Текст книги "Тополята"

Ланселот

Да, это были привычные пространства. Целая вселенная. Но… Кабул впервые не ощутил удовольствия от того, что может выстраивать эту вселенную как хочет. Потому что она была сейчас пуста. Звезды, что светили в щели среди кубов и пирамид, казались немыслимо далекими, и есть ли рядом с ними планеты, Кабул не знал. Была одна близкая планета, Земляника, но на ней Кабул до сих пор не встретил ни одного человека.

Был еще у Кабула маленький красный конь Свир. Но он существовал сам по себе, независимо от «Конфигурации пространств» (вот он, под боком). Его можно погладить, прошептать ему ласковые слова и даже дождаться ответа. Но он, хороший, просто родной, все же не человек, а как бы часть самого Кабула. Отражение его души… А живых людей – тех, от кого можно ждать добра, – рядом не было.

Да и много ли их встречалось Кабулу во все времена? Тех, кто по-настоящему готов был ему помочь? Студентка Вера Дукатова, которая рассказала о маме. Диана Яковлевна и Пантелей в детприемнике. Омбудсмен Спарин. Еще дядя Андрей, который всегда относился к Владику как добрый родственник…

Подумал Кабул и про маму Эму. Со сладкой горечью. Ведь сперва-то она любила его (кажется, по-настоящему!). А потом предала… Он больше никогда не захочет ее видеть. Или…

«Мама, а может быть… когда-нибудь потом я смогу ее простить?»

«Может быть… – отозвалась мама. – Когда кого-нибудь прощаешь, никому от этого не бывает плохо. Только…»

«Что?»

«Настоящие матери все-таки никогда не бросают детей».

«Ты со мной была до последней секунды, да?»

«Конечно, малыш… Я и сейчас с тобой».

«Да, мама».

Вспомнил он и Андрюшку Гаврина. И Андрюшкину сестру Нину. Если бы не она, торчал бы ее одноклассник Перемётов до сих пор в детприемнике. А ведь он, Кабул, в классе никогда не обращал на нее внимания…

И в этот миг словно охватило его холодным воздухом: «А на кого ты вообще в жизни обращал внимание? Не на тех, кто помогал тебе, кто был нужен, а просто на людей? Так, чтобы первому сделать для них что-то хорошее?»

Кто это спросил? Мама? Свир? Окружающее темное пространство? Или он сам?

«В детприемнике было много обиженных ребят. И малышей, и таких, как ты. Хоть к одному ты подошел с добрым словом? Разве что к Арсению, да и то мимоходом».

«А что я мог?»

«А ты и не хотел! Зажался в собственной беде!.. Тебе всегда на всех было наплевать».

«Не в сегд а!»

«Только не надо про подаренный бинокль! Подумаешь, подвиг! Ты отдал его будто в уплату за помощь».

«Неправда!.. – Кабул всхлипнул в темноте. – Я отдал его, чтобы сделать хорошее… Андрюшке и его другу. Потому что… они были мои товарищи… Я на память о себе…»

«Вот именно, опять „о себе“! – хмыкнул Тот, Который спрашивал, но уже без прежней беспощадности. – Ладно… А что еще?»

«Я в интернате заступался за маленьких перед воспитателями».

«А в лагере заступиться не смог! Надо было остаться и защищать. А ты пульнул в этого мерзавца и слинял».

«Потому что… они сами не хотели. Там все такие… Там ничего не изменить!»

«Ты сбежал».

«А что мне оставалось?»

Темнота молчала.

«Мама, ну что я мог?»

«Не знаю, Владичек… Но ты ведь и правда испугался?»

«Я… да… Но в другой раз я… никогда больше…»

Такие мысли донимали Кабула не только в первую ночь, но и во все другие ночи его жизни в Зубе. И было этих ночей пять или шесть…

«Мама, я постараюсь больше никогда не трусить…»

«Я знаю… У тебя еще все впереди».

А что у него было впереди? Не мог же он вечно обитать в пустом Зубе! Куда пойти, какой помощи искать?

Встречаться с мамой Эмой и ее прекрасным супругом Кабул не хотел. Зачем? Чтобы она с помощью органов Опеки снова сплавила его в интернат? И чтобы слезливо объясняла, почему не могут теперь жить вместе? Тьфу!..

