Текст книги "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918)"

Школьники обращали внимание на неожиданные перемены, происходившие с их знакомыми: «Рядом с нашей дачей была дача № 16, там жил дворник по имени Николай… Жена его была всегда веселая, бывало, посмотришь, а она ходит по дороге, да песни поет, а теперь посмотришь – она только плачет»670670
  Школьные сочинения о Первой мировой войне… С. 452.


[Закрыть]. Вскоре прежние веселые игры стали терять значение для детей: «Погода в Петрограде ничего, все снег идет… а на коньках редко когда катаюсь», – и тут же причина объясняется: «Дома не особенно весело. Владимиру надо призываться 3 февраля»671671
  Там же. С. 454.


[Закрыть].

Тем не менее война не занимала значимого места в сознании детей привилегированных слоев. На страницах дневников сестер Ольги и Наташи Саводник за 1914–1916 гг. из 67 записей война упоминалась лишь шесть раз, причем только старшей Ольгой (при этом четыре упоминания пришлись на лето 1914 г.): 21 июля, когда узнали о войне, 22 июля в связи с игрой в солдатики, 9 августа в связи с мыслями об уходе на войну добровольцем, 15 августа в связи с игрой в войну, 1 января 1915 г. в связи с пленением дяди, 10 января по поводу упомянутого молебна в честь взятия Перемышля. Остальные страницы были посвящены домашнему досугу и школьным шалостям, казавшимся актуальнее далеких боевых действий. Другое дело, когда произошла революция – она значительно сильнее войны повлияла на восприятие городских детей: «Ну и события переживаем мы, никогда не думала, что придется столько видать и слыхать. Революция, да, великая русская революция», – начала такими словами свою запись за 5 марта 1917 г. Ольга, а октябрьские бои в Москве сопроводила комментарием: «Ну вот, мы и тоже на войне»672672
  Дневники сестер Саводник // Новое прошлое. 2016. № 3. С. 220, 222.


[Закрыть]. Согласно позднейшим воспоминаниям детей, именно революция и Гражданская война заставили их повзрослеть особенно быстро673673
  См.: Дети русской эмиграции. М., 1997.


[Закрыть].

Таким образом, мы видим, что война неоднозначно повлияла на детей Российской империи. Выводы некоторых современников-«патриотов» о том, что война вызвала воодушевление у детей и тем самым положительно отразилась на их психологическом состоянии, не соответствуют действительности. Вместе с тем и опасения тех педагогов, которые считали, что война приведет к массовому психическому травмированию детей, не подтвердились. Война нанесла психическую травму некоторой части молодого поколения России, для других она имела также неблагоприятные психологические последствия, разрушая привычный эмоциональный климат в семье, но многие сумели адаптироваться к новым условиям. Пострадавшими в первую очередь оказались несколько сотен тысяч детей прифронтовой полосы, беженцы, беспризорники. А. Б. Асташов совершенно справедливо поставил вопрос об их позднейшем участии в Гражданской войне, карательных мероприятиях красных и белых, сталинском терроре. Учитывая, что это поколение начинало иначе относиться к жизни и смерти, в их поведении современники обнаруживали садистические наклонности. Однако подобные изменения в поведении детей не свидетельствовали о полученной психотравме, проявляющейся в психических и неврологических расстройствах, а были следствием адаптации детской психики к условиям военного времени. Следствием подобной адаптации становилось недоразвитое чувство эмпатии, неусвоенность морально-этических норм, характерных для мирного времени. Вероятно, дети средних и зажиточных городских слоев, представители благополучных семей реагировали на войну более спокойно, по отношению к ним нельзя говорить о полученной психотравме, так как на ребенка, живущего в узком кругу своих близких, события «дальнего круга» оказывают меньшее воздействие. Да и психика ребенка более эластична, чем психика взрослого. Поэтому выводы психологов об отсутствии в целом огрубления нравов у учащихся младших и средних учебных заведений представляются вполне оправданными. Вместе с тем уход на фронт отцов и братьев, появление новых бытовых обязанностей, отвлекавших детей от привычного досуга и игр, безусловно, оказывали влияние на их настроение. В эмоциональном отношении увеличивалась доля негативных переживаний, что приводило к ухудшению общего эмоционального климата. Тем самым война оказывала в целом угнетающее воздействие на настроение школьников, становилась фактором тревожности, беспокойства. Последующие за ней события – революция и Гражданская война – наложившись на «благодатную» психологическую почву, оказали уже более сильное, разрушающее воздействие на детскую психику в первую очередь по причине ломки привычной повседневности и перевода ее в экстремальное русло.

