Марина, – всё драматизируешь.

– Нет, милая, это не драма, это – трагедия. Я слышал, что вы уже и забеременеть можете по желанию…

Я вытираю салфеткой губы и беру стакан с чаем. Да! Это не наше отвратное пойло с привкусом мыла. Это – чай!

– Всё под контролем, – соглашается она. – Биохимия, гистология, вегетация…

– Ура алкоголю и наркотикам! – дурашливо тяну старую песню. – Без будуна и зависимости!

– Это плохо?

– Не знаю, – я возвращаю на поднос пустой стакан. – Уже не уверен. Только если червь «чистит» и «продуцирует», для чего вообще табак и алкоголь? Пусть бы себе и гадил наркоту прямо в кровь, по капле. Ходили бы под вечным кайфом.

– Ради эстетики процесса, дорогой.

Она эффектно выдыхает очередные три литра сизого воздуха, безнадёжно испорченного никотином, и гасит сигарету в одной из моих пустых тарелок. Я ставлю поднос с использованной посудой на пол, и Маринка тут же усаживается мне на колени. Она поправляет волосы, и мы целуемся. Нежно и долго… как и следует целоваться любовникам после долгой разлуки.

От неё пахнет ландышем и чистой кожей. Карамельный привкус губнушки напоминает о студенческих временах. И никаких следов никотина…

– Я где-то читал, что теперь для беременности вам и мужчина необязателен?

– Даже вреден, – безразлично соглашается она. – Труднее контролировать: мальчик или девочка, цвет глаз, волос…

– И ты будешь утверждать, что это не смерть расы? Неслыханно: человек размножается почкованием!

– В самом деле, – она не скрывает насмешки. – Как-то не по-божески: безболезненные роды, плевать на резус-фактор и контрацептивы. Никаких циститов-маститов, патологий незрелости, генетических болезней и уродств. А что, собственно, ты бы хотел оставить из этого списка?

– Характер, дорогая, – я сыт и благодушен. Тема нисколько не напрягает. Тепло и уютно. У меня на коленях – самая прекрасная женщина в мире. И она просто ждёт, когда я отнесу её в постель. – Человечество забывает о трудностях. Мужчинам не нужно тренироваться до седьмого пота, чтобы выглядеть мужчинами. Подсадил червя на спину – оп-ля! Готово! Аполлон, мать его! Все – аполлоны. Поголовно. Женщине не нужно мучить себя диетами и постоянно думать о том, как она выглядит. Червя на спину, хлоп! Венера!

– И что же в этом плохого?

– Дармовщина, Маринка. Человек делал себя, превозмогая трудности. Черви убили трудности. Без трудностей нет людей.

– Мне кажется, ты идеализируешь человека, – мягко говорит она. – Сколько мужчин тренировалось «до седьмого пота»? Я, к примеру, знаю только одного. И что же, чёрт подери, плохого в том, что теперь каждый делает своё тело, как ему нравится? Неужели мир будет уродливей, если все будут аполлонами и венерами?

– Мир – это стимулы к развитию и совершенству. Совершенно не важно: карате или тхекван. Важно: «до» – путь, которому должно следовать.

– И что это означает, милый? – мурлычет Маринка, покусывая мне ухо. – Нельзя ли попроще, на примерах.

Но я всё ещё держусь, противлюсь неизбежному:

– Человечество беззащитно… здоровье и мускулы – это ещё не готовность отразить агрессию и защитить.

– Следи за словами, милый, – она, смеясь, ладошкой прикрывает мне губы. – Уж не нас ли, мутуалов, ты записываешь в человечество? Не нас ли собираешься защищать?

Я чувствую досаду.

Она права.

Для меня и вправду они – люди, а не улитки. Впрочем, если судить по пропорции масс, то такое представление весьма близко к истине.

– Эй, защитник, – неожиданно меняет тон Марина. – Не пора ли нам в койку?

– Но это… милая… у меня же пока не работает. Ещё сутки изнурительной терапии.

– Неужели тебе не хочется проверить? Или я должна тебе напомнить, что ты обычно делал в таких случаях?

…

Нет, я справился и без её напоминаний. И уснули мы только под утро…

5

Бытие. Гл. 3. Ст. 14:

«И сказал Бог слизню:

за то, что ты сделал это,

проклят ты.

И будешь ходить на чреве своём,

и будешь есть прах…»

Так была разрушена первая мутуальная пара.

