Текст книги "Тополята"

Кабул сразу понял, о чем речь. Нефёд – тем более. Он разъяснил прямо:

– Не стукачей, а детей, ратующих за естественный порядок.

– Дэр натюрлихе орднунг, – уточнил Ампер.

Наверно, Нефёд и Ампер снова поругались бы, но вдруг подняла руку смуглая неулыбчивая Наталка – одна из тех, кто занимался в секции лучников.

– Брат Нефёд, мне вот что не понравилось в вашей повести. Как Виктор застрелил в избе троих парней. Прямо на глазах у матери. Мозги раскидало по стенам, прямо жуть берёт…

Нефёд покивал:

– Для того и написано, чтобы жуть брала. Чтобы читатель понял, какое оно нелегкое, воинское дело… Только жуть – это на полчаса… А если бы он их не кончил, сорвался бы поход и, глядишь, иной стала бы судьба славянского мира…

– Все равно… Мать-то что испытала при этом!

– Она так или иначе была на последнем издыхании. А на весах оказалась вся миссия. Наш герой это понимал.

Наталка глянула из-под густых бровей.

– А как он, этот герой, спал потом? И как вообще жил?

– Нормально жил! – вскинулся Нефёд. – Это всякие интеллигенты придумали, будто мальчишки страдают, если поучаствуют в кровавом деле. А когда нервы здоровые и дело справедливое, никаких страданий у них нет! Надо только выспаться как следует, а утром позавтракать поплотнее.

И Кабул понял, что ступил на дорогу, ведущую из лагеря.

– Да! – сказал он и удивился звонкости своего голоса. – Надо только, чтобы еда была калорийная. Например, макароны по-флотски и жареные кабачки. С сыром…

Нефёд глянул на него пристально и понимающе.

– Твоя точка зрения, Владислав, мне известна… – И встряхнулся. – Всё, друзья, на сегодня отбой. Расходимся. Скоро обед… А вы, Владимир и Владислав, задержитесь на минуту, решим кой-какие вопросы.

Все, кроме Кабула и Вовчика, разбежались в момент.

Вовчик глянул опасливо:

– А чо я сделал, брат Нефёд?

– Ты – ничего. Пока… Но сбегай, скажи Илье и Никите, чтобы сейчас пришли ко мне. Да еще Демид Капустин из соседней кельи. Три мушкетера, прости Господи…

– А они чо сделали? – спросил Вовчик с осторожным любопытством.

Нефёд снисходительно объяснил:

– Да ничего особенного. Разожгли на укромной лужайке костерок да жарили шашлык из хлеба. Провинность не так уж велика, однако же разводить без спросу огонь не позволено. Да и баловство с хлебом тоже грех. Тянет на крапивное внушение средней порции… Ну, шагай!

– Ага… – Вовчик переступил, непонятно глянул на Кабула и побежал рысцой.

Кабул и Нефёд оказались друг против друга. У Нефёда были водянисто-серые выпуклые глаза. Левый глаз чуть-чуть косил. Раньше Кабул этого не замечал. Нефёд смотрел, будто ждал вопроса. И Кабул спросил:

– А это приятно, да, когда маленький перед тобой дрожит от страха? А потом пищит от боли?

Нефёд ответил, будто ждал таких слов. Кивнул:

– Пищит, потому что искупает вину, это ему в поучение… А приятно от того, что лечишь от греха детскую душу.

– Ага… – сказал Кабул (и все у него звенело внутри). – Есть люди, которым нравится мучить ребят. Забыл, как называются…

– Это не про меня, – невозмутимо сообщил брат Нефёд. – И не про лагерь. Здесь «не мучат, а учат». Вот таких неученых, как ты… Известно мне, что сегодня утром говорил ты непотребные слова. Когда тетива хлестнула тебя по руке…

Было такое, да. Пошел Кабул на стрельбище, чтобы потренироваться. Оказалось там пусто, лишь Вовчик преданно ошивался рядом, держал в кулаке стрелы. Кабул выстрелил и тихо взвыл. Он забыл надеть на предплечье кожаный щиток – тетива мстительно ударила его по голой коже у локтевого сустава.

Стрела торчала в центре мишени, но рука болела отчаянно. И Кабул, вспомнив интернатские термины, выпалил несколько слов, от которых, кажется, сам покраснел.

– Ух и выражаешься! – уважительно удивился Вовчик.

