Текст книги "Бог одержимых (сборник)"

Расчёт Эрика оказался точным: они с Алексом оказались в судовом офисе только под самый вечер.

– Мы остановились на энерговооружённости… – начал Эрик. Но тут же спохватился: – Или у тебя появились вопросы?

– Нет-нет, – сыто отдуваясь, ответил Алекс. – Продолжайте.

– Революция на астероиде произошла прекрасным днём, когда в очередной раз, просматривая список уцелевшего оборудования, я наткнулся на мощный электродвигатель. Я подумал, что если соорудить маховик из какого-то массивного материала и поставить на него две уцелевшие дюзы от маневровых двигателей, то, насадив на ось маховика электродвигатель, в случае солнечного затмения можно будет раскрутить его запасами водорода и кислорода. С учётом местных условий – невесомость и отсутствие атмосферы – идея мне показалась перспективной. Электродвигатель, используемый в режиме генератора, будет вырабатывать электричество примерно столько же времени, сколько времени я буду копить водород и кислород.

Сейчас-то я понимаю, что на самом деле в принятии решения сыграли совсем другие мотивы. Дело в том, что корпусом маховика должны были послужить топливные контейнеры маневровых двигателей, сваренные в многоугольник по торцам. Но их нужно было наполнить инерционной массой. Чем? Мой Дом ничего, кроме льда, предложить не мог. А хотелось что-нибудь «потяжелее». Так что приходилось делать вылазку с астероида. Я изобрёл не маховик, а основание увильнуть от работы в оранжерее.

Топлива у меня по-прежнему было достаточно. Для малого каботажа, разумеется. Заправив ракетницы и взяв дополнительные баллоны с воздухом, я помчался к ближайшему соседу, радуясь ощущению свободы и пространства…

Эрик с минуту помолчал. Потом попросил:

– Кофе я не пью, но если бы ты предложил чай…

– Да, конечно, – откликнулся Алекс.

Он встал, налил в кипятильник воды и включил его.

Эрик внимательно следил за его движениями.

– Не буду утомлять тебя излишними подробностями. Все астероиды, на которых мне удалось побывать, представляли собой обломки камня, в лучшем случае с прожилками льда. Было немного олова, слюды. Но помимо прочего я нашёл свинец. Его плотность в десять раз больше плотности воды – отличный материал для маховика.

Алекс достал из шкафчика пакетики чая, нарезал лимон и разлил кипяток по чашкам.

– Следующие три месяца ушли на челночные рейсы. Я нарезал металлические полосы и переправлял их к Дому. Там впаивал их в лёд и, непрерывно размышляя о том, каким образом впихнуть металл в узкую горловину топливных баков, летел за следующей партией. Любопытная деталь – недостаток горючего я почувствовал как раз в тот момент, когда работа начала надоедать.

Эрик принял из рук Алекса чашку, поблагодарил и с наслаждением сделал несколько глотков.

– И как же вы его поместили внутрь? Это не те контейнеры, которые сейчас лежат у нас в трюме?

– Точно такие, – кивнул Эрик.

Он сделал ещё один глоток и, выловив ложечкой лимон, съел его, не поморщившись. Потом допил чай, поставил чашку на край стола, откинулся в кресле и заявил:

– Наполнить баки металлом просто, если металл предварительно расплавить. Но для этого солнечная панель, конечно, не годилась – мощности требовалось куда больше, чем она могла дать даже на орбите Меркурия.

Однажды я вышел на поверхность с водород-кислородной горелкой в руках и уверенностью в сердце. Мне казалось странным, что я не додумался до этого раньше.

Наверное, в этом судьба всех хороших идей. После того как они приняты, кажется удивительным, что только вчера они не казались очевидными. Что может быть проще: вырезаем диск льда и шлифуем его до необходимой кривизны поверхности. Получившаяся линза сфокусирует в точку солнечный свет. Остаётся только поместить в эту точку плавильную камеру…

Первые неудачи не смутили меня. Времени было – аж до самой смерти, а объём материала для проб – неограничен. Условия позволяли не только размягчать лёд, но и тянуть и изгибать его.

– Вы шутите! – заволновался Алекс. – Тянуть лёд?!