Механический корсет сдавливает туловище и затрудняет дыхание. УВЧ «ласкает» внутренности, но настоящее мучение доставляет не техника – а врач, который сидит у меня в ногах на кушетке. Он уже минут двадцать рассказывает, как нам всем дико повезло, когда тридцать лет назад китаец Цунг Йенг На догадался слюной долиума растворить кожный покров лягушки, объединив нервные системы земноводного и слизня. И как им сразу стало хорошо. Первый зарегистрированный случай рукотворного симбиоза. А через два года – опыты на человеке…

Врач в восторге, что та первая лягушка всё ещё где-то квакает, а мне жаль, что тогда никто не умер. Добровольцы соревновались между собой за лучшее сознательное управление процессами внутри своего тела. Оказалось, что нервная система лимаксы, пустившая корни в спинной мозг, позволяет наладить обратную связь между височными долями коры больших полушарий и вегетативной нервной системой.

Мутуалы пили морскую воду, без скафандров спускались в километровые глубины и неделями жили на Эвересте без одежды и кислородных аппаратов.

Но меня радует не бесконечность, за которую была задвинута граница человеческого ареала, а условие, при котором симбионт приживался. Простого согласия, к которому можно склонить принуждением, было недостаточно.

Заставить человека стать мутуалом – невозможно.

Лимакса приживалась только при жгучем, настойчивом желании человека принять в своё тело чужой организм. Имплантация симбионта во сне или в бессознательном состоянии хозяина – исключалась. А также исключались идиоты и дети, которым никак нельзя было растолковать, какие преимущества им даёт червь, навеки угнездившийся на позвоночнике.

«Навеки» – в буквальном смысле! Человек и червь в мутуальной паре обретали бессмертие.

Стоит ли говорить, что за первые десять лет мутуальной революции из общества исчезли старики, больные и увечные?

Я изо всех сил изображаю внимание, борюсь с корсетом, злюсь на пропаганду ненавистного мне способа жизни и размышляю о таинственных сигналах. Поэтому мои мысли путаются, бессвязно прыгая с одной темы на другую.

Один, четыре длинных, восемь коротких…

Это не может быть случайной неисправностью проводки. Воспроизводимость и осмысленность. Что, если «один» – знак внимания? «Четыре» и «восемь» – указание числа строк и столбцов в матрице сигналов? Четыре на восемь, это тридцать два. По числу букв. Потом идёт само сообщение, как последовательность пар сигналов: «длинное» число – номер столбца, «короткое» – номер строки…

Или наоборот. По контексту станет ясно.

Если по ячейкам разбросать буквы, то каждая пара сигналов из длинных и коротких цифр – это буква. Немного внимания – и сообщение будет услышано.

Вот только нет у меня возможности порадовать корреспондента вниманием. Фанат симбиотического будущего заканчивает свою лекцию неожиданно:

– А ведь я давно хотел поговорить с вами.

– Со мной?

– С таким, как вы, – поправляется врач. – С отказником. С расистом, ксенофобия которого не позволяет радоваться жизни вместе с остальным человечеством.

Вот тебе и «раз»! Я настораживаюсь: «подсадить» симбионта против воли хозяина невозможно. Но не следует забывать, что я на «Кассиди» – цитадели мутуализма. Это здесь выдумывают новые мутуал-гибриды. Это здесь придумали эффект киберэха, связав нервную ткань тестацелла с компьютером. Как оказалось, именно этой, животной составляющей не хватало для успешной реализации проекта «искусственный интеллект».

А ещё есть проекты адаптации человека к инопланетным условиям. Программы «Океан – людям» и «Венера без скафандров». Не слыхали? Вам повезло.

– Как вас зовут? – спрашиваю я.

– Анатолий.

– Дело в том, Анатолий, что интересы человечества могут представлять только люди. И мнение мутана о том, что чела радует, а что нет, сводится совсем к другому вопросу…

– Какому же? – Врач поощрительно кивает.

– К вопросу о том, что человеку следует сделать, чтобы стать мутаном.

– Тогда уже «мутуном», – доброжелательно поправляет Анатолий. – Но вам не кажется, что отказ признать человеком симбиотическую пару человека и лемаксы нуждается в доказательстве?

– Это следует из определения: больше, чем человек, – не человек.

– Зубные протезы? – напоминает Анатолий. – Контактные линзы? Искусственное сердце? Контроллер связи прямого подключения к компьютеру?

– Вы психотерапевт?

– Не угадали, – улыбается врач. – Хотя, думаю, помощь такого специалиста вам бы не помешала.

– Мне не нужна помощь!

– Разумеется, – Анатолий пожимает плечами. – Все расисты бредят своей исключительностью и самодостаточностью. И ни один не может толком сформулировать претензии…

– Вы убиваете перспективу!

– Это вы о мутуалах? Женщины управляют развитием плода. Генетически устойчивое преобразование нижних конечностей в русалочий хвост, а лёгких в жабры – давно не чудо. И потомство вполне здоровое. Через год-два сможем наблюдать вторую репродукцию. Ареал обитания, с учётом толщи Мирового океана вырастает в миллион раз…

– Я не хочу этого слышать!

