Текст книги "Бог одержимых (сборник)"

Ведь я и есть авгур. Ну как же: рифмач – носитель тайного знания. Чем не повод для изгнания? Вот такое наказание…

Они думают, что нанизывание слов как бусины на ниточку – дар Божий.

А по мне – обуза.

У всех правильные занятия и понятные желания: к чему-то стремятся, чему-то учатся, где-то работают. А я навечно прикован к праздничному столу: мне рады, потому что я – душа общества. Убери общество – и нет меня, все – пустая болтовня, эх! полцарства за коня!..

Позади зашуршало.

Я испуганно обернулся. Так и есть. Зовут. Руками машут.

Рисковать здоровьем не хотелось. Поэтому я без споров спустился с валуна и вернулся на площадку перед скалой.

У стены сидел Гарсилас и промачивал разбитые губы антисептической салфеткой. Виталий не изменил своего положения. Только разулся и старательно разминал щиколотку правой ноги.

Больше никого не было.

– А где все? – спросил я.

– Уже соскучился? – улыбнулся командир. – Присаживайся. Сторговались вроде. Но придётся немного поработать. Так просто не отпускают.

– И что?

– Нашкодили мы крепко. Оказывается, тут у них кладбище, прямо в горе. Здесь неподалёку пещера, они там своих покойников складируют. А скала, что я краской подмазал, – окно в мир для усопших предков. И через это «окошко» их жмурики за нами уже тысячу лет подглядывают. А я, значит, бельмо на глаз посадил… Что ещё?

Это он заметил, как я судорожно вздохнул.

– Видел я этот глаз, – признался я. – В бинокль.

– И можешь забыть, – благодушно успокоил Виталий. – Суеверия и темнота. Твоя задача залезть наверх и затереть маркер. После этого обещали отпустить.

– Затереть? Это же мел! Он в породу впаивается.

– У нас есть немного краски. Граффити никогда не увлекался? «Задуешь» – и мать его… Отсюда никто не разберёт: стёрли или закрасили.

– А дед руки не вырвет, когда я ступеньки колотить буду?

– Никаких ступенек, парень, – с непонятным воодушевлением сказал Виталий. – Впрочем, они разрешают взять всё, что не царапает камень…

– Погоди, – остановил я командира. – Ты хочешь сказать, что отправляешь меня наверх без ступенек? Без гвоздешлёпа и страховки?

– Ну, положим, страховка у тебя будет, – заметил командир. – Нижняя. Обеспечишь кулачковыми закладухами, у нас их три. Дам тебе два хороших каната по десять метров. За сегодня ещё успеешь сделать пару десятков этапов по четыре-пять метров каждый. Я присмотрю щели для клиньев…

– Почему четыре-пять метров? – тупо спросил я.

– Потому что больше семи метров свободного падения никакая верёвка не выдержит.

– А я, значит, выдержу?

– Во-первых, выдержишь, я тебе из ремней беседку на задницу навяжу, так что тряхнёт крепко, но жить будешь. Да и веревки у нас маммутовские, с приличной динамикой. Не резинка, конечно, но душу не выдернут…

– А во-вторых?

– А во-вторых, не падай, – усмехнулся Виталий.

– Ты с ума сошёл! – Мне даже горло сдавило от ужаса. – Это две с половиной сотни метров! Без ступеней? Крючьев? Это ты фанат гонок по вертикали! А мне нравится, когда жопа на асфальте.

– А ты, значит, фанат «жопы» и «асфальта»? – брезгливо осведомился старший. – Или вопли заморских клоунов тоже в этот список входят?

Тут я не понял – это он «Nobody`s Fools» имел ввиду? Но давать оценку его неожиданной эрудиции не стал. Другой вопрос показался более важным:

– Почему бы тебе самому не полезть?

– Я бы с радостью, – сказал командир. – Час туда и два обратно. Да не могу. Видишь, что черти с ногами сделали…

Я присмотрелся и подосадовал за свою невнимательность. Лодыжки его ног тонули в багровых опухолях.

– Не сломаны, – пояснил Виталий, – но перебиты. Так что после восхождения тебе ещё придётся нести меня к машине. И для нашей команды эта стенка в ближайшие две недели – последняя. Рад?

– А пахану местному западло было тебе ноги вправить?

– Гуллосу? – уточнил Виталий.

– Аймаре.