– Всего лишь физика, Александр. Вакуум, абсолютный ноль, невесомость и фокусы кристаллической решётки, самого удивительного вещества в мире. Конечно, здесь, на орбите Дома, солнечная постоянная была в несколько раз меньше, чем на Земле. Но в размерах линзы я ограничен не был, и это обстоятельство подстёгивало энтузиазм. Я сразу решился на пятнадцатиметрового оптического гиганта. Опустив два года, скажу только, что пришло время и я начал заливку контейнеров… Алекс, прошу прощения, завтра у нас будет ещё утро, приходим после обеда…

– Да, конечно, – ответил Алекс, взглянув на часы. – До завтра…

* * *

На следующее утро ничто им не помешало продолжить беседу сразу после завтрака.

– …Когда заливка контейнеров подходила к концу, я рассчитал, какую работу совершила при плавке моя линза, и призадумался. Выходило, что её мощность была достаточной, чтобы столкнуть Дом с орбиты. Для начала его можно было вывести из пояса астероидов поближе к Солнцу и таким образом исключить возможное попадание солнечной панели в тень. Но зачем было на этом останавливаться? Ведь это был способ вернуться на Землю! Генератор был забыт.

Новая идея захватывала дух и бродила в крови остатками адреналина. Почему нет? Вектор движения астероида у меня по-прежнему перед глазами. Всё, что требуется, это научиться бросать какую-то массу в направлении этого вектора. Хорошенько уперевшись в астероид, разумеется.

Ни лёд, ни вода в качестве активной массы, конечно, не годились. А вот пар – подходил для этого идеально. В качестве котла я решил использовать весь корпус жилого модуля целиком, ведь он уже составлял неразделимое целое с астероидом. Разумеется, модуль не был рассчитан на такой перепад давлений, но я надеялся на плотное прилегание льда к его стенкам.

Я перебрался жить в оранжерею, ликвидировал воздухопровод, а к самому куполу приварил под разными углами несколько затворов с большими выходными отверстиями. Затворов было пять: один – центральный – был установлен на самой вершине купола и смотрел в зенит. Он должен был играть роль маршевой дюзы. Четыре вспомогательных затвора были расположены у основания в вершинах квадрата, вписанного в окружность купола. Эта четвёрка была нацелена на горизонт. С помощью этих затворов я собирался бороться с вращением и неминуемой прецессией астероида во время его движения.

Работу котла я предполагал сделать циклической – загружать модуль льдом и герметизировать его шлюзом. Затем, разрушив термоизоляцию на небольшом участке купола, направить через линзу солнечные лучи на этот участок. Таким образом, лёд в модуле спустя какое-то время превратится в пар. Когда давление достигнет критического значения, открыть центральный затвор – пар под давлением покинет модуль и притормозит тем самым астероид. Уменьшение скорости приведёт к переходу на новую, более близкую к Солнцу орбиту в полном соответствии с законами Кеплера. Вроде бы просто.

Но были и сомнения. Я – пилот. Космическая навигация при помощи будильника и «на глазок» меня… как бы это сказать… огорчала. Зато в топливе я ограничен не был.

Первую серию залпов из своей паровой пушки я сделал через шесть месяцев. Прежде всего, конечно, я развернул планетоид так, чтобы купол котла оказался на вершине вектора движения астероида. Солнце сместилось к горизонту, и это позволило мне жёстко закрепить линзу, которая теперь фокусировала лучи на свободный от термоизоляции бок купола у его средней части.

При этом, к сожалению, треть моей оранжереи оказалась на ночной стороне и погибла. Зато теперь торможение осуществлялось простым открыванием вентиля центрального затвора.

Время шло. Мои будни были заполнены порезкой и буксировкой льда, работой с котлом и линзой. По моим представлениям, следовало выйти на стационарную орбиту между Марсом и Землёй, ориентируясь по угловым размерам Солнца. Небесное тело голубого цвета с серебристой точкой-спутником, которое рано или поздно меня догонит, и будет Землёй – вот и вся навигация.