– Боитесь? – насмешливо спрашивает врач. – Опасаетесь, что передумаете? Я бы мог организовать вам экскурсию по станции.

– Не нужно.

– А ведь причины вашего расизма очевидны. Всё дело в вашей исключительности. Вы – незаурядная личность. Вы способны вести за собой. Ваша судьба – указывать путь. Лидер! Вожак! Не будь мутуалов, вас бы почитали за супермена. А так… по нашей шкале – ничего выдающегося. Вот вы и беситесь. Не можете нам простить, что физическое совершенство, на которое у вас ушли годы, мы получили без напряжений и усилий.

Я молчу. Неведомый корреспондент опять шалит с проводкой. Стиснув зубы, я слежу за мерцанием лампочки.

– Только всегда остаётся вопрос… – Он делает многозначительную паузу.

Но мне нет до него дела: я занят – пытаюсь разложить сигналы по ячейкам матрицы.

– …Как бы возросли ваши возможности, Семён, если бы вы согласились на соитие? А ваши сомнения в превосходстве мутуала над человеком больше похожи на кокетничанье, чем на размышления. Вы-то для себя уже давно всё решили!

– Вот как?

– Женщины, – напоминает врач. – Почему-то уверен, что человеческим женщинам вы предпочитаете мутуалок. Неутомимые и безотказные. Никаких шансов случайного «залёта», никаких ссылок на месячные или мигрень. Вы не можете назвать ни одного преимущества человека перед мутуалом!

– Почему же? Могу… запросто!

– Вот как? – Ого! Он растерян! – О чём это вы?

– У меня перед вами есть одно бесспорное преимущество: я не доживу до того дня, когда «неутомимые и безотказные» пошлют вас на хрен, по причине полного отсутствия интереса к мужской половине. И рожать, кстати, будут только девочек. Поскольку пенис – всего лишь рудимент на теле ваших мутуальных перспектив… как аппендикс или третье веко.

– Слова, – кивнул врач. – Риторика. А по существу есть что-нибудь?

– Слабость женщины – главный стимул мужчины стать сильнее. Забота, защита, понимание… ничего этого больше нет. Связь прервана. Каждый – сам по себе. Это означает, что тот социум, к которому вы идёте, – не человечество, а что-то другое. Лучше или хуже – другой вопрос. Главное – другое. Не человечество.

– Мужчина стал сильнее, – настаивает врач. – И женщина стала сильнее. Среднестатистическая пара мутуалов многократно превосходит самую крепкую пару людей во всех смыслах. Устойчивость человеческой популяции выросла в миллионы раз. Интервал температур, гравитация, газовый состав атмосферы, питание… теперь вся растительная группа годится в пищу. Что бы ни росло, оно приемлемо для наших желудков. Никаких «терниев и волчцев»…

– «Не хлебом единым…» – вяло цитирую древнюю книгу.

– «…сыт человек», – подхватывает мутан. – Неужели не слышите, что это о нас сказано? Это не намёк или подтекст – это прямое указание на мутуальное прошлое человечества. Мы всего лишь вернулись к истокам. Через боль, смерть… но возвращение!

Створки корсета расходятся. Процедура окончена, и я избавлен от необходимости «вопить в пустыне». Он всё равно не услышит.

А значит – я свободен.

В каком-то смысле, конечно.

Потому что в дверях появляются двое мордоворотов. И то, что они оба в белых халатах, не может ввести меня в заблуждение: конвой, он и в «белом» – убой.

6

Бытие. Гл. 3. Ст. 15:

«…и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её».

Слизни – гермафродиты.

Путь от процедурной до моего изолятора далёким назвать трудно. Два лестничных пролёта и коридор с полсотни метров, в центре которого расположен мой отсек. Наверное, именно поэтому встреча с Борисом для меня – полная неожиданность. Он бодро шагает навстречу. Мы останавливаемся примерно посередине коридора, неподалеку от моих дверей.

Изобретательно, чего там… лихо! И как-то очень по-человечески. Сведение счётов – это ли не по-людски?!

«Шкафы», что у меня за спиной, конечно, – его приятели. Но корить себя за невнимательность – глупо. Кто же в глаза конвою смотрит?

– И что дальше? – улыбаюсь я своей напасти.

Он кивает приятелям, и те уходят. Чтобы, значит, не мешать. Или не попасть под горячую руку…

– Да вот, – говорит Борис. – У нас тут одно дельце нерешённым осталось.

Ситуация перестаёт быть забавной – я не слышу в его голосе злости. Это пугает.

– Давай-ка ещё раз, Семён. С того места, на котором в прошлый раз остановились.

Он тактично делает два шага назад и перетекает в боевую стойку.