– «Аймара» – это племя. Всё, что ты видишь вокруг, – их горы…

– Да плевать мне, командир. Почему бы Гуллосу не починить тебе ноги, как он это сделал с челюстью?

– Может, сходишь к нему в кишлак и сам об этом спросишь?

– Что-то не хочется. Ты же знаешь – боюсь одиночества. А если откажемся?

– Убьют.

– Палками?

– Это не палки. Они называют их «макана».

– Да, – кивнул я. – Это очень важно. И много ли макана может против СВД?

– Сотня макана против одной винтовки? – прищурился Виталий.

– Тогда давай убежим.

– Ты и вправду полагаешь, что со мной на плечах перешустришь Гарсиласа? Или ты меня здесь бросишь?

– При чём тут Гарсилас?

– Да притом, что проводник наш драпанул, как только они на меня кинулись. И что-то недалеко ушёл…

– Я не полезу туда, – спокойно сказал я. – Я ни за что туда не полезу! Это безумие!

– Брось, парень, – сказал командир. – Не ломайся. Всегда приходит время, когда нужно что-то сделать. Не спорить, не доказывать… просто взять и сделать. Не говорить об истории, а делать историю. Потому что больше некому. И будешь мужчиной. А если не сделаешь или сделаешь плохо, будешь покойником. Есть разница?

– Хотелось бы уточнить твой вклад в эту «разницу»…

– Руководство, тактика восхождения и спуска.

– Не маловато ли?

Он тяжело вздохнул:

– И что же ты хочешь? Денег?

– Домой хочу, – быстро сказал я. – В Москву!

– Да ради бога, – неожиданно согласился командир. – Если так приспичило, давно бы сказал. Насилу не держим.

– Но Кулагин…

– Кулагин – «бай-ага» только в Москве, – сказал Виталий. – А здесь он всего лишь Витька из обеспечения. Закрасишь пятна, и я сам тебя в аэропорт отвезу. И первым же рейсом в Москву отправлю. Теперь мы можем обсудить порядок подъёма?

– Как челюсть? – глухо спросил я.

Командир большим и указательным пальцами правой руки взялся за нижнюю челюсть и слегка подвигал ею из стороны в сторону.

– Зудит… да не вибрируй, стажер! У нас есть радио – будем держать связь. Найду НП с хорошим обзором, Гарсилас поможет мне туда перебраться. Буду следить за тобой в свою оптику, подсказывать маршрут… ты не будешь один.

– Ага, – сказал я. – Понял. По прихоти варвара я полезу на стенку, а ты мой затылок в оптический прицел «тигра» будешь рассматривать. Кр-расота! Всю жизнь мечтал…

* * *

В первый раз Егор запаниковал, когда до карниза оставалось не больше двух корпусов. Три десятка метров высоты под ногами парализовали волю. Он упрямо нашептывал себе: «Far far away», но сдвинуться с места не получалось. Силы быстро уходили из натруженных подъёмом рук.

– Егор, – уверенный голос командира в наушниках успокаивал, но ужас перед неминуемым падением не отпускал. – Я всё вижу. Ты не «застрял», парень. Всё в порядке. Ты поднимаешься уже час с четвертью. Раз досюда добрался, то и дальше пойдёшь. Главное – много не думай. Давай-ка вместе. Ноги в хорошем упоре. Правая рука в расщелине на половину пальцев. Хорошо держишься, но не видишь, что вижу я. Подними голову и посмотри на левую руку.

Егор послушно сделал как велели.

– Отлично. Теперь следи за маркой.

Егор увидел красную точку на левом запястье. Точка «съехала» с руки и двинулась по камню влево и вверх.

– Тяни руку за коллиматорной меткой. Там тебя ждёт очень симпатичный выступ. Когда за него ухватишься, сможешь выпрямиться и сразу левой ногой нащупаешь щель. Ты за неё держался пять минут назад.

Невесомые наушники и микрофон нисколько не мешали подъёму. Радио было надёжно закреплено на страховочном поясе. Ремни «беседки» чуть сковывали движения, зато успокаивали: какая ни есть – страховка – и надежда, что все обойдётся.

А голос давал бесценные советы: как продолжить движение, с какой ноги начать, в какую сторону двигаться.

Выступ оказался на месте. И щель под левую ногу оказалась достаточно широкой, чтобы галоша в неё втиснулась не носком, а рантом. Упоительно – замереть на прочной опоре.