– Ладно, никто не слышит…

Никто и правда не слышал. Кроме Вовчика.

Кабул приклеил к содранной коже подорожники, надел поверх них щиток и пострелял еще немного (Вовчик подавал стрелы). Однако сегодня результаты были фиго́вые. Насупленный Кабул ушел со стрельбища и устроился в библиотеке с журналами «Вокруг света». И даже не занес лук в оружейную комнату (может, предчувствовал что-то?).

Сейчас, перед Нефёдом, он отпираться не стал.

– Вовочка настучал? А ведь я недавно объяснял ему про Иудин грех…

– Я знаю. И знаю, как он тебе ответил. По-моему, правильно…

– Все правильно, что на пользу начальству, – сказал Кабул. Звон внутри стал ровным и спокойным.

– Известно ли тебе, что сквернословие – грех, по тяжести своей равный курению и богохульству?

– Слышал, – согласился Кабул.

– Ты понятливый малый… Тогда пойдем со мной в уголок, где ты еще не бывал. Знаешь, куда?

– Видел…

– Вот и хорошо… Надеюсь, не будешь упрямиться? А то можно позвать помощников. Например, сестру Аксинью…

– Она тоже любит «учить»?

– Тоже! – улыбнулся брат Нефёд.

– Не надо звать, – сказал Кабул. – Я сейчас.

Он спиной вперед шагнул к выходу из беседки. Лук был спущен. Кабул стремительно размотал тетиву. Коленом уперся в середину лука, надел петлю тетивы на латунный мысок. Четыре стрелы уронил под ноги, а пятую положил на выступ рукояти. Тремя пальцами взялся за капроновый шнур, чуть потянул. Похожий на тупую пулю наконечник теперь смотрел Нефёду в живот.

Нефёд удивился, но только на секунду. Тут же скривил улыбку.

– Чадо неразумное. Снова угодишь за проволоку…

– Посмотрим, кто куда угодит…

– Ты же говорил, что не сможешь стрелять в людей!

– В людей – да. А в таких отморозков…

– Дурачок! Из этой игрушки никого не убьешь…

– Я и не хочу убивать. Я отстрелю тебе одно место. Больше не будешь работать воспитателем…

Толстая красная папка была у Нефёда в руках. Он быстро опустил ее, заслонил низ живота. И приоткрыл рот. Затем будто очнулся, сделал шаг вперед.

Кабул понимал, что крепкую обложку с толстой пачкой бумаги стрела не пробьет. Но все же выстрелил именно в этот красный прямоугольник, в его центр. Нефёда отшатнуло. Кабул бросил в него лук, отпрыгнул назад и кинулся сквозь рябиновую чащу. В сторону реки. Там не было ограждавшего лагерь частокола. Этот стремительный бег – сквозь кусты, лужайки и сосновую поросль – занял около минуты. И вот – обрыв над узкой, но неспокойной Товаркой. Солнце протянуло по ней золотые шнуры.

Подходящего спуска к воде не было. В сотне метров отсюда тянулась вниз лестница, она вела к отгороженному для купания «загону», однако там наверняка дежурил сторожевой наряд. Кабул посмотрел вниз. Приказал себе: «Марш!» – и прыгнул, целясь подошвами в крутой песчаный пласт. Песок будто охнул под Кабулом, и пласт поехал вниз, по веткам и плетям корней. Потом он рассыпался среди тонких, горизонтально торчащих кленов. Кабул схватился за ветки, подержался, прокатился кубарем несколько метров и оказался на плоских камнях у воды. Встал, пошевелил плечами, потоптался. К длинным царапинам на икрах прилипли песчинки, слегка болело ухо, но серьезных повреждений, кажется, не было. По-прежнему звенело внутри, но все еще от спора с Нефёдом, а не от стремительного спуска.

Удивительно, что он не потерял бейсболку!

Кабул вынул из брючного кармана мобильник: работает ли? Надо же, работал как ни в чем не бывало!

В лагере Кабул почти не пользовался телефоном: кому звонить-то? Один раз набрал номер мамы Эмы (позабыв про обиды), однако сеть была заблокирована. Оно и понятно – заграница…

Кабул спрятал мобильник под бейсболку и глянул через реку. Течение было не очень быстрым, но заметным. Кое-где вода кудрявилась у торчащих камней. Плавал Кабул неважно – где было учиться-то? Разве что в Алуште? Зимой, правда, записался в бассейн, однако там не понравилось: пахло хлоркой, как в интернатских туалетах.