Правильней всего было дождаться возвращения Игоря Игнатьевича. Позвонить, попросить совета. Чем теперь может помочь омбудсмен Спарин, Кабул понятия не имел. Но и ничего другого придумать не мог. А так – впереди была хоть какая-то цель.

Но Спарин уехал на три недели. Сколько еще ждать! И оставалось одно: жить в гигантском Зубе и считать дни.

Впрочем, Кабул не очень скучал. Он постепенно обустраивал свою робинзонью жизнь. В кладовке рядом с «квартирой» под лестницей отыскал рулон войлока – видимо, тот служил строителям для какой-то изоляции. Получилась неплохая постель. В двух кварталах от Сити, в магазинчике «Хозтовары», Кабул купил кипятильник, походный котелок, ложку и кружку. В продовольственной лавке запасся чаем, сахаром и разными пакетами для быстрой варки всяких супов и каш (стоили они гроши, бомжовская пища). Готовил из них завтрак и ужин. А днем покупал пирожки или сосиски в летних кафе, которых было немало в пыльных скверах с каруселями. Никто не обращал внимания на пацана в зеленой бейсболке и с рюкзачком. Здесь то и дело появлялись группы туристов-школьников, и Кабул казался одним из них.

Да, он целые дни проводил в недалеких от Сити переулках. Бродил или читал, устроившись в тени на укромной лужайке. В книжном киоске увидел Кабул книгу «Знаменитые кругосветные мореплаватели» и не пожалел двухсот рублей. Теперь чтения должно было хватить надолго: и на дневные часы, и на вечера. Так теперь и засыпал – с книгой у щеки и со Свиром под боком.

Когда Кабул уходил бродить по городу, он брал Свира с собой – толкал его в рюкзак вместе с книгой. Брал еще плащ-палатку и запасную одежду: вдруг что-то случится и он не сможет вернуться в Зуб? Но пока ничего не случалось, и Кабул вечером оказывался в «Каморке имени папы Карло».

Днем он в Зубе почти не бывал. Только один раз решил отправиться в экспедицию по лестницам, залам и вестибюлям. Добрался до десятого этажа, но не нашел ничего интересного. Везде было пусто, гулко и одинаково… Нет, это не загадочные острова, о которых написано в книге о дальних плаваниях, открытий здесь не ожидалось. Может быть, стоило добраться до верхнего этажа и глянуть на мир с птичьего полета? Но лифты не работали. Кабул охнул, прикинув, сколько лестничных пролетов пришлось бы одолеть. К тому же он побаивался высоты. Да и на что смотреть сверху? На бесконечный Айзенверкенбаум? Кабул не любил этот город. Вернее, был к нему равнодушен. Это ведь не Родина. А есть ли у него Родина, Кабул не знал…

Прошло около недели. Однажды Кабул отправился по берегу к западу от Сити и ушел довольно далеко. Пруд – он ведь только назывался прудом, а на самом деле это было изрядное водохранилище, которое осталось от старинных «железоделательных» заводов. От устья реки Таволги до плотины в центре города – километров пять. На середине пруда над водой тянулся мост. Красивый такой, ну прямо как в Северной столице.

Неподалеку от моста, на пологом берегу, виднелись в траве песчаные проплешины. На них загорали купальщики, но немного, редкие одиночки. Кабул решил, что и ему следует окунуться, а потом пожариться на солнышке. Но увидел, как на ближнем пляжике трое парней ростом повыше, чем он, «трясут» двух мальков – лет семи. Двое держали пацанят в охапках, а третий, стриженный, как Кабул, поднимал с песка их штаны и рубашонки, умело очищал карманы. (И что там можно было найти?) Ребятишки попискивали и слабо дергали ногами.

Ну вот тебе и купание! Пришел момент выполнить данное маме обещание. Кабул зацепил краем глаза валявшийся в подорожниках кленовый сук, сбросил рюкзак, вспомнил почему-то стрелу, воткнувшуюся в красную папку, схватил сук из травы… А дальше – как всегда в таких случаях. Главное, не подпускать страх и быть очень быстрым. Правда, раньше он заступался лишь за себя, а теперь… но не все ли равно! Он вделал кривой палкой по коленям тому, кто обшаривал ребячьи шмотки. Парень пискнул и упал на четвереньки. Его приятели отпустили мальков, открыли рты. Кабул врезал по локтю тому, кто ближе, и приготовился защищаться изо всех сил. И быть избитым. По всем законам эти трое должны были навалиться на него, чтобы измесить, как гончарную глину.