– Не останавливайся, Егор, – напрягал командир. – Пользуйся инерцией – это единственный помощник в движении наверх. Следи за маркой по правой руке… чуть потянись, правую ногу расслабь… Да не «липни» ты к этой долбаной скале, салага! Это же не кулагинская дочка, это – камень! Чуть отодвинься, и «горизонт» будет шире: сам будешь видеть, куда руки тянуть. И не нужно подтягиваться – выжимай ногами. Отлично! Пора ставить закладуху. Вот в эту самую щель… да! Не вижу, чтобы ты откинул предохранитель эксцентрика. Вот. Теперь правильно. Карабин. Трос. Ну, ты молодец, парень. «Мастера» я тебе гарантирую.

Теперь зажим… Блин! На оба конца. Оба! Вот. Можешь отпустить руки. Не бойся. Отдыхай. Две минуты. Ноги тоже отпусти. Отпусти ноги, я сказал!

– Я боюсь, – признался Егор.

– И правильно, – сказал командир. – И молодец. Тому, кто боится, – бояться нечего. Посему и вниз можешь смотреть сколько вздумается. Вверх, в стороны… забудь о камне. Ты сейчас в том положении, когда уже всё равно: тридцать метров под тобой или сто тридцать. Если падать, то разницы нет. Это как у пловца: если глубже роста, то значения не имеет: три метра или три километра. Что так, что эдак… понимаешь?

– Кажется, да.

– Отлично. Теперь чуть ослабь зажим, осторожно. Так. Начинай спуск к нижней закладухе. Ну, ты совсем под паралитика, Егор. Смелее… перехват на средней страховке. Отлично. Теперь спустись вниз и подбери нижний кулак.

Егор спустился на канате к нижней страховке и потянул за клин. «Кулак» из щели не выходил.

– А стопор кто ослаблять будет?

– Зараза!

– Береги дыхание…

Егор отжал фиксатор эксцентрика, и закладуха вышла из пазухи.

– Отлично. Теперь ножками упираешься, ручками подтягиваешься… Только плавно… очень плавно! Одна железка тебя держит, другая – страхует, третья – на поясе. Но мы же не будем проверять их прочность, верно?

– Да. То есть нет… не будем.

– Так. Сейчас будем выходить на карниз, Егор. Там и отлежишься. Собрался? С правой ноги. Выше, под себя, ещё левее. Есть! Нащупал?

– Да!

– Правую руку…. Нет! Не нужно сильно тянуться. Ноги – опора, руки – равновесие. Короткое «плечо» – большая мощность. Будешь тянуться – руки «затекут», быстрее устанешь. Не спешим. Понемногу. Вижу, как ты взялся правой. Пойдёт. Теперь переноси левую руку… по марке, Егор, по прицельной точке. К чему эксперименты? Хорошо ведь получается.

Спустя минуту Егор перевалил через гребень и оказался на длинном карнизе полуметровой ширины. Он лёг на спину и с наслаждением вытянулся.

Серый, в чёрных прожилках трещин камень нависал над ним, закрывая половину неба. В ушах звучали поздравления Виталия, но ужас, ледяной рукой оглаживающий сердце, ширился и рос.

– Егор, ответь, – добродушно гудел Виталий. – Как ты там, парень?

– Нормально, – сдавленно ответил Егор. – Только не верю я, что туда залезу. Двести метров! А я едва тридцать осилил. И чуть не умер.

– Не «едва тридцать», а почти сорок. Считай – пятая часть. За каких-то два часа. Я и не надеялся. Кстати, – это половина запланированного на сегодня подъёма. Только ты там не спи. Ручками работай – ножки растирай. Не забудь шею…

Егор неловко завозился на каменном ложе. В спину впивались каменная крошка, углы и выступы дикого камня.

– Я только одного не пойму, командир: как я вечером спускаться буду?

– Это ещё зачем? – заулыбался голос Виталия в наушниках. – Над тобой в пяти десятках метров второй карниз идёт. На нём и заночуешь.

Егор промолчал. Что-то такое и ему приходило в голову. Вот только верить не хотелось, что всё это взаправду… и с ним.

– Мне страшно, командир, – признался он. – Я не уверен в своих силах.

– Ты, главное, много не думай, – посоветовал Виталий. – Тебя убивает не высота, а воображение. Относись ко всему как к понедельнику: противно, но на работу идти надо. Идёшь и работаешь… отстранись от страха. Сосредоточься на этой конкретной секунде. Вот прямо сейчас ты же не падаешь?

