Текст книги "Тополята"

Свирелкин

Ночью Теньке снова приснился небоскреб. Сон был похож на тот, прежний, когда Тенька гонялся за красным коньком, выбрался на верхнюю площадку и прыгнул. Теньке казалось, что нынче Свир удрал от Кабула из палаты и тот может снова тяжко заболеть. Надо было догнать лошадку и вернуть хозяину. Однако Свир оказался неуловим. А Тенька опять попал на верхнюю площадку небоскреба.

Синее пространство виделось громадным и размытым – и город, и небо. Некогда было любоваться просторами. Тенька догадался, что Свир ускакал вниз и теперь бродит где-то в окрестностях Зуба. И Теньке тоже надо было спешить вниз. И не требовался никакой парашют! Можно было раскинуть руки и достичь земли в ровном безбоязненном планировании.

И Тенька раскинул. И прыгнул с перил…

Не было полета! Теньку охватила жуть стремительного падения! Он закричал, но встречный воздух забил его крик в горло, как деревянную затычку. И не было спасительных пузырей с парусами. А земля неслась навстречу – беспощадная, неживая. Асфальт и бетон…

Тенька проснулся до удара о землю. И с минуту лежал, часто дыша и всхлипывая. Потом заставил себя подняться, на дрожащих ногах выбрался на балкон.

Воздух все еще не остыл от зноя. Теньку облепила духота. Середина лета прошла, небо теперь было темным. Звезды в нем торчали, как тусклые гвоздики. А в городе – ни одного огонька. Тенька взялся за перила и глянул вниз. Пустота оттолкнула его. Не было безбоязненной готовности поиграть с широким пространством, сделаться его частичкой. Тенька понял, что бесстрашие перед высотой ушло от него.

«Почему? За что? – спросил он, сам не зная кого. – Я же ничего плохого не сделал!»

Он не спал до утра. Утром снова вышел на балкон, и высота опять отгородилась от него тугой боязнью.

Тенька сказал, что ему нездоровится (наверно, от жары) и весь день пролежал в комнате с самодельным вентилятором, который быстренько соорудил отец. Позвонил Кабулу, что сегодня не придет, потому что «совсем сварился».

Да, теперь у них была постоянная связь. Для Кабула отыскал в своем хозяйстве простенькую «Нокию» Виталя. Теньке отдал свой старый мобильник отец – вместо раздавленного, – а «симку» вставили прежнюю… Но сейчас не хотелось ни с кем говорить.

На следующее утро Тенька опять вышел на балкон и понял, что прежнего бесстрашия лишился навсегда.

Мама и отец ушли на работу. «Не вздумай болтаться где-то целый день, а то снова влипнешь в историю. И не забудь пообедать». Тенька машинально сказал «ага», посидел с полчаса за компьютером. Посмотрел фоторепортаж, как под столицей, в районе речного порта, неизвестные типы в масках вырубают заповедный лес, а доблестные ментухаи хватают и тащат за решетку защитников этого леса. «Всё везде одинаково», – подумал он. И вышел из дома.

У подъезда он заметил кучку мусора, до которой еще не добрался бдительный Виталя. Сверху валялась плоская щепка, а на ней… На щепке лежал кверху брюхом рыжий, чудовищно усатый таракан и шевелил скрюченными лапками. Похоже, что издыхал.

Теньку толчком ужаса отнесло на два метра. Он поднялся с четверенек и приготовился дать стрекача. И… не дал.

Если он стал бояться высоты, то нельзя давать волю и другим страхам. Следовало найти другую щепку и прихлопнуть ей чудовище. Чтобы зловредные твари не плодились на планете! Но…

Они ведь и не плодились. Наоборот, исчезали. Об этом даже телепередача была. Исчезала целая порода существ, которые гораздо древнее человечества. И может быть, этот бедняга был одним из последних…

Дальше Тенька стал делать то, что, с точки зрения здравого смысла, было бредом.

Он скрутил в себе ужас и отвращение. Нашел обрывок газеты и щепкой передвинул на него полудохлое насекомое. Загнул края обрывка так, что получился конвертик.

Оттопыривая руку с конвертиком, Тенька поспешил в Кокпит. Боязливой рысцой. Дверь была открыта, но Витали в дворницкой не оказалось – видать, вышел на минуту. Может, и к лучшему! Тенька положил конвертик на пол, оттянул на себя тяжеленную крышку люка, ведущего в подвалы, подпер ее поленом. Ухватил завернутого таракана двумя пальчиками (жуть все-таки!) и свалился через люк в зябкость подземелья. И пошел туда, где тихо и неумолимо двигался обод Колеса.