Но… случилось непонятное. Тот, что на четвереньках, вскочил и молча побежал прочь. Два дружка – за ним. Тоже молча, тяжелой рысью. Кабул долго провожал их глазами. Обессиленно сел, потом отбросил сук и лег навзничь. Повернул голову, стал смотреть на малышей. Те одевались, забавно пританцовывая на песке. Потом подошли, остановились над Кабулом. Чем-то похожие на Андрюшку Гаврина и Алика Семенова, только поменьше.

– Как ты им надавал! – с тихим восхищением произнес похожий на Андрюшку.

– Как рыцарь Ланселот, – добавил его дружок (видать, начитанный был малёк).

– Кто они такие? – спросил Кабул просто так, чтобы не молчать.

Они заговорили наперебой:

– Мы не знаем. Они не отсюда. Наши ребята не трогают тех, кто меньше… А ты тоже не здешний?

– Проездом! – усмехнулся Кабул. И добавил: – Вам лучше не ходить без старших… Купались небось? Наверно, и плавать не умеете?

– Мы умеем, только по-собачьи, – объяснил похожий на Андрюшку.

А другой спохватился:

– Митя, пошли домой. Узна́ют, что были на пруду, опять попадет…

И они пошли – рядышком, дружные такие. Но тут же оглянулись. Похожий на Андрюшку Митя очень серьезно сказал:

– Спасибо.

– Ага! – поддержал Митю приятель.

Кабул улыбнулся, не поднимая головы:

– На здоровье.

И почувствовал, что гордится званием Ланселота, хотя жилки вдруг начали запоздало вздрагивать…

Он полежал еще, поднялся и шагнул к тому месту, куда бросил рюкзак.

Рюкзака не было.

Кабул понял сразу: рюкзак увели те трое. Конечно! Сообразили, что гораздо выгоднее не сводить счеты с психованным защитником сопливой малышни, а прихватить его имущество. Сделали это умело и незаметно.

Где теперь их искать? Ведь даже Митя и его дружок не знали, откуда эти парни.

В рюкзаке были деньги, мобильник, была запасная одежда и плащ-палатка, была книга. А главное – там был Свир! Не стало Свира – не стало друга…

Мобильник был нужен, чтобы дозвониться до Спарина. Ну ладно, Игоря Игнатьевича Кабул как-нибудь разыщет. Но это еще когда? А без денег – значит, без еды. И как быть, если похолодает? Кабул остался в легких бриджах из плащовки, футболке и сандалиях-плетенках на босу ногу…

И все же самая большая потеря – Свир! От Кабула будто оторвали часть его души.

«Мама, а может быть, он все-таки вернется?» – взмолился Кабул. Ведь была в Свире волшебная сила – не простая же он игрушка!

«Может быть…» – отозвалась мама, но неуверенно.

Следующие два дня Кабул прожил у себя под лестницей. Там остался у него пакет с вермишелевым супом. Он сварил его и разделил на две порции. Потом сгрыз два последних кубика рафинада. Как он и боялся, пришел ветреный дождливый холод, соваться на улицу нечего было и думать. Да и что там делать?

Кабул, почти не двигаясь, лежал под войлоком и думал в темноте обо всем понемногу. Но мысли были рассеянные, иногда их накрывала дремота. Порой Кабулу казалось, что он слышит сухое щелканье, словно где-то неподалеку стукали по каменным и паркетным плиткам копытца игрушечной лошадки. В первый день вечером он даже заставил себя подняться и выйти к лестнице: вдруг благодаря какому-то чуду появился Свир?

Не было Свира. Откуда ему взяться?

Иногда в полусне казалось, что Свир, как и раньше, лежит у него под боком. Кабул приходил в себя от толчка счастья. Счастье оказывалось обманом, и подступали слезы…

Второй день Кабул провел почти не поднимаясь, только раза два добрел до туалета. Очень хотелось есть, гудела голова. Иногда он думал: «Что же делать? Может быть, пойти в прежний интернат? Но оттуда наверняка отправят всё в тот же детприемник – хотя бы как беглеца из лагеря. Нет, лучше уж с моста головой!..»

К маме Кабул не обращался: казалось, что он в чем-то виноват.