– Нет.

– Не падаешь, не мёрзнешь… Разносолы, конечно, до завтрашнего ужина не светят, но сколько там осталось? Сутки! Потерпишь, не маленький. Не дрейфь, салага. Сейчас пойдёт хороший угол с выраженным рельефом. Загородная прогулка! Самый тяжёлый участок на сегодня ты уже отработал. А на втором карнизе закладухами обложишься, концы подтянешь, и… добро пожаловать к звёздам! Кто из поэтов может таким опытом похвастаться? А завтра, с первыми лучами…

– Вот, – сказал Егор. – С этого места, пожалуйста, чуть подробнее.

– Пустяки. От второго карниза к овальной плите идет трещина. Так ты по ней… в расклинку. Как с самой плитой быть, я пока не знаю, – для тебя чересчур гладкая. Наверное, обойдём её поверху. Свяжешь канаты и спустишься. Нормально всё парень. Ты – молодец! Только пора подниматься. К следующему карнизу нужно успеть до темноты. Ты же не хочешь всю ночь висеть на стенке?

– В самом деле, – согласился Егор, поднимаясь. – Не хочу.

* * *

Звёзд было не просто много. Им не было числа.

Громада камня ласково грела левую щеку, а поднявшийся к ночи ветер обдавал холодом правую. Чуть потрескивала, остывая, скала. Ветер едва слышно подвывал на утёсе. Где-то далеко гремел барабан.

«Гуллосу тоже не спится, – улыбнулся сквозь сладкую дрёму Егор. – Ни телевизора, ни Интернета. Развлекает аймаров, как может. Впрочем, чтоб на потеху племени дырку в камне пальцем провертеть, барабан, наверное, не нужен».

Взобраться на складку он успел до темноты. Расставил закладухи и тщательно закрепился. Потом размотал стометровую катушку капронового троса, и Гарсилас передал ему термосы с горячими бульоном и мате. А ещё пакетик с сухофруктами и спальный мешок – и сейчас было холодно, а к утру температура могла и вовсе упасть до нуля.

На удивление, какой-то особенной усталости Егор не чувствовал. Даже таинственная сороче, которой пугали «бывалые», никак не сказывалась на его самочувствии и настроении. Никакой одышки или слабости. Разве что немного тянули мышцы живота, куда бойцы Гуллоса приложились палкой. Впрочем, возможно, существенной прибавкой к здоровью было мате. С ударением на первом слоге, разумеется. А то, что южноамериканский «травяной чай» заваривался на листьях дерева, Егор узнал ещё в первую неделю аккомодации в Парамонга.

«Инструктаж, прививки, крепости Инки, волосы дыбом на русском загривке…»

Наверное, командиру и впрямь удалось поделиться с ним своим спокойствием. А может, и вправду ничего особенного в этом восхождении не было.

«В конце концов, я этим занимаюсь уже полгода, – сказал себе Егор. – Наверное, окреп, да и опыт, какой-никакой появился…» Ещё он подумал, что если поверить командиру о правилах поведения в экстриме и принять всё как есть, то… что тут такого? Спасение в безвыходной ситуации в том, чтобы перестать искать выход. Живёт он здесь. На горе. И совсем неплохо устроился. Ему тепло. Он сыт. Простейшие физиологические потребности своевременно удовлетворены. В полном объёме. А что опорожнение кишечника происходило на стометровой высоте, так это и впрямь забавно: теперь, когда он будет говорить: «Да клал я на вашу цивилизацию», – это не будет хвастовством и пустой бравадой.

Так он себе и думал о том о сём, как вдруг зазнобило: неподалеку на карнизе засветилось серебристое облачко. Сияние, дрожа и переливаясь, уверенно принимало очертания человека… Через минуту сгусток света оформился в женщину, которая, кутаясь в пончо, стояла на краю пропасти. Широкие поля сомбреро закрывали её лицо.

– Командир, – шёпотом позвал Егор. – У меня проблемы, командир.

– Что такое? – немедленно отозвался Виталий.

– У меня женщина…

– Поздравляю. Одета?

– Что? – не понял Егор.

– Женщина, спрашиваю, одета?

– Да. Пончо, сомбреро… лица не видно.

– Тогда откуда знаешь, что это женщина?

– Не знаю, – растерялся Егор. – Мне так кажется.

