Текст книги "Чюрлёнис"

Березка Адама Мицкевича

В Друскениках тем летом отдыхали и братья Маркевичи. Собрались они к своим родственникам Одаховским, в их имение Недзвядка, что в районе Новогрудок.

– Готов поехать с нами? – предлагает Петр Кастукасу.

– Еще бы!

В пути предложили заехать в поместье Тугановичи (Новогрудчина).

– Зачем?

– Покажем кое-что, – ответил Петр заговорщицки.

Что необычное братья Маркевичи могли показать Кастукасу? Чюрлёнис знал, что с Лидским поветом (точнее, с усадьбой Больтеники, что на Вороновщине) связана история любви Адама Мицкевича и Марыли Верещако.

Адам и Марыля познакомились в принадлежавшей Верещако усадьбе Тугановичи. Марыля – сестра школьного друга Мицкевича. Девушка была не только красива, но и образована: знала несколько языков, ценила живопись, прекрасно пела и музицировала.

Юный Адам проводил каникулы в Тугановичах и был там бесконечно счастлив. Но, хотя Марыля отвечала ему взаимностью, им не суждено было познать счастья совместной жизни. По настоянию матери в феврале 1821 года Марыля вышла замуж за графа Путткамера.

– Говорят, что стены Беняконского костела не видели более печальной невесты, чем Марыля, – рассказывал Петр Маркевич по дороге. – Существует легенда, что поэт специально для любимой посадил там березу. И даже в солнечные дни листья дерева были влажными – от слез. А когда Марыля умерла, березу поразила молния. Но вокруг выросли другие березки – будто бы сама Марыля разбросала семена. Скоро мы их увидим.

Петр показал небольшой серый домик с крылечком.

– В комнате, окна которой выходят во двор и на аллею, Мицкевич и жил. Отсюда он, вероятно, видел выходящую из дома Марылю и бежал ей навстречу.

Ядвига Чюрлёните ставит под сомнение подлинность этой истории. Маркевичи знали, что Кастукас обожает поэзию Мицкевича. В их доме была, пусть и небольшая, библиотека, Кастукас часто брал в руки то один, то другой томик Мицкевича. Вероятно, братья Маркевичи решили в пути сделать крюк, чтобы подшутить над Кастукасом и поведать ему трогательную историю из жизни его любимого поэта.

«Любовь и деньги – это же несовместимо!»

Старшая из сестер Кастукаса – Мария – собралась замуж.

Жених Марии Викторас Хомскис на строительство курорта в Друскениках приехал из уездного городка Ошмяны, по профессии он был техник-строитель (специалист по строительно-монтажным видам работ).

Родители невесты радовались: Мария выходит замуж по любви! Кастукас же слышать не хотел о замужестве сестры. Когда в его присутствии Викторас завел разговор о приданом, возмутился:

– Любовь и деньги – это же несовместимо! Это попрание самых священных чувств! Не стоит этот человек Марии!

Кастукас отворил дверь и, не обращая внимания на слезы и стенания Марии, вышвырнул Виктораса во двор.

Причина такого поведения Кастукаса, конечно же, заключалась в другом: хотя Марии уже и 20 лет, он и в мыслях не допускал, что она может покинуть отчий дом. Возможно, сказались и его отношения с Марией Моравской.

После отъезда Кастукаса в Варшаву Константинас и Аделе найдут деньги на приданое, Мария выйдет замуж за Виктораса, у них родится десять детей, и жить они будут счастливо. Со временем Кастукас сменит гнев на милость, отношения с шурином у него сложатся наилучшим образом, в детях же Марии и Виктораса он души не будет чаять.

«Словно опрокинутая жизнь»

Аркадий Моравский запретил дочери переписку с Чюрлёнисом. Но письма из Друскеник продолжали приходить. Писались и пересылались они «конспиративным» образом. Кастусь писал Евгению, а между строк, лимонным соком, то, что хотел сказать любимой. Мария нагревала бумагу, сок темнел – буквы проступали. Эти строки были полны любви и тоски.

Летним днем 1900 года Мария Моравская случайно услышала, как отец сказал жене:

– Маня должна выйти замуж. Я нашел ей достойного жениха.

– Кто это? – робко спросила мать.

– Станислав Мацеёвский.

– Он же старый.

– Не такой и старый. Правда, вдовец.

– У него же дочери сиротки…

Весь день Мария прорыдала. Вечером отец завел с ней разговор:

– Есть человек, который готов взять тебя в жены. Это Станислав Мацеёвский…

– Он же старый!

– Солидный! – поправил отец. – Солидный и серьезный.