Иногда снова чудилось, что за приоткрытой дверью цокают копытца. Но теперь Кабул понимал, что это обман слуха. Да и не было сил подняться…

Однако следующим утром он все же встал. Потому что ощутил: снаружи, за стенами небоскреба, снова солнечно и тепло. Пошатываясь, выбрался наружу, спустился с крыльца. Появилась мысль: пойти в ближнюю булочную и стащить там с прилавка батон. И он пошел. Но вдруг показалось, что среди бетонных обломков мелькнуло красное пятно.

Не было смысла поддаваться невероятной надежде. Но и не было сил отказаться от нее. Кабул побежал, запнулся, упал на четвереньки, вскочил. Кружилась голова. В этом кружении проскочила догадка: «А может, он зачем-то нарочно уводит меня отсюда?» Кабул встряхнулся. Заставил себя взглянуть вокруг ясными глазами и рассердился: «Ты чего так раскис? Ведь не конец же еще!..» Ему вдруг вспомнилось, будто в каморке под лестницей остался пакетик вермишелевого супа. Он даже представил его – слегка помятый, с загнутым уголком, с картинкой, на которой жизнерадостный пестрый петух («Суп с куриным бульоном»). Невозможно было поверить, что этого пакета нет на самом деле!

Ничего уже не боясь, Кабул стал опять подниматься по ступеням. А недалеко от входа понял, что никакого пакета не найдет, потому что сварил этот суп еще три дня назад.

Остановился с тихим звоном в ушах.

И услыхал:

– Не ходи туда. Там риск…

Перед Кабулом стоял мальчишка ростом с Андрюшку Гаврина. В мятой сиреневой рубашонке с вышитым корабликом и в таких же шортиках. С длинными светлыми волосами, какие когда-то были у Владика Перемётова.

– Какой риск?

– Зуб может рухнуть в любую минуту.

Часть четвертая. Тополята бетонного города

Сражение

Всемогущий и всезнающий Виталя быстренько разузнал все про омбудсмена Спарина: и номер его телефона (который Кабул не помнил), и когда Игорь Игнатьевич вернется из Штатов. Оказалось, что он задерживается. Впрочем, это было не столь уж важно. Потому что у Витали быстро созрел свой план. Оказалось, что Институт нетрадиционной физики и топологии, у которого открывался в этих краях большой филиал, собирается устроить здесь школу-интернат для ребят со склонностями к этим наукам. Владику Перемётову (или Иванову?) там наверняка найдется место.

– Но у меня же никаких склонностей…

– Да? – с ехидцей сказал Виталя. – А кто здесь распространялся о «Конфигурациях пространств»? Это и есть нетрадиционная топология. Не исключено, что за ней будущее нашей цивилизации.

– Если рассуждать философски, – вставил Жох и ловко увернулся от кулака Эвки Полянской.

Кабул действительно рассказывал Витале и ребятам про конфигурации. И вообще про всё. Про свои невеселые приключения, про планету Земляника, про маленького коня Свира… И было сперва удивительно, а потом уже привычно, как хорошо слушают его самые разные ребята – от Жоха, который почему-то считался у взрослых отпетым субъектом, до маленького Егорки Лесова, бесстрашной личности с неулыбчивыми глазами.

Здесь, в компании Виталиного Кокпита, у Кабула словно распахивалась душа. Потому что он понимал: никто не засмеется, никто не предаст. Он раньше и не знал, что есть на свете такие ребята…

И все же про маму он им не сказал. Вернее, сказал только Теньке.

Однажды вечером они сидели на оконечности Косы, у развалин водной станции. Оранжевый от солнца хребет Сити отражался в синей воде. Засигналил Тенькин телефон.

– Мама, наверно, домой зовет? – понимающе сказал Кабул.

– Ага… – бормотнул Тенька.

Ему каждый раз было неловко, что у него есть мама, а Кабул – полный сирота. Но Кабул вдруг откинулся спиной к бетонной стенке, натянул на колени разлохмаченные края бриджей и, глядя перед собой, проговорил:

– Тень… а у меня тоже есть мама.

– Где? – осторожно спросил Тенька.

– Не знаю… Но точно есть. – И он рассказал.

Теньке это можно было рассказать. Он был не просто один из друзей, а человек, «знающий о Свире». Это оказалось их общей тайной. Тенька однажды поведал Кабулу свои сны о красной игрушечной лошадке, и оба пришли к согласию, что эта лошадка – Свир.