Тем не менее анализ детского восприятия войны в контексте вопроса о психотравме будет неполным без изучения такого феномена, как подростковый суицид. Парадокс суицида заключается в его амбивалентности, в том, что он в равной степени выступает как форма активного протеста против несправедливости внешнего мира, так и, наоборот, является следствием апатичного, депрессивного состояния. Однако в обоих вариантах истоки детских самоубийств, как показывают случаи рассматриваемой эпохи, демонстрируют наличие семейных неурядиц. Склонность к самоубийству наблюдалась у части детей старшего возраста, как правило, находящихся в пубертатном периоде.

Тема суицида стала весьма популярной в российском обществе начала ХX в., заняла значимую часть художественных произведений. Рано повзрослевшая молодежь, увлекшаяся идеей всеобщего осчастливливания, оказывалась в группе риска в первую очередь. Собственно говоря, именно среди молодежи еще в XIX в. развивались народнические революционные, анархические идеи, создавая в среде интеллигенции платформу будущих революционеров. В начале ХX в. не только в высших учебных заведениях, но уже и в средней школе полным ходом формировались тенденции бунтарства. В целом поводом к студенческим и школьным волнениям, конечно же, была не столько политическая ситуация в стране, сколько более узкие вопросы университетского и школьного управления, выплаты стипендий, пособий и пр. Цены на учебу постоянно росли, вследствие чего некоторым приходилось прекращать занятия. Для остро чувствующей несправедливость молодежи, начитавшейся французских просветителей, английских утопистов, немецких социалистов и пр., это казалось высшим проявлением социальной дисгармонии. Характерная для этого возраста жажда справедливости толкала их на различные формы протеста. Примечательно, что эпицентром подобного неповиновения выступали отнюдь не политические группы. Инициаторами являлись члены всевозможных литературно-философских кружков, существовавших практически в каждой гимназии, не говоря уже об университетах. Несмотря на тайный надзор полиции, кружки занимались распространением и революционных, чаще социалистических, листовок, брошюр. Изучение философских теорий, перемешанных с восточными мистическими учениями, чтение запрещенной социалистической литературы создавали тот психологический настрой, при котором неудовлетворенная жажда справедливости моментально сменялась извращенным пониманием самопожертвования, доводя психику индивида до критической отметки: юные революционеры, каковыми они себя считали, довольно быстро расставались с жизнью при малейшей иллюзии крушения своих идеалов или провала запланированных кружком мероприятий. В этом случае молодые люди оставляли после себя предсмертные записки, «объяснявшие» причины самоубийства. Чаще всего это было разочарование в политической системе общества, не способствовавшей гармоничному развитию внутреннего мира человека. Понимая невозможность непосредственного изменения сложившегося уклада, молодые люди предпочитали действовать опосредованно – через суицидальные акты влиять на общественное мнение. С другой стороны, взрослым людям, разбиравшимся в причинах этих происшествий, становилось ясно, что под политическим налетом скрывались более серьезные социально-психологические проблемы, свойственные молодому поколению России начала века, спровоцированные все той же опоздавшей модернизацией общества.

Молодые люди реагировали в соответствии с возрастными особенностями психики – не имея возможности рассчитаться с истинными причинами социально-политической несправедливости, они сводили счеты с собственной жизнью. А. Б. Лярский обратил внимание, что этапы социально-политической самоидентификации молодежи иногда выстраивались в последовательность школьник – революционер – самоубийца674674
  Лярский А. Б. Самоубийства учащихся как феномен системы социализации в России на рубеже XIX–XX вв. СПб., 2010. С. 183–184.


[Закрыть]. В Петрограде в одной только Введенской гимназии с сентября по ноябрь 1912 г. по подобным «политическим мотивам» совершили самоубийство свыше 45 учеников. В феврале 1912 г. петербургская, а затем и московская пресса начала публикацию серии сенсационных сообщений о действующих в столицах клубах Лиги самоубийц675675
  Биржевые ведомости. Веч. вып. 1912. 6 февраля; Вечернее время. 1912. 10 февраля; Голос Москвы. 1912. 16 февраля; Земщина. 1912. 16 февраля.