– Как твои рёбра, челогод? Подлечил?

Его голос тих и спокоен. Он совершенно не похож на озлобленного недоумка из душевой. Даже черты лица переменились.

Я слежу за движениями его рук и ног. И то, что я вижу, мне не нравится. Передо мной настоящий противник: цепкий, умный, скорый… Его трёхсекундная ката пластична и полна невероятно высокой энергетики.

Похоже, дело – дрянь. Будь мы на татами, я бы уже сдался.

– Мы знакомы?

– Не валяй дурака, чел, – кривит рот в ослепительной улыбке Борис. – Это травматология. Психушка тремя этажами ниже…

Его атака стремительна, натиск плотен, движения точно рассчитаны: ни локти, ни колени в крайнее положение не выходят, до упора не выпрямляются. Все движения от центра наружу… и движется он чертовски быстро. Я едва поспеваю уклоняться и ставить блоки. Впрочем, нет. Не успеваю. Каждый третий-четвёртый удар достигает цели. Не проходит и десяти секунд, как осознаю, что здесь: в узком коридоре, где у меня нет возможности втянуть высокого и более сильного противника в круг, – моё поражение неизбежно.

Я делаю шаг назад. Потом ещё один. И ещё. Он уверенно теснит меня. Один из ударов пучка пальцев обжигает грудь… вот гад! Как током…

А ведь позади – его приятели!

Я не могу позволить себе дальнюю дистанцию, где его преимущество в росте окажется решающим. Но и ближний бой порадовать меня не может – противник гораздо сильнее и тяжелее меня. Один захват – и треснувшими рёбрами не отделаешься…

Впрочем…

Есть один вариант. Безумный, конечно. Но по-другому, похоже, мне не выкарабкаться.

И решаться на безумие следует немедленно. Ещё несколько секунд – и мои движения из-за ушибов от пропущенных ударов замедлятся. И тогда мутан порвёт меня, как Тузик шапку…

Нужен контакт. Чем плотнее, тем лучше. Приходится рисковать. Я наношу удар правой ногой в солнечное сплетение противника. Приём никак не подготовлен. Это просто удар, и только: хорош для мешка с песком или доски, прислонённой к стене. Но для профи – подстава и весомая заявка на долгое лечение. Поэтому я не удивляюсь, когда нога встречает пустоту. Борис легко подхватывает меня под колено правой рукой, а левой фиксирует за воротник. Я точно знаю: ему не составит труда приподнять меня на метр, а потом опустить на своё согнутое колено. Для его силы и нашего соотношения весов – это лучшее продолжение.

И мне ничего не останется, кроме выбора: сломанный позвоночник и пожизненная койка или соитие с лимаксой. Лихо работают, черти! И это называется честной игрой!

Только и я в ангелы не записывался.

До моей инвалидности – мгновение. И всё это время у Бориса будут заняты руки. Это тот самый случай плотного контакта, когда противник, подготовив свою победу, ещё должен до неё дожить. Мой правый локоть с хрустом вламывается ему в голову между виском и бровью…

…Я потрясён: он продолжает проводить приём. Он и в самом деле меня приподнимает! У него разбита височная область: головокружение, потеря сознания, смерть. Но эта тварь не просто жива! Он поднимает меня всё выше и выше. Я в панике! Не нахожу ничего лучше, как вопреки традициям забросить правую руку ему за голову. Так мальчишка по первому разу, без знаний и опыта, пытается обнять девушку, сидя на галёрке в кинотеатре.

Но мне нужно будет на что-то опереться, когда он начнёт ломать мне позвоночник…

И вдруг всё кончилось. Борис замер, что-то замычал и начал заваливаться на бок. Я отжался от его холки, неловко упал, перекатился и вскочил на ноги…

Борис уже лежал.

Его приятели неуверенно двинулись к нам. Я подошёл к поверженному противнику. Он пристально смотрел на меня и шевелил губами, пытаясь что-то сказать.

Я встал рядом на колени, склонился, прислушался…

– Техника ду аньда…

Я пожал плечами: что в имени финала? Не всё ли равно? Главное – я одолел его. Но это была вымученная победа. Второй раз у меня так не получится.

Кто-то положил руку мне на плечо. Не знаю почему, но я был уверен, что на этот раз свалки не будет.

– До койки сам доберёшься? – спросил один из «конвоя», кивая на дверь моего изолятора.

Кажется, это был «третий», тот самый «добряк с лавочки».

Я кивнул.

– Тогда ступай. На сегодня, пожалуй, всё…

Я ещё хотел спросить, что значит «на сегодня»? Уж не собираются ли они воевать со мной до самого дембеля? Но не успел: они подняли своего товарища и ушли, оставив меня одного в коридоре второго яруса травматологии космического крюингового центра «Кассиди».