Через семь лет угловой размер Солнца составил примерно четыре пятых видимого с Земли. Я прекратил торможение и стал ждать. Полгода спустя на моём небе ярко засверкала голубая звезда. Я начал было корректировать своё движение, но задача упростилась. Залп паровой пушки, как ты можешь себе представить, оставляет впечатляющий шлейф сверкающей ледяной пыли, которая была замечена с Земли. Через три месяца за мной прилетел челнок. Потом я полгода пролежал в госпитале, а моя ледышка в это время, несколько раз чиркнув по атмосфере Земли, выпала тёплым дождиком здесь, в Атлантике. Остатки моего корабля упали в океан…

Раздался звонок. Алекс снял трубку, выслушал, потом обратился к Эрику:

– Вы не будете возражать, если нам сюда принесут бутерброды?

Эрик не возражал.

– И что дальше?

– Мало интересного, Алекс. Госпиталь. Карантин. Рекондиция. Судебные тяжбы с начальством, пенсионным фондом и наследниками. К моему возвращению программы полётов были свёрнуты. И теперь я – единственный в мире специалист по выживанию в глубоком космосе. Безработный, конечно. Вот и вся история, Алекс.

– Но не может же эта история так и закончиться?

– Она и не заканчивается. Пока живём, наши надежды с нами.

– Например?

– Например, так и не стартовавший с Луны корабль.

– Не понимаю… – признался Алекс.

– Я говорю о надежде, – пояснил Эрик. – На Луне осталась готовая к запуску ракета. Хорошо бы найти условия, при которых это судно полетит. – Он взглянул на часы. – Ещё минут пять есть. Подумай, может, ещё какие вопросы?

Но вопросов у Алекса не было. Он нашёл в себе силы поблагодарить Эрика за рассказ и предложил сразу оформить документы на груз. Этим они и занимались до самого прихода в порт.

* * *

В порту у причала их ждала внушительная очередь трейлеров-тяжеловесов. Автокран с длинной выдвижной стрелой легко выхватывал тёмно-коричневые сигары из трюма и с удивительной точностью укладывал их на фермы полуприцепов.

Алекс с тяжёлым сердцем наблюдал за разгрузкой, когда к нему подошёл Эрик прощаться.

– Да, чуть не забыл, – обратился к нему Алекс. – А зачем вам топливные контейнеры со свинцом?

Эрик улыбнулся и ответил:

– Так… сувенир.

Затем произошло нечто совсем неожиданное: Эрик достал из портфеля папку с бумагами и передал Алексу дополнения к фрахту вместе с векселем.

– Зачем это? – растерялся Алекс.

– В соответствии с условиями нашего соглашения.

Эрик похлопал Алекса по плечу и скатился с трапа.

Внизу его поджидал приземистый лимузин с тонированными стёклами. Шофёр услужливо распахнул дверцу. Эрик ещё раз обернулся, махнул Алексу рукой и скрылся в машине. Шофёр захлопнул дверь и укатил за последним трейлером, который только-только скрылся за стеной ближайшего пакгауза.

«Пожалел, значит, – тяжело подумал Алекс. – Увидел, что я злюсь из-за денег, и пожалел».

Подошёл капитан Йенсен. Алекс молча показал ему бумаги. Тот только присвистнул и ничего не сказал.

– Дядя Жос, – обратился к нему Алекс. – А о чём спорил Эрик со старшиной авральной команды?

– Джонатан не мог понять, почему в накладных завышены габариты контейнеров.

– Но диаметр цилиндров и вправду был меньше!

Капитан знакомым жестом пожал плечами.

– Какая разница: что так тридцать тонн, что эдак.

Будто пелена спала с глаз Алекса.

– Контейнеры мы уложили в трюме в один ряд?

– В один, – равнодушно согласился капитан Йенсен, прикладывая козырьком руку к глазам. – И ещё полтора метра до борта осталось, пришлось расклинивать. Взгляни-ка, никак наши трактора подошли к погрузке? Двое суток перехода…

Но Алекс его не слышал. Он шёл к офису, и ему казалось, что ответ уже есть. Совсем необязательно что-то считать, проверять. Он чувствовал, как настроение бурлит в крови, заставляет пружинить шаг и расправляет плечи.

«Визитка, – подумал Алекс, – у меня осталась его визитка!» Он уже почти бежал к офису.

Калькулятор долго искать не пришлось – лежал на столе. Вот тебе цилиндр, высота шесть, диаметр не три четверти, а… сколько? Ну как же: ширина трюма известна, минус полтора метра и поделить на двадцать пять. Это диаметр контейнера, а вот и его объём. Если вес поделить на объём, будет плотность. И эта плотность, конечно же, вовсе не свинца, а совсем другого металла.