[Закрыть]. Хотя эта информация очень сильно напоминала известные циклы рассказов Р. Л. Стивенсона «Клуб самоубийц» и «Алмаз Раджи», сведениями заинтересовалась полиция, которая провела собственное расследование, но так и не сумела собрать убедительных доказательств существования организации676676
  Могильнер М. Б. Мифология «подпольного человека». М., 1999. С. 194–196.


[Закрыть]. Единственным документом оказалось письмо варшавского студента С. Оглоблина профессору Петербургского университета Н. И. Карееву от 5 апреля 1914 года, в котором он рассказывал, что как-то провел несколько дней в этой Лиге. По свидетельству Оглоблина, в ней состояло 10–15 человек, «юные, мятущиеся души – шесть гимназисток, три студента, два юнкера, три гимназиста 8‐го класса»: «Я помню, как они пели гимн смерти и слали укоры грубой жизни… Звали и меня к себе, но я устоял, хотя перспектива близкой смерти меня соблазняла… Недавно получил известие, что две барышни из этой Лиги ушли из жизни. На меня это подействовало самым удручающим образом, потому что с одной из них я очень близко сошелся и выслушивал ее стоны. В поисках неведомого высшего счастья, в справедливом презрении к житейским устоям, она приготовляла себя к роковому шагу и приняла его, как единственный выход из неизбежной пошлости»677677
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 244. Д. 226. Л. 3.


[Закрыть]. Но ни Департамент полиции, ни Охранное отделение не смогли с помощью своих тайных агентов подтвердить содержавшиеся в письме сведения. Интересно также и то, что, по показаниям «свидетелей», Лига была образована в конце 1900 г., т. е. того года, когда издательство П. П. Сойкина выпустило шеститомное полное собрание сочинений автора «Приключений принца Флоризеля». Вероятно, рассказы о Лиге следует отнести на счет популярной в студенческой среде городской легенды, хотя нельзя исключать попыток некоторых молодых людей ей подражать.

На семиотическом пространстве русской культуры начала ХX в. лежала декадентско-символическая печать эпохи модерна, поэтому тема смерти, в том числе и добровольного ухода из жизни, объединяла писателей совершенно разных направлений: М. Арцыбашева, Ф. Сологуба, Л. Андреева, В. Иванова, А. Куприна и др. Двум первым было суждено стать главными «певцами смерти», именно их общественность заподозрила в организации Лиги самоубийств, а написание романа Арцыбашева «У последней черты», посвященного самоубийству семерых человек, хронологически совпавшее с общественными дискуссиями вокруг «эпидемии самоубийств» в 1910–1912 гг., только укоренило общественное мнение в идее причастности литературы к данной социальной проблеме.

Очевидно, что связь семиотического и бытийного пространства многовариантна и характеризуется взаимовлиянием. Семиосфера реагировала на вызовы времени и революционное насилие, террор, охватившие российское общество и отраженные в литературе, кинематографе, изобразительном искусстве, формировала новое мировоззрение, в котором уход из жизни мыслился как акт свободного волеизъявления. Как отметила М. Б. Могильнер, «самоубийство превращалось в альтернативный выход для эстетствующих интеллектуалов из тупика безвременья»678678
  Могильнер М. Б. Мифология «подпольного человека»… С. 196–197.


[Закрыть]. А. Б. Лярский обвиняет писателей начала XX века в том, что утверждаемое в их работах «право на смерть» как итог познания формировало определенную мифологию самоубийства679679
  Лярский А. Б. Самоубийства учащихся как феномен системы социализации… С. 126–128.


[Закрыть]. Однако значительная часть учащихся средних учебных заведений к этой субкультуре прямого отношения не имела, но была связана с ней опосредованно, через общие психофизиологические характеристики, предопределявшие романтическую увлеченность, питавшуюся широко тиражируемыми беллетристикой новомодными идеями декаданса.

Любопытно, что при расследовании причин самоубийств учащихся в анкетах часто указывалось, увлекался погибший беллетристикой или нет. А учитывая, что кинематограф тиражировал идеи той же самой упадочнической литературы, некоторые губернаторы издавали распоряжения, запрещавшие посещение кинематографа детьми ввиду его «разлагающего влияния»680680
  РГИА. Ф. 797. Оп. 86. Д. 221. Л. 1–2.