– Только все так запутано, – подосадовал Тенька. – Непонятно, где он теперь? Или остался в рюкзаке, или был рядом с Зубом, когда мы повстречались…

– Наверно, рядом с Зубом. Похоже, что старался увести меня подальше от опасности… Но непонятно, почему не дался мне в руки. Обиделся на что-то?

– Наверно, он еще вернется…

– Хорошо бы… А то без него иногда такая грусть…

Но это была в те дни единственная грусть Владика Перемётова. Он верил, что дальше у него не будет несчастий. А пока он жил у Витали, там «приглядывала за ребенком» Алёна. Видимо, от хорошей жизни, Владькины волосы начали быстро отрастать и превратились из арестантской стрижки в симпатичную золотистую щетку.

Вернулся Спарин, пообещал уберечь Кабула от неприятностей, когда его начнут разыскивать приемные родители и «всякие опекунские деятели». Но пока никто не разыскивал. Похоже, что «слегка потрепыхались для порядка» (по словам Витали) и забыли. Потому что мало ли таких мальчишек в империи…

Впрочем, про империю Кабул никогда не думал – как и она про него. Но был случай, когда в одну из хороших минут он сказал:

– Тень, а я знаю теперь, где моя Родина…

– Где?

– В этих дворах.

Здесь, в этом кусочке зеленого мира, жили «дру́ги», за которых можно было положить «душу своя».

Потому-то он, Владька Перемётов, там, на Косе, упал сверху на Теньку Ресницына, пытаясь защитить его своим телом от шнурованного ментухайского башмака.

Но это было потом.

Тенька, Шурик Черепанов, Кабул, Данька Сверчок и Эвка Полянская купались на оконечности Косы. И был с ними Дед-Сергей, только он не купался, а сидел под солнышком у фундамента водной станции. Щурился с усмешкой, поглядывая на брызги-визги. Наконец купальщики выбрались на травку, попрыгали, вытряхивая воду их ушей, обсыхая и натягивая одежду. И вдруг ударил звон!

Тревожно гудел сигнальный рельс. Потом отозвались другие рельсы и колокола.

Оказалось, что у въезда на Косу остановился пыльный фургон с надписью: «Зелентрест». От него шли вразвалку несколько мужичков с бензопилами на плечах, с приставной лестницей и веревками.

Далеко не прошли. На пути встала шеренга. Беззаботные такие ребята, улыбчивые и… решительные. И откуда взялись? Вроде бы за минуту до того студентов на Косе было всего человек пять.

– Вы куда, работнички топора? – сказал паренек с рыжей курчавой шевелюрой и в такой же рыжей футболке, Артур.

– Вы ошиблись адресом, – поддержал его худой очкастый юноша (в школе был, наверно, «ботаником»). – Фронт работ у вас не здесь, а в саду у мэра.

– Ты нам нашу работу не указывай, глиста очкастая, – добродушно отозвался небритый дядька в брезентовой куртке с той же надписью, что на фургоне (похоже, что бригадир). – У нас производственный наряд: спилить, разделать, сложить в штабеля.

– В другом месте, пожалуйста, – улыбчиво попросил рыжий.

– Ну-ка, посторонитесь, школяры! – с ноткой угрозы попросил бригадир.

«Школяры» не посторонились. Они сплели руки на уровне плеч. Бригадир оглянулся на фургон.

– Эй, защитнички! Здесь проблема! Как и ожидали!..

Два дюжих попзоповца в сизо-пятнистых робах выпрыгнули из машины и не спеша двинулись к шеренге. Тихо позвякивали наручники, пристегнутые к поясам. Качались подвешенные к запястьям дубинки.

За первой шеренгой студентов появилась вторая. Это повыскакивали парни из трех подлетевших к берегу моторок. Тоже сплели руки.

Мальчишки и Эвка оказались между двумя шеренгами. Сунули головы сквозь строй первого ряда. Здесь же оказался и Дед-Сергей. Он вежливо раздвинул двух студентов и встал впереди. Вскинул острый подбородок.

– Приказываю разойтись! – потребовал попзоповец с одинокой звездочкой на офицерском погоне.

Дед-Сергей поднял руку, она слегка тряслась.

– Товарищи, что вы делаете! Эти тополя посадили ветераны! Это наша история!..

Бригадир пояснил с ухмылкой:

– Дед, история кончилась вместе с военными юбилеями. Ветеранам пора на печку, а люди должны работать. Как там в вашей старой песне: «Трудовые будни – праздники для нас…»

У Дед-Сергея покраснела тощая морщинистая шея.