«Конечно, металла! – подумал Алекс. – Он не обманывал: резал, перевозил и заливал в контейнеры МЕТАЛЛ, но не свинец!»

Цену грамма золота Алекс знал. Ещё с минуту повозившись с арифметикой, он убедился, что на ракету Эрику, пожалуй, хватит. Сдерживаться больше не было сил. Сняв трубку телефона, он набрал номер с визитки.

На его вызов тут же ответил знакомый голос:

– Слушаю.

– Командор, это Алекс. Как насчёт «старшего, куда пошлют», сэр? Уверен, что справлюсь и буду полезен.

Эрик хмыкнул:

– Ты быстро соображаешь!

– Возьмите меня, сэр! Условия значения не имеют!

– Ну что ж, – Эрик на секунду задумался. – Будем считать, что первый вступительный экзамен ты сдал. Вот тебе следующая задачка: язык за зубами удержать сможешь? Хотя бы на ближайшие три дня?

– Не сомневайтесь, сэр!

– В таком случае на следующей неделе во вторник, в девять, состоится важное совещание в Монтевидео. Адрес на визитке. Ничего не обещаю, но ты можешь поприсутствовать…

– Один только вопрос, сэр! Последний!

– Спрашивай.

– Там ещё много «свинца» осталось?

На несколько секунд повисло молчание. Алекс уже было заволновался, но Эрик всё-таки ответил:

– Это остатки планеты, Алекс. Обитаемой планеты. Там много чего осталось…

– И вы мне ничего не сказали!

– Мы договаривались только о вопросах, парень! – возразил Эрик. – Ты не спрашивал!

Алекс положил трубку. За иллюминатором на высокой ноте жужжала лебёдка; погрузка шла полным ходом. Алекс вдруг вспомнил, как сутки назад миллиардер сновал между поплавками, беря стропы на карабин, и ему сделалось нехорошо.

«До вторника ещё пять дней, – подумал Алекс. – Пожалуй, на этот, последний, рейс времени хватит…»

Влом и заноза

Я вам расскажу, как всё было. Но, чур, уговор – я только рассказываю, а уж, насколько история моя занимательна, судите сами. С меня-то какой спрос, – слесарь третьего разряда, без всякой надежды дорасти до мастера…

Наверняка во всём виновата пятница. Только в этот день Миха позволяет себе пиво: по субботам у него отгул, и он работает со мной. Ну а я… а я даю чуток подзаработать Михе.

И вот сидим мы, значит, с Михой на привычной, как лужа перед подъездом, лёжанке дров. Дрова лет десять назад привёз отец Олежека, что с первого подъезда. Лес-кругляк: ровные стволы полметра толщиной; четыре в длину. Взрослые тогда всем двором сгрузили брёвна с машины, уложили пирамидой в три яруса, обвязали, да так это дерево и осталось лежать тут на годы вечные.

Отец Олежека собирался баньку строить, на пустыре, за общагой. Да только там городские своё строительство развернули. Высотки вымахали, проспект промеж ними пустили, асфальт, троллейбус, гастроном… культура! Многие тогда из нашего клоповника туда сдриснули, ну и семья Олежека с ними… а мы вот остались. И лес этот.

Но история, конечно, не о дровах. Вы слушайте.

Когда начало темнеть, и ведро с раками опустело наполовину, подвалили к нам Ваван с Юлькой. Приятно, конечно. А то в последнее время пробегают мимо: ни «здрасте», ни «до свидания». Я уж было подумал – задаются, игнорируют. А тут солидно так, с понятием – рыбу принесли: тарань сорок пятого размера, с ладонь толщиной, и пять банок пива к ней, в жести, импортное! Такое выпьешь, а баночку на кухонном столе поставишь: красиво и удобно, пепельница глаз радует. Или как подставка для вилки-ложки…

Да. Сигаретами щедро угостили. Ну, дела! Будто вернулись старые денёчки. И ведь почти вся наша компания в сборе. Ох и любили мы на этой лежанке когда-то собираться! Зимой, конечно, удовольствие так себе. Весной-осенью тоже не очень. А вот летом, да под вечер… Мы-то уже повырастали: Юлька-шухер – в университете учится, на втором курсе. Ваван-смирный – политех приканчивает, Миха-влом по озорству да малолетству армию на зону променял, а как вернулся – за ум взялся: курсы кончил и по словечку дружков своих – к таксистам. Теперь на «Волге» ездит, людей возит.