Сейчас он по-настоящему струхнул: переплывет ли? К счастью, увидел у берега выбеленную солнцем корягу, она шевелилась в струях воды. Словно приглашала: «поплывем!» Что было делать-то? Кабул, не раздеваясь, вошел в воду по пояс, поёжился от липкого холода, лег в развилку коряги животом. Оттолкнулся подошвами от песчаного дна. Его мягко понесло вдоль берега. Кабул с полминуты полежал на коряге, привыкая к плаванию. Вроде бы ничего страшного. Начал грести обеими ладонями, чтобы коряга в бегучих струях приблизилась к другому берегу. И она стала приближаться. Иногда кружилась в потоке, но не опасно. И наконец течение вынесло «корабль» Кабула на отмель. Кабул на прощание погладил корягу и толкнул дальше: «Путешествуй…»

Он отряхнулся и пошел через мелколесье низкого берега на юг. Знал, что где-то недалеко проходит дорога, ведущая к станции электрички. Камуфляжная ткань-плащевка высыхала на ходу.

Последнее предательство

Погони Кабул не опасался. Конечно, будут искать, постараются настигнуть, но едва ли Нефёд очухается в первые минуты и сразу поднимет тревогу. Небось побежит сперва к старцу Ефрему, чтобы испросить благословение на поиски беглеца, – такие там правила.

Кабул шел среди кустов и сосенок около получаса. Вынул из-под бейсболки мобильник, попытался позвонить маме Эме. Если бы услышал ее голос, снова позабыл бы все плохое. «Мама Эма, вы когда приедете?» Но связи, как и в прежние дни, не было. Зато настоящая мама откликнулась сразу.

«Мама, я правильно сделал, что ушел?»

«Ну… может быть, и правильно. Раз ушел, держись. Обратного пути нет… Я с тобой…»

Кабул сунул телефон в просохший карман, глянул вперед. За ветками шумели и мелькали машины. Он вышел к обочине. Нужно было перейти асфальт. Но на пути оказался глубокий кювет. В нем стояли высокие сорняки с белыми цветами-зонтиками, колючими шариками-головками и зубчатыми листьями. Кабул с ходу ухнул в заросли. Ядовитый лист куснул его под коленом. Кабул лягнул вредное растение, нагнулся, чтобы почесать ногу. И увидел красную мордашку с черными блестящими глазами. Из травы и твердых стеблей смотрела на него головка игрушечного коня.

Глаза были как ягоды смородины. Блестящие и живые. Кабул сел на корточки. Взял игрушку в ладони. Она была легонькая… Откуда она здесь? Вылетела из окна мчащейся машины? Или обронил ее турист, носивший лошадку с собой, как талисман? Или потерял какой-то малыш, гулявший с мамой-папой за городом?

Или… маленький красный конь сам ускакал в густые травы – искать свою долю? Потому что не был он просто игрушкой. Кабул это почувствовал сразу. Планета Земляника словно зависла над его головой. От коня по ладоням, по рукам, по всему телу разбежались теплые пушистые шарики. И Кабул понял, что он теперь не одинок.

Он сел в дикой траве, не опасаясь уже колючек и шипов. На миг прижал глазастую головку к щеке. Потом начал гладить лошадку по гриве, по спине. И шепотом сказал:

– Свир…

Это имя было как кусочек, отколовшийся от звонкого слова «свирель». А потом вдруг показалось, что оно отпечатано темно-лиловыми буквами на повисшей в пространстве розовой полосе. Это было непонятно, да Кабул и не хотел понимать. Свир – вот и всё…

Твердая грива Свира была белой, волнистой, с черными зубцами. Бока и спину украшали цветы вроде подсолнухов, ромашек и васильков. Сказочная лошадка… Передние ноги были как бы склеены между собой. Задние тоже. Если бы Свир захотел поскакать, то смог бы двигаться только галопом. Но он пока, видимо, не думал убегать. По-свойски устроился на мальчишкиных коленях. Его голова была нагнута, и нижняя губа касалась груди. Широкий белый хвост был расписан похожим на перья узором.