[Закрыть]. И хотя проследить прямую причинно-следственную связь между кинематографическим суицидом и самоубийством отдельного гимназиста довольно сложно, случались самоубийства детей, потративших причитавшиеся для оплаты квартиры деньги на кино и мороженое681681
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 328. Л. 156.


[Закрыть].

Кроме упомянутой «беллетристической теории», в специальной литературе существовало несколько подходов, объясняющих детские самоубийства: учебный фактор (стрессы как от переводных экзаменов, контрольных работ, так и от психологического давления со стороны учителей), семейные проблемы (жестокое обращение со стороны родственников, непосильные домашние заботы), личные причины (несчастная любовь, ссора с друзьями), ухудшение общей социально-экономической обстановки в стране. Однако у каждого из подходов есть свои существенные недостатки. Так, например, М. Я. Феноменов отмечал, что рост числа самоубийств школьников в начале ХX в. шел параллельно с увеличением общего числа детских самоубийств, что едва ли позволяет говорить о доминировании учебного фактора среди причин суицидов682682
  Феноменов М. Я. Причины самоубийств в русской школе. М., 1914. С. 24.


[Закрыть]. Хотя самоубийства детей в возрасте до 20 лет и составляли до 42% от всех случаев, из них на самоубийства учащихся приходилось не более 10%683683
  Статистик. Самоубийство как социальное явление. СПб., 1913. C. 142–143.


[Закрыть], что заставляет усматривать преобладание психолого-возрастных особенностей над социальным фактором. Д. Жбанков, Н. Григорьев и другие, изучая самоубийства, группировали их по причинам. Однако в этом случае исследователь становился заложником всей системы расследования, участниками которой являлись члены педагогического совета школы, полиция, семья, врачи и духовенство. Церковь не прощала грех самоубийства и запрещала совершать православный обряд отпевания, но при этом делала исключения для тех, кто покончил с собой в состоянии психического расстройства, поэтому при расследовании причин самоубийства нередко присутствовал негласный сговор полиции, педагогов, врачей и членов семьи покойного, стремившихся представить самоубийство временным умопомешательством. При этом самоубийства гимназистов, имевшие ряд общих признаков, вполне можно выделить в отдельную категорию.

Начало Первой мировой войны проявилось в феномене детского суицида неоднозначно. С одной стороны, бурные события должны были отвлечь внимание молодежи от прежних проблем, предоставить новые темы для рассуждений. С другой стороны, переживаемая деревней трагедия мобилизации не могла не отразиться на впечатлительной детской натуре. Так, в августе в селе Поповка Полтавской губернии случилось коллективное самоубийство: счеты с жизнью свели два друга, учащиеся двухклассного Петровского земского народного училища Дорофей Олексенко, 15 лет, и Иван Черненко, 14 лет. Священник Николаевской церкви села Поповка в рапорте от 17 августа 1914 г. обратился с просьбой в епархиальное начальство о разрешении ему совершить отпевание несчастных по христианскому обряду, предполагая, что самоубийства «произошли в состоянии острого психоза, вызванного обстоятельствами войны, которые особенно сильно могли подействовать на душу самоубийц, а именно: неожиданно большой призыв запасных в селе Поповке, вызвавший столько слез и воплей, что жутко стало в селе; потрясающие сцены проводов запасных со станции города Константинограда, где нельзя было удержаться от слез… чтение газет, ярко изображающих жестокое обращение немцев с русскими»684684
  РГИА. Ф. 796. Оп. 201. Отд. 6. 2 ст. Д. 82. Л. 7 об.


[Закрыть]. Дело это рассматривалось вплоть до октября следующего года, и в итоге священнику отказали, так как епископ Полтавский и Переяславский Феофан, а также вслед за ним и Синод не сочли доказанным то, что самоубийство произошло в приступе безумия.

Любопытно, что расследования самоубийств были тем редким случаем, когда общество в лице семей погибших и их близких могло испытывать к полиции благодарность: когда не было явных улик, указывающих на самоубийство, полиция иногда предпочитала оформить происшествие в качестве несчастного случая, чтобы родственники могли захоронить погибшего по православному обряду. В случаях с повешенными подсказывали близким, что обойти церковные нормы можно, добыв врачебную справку о сумасшествии самоубийцы. Но даже в этом случае последнее слово оставалось за священником, который мог пойти против полиции и врачей, настояв, что имело место самоубийство во вменяемом состоянии.