– Допрыгался, – посочувствовал Виталий. – Целибат в твоём возрасте… а ведь Дмитрич звал тебя в бордель! Да и наши девки тебе улыбаются.

– «Целибат» – это у попов-католиков, – возразил Егор. – А меня невеста ждёт.

– Тогда анахорет…

– «Анахорет» – это отшельничество. Там про женщин ничего не сказано.

– Я и говорю – анахорет, если женщины уставом не предусмотрены.

Спор о терминологии незаметно отвлёк Егора от сияющего призрака, но сама проблема никуда не делась: так и стояла в метрах пяти от него, чуть подрагивая на ветру, будто прислушиваясь к далёкому барабану.

– А мне что делать? Привидение-то, вот оно.

– А что же ты хотел? Кладбище всё-таки…

– Очень «смешно», – недовольно буркнул Егор.

– Любуйся! – посоветовал Виталий. – Считай, повезло. Ты в горах, парень! Каждый из нас видел нечто, чему нет объяснения. Тот же Дмитрич, к примеру, полярным сиянием любовался. В Карпатах. Так разве сравнить: у него – бессмысленные сполохи на небе, а у тебя – дама.

Егор понял, что Виталий насмешничает, чтобы успокоить и не дать запаниковать.

– Командир, – позвал он. – А ты не мог бы в бинокль глянуть: эта штука и вправду здесь светится или у меня крыша едет?

– Давно смотрю, Егор, – ответил Виталий. – Насчёт «крыши» можешь быть спокоен: на карнизе и вправду что-то есть. Но мне отсюда не разобрать: скала тёплая – воздух дрожит. И что твоя барышня делает?

– Мне кажется, барабаны аймары слушает, – сказал Егор. – Во всяком случае, будто повёрнута в ту сторону, откуда звуки. А ещё она мерцает… в такт.

Серебристое облако заметно колыхалось в такт барабанам. Но кроме общего колебания формы, свечение заметно пульсировало по яркости. Было красиво: лиловые искры рождались внутри и стремительными волнами перебегали из центра к периферии…

– Гарсилас говорит, что духа нужно успокоить, – сказал капитан.

– Успокоить?

– Да. Древняя смерть. Бояться не нужно, она пришла только за словом: узнать, как мы тут живём. Лучше всего петь. Гарсилас уже свою сопилку достал.

Снизу и вправду донеслись неуверенные звуки разбуженной свирели.

– Это свирель, командир, – сказал Егор. – Только здесь она называется «чиримия».

– Ты не умничай, – строго оборвал его Виталий. – Подумай лучше: мы только пытаемся слушать горы. А горы, оказывается, давно слушают нас.

– Но это как-то глупо. Петь привидению…

– Мы в чужой стране, сынок. И если судьба занесла на древнее кладбище инков, а их потомки советуют петь… наверное, не стоит упрямиться?

– О чём же мне петь?

– О том, что болит, конечно. Давай про Катюшу. Я ведь её малышкой на руках носил. Витёк в Гренландию за каким-то хером попёрся, так мы с Марией чуть ли не каждый вечер к Валюхе в гости закатывались…

«Это он о матушке Катерины – Валентине Михайловне, – понял Егор. – А Мария Ивановна, выходит, его жена. Значит, они и вправду близко знакомы…»

– Нет проблем! – уверенно сказал Егор. – Ща спою! Только мне твоя помощь нужна. Как услышишь, что я такт приканчиваю, так словечки подбрасывай. Какие только в голову придут. Мне так легче.

– Как поленья в костёр?

– Они самые, – выползая из спальника, согласился Егор. – Поленья… в костёр…

Он с удовольствием прижался спиной к тёплой стене и сделал несколько глубоких вдохов, вентилируя лёгкие. Барабаны аймары, сопилка Гарсиласа, треск камня и вой ветра на изгибах камня… все складывалось в чарующую знакомую мелодию. Ещё мгновение, и он её узнает. Конечно! Это же волшебное «My Oh My»!

Вот оно счастье-то!

– Давай, командир, – закричал Егор, чувствуя, как накатывает возбуждение. Его уже захватила мелодия свирели, он уже впустил в себя ритм барабанов. – Сейчас я этой штуке про нас рассказывать буду! Хрень Господня! Блин! Слово мне! Слово!!!