Ну и я, чтоб уже со всеми познакомить, – Кела-заноза: недозрение, несварение, плоскостопие, кровохарканье… Военком, как мою медкарточку увидел, сразу домой отправил. Да ещё старшину в сопровождающие дал, во избежание потерь среди гражданского населения в мирное время – вдруг по дороге упаду и случайные прохожие затопчут?

Были, конечно, ещё ребята. Да как-то поразъезжались кто куда. Ну и ладно. Нам места больше осталось. А что? Классно! Солнце пыль пригревает, дрова смолой пахнут, птички по делам своим неотложным чирикают… А у нас пива прибавилось, рыба, раки… Сигаретки в твёрдой коробочке с золотистым вензелем… В общем, благодать, какая редко случается. Но уж если и случается, то помнится долго.

Только тот вечер и без раков с таранью был особо замечателен.

А ведь началось всё вроде с шалости. Это я уже потом сообразил, что всё подстроено, а тогда… купили они меня за звон мелочи, вот что! Затеяли Юлька с Ваваном Миху подначивать, на его тупую беспросветную работу намекать. Только Миха у нас правильный. Никому спуску не даёт. Тёртый, битый и слов по карманам не прячет. Отбрил он их красиво:

– Да вы на себя посмотрите, – сказал он студентам. – Ещё не один год на геморрои и общую бледность кожи ишачить будете. А как из института попрут, по причине кончины обучения, так и начнёте всё сызнова. Поскольку наука ваша на хрен никому не нужна. Нету в ней, в науке, ответов на важные вопросы.

Красиво так излагает. Я уж подумал – всё, обидятся студенты. Пропал вечер. Но… нет. Юлька ещё баночку себе взяла, открывает, Ваван раку голову открутил, ножки обсасывает и вдруг спрашивает:

– А какие вопросы для тебя важные, Миха? Вот ежели была бы у тебя возможность поговорить с авторитетом, кто всё знает, о чём бы спросил?

Вижу, Миха растерялся. Он-то к скандалу готовился, к обострению! А что? Дело привычное. Работа у него такая. А тут всё как-то по уму, уважительно. Глянул он на меня. Только я всегда готов, на меня зыркать не надо:

– На хрена я родился? – говорю. – Вот чего бы я спросил.

Юлька пивом поперхнулась. Ваван, не глядя, ладонью её по спине приложил, так она ещё с полбанки на себя опрокинула. Да. Любим мы помогать товарищам своим меньшим.

– Нет, – сипит Юлька.

А сама на меня смотрит. Пристально так. Со значением.

– Нельзя, – говорит. – Вопросы должны быть такими, чтобы только «да» или «нет» в ответку.

Удивился Миха:

– Ребята, вы чё? С Богом состаканились?

А эти двое ехидно между собой переглядываются и глазки от нас прячут.

– Давайте, колитесь, – напирает Миха. – Рупь показал – второй не ныкай.

– Да не поймёте вы, – отмахивается Ваван. – Так просто не расскажешь.

– А ты рискни, – кипятится Миха. – Грамотный…

Юлька видит, что нешуточно братана нашего задело, и пытается как-то съехать:

– Про Козырева слышали?

– А то, – говорю. И ухмылку сдержать не могу. Это они мне про Козыря? – Да я у него сам раздаче учился. Первый катала в районе. С любой руки четырёх тузов себе сдаст и ещё скажет, чего там в прикупе. Его даже Сергеич-магнат в Москву возил, на большие деньги…

– Нет, – смеётся Юлька. – Академик Козырев. Он ещё при Сталине в тюрьме сидел…

– О! – обрадовался Миха. – Из людей, значит. Такой зря уши топтать не будет. И что там с ним?

– Прибор мы тут с Юлей сделали, – мнётся Ваван. – Как раз по теме: на вопросы отвечает.

– Как это? – требует Миха.