Как уже было отмечено, влияние войны на детскую психику было неоднозначным. Бурные события первых военных месяцев для некоторых потенциальных суицидентов стали своего рода разрядкой, что подтверждается статистическими данными. Так, например, в Москве ежемесячно с января по июль 1914 г. сводили счеты с жизнью в среднем 32,4 человека, в то время как за период с августа по декабрь – «всего» 13,4685685
  Подсчитано по: Ежемесячный статистический бюллетень по г. Москве. 1914.


[Закрыть]. Снижение суицидальной активности почти в два с половиной раза произошло во многом за счет молодежи, внимание которой теперь полностью было поглощено событиями на фронте. В средних и высших учебных заведениях создавались различные союзы молодежи, устраивались заседания, выносились резолюции по различным общественно-политическим вопросам, организовывались манифестации, и все это отвлекало молодых людей от дурных мыслей. Московская студентка Е. Ушакова писала своей знакомой в Пермь: «Не знаю как в Перми, а здесь студенчество уже зашевелилось. Вчера, на собрании „Студенческого дома“ было сделано внеочередное заявление о докладе Керенского в Юридическом Обществе о последних событиях в Петрограде… Вообще, жизнь здесь начинает быть интересной и я решила на время отложить попытку повеситься: интересно, что будет»686686
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1047. Л. 29.


[Закрыть].

Однако общественное оживление оказало лишь кратковременный эффект на тех, для кого мысль о самоубийстве становилась навязчивой. За период войны встречается достаточно много писем подростков-суицидентов, в которых они жалуются на скуку, бессмысленность существования. Так, покончила жизнь самоубийством семнадцатилетняя Юлия Скляренко, ученица 7 класса Валуйской Мариинской женской гимназии Воронежской губернии. В отчете отмечалось, что девушка застрелилась без видимых на то причин, так как училась хорошо, романа не имела, но жила без отца. Кроме того, на фронте воевал ее брат, с которым она всегда была близка, откровенна. Накануне самоубийства Юля написала ему письмо: «Дорогой милый мой Коляша, братишка мой, так тяжко, бесконечная тоска захватывает своими щупальцами и давит сердце. И без причины бы; мутно, мутно на душе; не верю и не надеюсь ни на что; просто скучны мне все и все до тошноты. Ничего неожиданного, неизвестного; пресно, как вода, и известно, размечено, распределено. Все закономерно и регулярно, как машина. Знаешь, что вчера, сегодня и завтра одно и то же; что Волга вспять не потечет (из разнообразия хотя бы), что лампа – это лампа и папироса – папироса, и не в силах обмануть себя и принять папиросу за лампу. Даже вот иллюзий нет. Брр! Какая серая скука заползает во все уголки пустой души, как холодные змейки свернулись там клубком и лежат, лежат неподвижно, одинаковые, бесцветные»687687
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 360. Л. 65.


[Закрыть]. Перед самоубийством, тихонько взяв револьвер, Юлия сказала мальчику-квартиранту: «Скоро ты услышишь большую новость» – и, выйдя во двор, застрелилась. Очевидно, данное состояние Ю. Скляренко было вызвано ее субъективно-личными переживаниями. Нельзя не учитывать и образовательного фактора: с получением новых знаний у ребенка усиливается контраст между открывшимися границами, горизонтами (в том числе почерпнутыми из литературы) и собственной размеренной жизнью в провинциальном городе. Следует отметить высокий образовательный уровень жителей небольшого провинциального Валуйка: только в 1916 г. в Валуйском уезде Воронежской губернии было открыто 20 учебных заведений. Мариинская же гимназия, где училась Скляренко, считалась наиболее престижной.

Приведенное письмо Скляренко важно для понимания особенностей восприятия окружающей реальности, общественных событий, подростками. Строчки Юлии о скуке, закономерности и регулярности происходящего вокруг, о том, что известно, что «вчера, сегодня и завтра одно и то же», вряд ли позволят читателю догадаться, когда было написано письмо. А писала его школьница в июле 1917 г. – когда стремительность происходивших в стране событий не позволяла строить четких планов даже искушенным политикам. Однако девушка жила в своем собственном мире личных переживаний. При этом ее старшая современница московская студентка Е. Ушакова, как уже выше отмечалось, наоборот, под впечатлением от забурлившей жизни отложила намерение повеситься. Причинами таких разных реакций могут быть различия в возрастной психологии (Ушакова студентка, а Скляренко школьница), индивидуального психотипа, провинциальной и столичной жизни.