– Мир, мечты, надежды…

 
Удиви огромный мир мечтой.
Не меняй удачу на покой.
Полный счастья и любви,
Для улыбки день лови,
Назови любимую – женой.
 

Он был в восторге.

Не спеша, подлаживаясь под внезапно приблизившийся ритм барабанов, он пел этой ночи, горам, ветру, звёздам… и Катерина была здесь, рядом с ним.

– Бог, радость… – предложил Виталий.

 
Улыбни святые образа,
Пусть прервут они волшебный сон,
Наш мир Богом сотворён
И на радость осуждён,
Сохнет пусть на дереве слеза.
 

Ага! А вот и его приятели – Вадяня с Жекой. И Стас со своим тамбурином подтянулся. Здорово! У него сильный голос, будет подтягивать в четвёртом такте.

– Старость, душа, смерть…

 
Множит годы без жалости судьба.
Я – родня троянскому коню:
Тот, кто прячется во мне,
Знает цену седине,
Разум свой я с ним соединю.
 

Виталий подбрасывал всё новые темы, но в подсказках уже не было нужды.

Голос Егора, зажатый в теснине скал, стремительно разливался по ущельям Сьерры, отражался от камня, многократным эхом дробился и множился.

Егор слышал голоса прошлого и будущего. Сейчас всё подпевало ему. Как-то незаметно Вадяню сменил Дон, и оттого барабаны зазвучали тревожней, свирель Гарсиласа выворачивала душу, камень трещал, ветер выл, а он пел.

О жестокости мира к молодым.

О том, как молодые становятся старше и сами делают мир жестоким.

О том, что конца у этой болезни нет, потому что лечиться нужно всем и сразу, изнутри, из середины.

Только некому лечить.

Не родились ещё люди, которые бы любили мир только за то, что он есть. А те, кто любил, умирали жестоко и в мучениях: на крестах колючкой увитых, кто от камней, кто от мечей, всегда от людей, будто змей ядовитых…

Потому что мир привык убивать незнакомое-доброе и терпеть известное-дурное.

 
И веселится, торжествуя, зло —
Чело людское тернием увито.
Где щедрым урожаям быть должно,
Скользит луч света сквозь дрянное сито…
 

…И вдруг всё кончилось.

Замолчали барабаны. Свирель Гарсиласа, сорвавшись в нестерпимый визг, будто захлебнулась горем и враз онемела.

Исчезло сияние с края карниза.

И звёзды потускнели.

И ветер стих.

Волшебство так стремительно сгинуло, что впору сомневаться: а было ли что-то? Помимо гор, неба, звёзд… и человека, дерзнувшего развлечь своей болью столь внушительную публику.

– Ну и глотка у тебя! – треснутым голосом пожаловался Виталий.

– В смысле? – не понял Егор.

– Громко, однако. Но красиво, чего там. Только стихи какие-то… странные.

– А… да сам не пойму, чего меня на социалку пробило. Я ведь совсем о другом собирался… может, из-за мерцания? В какой-то момент мне показалось, что она со мной разговаривает. Я ей о своём, а она в ответ мерцанием втирает… Будто объясняет что-то. И ощущение скользкое… в голове. Будто вот-вот что-то очень важное пойму. А песни, обычно, у меня совсем другие – простенькие. Про любовь.

– Спой, – попросил Виталий. – Чтоб заесть чем попроще…

 
И был мне сон: меня любили,
В тумане стон, и звуки плыли,
Вдали – прибой, где-то вода,
И мы с тобой, и навсегда.
 

– Да, – сказал Виталий. – Вот это мне нравится. А при чём тут вода?

– Не знаю, – признался Егор. – Так сложилось.

– А ещё?

 
Любовь нам на двоих дана – одна,
Уверен – буду тебе нужен,
Я буду звать тебя: «Моя жена»,
Надеюсь, буду твоим мужем.
Как чаша полная вина – без дна,
Наша судьба неразделима,
Она во всём тебе и мне верна,
Она теперь у нас едина…
 

– Это ты о Катюше? – зачем-то уточнил Виталий.

– Да, – просто сказал Егор, – о ней. О моей Катерине. Я её люблю.

– Эк тебя скрутило… а Виктор что?

– Сюда отправил. Сказал, что не доверит дочь тому, кто не ел медвежьего мяса. Будто не знает, что здесь медведи не водятся.

– Это выражение такое, – пояснил Виталий. – И дело, конечно, не в медведях.

– А в чём?