– В монастырь уйду, – пригрозила Мария.

– Не годишься ты в монашки, – сказал отец. – Выйдешь за пана Мацеёвского, станешь матерью его детей, поднимете сироток. Разве это не более благородная цель, чем монашеский постриг?

Мария слезно уговаривала отца не отдавать ее замуж за Мацеёвского. Говорила, что любит Чюрлёниса, говорила, какой он хороший, что выйдет замуж только за него – умоляла разрешить им пожениться. Отец оставался непреклонен.

– Никогда этого не будет! – заявила Мария и разрыдалась.

Старик Моравский рассердился не на шутку:

– Не желаю, чтобы моя единственная дочь вышла замуж за человека без положения! Без будущего! Не будешь ты стирать белье где-нибудь на пятом этаже! Не допущу! Свадьбу сыграем осенью.

Со слезами на глазах Мария вспоминала тот разговор с отцом:

«Буря, страшная буря бесновалась за окном, когда я вышла из комнаты отца – у меня кружилась голова от дикого ливня, молний и раскатов грома. Я стояла у окна, ослепленная молниями, плакала и просила Бога, чтобы меня поразило громом. В этот момент молния действительно пронеслась по улицам Бугая (улица в Варшаве. – Ю. Ш., В. Ж.), где жили родители, по каменным ступенькам, через огород и утонула в Висле. Электрический разряд с такой силой оттолкнул меня от окна, что я упала на пол. Долго лежала, не в состоянии подняться, и давилась слезами».

Мария встретилась с Чюрлёнисом на их месте в Лазенках, рассказала о предстоящем замужестве. Предложила бежать из дома и тайно обвенчаться.

– Генек осуждает нас обоих за нерешительность, он готов помочь в побеге.

Чюрлёнис не согласился.

– Это не спасет положения, – выдавил он из себя после минутного раздумья.

– Сколько побегов завершалось счастливо. Родители, в конце концов, прощали беглецов, – прошептала Мария.

Ядвига Чюрлёните в мемуарах осуждающе пишет о Марии: «Хрупкая мечтательница испугалась отцовского гнева. Ни решимости, ни упорства не хватало, а слезы мало чем могли помочь». И тут же задается вопросом: «Почему Константинас не согласился?»

Действительно, почему? Может быть, представил дальнейшую их жизнь без благословения родителей Марии? Может быть, представил жизнь такой, какой представлял себе ее Аркадий Моравский? Трезво оценивал свое положение и понимал: он и в самом деле не сможет обеспечить любимой счастливую и безбедную жизнь. Имеет ли он право делать несчастным любимого человека?..

Феликс Розинер предполагает, что Чюрлёнис уже разлюбил Марию или «любил не так сильно», когда влюбленные готовы бежать на край света.

Думаем, Розинер ошибался.

Убедившись, что опасность миновала, Аркадий Моравский изменил свое отношение к Чюрлёнису. Его вновь стали приглашать в гости. Неожиданно позвали и на традиционный предсвадебный обед, на который обычно созываются исключительно родственники.

«Обед походил на похороны, – вспоминала Мария Мацеёвская. – Все молчали. Никто не проронил ни слова».

Аркадий, рассердившись, упрекнул дочь:

– Что за мрачный вид!

Мария ответила дерзко:

– Я хороню сегодня мечты своей юности, – поднялась, вышла из-за стола и из комнаты.

Все промолчали.

Моравские были униатами[21]21
  Униатская церковь – соединение православной и католической церкви на основе унии – объединения конфессий – при главенстве католической, но с сохранением значительной части православных обрядов.


[Закрыть]. Чюрлёниса пригласили на венчание шафером – он держал над головой Марии венец. Это считалось большой честью. Но в данном ли случае? Что это было? Издевка Аркадия Моравского? Вряд ли. Слишком жестко по отношению к человеку, к которому еще недавно он относился, по крайней мере, доброжелательно. Почему Чюрлёнис согласился участвовать в венчании? Не потому ли, что даже в такой убийственный для него и для Марии момент хотел быть рядом с любимой?

В любом случае, для него это был удар – первый серьезный удар судьбы.

После венчания Евгений безжалостно бросил сестре:

– Не сто́ишь ты Кастуся! Ты не стала за него бороться!

Не в одном письме Евгению Моравскому Чюрлёнис коснется крайне болезненной для него темы. Объяснение своим поступкам он дает в дневнике, сохранившемся, к сожалению, частично.

«Очень грустно, Генька, как подумаешь, что так пройдет вся жизнь, потому что, наверное, не женюсь, по крайней мере, не предвижу для себя такое счастье».