– Ты наших песен не пел! И наших деревьев не сажал! И не суйся к ним… лесоруб ушибленный!..

Бригадир, видать, любитель был поспорить.

– Такая жизнь, дедуля! Сажают одни, пилят другие…

– А взятки за это получают третьи. Ваши начальнички, – отбрил «ботаник». – С вами-то поделились? И с доблестным ПОПЗОПом?

– Еще раз требую разойтись! – тонким голосом завопил попзоповский командир. – Вы оказываете сопротивление сотрудникам правопорядка!

– Сопротивление беспределу! – так же громко ответил рыжий Артур. – На это каждый имеет право!

Командир и его помощник-старшина взяли дубинки на изготовку. Быстро, почти рысцой, двинулись к шеренге. Лица у них были «никакие» – как деревянные плашки. Будто у теток из «ювеналки». Попзоповцы успели замахнуться…

Студенты были, видать, парни не промах. Сначала полетели от шеренги дубинки, затем их владельцы. Старшина даже сделал кувырок назад. Затем оба вскочили. Командир поднес к губам рацию:

– Пост! Вызываю наряд!

«Ботаник» оглянулся:

– Шли бы вы, ребятки, отсюда.

– Шпарьте к моторкам, пусть вас отвезут подальше, – посоветовал Артур. – И вы, Сергей Сергеич…

Дед-Сергей упрямо шевельнул плечами и умело крутнул в руках трость. А мальчишек и Эвку те, кто стояли сзади, ловко взяли за плечи и отодвинули за себя. Студент в ковбойской шляпе и малиновых шортах посоветовал:

– Мотайте к лодкам, сейчас тут может быть всякое…

Конечно, к лодкам они не «умотали». Эвка первая подала пример: взлетела по наклонному стволу до нижних сучьев и уселась там, нахально болтая ногами в кружевных желтых гольфах. Мальчишки тоже полезли на тополя. Шурик вскарабкался по бугристому стволу, протянул руку Теньке. Они оказались в развилке. Тенька уселся в ней, а Шурик забрался повыше.

Сквозь листья Тенька видел на соседних деревьях Кабула, Сверчка, Эвку. И вдруг его сжало тоскливым воспоминанием. Словно такое уже было! Где, когда?.. И он вспомнил. Дед-Сергей рассказывал! Как сыпались, «будто груши», с деревьев подстреленные мальчишки. Полвека назад, в городе Новочеркасске…

Страшно не стало, нет. Но Тенька почувствовал всей душой, что сейчас такое может случиться и здесь. Он встал в развилке и взялся левой рукой за горизонтальный сук. Было почему-то очень тихо. И Тенька вдруг услышал отдаленный звон гитары. Наверно, это лишь чудилось, но он различил и слова:

 
Тополек – тонкий очень,
Кто срубил – не поймешь.
Он лежит на обочине,
Как убитый Гаврош.
 

Защипало в глазах и тепло стало в груди. Он понял, что ни за что в жизни не отдаст врагам эти тополя, Косу, зеленые дворы, весь мир, где живут он и его друзья.

 
В дымном мареве улиц,
В злой ружейной грозе
Собирал мальчик пули
Для повстанцев-друзей.
 

Рядом с фургоном «лесорубов» остановился еще один, только не серый, а тускло-синий, с костляво-крылатой эмблемой. Из него повыскакивали фигуры, похожие на роботов или крестоносцев, – в круглых шлемах и с большущими серебристыми щитами. Встали в линию. К ним подскочил помятый попзоповский командир, показал на студенческий строй дубинкой (успел подобрать). У «роботов» тоже появились дубинки – у каждого сбоку от щита. Металлические существа ударили дубинками о щиты. Сделали шаг. И снова ударили, и снова шагнули. Дружно так. Эти удары заглушили в Тенькином сознании гитарную песню. Но зато… зато вдруг пришла мысль: наверно, это все-таки не роботы! Если с них стряхнуть доспехи, покажутся на солнце обыкновенные люди. Пускай вроде попзоповцев, но живые же! Вдруг им что-то можно объяснить? По крайней мере, он должен был попытаться!

Из развилки уходила железная труба – к тополю на другом краю Косы. Толщиной со взрослую руку. К ней когда-то подвешивали качели. До земли было метра четыре. Тенька ступил на трубу и пошел по ней. Мало кто решился бы на такое, но для него, легонького, не боящегося высоты, это было ничуть не трудно. Он дошел до середины трубы, встал очень прямо. Со стороны казалось, что щуплый мальчишка затрепетал на ветру, как сиреневый флажок.