В отличие от «сумасшествия» как причины суицида более вероятным фактором являлось переутомление от учебного процесса и связанный с ним «сбой» в обучении, плохие отметки, провал экзамена или недопущение до выпускных испытаний. Получение гимназического аттестата давало право поступления в высшее учебное заведение и открывало возможности для карьерного роста, позволяло преодолеть некоторые сословные ограничения, поэтому препятствия на данном пути мыслились молодежью как настоящая катастрофа. Однако при детальном изучении каждого дела становится ясно, что за подобным «сбоем» в процессе обучения стояли куда более болезненные для детской психики проблемы: насилие в семье, отсутствие внимания со стороны родителей, обязанность выполнять непосильную работу по содержанию неполной семьи и т. д. В этом случае неудача в школе являлась не более чем катализатором принятия решения свести счеты с жизнью.

Кроме того, в начале XX века наблюдалась общая тенденция к росту числа суицидов. Как отметил М. Я. Феноменов, с 1880 по 1904 год абсолютное количество самоубийств росло параллельно увеличению населения, но с 1906 года их относительный коэффициент возрос в полтора раза688688
  Феноменов М. Я. Причины самоубийств в русской школе… С. 24–25.


[Закрыть]. Главными «поставщиками» самоубийц были крупные города. Если в 1910 году коэффициент суицидов на один миллион жителей составлял для всей России 46 случаев, а для Европейской части – 49, то для Московской губернии он равнялся 70, а для Санкт-Петербургской – 116689689
  Там же. С. 27.


[Закрыть]. При этом сохранялась тенденция к увеличению: количество самоубийств в Санкт-Петербурге с 1903 по 1910 год возросло в 4,7 раза, в Москве – в 3,5, в Одессе – в 11,6690690
  Там же. С. 34.


[Закрыть].

Публицисты били тревогу и в связи с ростом числа детских самоубийств. В столице их доля увеличилась с 10% в 1904 г. до 18% в 1912 г.691691
  Там же. С. 53.


[Закрыть] Отчасти это можно связать с особенностями воспитания в так называемой нуклеарной семье, формировавшейся именно в городах, во многом вследствие социально-экономической модернизации России. Об этом, как о возможном факторе роста числа самоубийств, писали известный юрист А. Ф. Кони692692
  Кони А. Ф. Юридический и бытовой характер самоубийства // Право и жизнь. 1923. № 1.


[Закрыть] и врач Г. И. Гордон. Последний, в частности, отмечал в 1912 г., что рост детских самоубийств «находится в теснейшей связи с тем тяжелым и затяжным социально-экономическим кризисом, который переживает Россия в последние годы»693693
  Русская мысль. 1912. 10 мая.


[Закрыть].

Впрочем, в историографии существует обоснованное мнение, что рост зафиксированных статистикой самоубийств школьников отражает лишь возросшее внимание к ним со стороны общественности и Министерства народного просвещения (с 1904 г. Министерство народного просвещения начинает регулярно собирать сведения по самоубийствам учащихся). Вместе с тем А. Б. Лярский, критикуя статистику детских самоубийств, не отрицает в целом роста их числа в начале ХX в., однако при этом пытается ответственность за детский суицид переложить на российскую интеллигенцию, которая в педагогических изданиях навязывала детям, в соответствии с «имплицитной теорией личности», собственные социальные каноны694694
  Лярский А. Б. Самоубийства учащихся как феномен системы социализации… С. 31, 237–239.


[Закрыть]. Современники, в частности К. И. Чуковский, также критиковали «буржуазную педагогическую систему», считая, что она посредством выпуска детских журналов воспитывает «онаниста и потенциального самоубийцу»695695
  Цит. по: Лярский А. Б. Самоубийства учащихся как феномен системы социализации… С. 239.