«Мне кажется, что жена нужна тогда, когда для счастья уже больше ни в чем нет недостатка».

«…я представлял себе счастье таким близким и возможным. Однако решил: счастлив не буду, это столь же верно, как и то, что умру. Сие меня как бы утешило несколько, потому что убедился так или иначе – если это можно назвать убеждением, – открыл истину. Так и есть, счастлив не буду, иначе быть не может.

Я слишком легко раним, слишком близко все принимаю к сердцу, чужих людей не люблю и боюсь их, жить среди них не умею. Деньги меня не привлекают, ожидает меня нужда, сомневаюсь в своем призвании и таланте и ничего не достигну. И так буду ничто, ноль, но буду знать свое место. Перестану мечтать, но запомню мечты своей юности. Смеяться над ними не буду, потому что они не были смешными. Буду как бы на руинах своего недостроенного замка, образ которого лежит глубоко в душе и которого, тем не менее, никакая сила из руин не подымет. И, зная это, неужели буду счастлив? Нет, это правда. Уже с полгода тому назад приходила эта мысль, а сейчас я в ней убедился. Печально, но что поделаешь».

«Старый холостяк – страшная вещь. Прямо траурная! Глупая, банальная, словно опрокинутая жизнь. Верь мне, потому что пишу тебе почти по своему опыту. Если хочешь быть благородным человеком и нужным своему обществу, то в первую очередь женись (не вдруг, конечно). Или останься композитором…»

Сам же «старый холостяк», которому не было и тридцати, решил «остаться композитором». Бог рассудил иначе – он внес коррективы в жизнь нашего героя; случилось это позже и, к сожалению, на очень непродолжительный срок.

Но и будучи женатым, до конца дней своих Чюрлёнис в ящичке письменного стола в Друскениках в специальной коробочке хранил фотографию Марии вместе с засохшим букетом роз.

Мария Мацеёвская во время похорон Чюрлёниса стояла рядом с его женой – уже вдовой – Софией. Умерла она в 1972 году, пережив Кастуся на 60 лет; в завещании она просила положить в гроб его портрет…

«Жизнь словно посветлела»

Летом 1900-го семейство Чюрлёнис (в кои-то веки!) выбралось на взморье. В Поланген приехал и Кастукас. Там он написал торжественный полонез для духового оркестра и посвятил его князю Михаилу Огинскому – в знак благодарности за все, что тот для него сделал.

Сохранилось, к сожалению, не датированное письмо Чюрлёниса князю Михаилу Огинскому, написанное – начертанное очень красивым каллиграфическим почерком, текст которого свидетельствует о трогательных их отношениях.

«Его превосходительству Господину Князю,

За деньги, в количестве 100, которые я получил от Господина Лапидынского, неизмеримо благодарен Господину Князю и еще раз говорю самое сердечное спасибо.

Сразу же после получения денег (8/20 января) я начал уроки, очень много работал и поэтому с опозданием благодарю, но надеюсь, что Господин Князь будет милостив принять во внимание причину сего и простить мою (якобы) медлительность.

Целую руки Господину Князю несчитаное количество раз.

Нижайший слуга, К. Чюрлёнис»[22]22
  Перевод (по просьбе авторов) Вероники Беляевой-Сачук.


[Закрыть].

В 1901-м в Полангене Кастукас и Повилас встретились с Огинским.

Огинский подарил своему бывшему воспитаннику – новое! – пианино фирмы «Арнольд Фибигер»[23]23
  «Arnold Fibiger».


[Закрыть].

– Историю этого инструмента знаете? – поинтересовался князь и, не дожидаясь ответа, начал рассказ:

– В небольшом польском городке Калиш жил юноша по имени Арнольд, был он сыном простого плотника, отлично разбирался в отцовом ремесле, но мечтал быть музыкантом. Разве мог простой плотник позволить себе приобрести для сына хороший инструмент? Понимая это, Арнольд решил построить рояль. У него получился отличнейший во всех отношениях инструмент.

Второй инструмент он изготовил уже на заказ, затем – третий, ну и – пошло-поехало. Рояли «фирмы» Фибигер привлекли в Калиш известных пианистов. Насколько мне известно, сейчас фабрика «Арнольд Фибигер» выпускает до тридцати роялей в год. Сравнительно небольшая цена и хорошее качество обусловили массовость производства музыкальных инструментов. Фортепианная фабрика «Арнольд Фибигер» снабжает весь юг и запад Российской империи. К чему это я? Да к тому, что – дерзайте, молодые люди, и не останавливайтесь на достигнутом.