Щиты надвигались.

Тенька вскинул руки.

– Послушайте! – сказал он сквозь жестяные удары и шум в ушах. – Ну вы же, наверно, все-таки люди! Послушайте! Зачем вы на других людей…

И в тот же миг он раз и навсегда понял: они не люди.

Щиты врезались в шеренгу студентов, замелькали дубинки, взлетели крики над сумятицей шлемов и волосатых студенческих голов. Тенька увидел, как на блестящий шлем опустилась трость Дед-Сергея, как два «робота» выкручивают руки рыжему Артуру. Потом Дед-Сергея сбили с ног, он исчез в гуще тел. Тенька услышал над собой вскрик Шурика и бросился в схватку.

Нет, он даже не бросился, а сначала взмыл над головами и, раскинув руки, стал планировать вниз, целясь на край щита, которым был сбит Дед-Сергей. Планировал неторопливо и в тишине – так ему казалось. И наконец ухватился за край щита. Рванул. А подошвами ударил в круглый стеклянно-металлический шлем. Тут же крепкий удар выбросил его из свалки, чем-то острым ободрало ногу. Следом вылетел Шурик, он держался за окровавленный локоть. Шурик сразу вскочил, кинулся назад, туда, где оставался его дед. Тенька бросился за ним, запнулся, упал, на миг увидел над собой Кабула… Ударили выстрелы. Один, второй… И замерло все. Даже дубинки застыли в воздухе…

Нет, стреляли не попзоповцы, не «роботы». В стороне от схватки, вскочив на дощатый ящик, стоял со вскинутой рукой подпоручик внутренней службы Куликов. Над рукой подпоручика вился синий дымок. Тенька не сразу сообразил, что в кулаке Михаила Аркадьевича – пистолет. К участковому подскочил встрепанный командир-попзоповец. Его нарукавная нашивка была полуоторвана.

– Вы кто?! Почему стрельба?!

– Уведи своих костоломов, – ровным голосом велел Куликов. В тишине это было слышно отчетливо.

– Кто вы такой?!

– Я участковый уполномоченный этих кварталов. Здесь частная территория. Она куплена обществом «Эксперимент» Института АФТ. Лишь их представители имеют право здесь распоряжаться. И рубить деревья…

– Какой, к чертям, АФТ?

– Вот такой. Вадим Вадимыч, покажите этому… вояке документы.

Неизвестно откуда возник низенький человек в белом костюме. Протянул листы.

– Вот свидетельства и договор. Уже целые сутки, как это владения института. А то, что совершили вы, называется рейдерство и бандитизм.

– Фильтруй базар-то, доцент, – неуверенно сказал попзоповский командир. – У нас был приказ.

– Точно так же говорили пленные эсэсовцы, когда отправлялись на виселицу, – разъяснил Михаил Аркадьевич. Спрятал в кобуру пистолет и шагнул с ящика. – За пострадавших ответите сполна.

– Это ты ответишь за стрельбу!

– Не тыкай, когда говоришь со старшим по званию!..

«Роботы», пятясь, отходили к фургону. Куликов проводил их глазами. И пообещал:

– А за ребятишек с вас спросится вдвое…

– Их кто просил соваться?! – завопил «однозвездный» командир.

Но участковый уже не смотрел на него. Спросил у кого-то:

– «Скорая» приехала?

Оказалось, что приехала. Длинная машина с красными крестами стояла за фургоном «лесорубов». Два санитара понесли к ней на носилках Дед-Сергея. Шурик бросился следом. Тенька – за ним. И увидел, что сбоку плывут еще одни носилки и на них… Кабул! С запрокинутой головой, с белым лицом и закрытыми глазами. Носилки с Кабулом вдвинули в машину первыми. Потом – с дедом. Шурик рванулся за ними. Высокий черноусый дядька в белом халате ухватил его за плечо.

– А ты куда?

– Это мой дедушка!

– А-а! Ну поехали…

Рванулся и Тенька:

– Я тоже с ними!

Усатый медик пригляделся.

– Можешь и сам по себе. Вон как изукрасил конечность…

По Тенькиной левой ноге сбоку тянулась широкая кровавая полоса. С нее капало. Висели кусочки кожи. «А почему-то не больно…»