Текст книги "Пули для прокурора. Продолжение жесткого детектива"

Глава шестая. Отработка версий

Я откровенно засмеялась в ответ. Баев даже опешил:

– Ты чего хохочешь? Не веришь?

– Анекдот бородатый вспомнила. В Египте в одной из пирамид нашли новую мумию фараона. Арабские ученые бились, бились – никак не могли установить ее возраст. Пригласили коллег из Великобритании, США и Советского Союза. Англичане несколько часов провозились – никак не могут установить. Американцы сутки копались – ушли ни с чем. Наши вошли в пирамиду – сутки нет, двое – нет, на третьи выходят, пот со лба вытирают и говорят: «Вашему фараону 2657 лет». Вокруг коллеги, пресса, все спрашивают: «Как установили?» «Да сам признался!» – наши отвечают. Вот поэтому я и смеюсь. Наташка небось сама призналась? – я не склонна была поверить фантазиям Баева. Хотя какому отцу взбредет в голову обвинять в убийстве собственную дочь?

– Сама она, конечно, не призналась, но после нашего разговора с тобой я решил присмотреться к дочери. Поехал к ним домой, захожу, разговариваю, а потом так невзначай новостью поделился о гибели Виктории. Так ты представляешь, Наташка даже запрыгала от радости, услышав про это! – сокрушенно произнес Евгений.

– Как запрыгала? В прямом смысле? – не поняла я поначалу Баева.

– Вот именно, как ребенок, которому долгожданный подарок на день рожденья преподнесли…

– Эмоции – еще не доказательство. Наталья вполне естественно ненавидела Громову, зная о ваших отношениях. Узнав о ее гибели, не смогла скрыть радости. Так ничего криминального в этом нет. Несколько аморально по отношению к покойной, только и всего, – разочарованно развела я руками.

– Я не говорил тебе в прошлый раз, но в субботу, когда Марина вернулась с пробежки и приняла душ, это было где-то в половине восьмого утра, она зачем-то позвонила дочери. Никто не брал трубку, хотя Марина звонила настойчиво. И только в десятом часу позвонила сама Наталья. На вопрос матери, где они были с утра, ответила – катались на лыжах в детском парке, – перейдя почему-то на шёпот, рассказал мне Баев.

– Вот вам и все объяснение, – улыбнулась я незадачливому детективу.

– Так-то оно так, только Наташка никогда терпеть не могла лыж, сколько мы с матерью не пытались ее приучить к ним, – многозначительно сделал движение бровями мой сосед.

– С родителями не любила, а с милым понравилось! – расхохоталась я вновь.

– С милым может понравиться сексом в постели заниматься, а не задницу на морозе студить, да еще в субботу рано утром, или, выходит я свою дочь-лентяйку плохо знаю? – раскипятился Баев.

– Представь, Наташка с Игорем на самом деле по утру занимались любовью при отключенных телефонах, чтобы никто не помешал в самый сладкий момент, я сама всегда так делаю, – телефоны отключаю, – улыбнулась я. – Но не могла дочка по телефону признаться в этом матери, скажем, муж рядом стоял, Наташке неудобно было сказать. Вот и придумала легенду про лыжную прогулку. Вдруг выражение «на лыжах катались» означает просто какую-то сверхкрутую позу в сексе? Ты же специалист в этом деле, должен лучше знать! – съязвила я.

– Я у Игоря вчера переспросил на всякий случай, так он на полном серьезе про лыжи и ответил. Не было их в субботу утром рано дома, я уверен, – настаивал на своем Баев.

– Они случайно не пришли на похороны? – поинтересовалась я.

– Пока не видел, а что? – не понял сосед.

– Побеседовать хочу, узнать секреты лыжных прогулок, – улыбнулась я одними губами.

– Если появятся, я подойду к тебе. Ты на кладбище поедешь? – уточнил Баев.

– А как же, ни одно кладбище без меня никогда не обходится, не дай Бог, в вас опять палить снайпер начнет! – отшутилась я. – Да, кстати, ты Марину часом с собой не взял?

– Нет, конечно, дома сидит, зачем Иришку зря волновать, ей и без того не сладко! – тяжело вздохнул Баев.

Он отошел к подъезду, а я осталась стоять поодаль, продолжая наблюдать за входящими и выходящими из квартиры Громовых. Показалась большая группа милиционеров с крупными звездочками на погонах. Видимо, это руководство Дзержинского РОВД. Один из них, с тремя полковничьими звездочками, спускаясь обратно, пристально посмотрел в мою сторону. Интересно, и чего он такой в меня влюбленный? – так, кажется, говаривал Попандопуло – один из героев незабвенной комедии о гражданской войне.