Смотрел Свир как знакомый. По-дружески…

Кабул снова погладил твердую гриву, поднялся, прижал Свира к груди и вышел к асфальту. Машины проскакивали часто. Кабул наугад поднял руку. Мало было надежды, что кто-то захочет взять незнакомого мальчишку, но попробовать все же стоило.

И почти сразу тормознули синие «Жигули» допотопной модели. Мужчина со щетинистым лицом и в профессорских очках спросил из-за опущенного стекла:

– Далеко топаешь, пилигрим?

– До станции, на электричку…

– Из лагеря, что ли?

– Ага, – храбро сказал Кабул.

– Удрал?

– Ну с какой стати! Родители позвонили, попросили приехать, попрощаться. Они уезжают в отпуск.

– И тебя отпустили одного?

– Первый раз, что ли, – небрежно сказал Кабул. – Не верите? Можно позвонить, отец подтвердит. – Он достал мобильник.

– Ладно, садись! – усмехнулся хозяин «Жигулей». – На заднее сиденье. Двенадцати лет еще нет небось?

– Есть уже, – возразил Кабул, но послушно устроился позади водителя.

Тот глянул из длинного зеркальца.

– А что это за конь у тебя?

– Нашел в траве. Не выбрасывать же… Будет амулет.

– Скорее уж, талисман. Амулеты носят на шее…

– Ну, может быть… – И подумал: «Не амулет и не талисман, а друг».

Поехали.

Рядом с Кабулом лежал жесткий мешок. Наверно, с овощами – от него пахло укропом. Кабул боком привалился к мешку, приподнял на колене край штанины, стал тереть помусоленным пальцем ссадину – она взялась неизвестно откуда и ныла. Потом он, кажется, задремал. И услышал:

– Может быть, тебя прямо в город отвезти? Зачем тебе мыкаться на электричке?

– Я был бы вам крайне благодарен, – отозвался Кабул и усмехнулся: так по-книжному это получилось.

В городе оказались через полчаса. Очкасто-щетинистый водитель высадил пассажира у Восточного рынка, сказал: «Будь здоров, кавалерист!» – и укатил.

От рынка путь к дому был не длинный, Кабул добрался пешком.

Да, ключа у него не было, но Кабул понимал, что мама Эма не могла уехать, не оставив ключ соседям. Потому как мало ли что? Вдруг в квартире кран прорвет или замкнутся провода!.. И он позвонил в квартиру напротив. Повезло, жильцы оказались дома. Открыла хозяйка.

Эта соседка была никакая. В меру пожилая, в меру вежливая, в меру симпатичная. Кабул с ней почти никогда не разговаривал, только здоровался.

– Здрасте, Елена Семеновна, я из лагеря. На минутку. Надо взять запасную одежду. И еще бинокль для военной игры. Мама Эма говорила, что ключи у вас…

– Да, но… разве ты еще живешь здесь?

– А где мне еще жить?

– Я думала, в интернате… Раз Эмилия Борисовна сказала, что оформляет отказ от усыновления, то…

«Вот оно как… – подумал Кабул. – Ну что же…» По правде говоря, чего-то такого он опасливо ждал. И не очень удивился. Просто начало толкаться в голове: Вот оно как… вот оно как… А снаружи он остался спокойным.

– Елена Семеновна, такой отказ – дело долгое, я же отсюда еще не выписан. У меня здесь имущество осталось: одежда, книги. И бинокль – он мой. Мне его Андрей Кириллович подарил… Да вы не бойтесь, я не возьму ничего лишнего, можете посмотреть. Заберу, что надо, и сразу уйду… (А в груди стонала нарастающая горькая пустота, и Кабул покрепче прижал к ребрам Свира.)

Соседка поколебалась и решила:

– Ну пойдем…

Она смотрела, как он собирает вещи. Кабул нашел в шкафу старый школьный рюкзачок, бросил в него несколько маек и трусов, пару носков, полотенце. Туда же сунул зубную щетку, тюбик с пастой, мыльницу. («А это тебе зачем? Разве в лагере нет?» – «Потерял…») Он затолкал в рюкзачок тонкую, свернутую валиком плащ-палатку, сверху посадил Свира. Взял с подоконника тяжелый бинокль с ремешком. Окинул взглядом знакомые стены…

Из-под книжки «Одиссея капитана Блада» на стеллаже Кабул незаметно вынул свою давнюю «заначку» – тысячерублевую бумажку.