Горел зеленоватый плафон. Тенька встал коленками на металлическую полоску там, где она втягивалась в стену. Металл был очень холодным. Тенька ощутил кожей его чуть заметное шевеление. Потом он развернул газетный клок (это было самое большое испытание) и вытряхнул чудовище на металл, к самой стене. И никакое не чудовище. Просто полудохлое насекомое…

Тенька пересилил себя и тронул пальцем шевелящуюся лапку. Лапка задергалась быстрее. Тенька стал смотреть, как чугунная полоса тихо-тихо вдвигает тельце таракана в бетон. И наконец оно исчезло совсем. Последним втянулся в серую толщу и пропал длинный ус.

Вот и всё. И некого стало бояться.

Тенька понял, что сделал все, как надо. И за это он имел, наверно, право попросить милости у судьбы (или у кого там еще?). Он положил ладони на металл.

«Колесо! Пожалуйста, помоги мне избавиться от страха высоты. Пусть я стану такой, как раньше…»

Потом он выбрался в Кокпит.

Виталя был там.

– Тэк-с, – произнес он тоном следователя. – Что мы искали в подвалах?

Тенька сказал почти правду:

– Вить, я просил помощи у Колеса… Я почему-то вдруг стал бояться высоты и хотел, чтобы оно… вылечило меня.

И кажется, намокли ресницы.

Хорошо, когда тебя понимают с первых слов. Виталя не стал упрекать Теньку за самовольство. Растрепал толстой пятерней его волосы и объяснил:

– В таких случаях лучше просить помощи у медицины. Посоветуйся с Эсфирью Львовной, она спец…

Это была мысль!

Тенька помчался в госпиталь.

Вахтер был сговорчивый, пропустил без спора. И Эсфирь Львовна оказалась у себя в кабинете. Сразу сказала «да» в ответ на слабенький стук. И обрадовалась!

– Голубчик! Вот хорошо! А я уже хотела тебе звонить! – Она сидела в своем кресле.

– Значит… вы догадались? – пробормотал он у порога.

– Ну… не просто догадалась, а выяснила с известной степенью вероятности…

– Значит… это навсегда?

– Что значит – навсегда? Подожди, ты о чем?

– Я теперь не смогу забраться на самое маленькое дерево?

– При чем здесь дерево? Ну-ка, друг Ресницын, объясни, в чем дело?

И Тенька, запинаясь, рассказал про свою беду.

Эсфирь Львовна помолчала. Взяла Теньку за локти, придвинула к себе. Пригладила на нем выцветший сиреневый костюмчик с корабликами, словно на юном артисте, которого пора выпускать на сцену. Значительно сказала:

– Степан Ресницын, твоя беда не беда. Это просто начинаются первые подступы к переходному возрасту. Впереди у тебя еще много страхов и тревог. А этот страх – временный, он пройдет через некоторое время.

– Правда?

– Доктор медицинских наук Голубец всегда говорит правду… за некоторыми исключениями. Но тебя эти исключения не касаются… Все вернется на круги своя… А с тобой я хотела поговорить про другое.

– Про что? – шевельнул губами Тенька.

Он понял, что разговор очень серьезный и незаметно встал навытяжку. Будто юнга перед адмиралом.

– Недавно я звонила в город Юхту, на Севере. Там работает моя знакомая, хирург Ольга Михайловна Свирелкина…

У Теньки ёкнуло под сердцем, но он не дрогнул.

– Мы с ней когда-то учились вместе. Я знала, что у Ольги была сестра, Вера. Не просто сестра, а близнец. Она двенадцать лет назад погибла во время последних кровавых событий в Саида-харе… Ты о них, конечно, не знаешь, но это было. А вместе с ней… так сказали тогда… погиб ее новорожденный сын. Машина взорвалась на дороге. Было записано в акте, что их похоронили вместе.

– А на самом деле он не погиб, да?!

– Понимаешь, Тенёк… Генетическая экспертиза вообще-то очень длинная процедура. Но есть новые, пока еще почти неизвестные методы. Бинты с пятнами крови Владика позавчера ушли военным самолетом в Юхту. Вчера вечером пришел ответ: «Да. Родная кровь».

«Вот повезло Владьке!» – толкнулась у Теньки мысль.

А Эсфирь Львовна спросила:

– Наверно, ты думаешь: «Почему она рассказывает это именно мне?»

– Потому что я касался Колеса, да?

– Да… И просто потому, что это должен знать кто-то еще, кроме нас, медиков. На всякий случай… Я непонятно говорю?

– Понятно, – сказал Тенька. – Значит, у Владьки теперь все хорошо?

– Будем надеяться.

– Одно только плохо…

– Что, Тенёк?

– Значит, теперь он уедет в Юхту.