Непроизвольно передернув плечами под взглядами почтенного полковника, я вдруг ощутила на своем плече чью-то руку. Развернувшись, увидела Писарева.

– Здравствуй, Надюша! У тебя все в порядке? – тревожно спросил журналист.

– Да, а в чем дело? – поинтересовалась я.

– Я сегодня утром заезжал к себе домой, так мне показалось, что замки моей квартиры кто-то открывал без меня, – пояснил журналист.

– Показалось или на самом деле? – уточнила я.

– На самом деле. Меня научил один мент такой привычке: уходя, я наклеиваю маленький кусочек скотча на дверь, на высоту моего роста. Этот кусочек закрывает щель в дверном проеме. Он незаметен для постороннего. Но когда возвращаюсь сам домой, обязательно гляжу – скотч по-прежнему приклеен – значит, незваных гостей не было. Отклеился – кто-то залезал. Так сегодня скотч оказался отклеенным, – объяснил причины своей тревоги Писарев.

– У мамы тебя никто не навещал? – вполне серьезно спросила я.

Писарев неожиданно покраснел:

– Это я при девчонках сказал, что у мамы ночевал…

– Молчу, молчу, в частную жизнь знаменитого репортера не лезу, источник сбора ценнейшей информации последние две ночи не уточняю, – засмеялась я. Потом, успокоившись, добавила: – Если серьезно, после похорон надо успеть заехать к тебе и проверить квартиру на наличие прослушек.

– Теперь я понял, о делах нам с тобой придется говорить только на улице, – дошло, наконец, до Писарева.

– Есть новости? – обрадовалась я.

– Конечно, – скромно потупился журналист. – Мне кажется, я нашел убийцу Громовой.

– Хорошо, что ты хоть сомневаешься в своем успехе. До тебя тут несколько минут назад один тип просто был уверен, что нашел убийцу – и все тут, – удивилась я. – Ладно, рассказывай.

– Месяц назад после десятилетней отсидки освободился некто Кудрявый, он же Кудрявцев Семен Иванович, сорока с небольшим лет, осужденный в 1992-ом году за разбой. Довела Кудрявого до суда и поддерживала государственное обвинение Громова самолично…

– Если пересчитать всех убийц, насильников, воров и прочую нечесть, отправленных по инициативе Громовой в места не столь отдаленные, то из нее давно должны были ходячую мишень сделать, – возразила я. – Ты уверен в виновности этого Кудрявцева?

– Мои информаторы в криминальных кругах утверждают, что Сеня, вернувшись из зоны, грозился в своих кругах разделаться с прокуроршей…

– Сейчас я при свидетелях пригрожу убить тебя. Вечером кто-то неизвестный проломит тебе череп в собственном подъезде. Так что, меня можно повязать только за нелепую угрозу? – пожала я плечами.

– Нет, конечно, но надо проверить, – предложил журналист.

– Прямо сейчас бросимся? – съязвила я. – Или подождем все-таки, пока Викторию закопают?

– Конечно, подождем, – не почувствовав иронии в моих словах, согласился Алешка.

Между тем толпа стала группироваться вокруг подъезда – стрелка часов подошла к часу дня. Впереди к машинам шли рядовые милиционеры с венками в руках. Несколько офицеров в форме и молодые люди в штатском – вероятно, следователи прокуратуры, несли гроб с телом погибшей. За гробом, поддерживаемая с обеих сторон, шла Ирина. Она уже не плакала. Не могла уже или не хотела? В этом деле я отказывалась верить кому бы то ни было. Гроб между тем установили в чреве катафалка. Собравшихся, не имеющих собственных или казенных авто, пригласили занять места в автобусах. Что же, надо ехать на Центральное кладбище.

По рангу прокурора района хоронили на привилегированном и давно закрытом для обычных покойников кладбище, находившемся почти в центре города. Оно возникло еще в позапрошлом, девятнадцатом веке, а при большевиках приняло элитарный характер – тут хоронили партийную номенклатуру области и города. Между прочим, не так далеко от центральных ворот кладбища покоится мой дедушка. Ловлю себя на мысли, что слишком редко посещаю погост. В составе траурной процессии я медленно еду по центральным проспектам. В моей «десятке» сидит Алеша Писарев – с его слов, собственное БМВ журналиста на профилактике.