Он вернул соседке ключи, забросил рюкзачок за плечо и покинул квартиру, которая два года была его домом. Ясно стало, что уходит навсегда.

Потом он пришел во двор того дома, где жили Андрюшка Гаврин и Алик Семенов. И повезло! Андрюшка вместе с детсадовской малышней вертелся среди чахлых кустиков на маленькой карусели.

– Андрей!

Тот заулыбался, подбежал.

– Значит, тебя отпустили?!

– Конечно. Спасибо тебе… и Нине… (Он с трудом вспомнил, как зовут Андрюшкину сестру; всегда была просто Гаврина.) Передай ей…

– Ладно. Только она сейчас в деревне у бабушки.

– Ну приедет же.

– Ага… А ты… тоже собрался куда-то, да?

– К знакомым, до осени. Может, сюда и не вернусь…

– Почему?

– Такие обстоятельства… Андрей, вот. Это тебе. – Он сбросил рюкзачок, вынул бинокль. Андрюшка захлопал глазами – вещь была знакомая. И… понятно, что дорогая. Можно ли брать?

– Это на память, – сказал Кабул. – Будешь вспоминать, как играли в корабль у меня на балконе.

– Спасибо! – выдохнул Андрюшка. И взял. – Только пусть это будет мой и Алика? Можно?

– Конечно.

– А ты… может, все-таки вернешься?

– Может быть… Ну, пока…

Кабул подержал в пальцах Андрюшкину ладонь, снова кинул на плечо лямку рюкзака, рывком повернулся и быстро пошел за угол дома. «Вот и всё… вот и всё… вот и всё…»

Он зашагал через город, опасливо поглядывая по сторонам: мало ли что могло случиться? Вдруг его уже ищут? Опять попадет в лапы ментухаям – теперь как беглец из «детского оздоровительного учреждения». В трамваи и автобусы не садился. Шагал не по большим улицам, а по переулкам, по проходным дворам и пыльным скверам. Эти проходы тоже лежали среди двадцатиэтажных жилых корпусов из бетона и стекла, но здесь не было многолюдья, как на широких магистралях. В неприметном магазинчике купил Кабул пачку сухарей и кока-колу.

Он шел около двух часов и не заботился о направлении. Просто хотел уйти подальше от Восточного микрорайона, где остался его прежний дом. И наконец сообразил, что приближается к центральным кварталам. Впереди вырастал, как горная гряда, недостроенный район Сити с поднебесным Зубом. В тех местах Кабул почти не бывал, только проезжал иногда с дядей Андреем на машине.

Зачем Кабул двигался туда, он сначала понятия не имел. Может быть, инстинкт подсказывал ему, что среди громадных пустых построек будет легче укрыться от всех? Стать незаметным, как муравей среди безлюдных горных складок.

То, что Сити совершенно пуст, он слышал не раз. Слышал и про непонятное опасение, которое испытывают люди среди великанских недостроенных зданий. Но сам такого опасения пока не ощущал. Было только чувство, которое можно назвать: «Чем хуже, тем лучше». Пусть будет что будет! Если и в самом деле там абсолютная пустота – кого бояться? А если все-таки живут в Сити какие-нибудь бомжи или беспризорники, можно попробовать подружиться с ними. Кабул не верил, что все они злодеи и преступники. Может быть, такие же неприкаянные, как он сам. В интернате не раз он слышал разговоры, что среди бездомных ребят есть хорошие пацаны и девчонки, которые по-доброму встречают в своих компаниях новичков. А если не примут и кинутся как на добычу, можно ведь и убежать.

Кабул прошел по заваленному бетонными блоками берегу пруда. Вдали погромыхивали трамваи, подвывала рекламная музыка, но здесь было тихо и безлюдно. Среди высокого репейника летали бабочки. От пруда пахло болотистой водой. «Центр-Сити» вставал желто-серым, со стеклянными проблесками, горным хребтом, Зуб вознесся над Кабулом, как вершина в Гималаях.

Кабул прислушался к себе. Страх не приходил – или оттого, что был он, Кабул, какой-то особенный, причастный к таинственным «Конфигурациям пространств», или оттого, что натерпелся уже множества страхов и для новых в душе не осталось места.

Все-таки он спросил:

«Мама, там опасно?»

«Нет, если ты не будешь бояться».

«А чего мне бояться?»

«Только тех опасностей, которые придумаешь сам. Настоящих там нет».