Кстати, оркестр в Плунгянах, в котором еще несколько лет назад пан Константинас играл на флейте и корнете, уже разучивает партитуру сочинения профессионального, дипломированного композитора!

Князь Михаил Огинский предложил Кастукасу поехать в Лейпциг – совершенствоваться, а Повиласу поступить в его оркестр в Плунгянах. (Повилас на средства дяди Радманаса учился в петербургской гимназии.)

– Я слышал, ты неплохо играешь на пианино. Мне нужны такие музыканты.

Относительно Лейпцига Кастукас высказал сомнение:

– Для поступления в консерваторию нужно выдержать конкурс композиции.

– Пианино желательно перевезти в Друскеники до отъезда в Лейпциг, – только и сказал князь.

Повилас пожалел, что согласился на предложение Огинского: его оркестру, как выяснилось, нужен был валторнист, а не пианист. Повилас очень скоро возненавидел навязанный ему инструмент…

Кастукасу же посчастливилось, пусть и недолго, учиться в Лейпцигской консерватории.

Подарок князя Огинского доставили в Друскеники через неделю после приезда туда Кастукаса.

Извлеченное из дощатого «футляра», пианино установили в большой комнате на почетное место, которое определил ему Константинас (отец) – между дверьми и окном спальни; старенькое фортепиано пришлось переместить в дальний угол комнаты.

Аделе заботливо протерла инструмент тряпочкой. Черная полировка засверкала.

Младшие братья и сестры запрыгали от радости.

– Какое красивое!

– Как блестит!

– А как звучит? – спросила Юзе.

Отец поданным ему Кастукасом ключиком открыл крышку. Кастукас сел за инструмент.

«…и [он] запел; зазвучал удивительно и полно, осветилась наша комната, вздрогнули сердца детей, а мама тайком отерла слезу. С тех пор наша жизнь словно посветлела, и мир показался сплошным ясным днем – без единого облачка» (Ядвига Чюрлёните).

Кастукас остался доволен звучанием:

– Ребенок с детства должен слышать чистый, красивый тон, ибо красивый тон воспитывает музыканта.

Йонас прикоснулся к клавише.

– Руки! – прикрикнул отец. – Видите, какие белоснежные клавиши? Прикасаться к ним можно только, дочиста вымыв руки.

Дети наперегонки побежали на кухню к умывальнику.

С этого дня, самого первого дня пребывания пианино в доме повелось: никто не садился за инструмент с немытыми руками.

Первое время отец к пианино допускал только старших – Повиласа, Юзе и, разумеется, Кастукаса. Самолично открывал и закрывал инструмент на ключ. Пока Кастукас не запротестовал:

– Отец, все дети имеют право играть на пианино!

«И мы, – пишет Ядвига Чюрлёните, – набросились на инструмент, как голодные волчата!»

Местоимение «мы» в воспоминаниях Ядвиги Чюрлёните следует воспринимать как условное, к ней не относящееся, так как она была еще в том возрасте (год-полтора), когда не была способна «наброситься на инструмент» даже за компанию со старшими. И нужно понимать, что все ее «воспоминания» этого времени – начала ХХ века со слов родителей или старших братьев и сестер.

– Хорошо, – сказал отец, – в таком случае составим расписание.

С ним и сейчас может ознакомиться любой посетитель музейного комплекса в Друскининкае – висит на стеночке для всеобщего обозрения:

«Ikambinimo tvarkarastis

Расписание звонков

8–10 Кастукас

10–12 Петрас

12–2 Йонас

2–4 Вале

4–6 Юзе

6–8 Повилас

8–9 Ядзе

9–11 хоры-импровизации».

На подаренном князем Огинским инструменте была исполнена первая литовская симфоническая поэма «В лесу», написанная Чюрлёнисом, что называется, на одном дыхании; фортепианное изложение выполнено им за 11 дней! Поводом к сочинению явился объявленный варшавским меценатом графом Маврикием Климентом Замойским[24]24
  Иначе – Мауриций Клеменс Замойский.


[Закрыть] (позже, в годы независимой Польши – министр иностранных дел) конкурс среди молодых польских композиторов; лучшее симфоническое произведение он оценивал в тысячу рублей.

В начале весны 1901 года поэма была инструментована и представлена жюри, но удостоилась всего лишь всяческих похвал. Потому что конкурс польских композиторов, а Чюрлёнис – литовец! Премию за симфоническое произведение решено было не присуждать. Чюрлёнису пообещали исполнить поэму «В лесу» на филармоническом концерте, но и этого по каким-то неясным причинам не случилось. Впервые она была исполнена после смерти автора, в Петербурге.