– Ты что-нибудь ждешь от самой церемонии? – интересуется журналист.

– Не знаю, не думаю, что во время церемонии киллер решится на какую-нибудь пакость, не тот случай – ментов, ФСБэшников и прокурорских здесь несметное количество, к чему рисковать? – рассуждала я вслух. – Так что я просто участвую в похоронах своей старшей подруги.

Гражданскую панихиду открыл областной прокурор, произнесший трогательный некролог «одному из лучших работников прокуратуры». Затем – глава районной администрации, а потом – тот самый маститый «настоящий полковник» с обжигающим взглядом – главный мент Дзержинского района. От имени родственников выступил младший брат. Последние секунды открыт гроб.

Родственники и близкие друзья прощаются с Викторией. Рабочие закрывают гроб. Гулко стучат удары двух молотков, заколачивающих крышку. Осторожно гроб опускается в могилу. Нет, ничего неожиданного не произошло. Присутствующие по обычаю кидают горсть земли в зияющую пустоту могильной ямы.

Вместе с Писаревым мы проходим мимо могилы, бросаем землю, медленно бредем к выходу из кладбища.

– Мерзко на душе. Жил человек – и нет его. Что осталось после? Ничего… – пессимистично рассуждаю я.

– Почему? Дочь, внук. Потомки-то останутся на Земле, – возразил Писарев.

– Ты часто навещаешь могилы предков? – поинтересовалась я.

– Честно – не очень, – признался Алексей.

– Вот и к ней придут сначала на девять дней, потом на сорок, потом раз в год, а то и реже. А ведь могла еще лет двадцать прожить, не меньше… Ладно, встряхнулись! Работы очень много, – я дотронулась рукой до его ладони. – Источник информации по Кудрявому надежный?

– Более чем. Это и настораживает. Семена Ивановича надо проверять очень тщательно, – убежденно проговорил Писарев.

– Давай адрес! – попросила я.

– Будешь записывать? – удивился журналист.

– Память меня пока что не подводит, да и безопасней информацию хранить в мозгу…

– Тогда запоминай: улица Тараса Шевченко, дом 34, квартира 18. Живет вдвоем со старухой-матерью, – журналист продиктовал адрес также по памяти.

Выйдя из ворот кладбища, мы сели в мою «десятку» и отправились на квартиру к Алексею. Поднявшись на свой третий этаж, Писарев на несколько секунд замер перед дверью:

– Смотри, Надя! Вот скотч, он целый и прилеплен на том самом месте, что я оставлял его утром. Выходит, за день никто ко мне не входил, – объяснил журналист, открывая дверь.

– Алеша, ты меня прости, что я лезу не в свои сани, но у кого есть запасные ключи от твоего жилья? – снимая шубу, спросила я.

– Только у матери с отцом. Но они никогда не имеют привычки навещать пустую квартиру, – усмехнулся журналист.

– Ни у кого из твоих девочек ключей нет? – я пристально посмотрела на репортера.

– Были у одной, но, после того, как мы расстались, я на всякий случай поменял все замки, – откровенно признался хозяин.

– Неужели настолько опостылела? – удивилась я, доставая из своей сумочки антижучок – прибор, способный найти все установленные в помещении потайные микрофоны.

– Да нет, просто стала слишком навязчивой, – объяснил репортер, – а мне дорога свобода.

– Тебе сколько уже стукнуло? – поинтересовалась я, проходя в зал.

– Тридцать третий идет, – ответил Алексей.

– Надо же, возраст Христа, – я нажала кнопку, включающую антижучок.

Прибор тотчас же запищал. Где-то в зале успели установить микрофон. Но где? Медленно обхожу комнату. Звук становится все сильнее возле книжных полок. Ясно, спрятали за рядом книг. Осторожно сняв собрание сочинений Куприна, нашла крошечный микрофон. Показала Писареву. Тот только покачал головой. Звук прибора стал еле слышен, но не прекратился вовсе. Надо снова искать. Еще два «жучка» я обнаружила в спальне и на кухне – оно и понятно, с советских времен самые важные разговоры происходят как правило именно там.

Уничтожив все микрофоны, облегченно вздохнула:

– Только откровенно, Леша! Ты не ночуешь сейчас дома по романтическим причинам, или из-за того, что почувствовал слежку?

– Скорее всего, по обеим причинам. Сочетаю полезное с приятным! – честно признался журналист.