«Я не буду придумывать».

«Вот и молодец. К тому же с тобой Свир…»

В самом деле! За спиной, в рюкзаке, спрятан был маленький красный конь – спутник и товарищ! Вспомнив о нем (а вернее, услышав от мамы), Кабул словно сделал глоток храбрости. И вовремя. Храбрость была необходима, чтобы преодолеть залитые вечерним солнцем бесчисленные ступени необъятного крыльца. Кабул представил, как он будет виден со стороны – мышонок на уступах пирамиды в древнем городе инков. Но тут же вспомнил, что не надо придумывать опасности. Если даже и увидят его, кто станет догонять? Кому он нужен?

«Свир, идем, да?» Похоже, что рюкзак слегка шевельнулся на спине. Кабул пробежал в правую часть крыльца – здесь от каменного ограждения падала на ступени синяя тень. Он рванулся по этой тени – вверх, вверх! – и скоро оказался у громадного входа. Высоченные, как в храме, украшенные бронзовыми завитками двери были приоткрыты. Кабул постоял несколько секунд и вошел в прохладу и полутьму…

Откуда-то с высоты падали тонкие лучи. Они высветили впереди полукруглый разворот лестницы. Ну, раз есть лестница, надо по ней идти. И Кабул пошел к ступеням, но вдруг различил в сумраке пространство справа от лестницы. Оно словно позвало Кабула. Рядом встала сложенная из грубого гранита стена. Двигаясь рядом с ней, Кабул трогал гранит ладонью и вдруг ощутил пустоту. Оказалось, что здесь ниша или проход. Кабул – совсем уже в темноте – сделал несколько шагов, и руки уперлись в гладкое дерево с выпуклыми квадратами. На ощупь он определил, что это дверь.

Кабул снял и поставил к ногам рюкзак. Вслепую отыскал в кармане рюкзака фонарик. Свет был слабый, но стало видно, что здесь и правда дверь. Небольшая, как в обычной комнате. Кабул потянул ручку…

Похоже, что кто-то добрый (может быть, Свир?) на этот раз помогал Кабулу. Если бы он пошел вверх по парадной лестнице, то, наверно, заплутал бы в переходах, вестибюлях и залах. А здесь, за дверью, оказалось небольшое помещение, вполне подходящее для нормальной жизни. Наверно, это была комната для охранников, лифтеров или еще каких-то служащих. И не просто комната. Кабул различил дверцу, за которой оказался санузел с душем. Ну прямо гостиница! И краны работали! Кабул повел фонариком по стенам, увидел выключатели, нажал. Зажегся уютный плафон… Значит, «Центр-Сити» был все-таки не совсем заброшен! Или монтеры просто забыли отключить здешний кабель?

Кабул вернулся в комнату, включил свет и в ней. И опасливо притворил дверь. А потом усмехнулся: некого было бояться. Он прислушался к себе и к пространствам и снова ощутил: нет внутри этих чудовищно обширных зданий никого. Совершенно никого! Ни поблизости, ни на самых верхних этажах. Словно какое-то заклятие уберегало недостроенный Сити от людей. Но Кабул этого заклятия не ощущал. Видимо, был у него этот… как это называется?.. им-му-ни-тет.

И Кабул понял, что будет здесь жить. «Каморка под лестницей, – подумал он. – Как у папы Карло…» Только в каморке Карло не было таких удобств.

Зато была у шарманщика хоть какая-то мебель, а здесь – полная пустота. Ну и ладно!

Кабул распаковал рюкзак. Щекой потерся о твердую голову Свира, поставил его на пол у стены. Расстелил на паркетных плитках плащ-палатку. Унес в туалет и по-хозяйски положил на полку у раковины зубную щетку и пасту, повесил на крюк полотенце. Эти действия укрепили в Кабуле чувство, что здесь он полноправный жилец.

Кабул сжевал сухарь, глотнул кока-колы, выключил свет. Наступила полная тьма, потому что в комнате не было ни единого окошка. В этой тьме не таилось никакого страха. Наоборот, Кабул ощутил защищенность от всего на свете. Он лег на плащ-палатку, укрылся ее краем, сунул под голову рюкзачок, положил рядом Свира и стал уходить в привычный мир геометрических пространств. В них он был если не хозяином, то давним обитателем, знающим свойства и законы этого мира.