Симфоническая поэма Чюрлёниса «В лесу» – самое популярное его произведение. Она до сих пор остается в числе высших достижений литовской музыки.

Что делать со старым пианино, у которого от времени одна за другой стали лопаться струны?

Посыпались предложения.

– Пустить на растопку!

– Не-е-е-т! Вынести на кухню – пусть мама на нем раскатывает тесто!

– И ни слова благодарности, – вздохнул Кастукас, – а ведь все мы этому инструменту, – он нежно погладил инструмент по крышке, – должны быть несказанно благодарны!..

Аделе положила руку на плечо старшего сына:

– Кастукас, не сердись: дети же…

Через несколько дней в доме Чюрлёнисов появились рабочие, они подкатили пианино к уличной двери, подвели под него ремни и инструмент, которому все семейство должно было быть (и было!) благодарно, покинул их дом. Навсегда.

Десятилетия спустя Ядвига Чюрлёните, взявшись за написание воспоминаний, его не обойдет вниманием:

«О этот инструмент! Этот волшебник! В какой восторг он нас приводил, когда за него садился Кастукас! Пианино становилось проводником его мыслей и чувств, когда в вечерних сумерках звучали его импровизации, когда по утрам исполнялся новый прелюд, когда рождалась новая мысль, которой непременно нужно было вырваться на солнечный свет! Что было бы, если б у нас не было этого пианино? Это был друг, которому суждено было воплощать то, что рождалось в подсознании. А мы были теми счастливцами, которым первым выпадало счастье услышать, как создаются новые миры».

Глава четвертая. «Скучаешь – имеешь сердце» (1901–1902 годы). Лейпциг

После получения диплома Варшавского музыкального института Чюрлёнису предложили должность директора открывающейся музыкальной школы в Люблине – городе, где, как говорят поляки, студенческий смех слышится чаще, чем праздные разговоры обывателей; в городе, в котором «хочется творить и делать великие дела». Отказался! Неожиданно для родных и друзей. Чем Чюрлёнис руководствовался, отказываясь? Его объяснения – в письме Евгению Моравскому:

«Говори, что хочешь, а я твердо убежден, что учитель композиции обязательно должен быть очень хорошим и возвышенным человеком. Скажем, я сейчас не мог бы быть учителем, потому что завистлив. Знаешь, что я тебя люблю, но все равно, как услышу что-нибудь очень хорошее из твоих композиций, то кроме радости, как и пристало другу, чувствую еще какую-то неясную грусть».

Вероятнее всего, Чюрлёнис мысленно видел себя уже студентом Лейпцигской консерватории, старейшей в Германии.

Лейпцигская консерватория была основана в 1843 году Якобом Людвигом Феликсом Мендельсоном Бартольди (таково полное имя композитора, пианиста, дирижера, педагога – крупнейшего представителя романтизма в музыке, главы так называемой Лейпцигской школы в немецкой музыке). Написанный Мендельсоном в 1842 году для шекспировской пьесы «Сон в летнюю ночь» марш и по сей день один из наиболее распространенных в мире свадебных маршей.

В Варшаву Кастукас вернулся не один – с Повиласом. Заметив любовь и способности брата к музыке, он настоял на его поступлении в Музыкальный институт. Затем он забрал Стасиса из-под «опеки» пани Маркевич – тот продолжил учиться в гимназии. Кастукас нашел себе несколько частных, хорошо оплачиваемых уроков. Он опекал обоих братьев, пока не уехал в Лейпциг.

Осенью 1901 года Чюрлёнис впервые покинул пределы Российской империи. Ему предстояло жить и осваиваться в новой обстановке – в Германии, где всё, как ему говорили, «немножко по-другому».

В Лейпцигской консерватории первым делом предложили заполнить анкету (она сохранилась). Нет смысла приводить ее полностью, но отдельные пункты представляют интерес не только для биографов Чюрлёниса.

«Домашний адрес

– Из России, веры – католической.

Какой музыкальной специальности вы особенно хотели бы посвятить себя?

– Композиции».

Примечание к данному пункту. Педагоги, у которых студенты обоего пола занимаются, будут названы дирекцией. Пожелания, которые могут быть учтены в виде исключения, указываются ниже для обсуждения и решения.

Ниже Чюрлёнис «указывает»:

«Композиции – у проф. д-ра Райнеке, контрапункту – у проф. д-ра Ядассона (в книге Ядвиги Чюрлёните – С. Ядасон; в очерке Бориса Лемана «Чюрлянис» – Ядосон. – Ю. Ш., В. Ж.)…»

Дирекция консерватории учла пожелания Чюрлёниса.