– У тебя есть версии относительно поставивших это дерьмо? – допытывалась я.

– Если бы это были спецслужбы, меня бы предупредили! – убежденно заявил журналист.

– Выходит, это одиночка? – словно проверяя собственные догадки, спросила я.

– У меня нет сейчас в разработке никаких громких дел, кроме убийства Громовой. Остальное – чисто информационная хроника о событиях в криминальном мире, – рассуждал репортер.

– Кто, кроме нас с тобой, знает, что ты взялся за расследование этого дела? – я задавала обычные вопросы.

– Дронов, но он в больнице, несколько информаторов в разных отделах областного и городского управлений, но они все надежные парни, – пожал плечами журналист.

– А подружка, у которой ты ночуешь? Она – «надежный парень»? – пошутила я.

– Ленка? – несколько секунд Писарев помолчал, размышляя о своем. – Она не знает, о чем конкретно я собираю материал.

– Вы не разговариваете с ней о новостях криминального мира? Если вы с ней достаточно близки, она же должна знать твою специализацию? – не отставала я.

– Перекидываемся, конечно, мыслями, Ленка внимательно следит за моими публикациями, но в кухню не лезет, – настаивал на своей позиции репортер.

– Лена, кстати, где и кем работает? – на всякий случай спросила я.

– Хочешь познакомиться? – засмеялся журналист. – Тогда запоминай: Глумова Елена Викторовна, тридцать лет, адвокат, состоит на службе в юридической конторе «Ваше право», знаешь такую на проспекте Энтузиастов? Реклама еще «Все виды юридических услуг», слева на углу, возле автобусной остановки у тридцать четвертой школы?

– Теперь вспомнила. Она тоже из твоих информаторов? – нагло спросила я.

– Нет, познакомились как-то на процессе. Она защищала одного священника, батюшка проворовался, пожертвования на храм Божий в своих корыстных целях использовал. Дело достаточно громкое, лет шесть назад, Ленка только-только Академию права закончила. Самое начало адвокатской карьеры. Братья– священники от своего проштрафившегося коллеги отвернулись, даже адвоката ему опытного не наняли, Глумову ему как государственного защитника дали, помнишь, если у подсудимого нет средств оплатить услуги адвоката, но он не отказывается от защиты, ему дают очередного из коллегии, как правило, или самого зеленого, вроде Ленки, или самого дурного.

Глумова с батюшкой несколько раз встретилась до процесса, с делом тщательно познакомилась, а там – одни неопровержимые доказательства – несколько миллионов по тогдашним деньгам присвоил, вину всю признал, ущерб, правда, не весь возместил. Масштаб цен масштабом, цифры громко звучали – миллионы, в особо крупном размере так сказать, батюшке по 158-ой статье только что вступившего тогда в действие Уголовного Кодекса грозило от пяти до десяти лет лишения свободы да еще с возможной конфискацией имущества.

Каким уж образом, не знаю, но Лена уговорила батюшку требовать рассмотрения дело судом присяжных – наша область как раз вошла в число экспериментальных, где возвращен дореволюционный порядок судопроизводства. Из уважения к сану батюшки его просьбу уважили. Дело в качестве суда первой инстанции взял на себя областной суд. Я освещал этот необычный процесс. Прокурор попался дока – мужик под шестьдесят, собаку съел на этих заседаниях, дело показалось ему плевым, настаивал на максимуме – десять лет с конфискацией, все же ясно как Божий день.

Дали Глумовой слово. Встала она, сопливая девчонка в короткой юбчонке, колени так и сверкают, государственному обвинителю ежели не во внучки, то во младшие дочери точно годится. Зал полон – прихожане, семья – у отца Федора пятеро детей мал мала меньше, представители епархии, пресса. Все от адвоката пространной речи ожидали. Ленка же произнесла такой спич, что все вздрогнули. «Мой подзащитный – вор!» – спокойно так заявляет. По залу шумок пошел: адвокат она или прокурор в конце концов, или крыша у нее поехала? Глумова же дальше говорит: «Двадцать лет отец Федор отпускал грехи своим прихожанам, может, и вам в том числе, – к присяжным заседателям обращается. – Отпустите сейчас вы один раз в жизни грех отцу Федору!» Произнесла это и спокойно так села на свое место.