– Наверное, лучше показать, – вошью крутится Ваван. – Это там, за домом, в гараже…

– Вот ещё, – бурчит Миха и запускает пятерню в ведро. – Пока пиво не кончится да раки не облетят, что ветки в осеннюю пору… топить тебе лучше незрячих котят, чем звать меня спутником в гору…

Да. Миха у нас такой. Возьмёт, бывало, гитару, потренькает минуту-две, а потом как выдаст песню душевную. Жаль только, что говорить он не в тех местах учился – мат через слово, а то хоть на слух записывай, да в журнал или в газету какую. Высоцкий отдыхает…

– Не пойдёт он никуда, – перевожу студентам. – Сперва раков доедим.

– Ну и хорошо! – пожимает плечами Ваван и газетой руки вытирает. – Есть такая штука, мужики, прибор Козырева называется…

И пошёл, и поехал. Про металлический цилиндр со стеклянной крышкой. Про диэлектрическую спицу, подвешенную на капроновой нити по оси цилиндра. Про разновесные грузики, укреплённые на разных плечах этой спицы. Много чего он нам насвистел за тот час, что мы с Михой пиво кончали. Всего-то я не помню. Говорю же – слесарь третьего разряда. Что с меня взять? Но суть была примерно ясна: откачали они американским пылесосом из цилиндра воздух, и спица им заместо стрелки на «да» и «нет» начала показывать; отвечать на важные вопросы.

– Только непонятно, чего она показывает, – сокрушается Ваван. – Мы даже протестировать свой автоответчик не можем.

Вижу я, что Миха совсем скис. То ли от пива разномастного – виданное ли дело, своё бочковое с жестяночно-импортным мешать? То ли от наглости студентов. Ваван – он же всегда так: прёт напролом, без оглядки на порядок. Не видит, что ли: пиво кончается? И раки «уходят»… Горе у нас. И нега. Вперемешку, значит. А он усугубляет.

Миха на меня глянул. Пришлось поддержать:

– Всё ясно, – говорю. Вру, конечно. Ну, чтобы они не так задавались. – Вот только непонятно, как вы у своего цилиндра спрашиваете. Как вы ему вопросы задаёте?

– На дно цилиндра, – спешит своей учёностью Юлька похвастать. – Сквозь стеклянную крышку, мы направляем луч лазера…

– Это чего? – уточняет Миха.

– Брелки у мелюзги видел? – споро подключается Ваван. – Вечерами на стенке своими фонариками доллары рисуют, звёздочки там всякие. Вот это самое оно и есть. Только сам луч мы модулируем шумом от биения крови в висках…

– Крови? – удивляется Миха и даже банку в сторону отставляет.

– Аппарат для прослушивания, что у врачей на шее болтается, представляешь? – интересуется Ваван. – Для каждого прибора нужно два таких. Сами слухалки накладываем на виски, а выходы, что доктора себе в уши закладывают, подсоединяем к микрофонам и к усилителю низкой частоты. Сигналы с усилителя поступают на прерыватель питания лазера. Вот и вся модуляция.

По стеклянному взгляду Влома понимаю, что Ваван зря себе горло сушил. Ещё бы: Миха сроду не болел, а врачей видел только на освидетельствовании, перед заключением в СИЗО.

– И чё? – Миха от растерянности даже икнул.

– Всё! – пожимает плечами Ваван. – Ложишься рядом с прибором, прилаживаешь к вискам приёмники. Шумы от пульса модулируют луч лазера, который направляется на дно прибора Козырева на девять часов.

– Утра или вечера? – интересуется Миха.

Не хочется ему дураком выглядеть. Вот он и спрашивает.

– А ты представь, что коромысло разноплечных весов стоит как стрелки часов – на шесть и двенадцать. А мы направляем отмодулированный вопросом луч лазера на девятку…

– Почему на девятку? – никак не может врубиться в текст Миха.

– Могли бы и на тройку поставить, – невозмутимо вмешиваюсь я. – Всё равно… Главное – посередине между нормальным положением коромысла и подальше от него.

Миха в последний раз опускает руку в ведро и убеждается, что оно пустое. Он с укором косится на меня. А я показываю ему остатки от рыбы. Не люблю я раков. После них животом маюсь, и возни с ними много…

– Ты это, – ворчит Миха. – Не тормози, Ваван. Чего дальше-то?