[Закрыть]. Соглашаясь с тем, что суицид в ряде случаев является следствием когнитивного конфликта между реальностью и собственными образами, представлениями о ней, едва ли можно в качестве единственной причины называть систему воспитания, тем более что среди суицидентов рассматриваемого периода были дети совершенно разных сословий. Весьма любопытные данные о причинах самоубийств несовершеннолетних по Петербургу и Москве на 1909 г. привел В. К. Хорошко. Согласно его статистике, у девушек 40% суицидов произошло по сексуальным причинам, на втором месте – семейные (25%), у юношей на первом месте (30%) социально-экономические причины, на втором также семейные (15,6%)696696
  Хорошко В. К. Самоубийства детей. М., 1909. С. 71–75.


[Закрыть]. По-видимому, феномен суицида школьников следует изучать в контексте кризиса детской повседневности, связанного как с субъективными, так и c объективными факторами.

Основными сферами повседневного существования учащихся были дом и школа, в меньшей степени – улица с ее «взрослыми» соблазнами, самостоятельностью. Сфера школы была строго организована, структурирована, предлагала учащимся в процессе их социализации очевидную последовательность действий. Вместе с тем широкий круг общения, куда входили не только сверстники, но и учителя, и имевшие место со стороны последних карательные санкции, делали эту сферу повседневности «чужой», в отличие от «дома», в котором можно было скрыться от внешних проблем в кругу близких людей. Однако когда «дом» терял свои охранительные функции в силу семейных неурядиц, а «школа» более не предлагала ясной последовательности действий в случае угрозы исключения или даже оставления на второй год, ребенок искал альтернативные выходы, стремился к упорядочиванию-упрощению своего пространства повседневности, что нередко приводило к самоубийству. Начавшаяся Первая мировая война, ломавшая привычную повседневность, создавала условия для роста суицидальной активности школьников.

Распространенным было сведение счетов с жизнью подростков, которых родители не отпускали на фронт. Здесь также переплетались наивные юношеские мечты стать героем и желание разрушить приевшийся, наскучивший быт, особенно тогда, когда он выступал источником тех или иных проблем. В последнем варианте желание уйти на войну можно рассматривать как бегство от текущих проблем. Так, в ночь на 8 января 1915 г. повесился ученик VI класса Екатерининско-Александринской Луганской мужской гимназии девятнадцатилетний Сергей Сахновский. Директор гимназии поручил помощнику классных наставников А. Альбрехту разобраться в причинах, и тот в рапорте сообщил со слов отца самоубийцы, священника Сахновского, что причиной стал его категорический отказ отпустить сына в действующую армию до сдачи экзаменов за VI класс, для чего священник Сахновский отобрал у сына паспорт. При этом отец не был против ухода сына на фронт после сдачи всех экзаменов, в связи с чем еще 23 декабря 1914 г. подал письменное прошение о своем согласии на допущение сына к испытаниям в январе и на поступление его добровольцем в армию. Сам же Сергей не только не подал письменное прошение о допущении его к ускоренным испытаниям, но даже устно не заявил о том администрации гимназии. Скорее всего, затея с уходом в армию была вызвана именно боязнью экзаменационных испытаний вкупе с домашними неурядицами. Как стало известно, священник Сахновский был вдов и один воспитывал шестерых несовершеннолетних детей. С Сергеем у него складывались самые сложные отношения. В рапорте о случившейся трагедии Альбрехт отмечал: «К сему должен добавить, что условия домашней жизни бывшего ученика 6‐го класса Сахновского вообще были в высшей степени неблагоприятны, и между отцом и сыном давно установились не столько молчаливые, сколько обостренные и даже враждебные отношения, о чем приходится слышать и от членов учебно-воспитательной корпорации, и от товарищей ученика, и от сторонних лиц»697697
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 328. Л. 54.


[Закрыть]. Усугубляла обстановку и низкая успеваемость Сергея: в 1912 г. он был оставлен на второй год в IV классе, при переходе в V и VI классы имел «хвосты» по некоторым предметам; в его кондуите содержались замечания по поводу курения на улице, дурного поведения вне стен гимназии, общения с хулиганами. Мысль об уходе в армию добровольцем пришла Сергею сразу с началом войны, о чем он и начал упрашивать отца. Но Сахновский-старший был непреклонен и требовал от сына получить сначала свидетельство хотя бы за шесть классов.