– В тебе, – ответил Виталий. – О бедах голосить – это, конечно, нужно. И важно. Но мужчина – это тот, кто в состоянии помочь себе сам. И своей женщине, и близким. Всякий отец хотел бы видеть дочь замужем за мужчиной. Так что на Виктора не стоит обижаться.

– А я и не обижаюсь, – хмуро бросил Егор, забираясь обратно в спальник. – Я ночью пою привидению… на кладбище в горах… над пропастью без лжи.

* * *

К двум часам дня он был в десяти метрах от «плиты» – гладкой, лишённой рельефа стенки. Просьбы командира быть внимательным и не торопиться тонули в перепевах «So far, so good». Вот только голос с каждой минутой становился всё более хриплым. А ритм не держался вовсе.

Шёл двадцатый час восхождения.

Было жарко.

Было томительно.

Болели грудь и спина.

Весь плечевой пояс будто сводило судорогой. С боем давался каждый вдох-выдох.

– Гиподинамия, – «ободрил» его командир. – Однообразные движения и продолжительная нагрузка. Хорошо бы побегать. А ещё лучше – поплавать. Как спустишься, отнесёшь меня к машине. Первым делом сгоняем к океану: всего-то полсотни километров…

Егор припомнил, как они добирались сюда по дну высохшего ручья. Длинный шлейф поднятой джипом пыли он видел всё время, пока они шагали по предгорьям Сьерры.

Хотелось есть, а ещё больше – пить. Зато, если немного похулиганить, – закрепившись на закладухе далеко откинуться на канате, – можно было увидеть «восьмёрку» цели: жёлтый верх, белый низ. В ста метрах слева его ждала другая, пристрелочная метка.

Господи! Как давно это было!

В те времена он знал только один пропуск на вертикаль – пороховой гвоздезабивной пистолет. Он искренне полагал себя монтажником-высотником. Алгоритм простой, трёхступенчатый: ноги в упоре на первом уголке. Пояс взят на карабин на втором. Молотком ровняешь посадочное место для третьего. Заряжаешь пистолет, прикладываешь уголок, «бах»! А потом еще раз «бах»! И перебрасываешь страховочный карабин на новую ступеньку. И ещё шаг в высоту. И вновь молоток, и ещё уголок, вот такой диалог со скалою…

А там, в конечной точке, и вовсе просто: берёшь геофизический ящик и тем же спитом приколачиваешь его к камню. По всем четырём проушинам.

– Время! – напомнили ему по радио. – Отдыхаем.

Егор зафиксировал концы троса зажимом и прижался щекой к скале. Стягивающая боль в груди и предплечьях доводила до исступления. Наждак камня приятно тревожил кожу. Пахло пылью и плесенью.

«Интересно, – подумал Егор. – Ветер с океана доносит сюда соль? Если да, то поверхность скалы должна быть солёной». Не в силах сдерживаться, он лизнул шершавый бок гранита. Нет, соли не было.

В метре от него маленькая юркая сороконожка на мгновение выползла из неприметной щели, пошевелила усиками и вновь спряталась в своём убежище. Егор пожалел, что она была далеко. Но когда он осознал своё мимолётное желание, ему стало дурно: «Я хотел её съесть?!»

– Продолжаем, парень, – очнулся голос в наушниках. – Отпускай зажим.

Он и отпустил.

Забыв поставить ноги на упоры.

Забыв покрепче ухватиться за скалу.

Просто взял и отпустил зажим. А предохранитель нагрузки почему-то не сработал.

Он пролетел три метра. Рывок! Что «кулак» не удержит, понял за мгновение до того, как закладуху вырвало из гнезда. Это спасло ему жизнь.

Егор рванулся к пролетающему мимо камню.

Удар! Локти будто ударило током. Он зарычал. «Хрен вам!» Он держится. Точно!

Он держится, не падает. А если не падаешь в эту секунду, то есть надежда удержаться и в следующую.

Совсем как в жизни…

Мимо пролетела верёвка, закладуха дёрнула за пояс и закачалась в трёх метрах под ним.

«Я успел! – подумал Егор. – Я сорвался, но успел».

Спустя мгновение его догнала острая боль в пальцах. Он посмотрел на руки и содрогнулся: на правой руке было сорвано дочиста два ногтя, на левой – один. Ещё несколько ногтей держались на ниточках кожи под произвольными углами к фалангам пальцев. По стене шли вертикальные полосы крови.