– Всё, – с горечью признаётся Ваван. – Мы с Юлькой попробовали – работает. Только не разобрать, что она сказать нам хочет.

– Стрелка-то поворачивается, – поясняет Юлька. – Причём по-разному, то одним грузиком, то другим. В смысле – контакт есть. Выходит, что иногда «да», иногда «нет» при одних и тех же физических условиях. А вот, о чём мы спрашивали, – не знаем…

Тут уже я сам не выдерживаю:

– Как это?

И впрямь чудно. Чтобы ответ был непонятен – обычное дело, пивом запивать не надо. А вот чтобы не знал, чего сам спросил, такого со мной ещё не было…

– Да просто всё, – вздыхает Ваван. – Ложишься рядом с прибором, закрываешь глаза, думаешь-думаешь. А лучше – спишь. Утром просыпаешься – стрелка на девяносто градусов от нормального положения ушла. Или в одну, или в другую сторону. То есть она отвечает или «да», или «нет», но, о чём ты за ночь спросил, – непонятно. Мало ли какие мысли были? Пробовали на бумажке записывать, а толку? Кто же знает, что там во сне делается…

– И даже неясно где у стрелки «да», а где – «нет»… – Юлька поддакивает.

Видно, до нас с Михой разом «дошло». Потому как, не сговариваясь, вместе на Вавана уставились. Вот идиот! Если бы Юлька со мной в сарае заперлась, уж я бы ей точно объяснил, что таки «да». А «нет» – это для мамы с папой.

Тут Миха возьми да и брякни:

– Так это вы в сарае запирались, чтоб физикой заниматься?

Юлька зацвела, опунцовела, кулачки сжимает. Ваван тоже смутился. Вижу, надо что-то умное спросить. И срочно. Иначе скоро нам не до опытов будет.

– А кто отвечает? – спрашиваю. – Не стрелка же…

Ну, эти двое помолчали ещё минуту для важности, а потом Ваван и сказанул:

– Точка отвечает.

– Пустая точка, – всё ещё хмуро, со злобинкой, уточняет Юлька. – Это и есть теория Козырева. Он её называл «причинной механикой». Только, по мне, эту механику правильнее было бы назвать дискретной. Суть в том, что по этой теории существует мельчайшая точка пространства, которая настолько мала, что в ней, в этой точке, пространства уже нет.

– А что есть? – спрашиваю.

– Козырев полагал, что время. А мы думаем, что информация. Сдаётся нам, что в этой мельчайшей точке, в которой нет пространства, содержится вся информация о Вселенной. И если точку эту возбуждать, выводить из равновесия вопросом, то она, эта точка, для сохранения равновесия, начнёт генерировать встречные флуктуации, которые могут быть интерпретированы как ответ…

– Вот оно что… – глубокомысленно замечает Миха.

Но Вавану не до шуток:

– Мы точно знаем, что эта штука отвечает. Только фиг его знает, на какой вопрос…

– Так бы сразу и сказал, – вздыхает Миха.

Мне понятна его скорбь. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью после приёма пива, да под свежие раки, вставать и тащиться в такую даль… Но кайфоломы были неумолимы:

– Пойдём, Миха. И ты давай с нами, Кела. У нас ведь два прибора…

– Погодите-ка, – придерживаю учёный люд. – А мы-то вам, собственно, зачем?

– Так ведь объяснили же, – застеснялся Ваван. – Мы пока только на себе пробовали: много мыслей – не можем вспомнить, о чём спрашивали. Вот мы и подумали, что, если вас поднапрячь, может, что-то прояснится…

– Понятно, – говорю. – Придурки понадобились? У вас, значит, умников, мыслей по три вагона с тележкой. Ну а мы с Михой – бестолочи: полторы извилины на двоих? Одна-две мыслишки в год проскакивают, да и те адресом ошиблись?

– Нет-нет, – беспокоится Ваван. – Не так Кела. Просто нужны добровольцы…

– Не парься, Заноза, – соображает Юлька. – Мы вам денег дадим.

– О! – говорю я. – И сколько?

– По чирику за ночь, идёт?