Эсфирь Львовна не успела ответить. Раздались за дверью «деревянные» (такие знакомые Теньке!) шаги, и одна за другой возникли в кабинете две «ювенальные» дамы-колоды. Тенька сразу узнал их! Эсфирь Львовна подняла голову. Видимо, она не удивилась, а просто рассердилась.

– В чем дело, сударыни? Кто вас сюда впустил?

– Мы – представители имперских учреждений Опеки и Международной ювенальной юстиции.

– И что же?

– Нам известно, что здесь укрывается подросток, который бежал из детского учреждения и разыскивается теперь сразу несколькими полномочными органами.

Эсфирь Львовна как бы выросла над креслом. Казалось, она обретает льдистую твердость айсберга. Именно таким, льдистым, голосом она произнесла:

– Уважаемые представители органов. Здесь никто не укрывается. Здесь лечатся. И ваше вторжение сюда есть нарушение всех юридических и этических норм.

– Но мы имеем полномочия…

– У вас одно полномочие: немедленно покинуть госпиталь!

Эсфирь Львовна резко надавила кнопку на краешке стола, и сразу возник в дверях грузный седоватый дядя в белой куртке с погончиками.

– Михаил Михайлович! Как эти дамы проникли сюда?

– Но, Эсфирь Львовна, я… У них бумаги из муниципалитета.

– Михаил Михайлович! При всем уважении к вашему стажу и заслугам я вынуждена предупредить, что, если подобное повторится, вы будете уволены незамедлительно… А теперь проводите дам к выходу.

– Слушаюсь.

Дамы-колоды одинаково вскинули головы, и одна из них возгласила:

– Вы не имеете права! Мы подчиняемся непосредственно ООН!

Эсфирь Львовна царственно кивнула:

– «ООН» прекрасно рифмуется со словом «Вон!». Этим указанием вам и следует руководствоваться… Михаил Михайлович…

Вахтер в дверях отодвинулся и сделал приглашающий жест. «Ювенальные» дамы телами-колодами изобразили возмущение и двинулись к выходу. Одна из них (та, что раньше носила шарфик) обернулась:

– Это вам так не пройдет! Мы вернемся с полицией! И вам не поможет даже квартальный надзиратель, который недавно палил из пистолета в сотрудников правопорядка. Тем более что он уже за решеткой…

– Пистолет есть и у меня. Именной, – сообщила доктор Голубец. – Я полковник медицинской службы.

Михаил Михайлович аккуратно прикрыл за дамами и за собой дверь.

Тенька перепуганно спросил:

– А разве Михаила Аркадьевича арестовали?

– Что за чушь! Подпоручик Куликов на своем посту… Тень Ресницын! Забудь безобразную сцену, невольным свидетелем которой ты стал.

– Ладно, – сказал Тенька, хотя знал, что не забудет. – А у вас… правда есть пистолет?

– Разумеется… Надеюсь, он никогда не пригодится.

Прошло еще несколько дней. Страх высоты не оставлял Теньку. Но сейчас Тенька уже не очень страдал из-за этого. Надеялся: «Может, и правда, все это пройдет…» Более серьезной была другая забота. Вернее, печаль. Никуда не денешься, скоро Кабул уедет в северный город Юхту.

Конечно, сейчас не прежние времена. Есть мобильная связь, можно видеть друг друга на экране. Но все равно это не то, когда сидишь рядом в Кокпите, когда тянутся от одного к другому теплые струнки…

Впрочем, сам Владька не очень грустил. Или, по крайней мере, не показывал грусти. Ведь радость его была больше печали. Он почти не говорил об отъезде: может быть, боялся сглазить подкатившее счастье. Только однажды спросил:

– А когда сестры не просто сестры, а близнецы, они ведь совсем одинаковы, да?

В тот момент были в палате у Кабула несколько человек. Не только Тенька, Шурик и Егорка, а еще Эвелина Полянская и Данька Сверчок. Все поняли осторожный вопрос Владика Свирелкина. А ответила Эвка:

– Конечно. Они очень похожи…

«Мы не умрем…»

Еще через несколько суток на Косе спилили тополя. Ночью. При свете фонарей. Случайные свидетели говорили, что работало два десятка дюжих мужиков в масках, и охраняли их другие мужики – в камуфляже и с погонами.

Наутро поднялся большой шум. На Косе собрался митинг. Днем об этом сообщили в передаче городских новостей и выступил даже сам Блондаренко – глава Айзенверкенбаума. Он утверждал, что не знает, чьих это рук дело.

– Возможно, это сделали те, кто рассчитывал прибрать себе Косу и не сумел. Так сказать, акт мести…

– А почему там была полиция? – спросил ведущий.

Мэр вскинул ухоженную седую шевелюру.

– Попрошу не задавать провокационных вопросов!