– Пока ты в шоке, парень, избавься от остатков ногтей, – голос Виталия был необычно напряжён. – Сними закладуху с пояса, прикрути себя к стенке и займись руками. А как остановишь кровотечение, будем думать, как тебя оттуда снимать.

«Кровотечение?»

Под ладонями уже было скользко, но пальцы всё ещё держали, хотя и начали «оттаивать»: чуть подрагивали, и в такт этой дрожи понемногу, порциями, в тело вливалась боль.

– So far, so good…

Он рассмеялся, снял наушники и выбросил их.

Вслед за радио полетели закладухи, веревки, котомка с важными, но бесполезными предметами: аэрозольный баллончик краски, пустой флакон от мате, пакетик сухарей… ненужные, лишние вещи. Ножом он срезал «беседку», а потом, вслед за ремнями, в пропасть улетел и нож.

У него всё есть, и даже больше.

– So far, so good doing what we could, – заходился криком Егор. – Taking chances, those chances, and I'm alive…

Он был не один: Длинный Дон, как обычно, гнулся над барабанами, шалопай Хилл по-прежнему отставал на четверть такта и жестами спорил с Нэвиллом, кому через минуту вести соло на гитаре. А чопорный Ли, вечно тоскующий по своей скрипке, меланхолично басил в сторонке, не обращая никакого внимания на их выходки. Они были вместе с ним. Они приняли его к себе. Взяли в свою команду.

– Судьба меня, нет, не поломает. Мое сердце, мои руки – крепче скал! – хрипел Егор. – Судьба меня к звёздам поднимает! В чёрном небе я увижу, что искал!

Это уже была не истерика. Сладкое безумие делало невозможное – возможным.

Что ему теперь горы?

Он смеялся над горами – пигмеями духа, дерзнувшими выйти на поединок с ним, с человеком, за плечами которого – Бог!

* * *

Виталий чувствовал отчаяние.

Цель была рядом – руку протяни. Обидно.

Ему с самого начала не понравилась затея Виктора.

Подумаешь, вероятный зять – затейник на праздниках. Может, и не повод для гордости, но корить человека, который не сидит на шее у родителей и зарабатывает на жизнь своим талантом, – глупость!

А теперь специалист по шуткам юмора болтается на верёвке над пропастью. И руки у него в крови. И снять его оттуда некому.

«Он устал, – подумал Виталий. – А я, вместо того чтобы дать парню полчаса отдыха, погнал его дальше. Теперь только один выход: он привяжется к скале, а я с Гарсиласом доберусь до машины. Гуллос не будет возражать – видно же: авария. А на равнине мобила „в зоне связи“. Вызову помощь. Страховка оплачена. Если на вертолёт не поскупятся, то наши ещё до вечера будут здесь. Снимут. И бельма эти долбаные закрасят…»

Его внимание привлекла жёлтая куртка, рывками планирующая к земле, хорошо заметная на фоне серо-голубого гранитного массива.

«Что за чёрт?!»

Он прильнул к биноклю и выругался крепче: Егор в одних трусах штурмовал плиту. Голый человек, босиком, оставляя бурые пятна крови, гигантским пауком полз к цели, не опираясь ни на что. Почему «пауком»? Руки! Вернее – тени от рук. И ног. Их множество.

Их много больше, чем отмерено человеку солнцем.

– Парень, ты что, рехнулся?! – закричал в микрофон Виталий. – Что с тобой?

Ветер с вершины доносил что-то невнятное. Кажется, Егор опять что-то пел.

Виталий присмотрелся и отбросил в сторону бесполезное радио.

– Духи забрали Гороса к себе, – чуть покачивая головой в такт речи, грустно сказал Гарсилас. – Горос сотрёт отметины. Но эндриаго нужно убить.

Виталий глянул на проводника и ничего не ответил.

Потом подтянул к себе винтовку и присмотрелся к рукам Егора.

Так и есть: окровавленные пальцы проходили внутрь стены.

Каким-то образом Егору удалось освоить магию Гуллоса: пальцы рук и ног стажера глубоко уходили под поверхность гранита.

Проводник, всё ещё стоявший рядом, о чём-то тихо заговорил на кечуа.

– Я не понимаю, Гарсилас, – резко оборвал его Виталий. – Говори на испанском.

– Тень от руки, – сказал проводник. – Великое искусство инки. Так они строили города, полировали и крепили камень.