– Десятка? – Я изо всех сил презрительно заламываю бровь. «Как бы не сломалась, – думаю, – как-никак поутру с Васильковскими играть нужно». – Да мне вашей красненькой даже на «чернила» не хватит…

– Полтинник! – веско уточняет Ваван.

– Полтинник?!

Миха даже подскакивает.

Вот чёрт деревенский! Да эту парочку в два счёта до стольника поднять можно было. Но Миха уже ни о чём, кроме халявного полтинника, думать не может:

– Да я ради науки…

* * *

Не обманули…

Студенты не обманули, говорю.

В сарае и вправду будто лазарет: две лежанки, приборы-циферблатики, кнопочки-рукоятки. Освещение, калорифер у входа. Всё чистенько, опрятно…

Да только хоть я академиев и не проходил, а цилиндр от кастрюли отличить сумею. Тем более если кастрюль две и обе из набора тёти Евы. Ох и визгу было! Когда дядя Василь, её бывший муж, с судовым исполнителем из гаража шестёрку выкатывали, и то не так орала, как месяца два назад истерила по причине пропажи своей утвари. Только испоганили студенты кастрюли: к боковым отверстиям штуцеры аргоночкой приварили, тройники накрутили – манометры с клапанами… Это, значит, они отсюда воздух откачивали. И про крышку стеклянную – правда. Через верх, там, где ручка пластиковая, ниточку внутрь опустили, герметиком замазюкали. А внутри – обычная вязальная спица и два свинцовых грузика на ней, на разных расстояниях от точки подвеса.

– Зря вы это, – пожурил студентов за самоуправство Миха. – Если кастрюли дырявить, в чём раков варить?

Спица в кастрюле висит, не шелохнётся. Даром, что грузила не слабые: в одном грамм сто будет, другое раз в десять поменьше. Да что им! Обе кастрюли к чугунным поддонам прикручены. У нас на Проме на таких подставках фрезерные станки стоят. Как это они сюда такую тяжесть дотащили? И с лазерами-брелками не обманули, и с докторскими слухалками…

А студенты стоят и гордо на нас посматривают. Вот, мол, какие мы умные. Да только чтобы спросить «не разбери что» и не вкурить, куда тебя потом с твоим вопросом послали, – большого ума не надо.

И в институте для этого учиться совсем не обязательно.

Зло меня разобрало – вот что. Уж такие они чистенькие, такие правильные. А мы с Михой, значит, быдло коммунальное? Лимита неумытая? Наверное, от этих самых мыслей я у них и спросил:

– А как вы думаете, профессора недоученные, отчего район наш Чертановским зовут?

Скривился Ваван. Сразу видно – не знает. И Юлька опять пятнами пошла. Только у ней другое – на «профессоров» решила обидеться.

Молчат. Оба. Тогда я им издалека намёк делаю:

– «Чертаново» не от слова «чёрт», въезжаете? А от слова «черта». Выселки наши долгое время далеко за чертой города были. Это сейчас город на нас наступил и дальше пошёл, не отряхиваясь. Но мы-то – люди. Какой бы жизнь у нас ни была…

Тут уже Миха меня успокаивать сподобился:

– Заноза, ты чего?

Видать, крепко он за свой полтинник волнуется. Не боись, Влом – никуда эти воротнички от нас не денутся. И получишь ты свой полтинник, брателло, да и мой в прицепе. Заноза подачками брезгует. Заноза чего надо – сам берёт…

– А вы в другую сторону пробовали? – дальше намекаю. – Не спрашивать, а слушать?

– Что? – разевает рот Ваван.

– Как это? – вскидывается Юлька.

– Да, – говорю, – в институтах такому не учат. Могу по буквам: если мы не знаем, о чём спрашиваем, то, может, разберём, чего нам скажут?

– Кто? – беспокоится Миха.

– Ну, точка их ядрёная, – поясняю ему, и сразу злость куда-то девается. – Которая про нас всё знает. Сейчас ведь как: вы длинно спрашиваете. А точка коротко отвечает. А пусть она тоже побухтит. Какой вопрос – такой ответ.

Смотрю в их лица светлые и вижу: не догоняют. Объясняю ещё раз:

– Представьте, вас всю ночь в цугундере о чём-то допрашивают, а наутро дают протокол подписать. А там всего-то два ответа на выбор даётся «да» или «нет». Как? Выберете да подпишете?