Объявили перерыв, присяжные заседатели удалились на совещание. У них возможно три вердикта: не виновен – и тогда подсудимый освобождается в зале суда; виновен – и тогда объявляется перерыв, судья выносит приговор; и последний – виновен, но нуждается в снисхождении. Возвращаются, объявляют вердикт: «Виновен, но нуждается в снисхождении». Еще через часовой перерыв председатель объявляет приговор: штраф в размере двухсот минимальных размеров оплаты труда! Отца Федора освободили из-под стражи прямо в зале суда. Сенсация! Конечно, с рясой ему пришлось расстаться, вернулся к мирской жизни, сейчас успешно фермерствует на Левобережье, по осени всегда приезжает в город, заваливает Лену результатами своего труда – мукой, медом, картошкой, морковью, капустой, словом, весь погреб ей наполняет.

С тех пор мы с Глумовой и познакомились. Я репортаж писал под давней рубрикой «Из зала суда». Когда после триумфа адвоката разговорились с Леной, она честно призналась: не ее это изобретение. Студентка-отличница хорошо изучала историю российского права. Подобный прецедент имелся в дореволюционной России, когда после судебной реформы Александра II и был введен суд присяжных. Правда, тому батюшке, проворовавшемуся в девятнадцатом столетии, повезло больше: его присяжные заседатели признали невиновным полностью. Находчивая Лена решила провести подобный эксперимент сто тридцать лет спустя. Понятно, что после такого громкого выигрыша популярность и деловой авторитет адвоката Глумовой резко возросли. От клиентов нет отбоя по сей день. Прокуроры же в каждом процессе ждут от Глумовой очередной выходки…

– А ты с упоением воспеваешь каждую ее очередную победу на страницах своего желтого издания, получая в награду любовные ласки красавицы-адвоката! – прервала я возлияние воспоминаний моего товарища, – не хватало только, чтобы он начал делиться впечатлениями не только об ораторских талантах адвоката, но и ее сексуальных способностях например.

– Ревнуешь? – хвастливо произнес Коротышка – так я называла про себя своего любимого журналиста. Любимого в смысле таланта, и только!

– Ладно, Алешенька, кончай трепаться, с тобой все ясно, влюблен по обственному желанию и не хочешь излечиваться, – съязвила я. – Мне пора за дроновскими дочками, а потом в больницу к самому Юрию Петровичу. Тебя подбросить?

– Пожалуй, до центра. Мне надо еще на рынок…

– Писарев в роли домохозяйки! Чудненько. Елена Прекрасная воспитала из тебя домработнцу, – улыбнулась я. – Поехали, влюбленный…

Оставив Писарева у Центрального рынка, я помчалась скорее к Дроновым. На условный звонок – короткий – длинный – короткий открыла Ольга. Правую руку она держала в кармане халата. Прямо как я. Потрепав Ольгу по плечу и раздевшись, я отправилась на кухню. Ого! Девочки уже сами приготовили весь ужин. Вот молодцы!

– Кто едет к отцу?! – громко спросила я с порога кухни.

– Мы! – раздалось с двух сторон.

– Тогда – одеваться и в машину! – скомандовала я.

Через десять минут мы уже мчались к областной травматологии. Дела у Дронова явно шли на поправку: ему уже удалось приподнять туловище и сесть на кровати. Когда судья поел, он попросил девочек обождать меня в коридоре.

– Как продвигается расследование? – тихо спросил судья.

– Никак! – честно призналась я. – Топчусь на месте. Между тем за мной и Алексеем следят… Я хотела спросить, вы склоняетесь к версии, что прокурора заказала ее собственная дочка?

– Ирина способна на такое преступление. Надо проверить все ее связи. Это страшно, я прекрасно понимаю, но дочь нельзя сбрасывать со счетов. И будьте осторожны! – ободряюще улыбнулся судья. – Завтра утром меня переведут в обычную палату, надо будет уточнить номер в справочном, когда приедете.

– Мне главное защитить ваших дочек, дядя! – улыбнулась я Юрию Петровичу.

– И найти убийцу Вики! – подсказал судья.

– Вы тоже будьте здесь осторожны! Я до сих пор не знаю, случайна ли была ваша автокатастрофа. Может, по своим каналам вам надо попросить выставить охрану к вашей палате? – предложила я.

– Охраняют или преступников, или высокое начальство. Я же, к счастью, ни то, ни другое! – отшутился судья.

На такой оптимистичной ноте мы расстались. Обняв девчонок, послушно ждавших меня в коридоре, мы, довольные состоянием Юрия Петровича, отправились домой.