Характерным было суицидальное поведение у детей беженцев, особенно некоренной нации. 7 февраля 1915 г. в г. Андижан Ферганской области в городском саду пыталась покончить жизнь самоубийством, выпив раствор карболовой кислоты, шестнадцатилетняя ученица Андижанской женской прогимназии еврейка Сара Непомнящая698698
  РГИА. Ф. 733. Оп. 199. Д. 328. Л. 162.


[Закрыть]. Как отмечалось в протоколе, вероятной причиной являлись частые ссоры с больной матерью из‐за плохой успеваемости Сары. Девушку удалось спасти. В феврале 1916 г. председатель педагогического совета Черкасской женской гимназии А. В. Самойлов сообщал в Министерство народного просвещения о покушении на самоубийство 16 ноября 1915 г. ученицы VII класса Любови Кабаловой, выпившей раствор нашатырного спирта. Причиной покушения на самоубийство, согласно оставленному ученицей письму, было беженство, а также удрученное состояние в связи с гибелью на войне жениха – военного летчика. Люба приехала в Черкасск из г. Пинска Минской губернии и до несчастного случая училась в гимназии менее месяца. Попытка суицида не удалась, и девушка осталась жить699699
  Там же. Л. 106–111.


[Закрыть]. Директор народных училищ Петроградской губернии писал в Министерство народного просвещения о суициде ученика Нарвского высшего начального училища шестнадцатилетнего эстонца Эдуарда Лемона. Он был круглым сиротой, жил в собственном доме вместе с беженцами. На перемене между занятиями выбросился из окна второго этажа. Причинами самоубийства назывались тяжелый быт и плохая успеваемость юноши700700
  Там же. Л. 51 – 51 об.


[Закрыть].

Нельзя не учитывать и того, что покушения на самоубийство подчас выступали как форма шантажа. Давно замечено, что выбранный способ ухода из жизни связан с силой желания расстаться с жизнью: как правило, те, кто пытается отравиться, до последнего надеются на спасение. 15 марта 1915 г. Станислава Суботковская, учащаяся Пинской женской гимназии, решила свести счеты с жизнью в здании гимназии. Накануне она написала несколько прощальных писем. Одно из них, самое подробное, было адресовано учителям гимназии. В нем девушка просила никого не винить в своей смерти и описывала свои бытовые тяготы: вынужденные занятия репетиторством, чтобы прокормить семью, ухаживание за больным отчимом, малолетней сестрой, в результате которых она отставала в школе и в конце концов не была допущена к экзаменам. «Как Вы бы поступили на моем месте? Что бы Вы сделали? – задавалась вопросами Станислава. – Сгореть со стыда или умереть. Одно из двух. Умереть, значит хоть немного сделать добра своим подругам потому что будут легче экзаменовать, если не захотят новых самоубийц, которыя еще не говорят, как и я до последней минуты… Мне очень хотелось окончить вместе с Вами гимназию. 1 мая быть свободной и вольной птичкой. Но увы? Судьба иначе решила и так должно быть»701701
  Там же. Л. 327 – 330 об.


[Закрыть]. Вероятно для усиления эффекта Суботковская просила не нести ее тело домой, а похоронить на территории гимназии. Впрочем, на письме имелись следы слез, поэтому нет сомнений в общей искренности переживаний девушки. Однако автор письма не хотела умирать, а потому ее покушение на самоубийство во многом преследовало цель привлечь к себе внимание. 19 марта 1915 г. она явилась в гимназию и выпила морфий, тут же сообщив об этом учительнице. Врачи из соседнего госпиталя, которых вызвала учительница, сделали ученице промывание желудка (в котором следов морфия обнаружено не было). Протокол заседания педагогического совета Пинской женской гимназии заканчивался следующим описанием: «Явившийся же ок. 6 часов вечера гимназический врач нашел покушавшуюся на отравление воспитанницу с приподнятым и возбужденным настроением: пообедав, она громко и оживленно беседовала с сестрой милосердия и много пела. Так как родители ученицы были в отъезде для лечения в Петрограде, и она требовала за собой еще наблюдения, то главная надзирательница взяла Суботковскую на свою квартиру, где она и находится до настоящего времени, не изъявляя ни малейшего желания отправиться в свой дом». Так как у Суботковской были неудовлетворительные отметки по русскому языку и геометрии, она не была допущена до экзамена, но, учитывая обстоятельства, ей в виде исключения разрешили сдать выпускные экзамены в августе.