Вскоре на Косе, среди поваленных тополей, появились пикеты студентов. Казалось бы, откуда они в дни каникул? Но собрались. Зачем? Чтобы выплеснуть возмущение против городской власти и одуревших собственников? Не только. Сразу кто-то сказал, что Аллея ветеранов должна быть посажена вновь. Немедленно. Здесь были студенты сельхозакадемии. Они объяснили, что если крупные сучья только что спиленных тополей вкопать в почву, они пустят корни и вскоре выбросят ветки.

Нашлись спорщики. Стали объяснять, что сучья отрастают, если их посадить весной, а сейчас… сами понимаете…

Но спорщиков отодвинули.

– Отрастут… – с непривычной ноткой сказал Виталя. – Назло всем гадам.

– Потому что рядом Колесо Гироскопа? – шепотом спросил Тенька.

– Не только… Потому что мы все вместе.

Теньке мама заявила категорически:

– Не вздумай соваться на Косу! С тебя только вчера бинт сняли.

Тенька сказал:

– Все равно пойду. Можешь выдрать как сидорову козу.

– Заранее? Или потом?

– Лучше потом.

– Хорошо… К ужину чтобы был дома!

– Мам, я тебя люблю!

– Убирайся…

На Косе шли споры: зачем властям понадобилось спиливать тополя теперь? Ведь Коса уже принадлежала институту. Одни говорили, что это месть. Другие объясняли, что у властей такая фобия: чиновникам за каждым большим деревом чудится террорист с автоматом и взрывчаткой. Но говорили и о посадках. Посадками распоряжался рыжий студент Артур. Всем желающим раздавали ножовки и лопаты. Пришли ребята из Карпухинского и Макарьевского дворов (кто никуда не укатил на лето). Пришла Изольда Кузьминична – в розовых брючках и кокетливой косыночке. Попросила Артура:

– Лопаточку, пожалуйста. У меня есть опыт огородной работы.

– Извольте, сударыня.

– Гы!.. – сказал стоявший неподалеку ее недруг Жох. Но не громко и не сердито.

Пришел даже Кабул. То есть Владик Свирелкин. Эсфирь Львовна отпустила его на полчасика, только позвонила Витале и просила «присмотреть». Владик и Тенька вместе подошли к Артуру за лопатами.

– Работайте, тополята, – очень серьезно сказал тот. – Делайте будущее…

Копать было трудно, особенно маленьким вроде Егорки. Однако находились помощники. Парни с крепкими мускулами перехватывали лопаты у «тополят». Скоро между разлапистыми пнями темнели узкие ямы для стволов-саженцев. Стволы были высотой метра два, а толщиной с тонкое бревнышко. Между ними ходили Сима, Лиска и пёсий подросток Бумс. Одобряли работу.

Вновь посаженных топольков оказалось больше, чем прежних деревьев. Некоторые студенты и ребята вкопали еще саженцы от себя. Отрастут – будет аллея гуще прежней.

– А это вот дерево деда… – Шурик Черепанов похлопал по тонкому серо-зеленому стволу. – Я его отпилил от того, которое тоже было его… Пускай дед больше не расстраивается. А то он чуть не плакал, когда звонил сегодня. Ему кто-то из друзей сообщил утром, и он… прямо весь не в себе.

– Позвони ему сегодня же, – посоветовал Тенька.

– Конечно.

– И передай привет, – попросил Владик Свирелкин.

Студенты говорили, что придется снова оставлять здесь дежурные группы.

– Институт наймет охрану, – сообщил Виталя.

– Хорошо бы с берданками, – сказал рыжий Артур.

– Лучше с пулеметом, – посоветовал неулыбчивый Егорка Лесов.

Оказавшийся рядом подпоручик Куликов показал ему кулак.

Прошло еще два дня. Утром у Теньки появился Шурик. У него были красные глаза. Шурик встал в дверях, прислонился плечом к косяку. Хрипловато проговорил:

– Дед умер.

– Господи… – сказал Тенька. Так говорила мама в тяжкие моменты.

Помолчали.

Тенька спросил:

– Почему?

– Сердце, наверно. Когда узнал про тополя, оно не выдержало… А может, просто возраст…

«Да, против возраста не попрешь», – подумал Тенька. Но сказал:

– Нет, это из-за тополей.

Шурик шевельнул плечом.

– Хорошо, что книгу успел закончить… Мы сейчас с мамой едем в Заводоохтинск.

– Шур…

– Что?

– Я не знаю, что сказать…

– А что тут говорить? Ничем не поможешь… Ты расскажи ребятам. Они были его друзья.

– Да…

Днем ребята понуро сидели в Кокпите. Виталя иногда трогал гитарные струны.

 
Тополек – тонкий очень,
Кто срубил – не поймешь.
Он лежит на обочине,
Как убитый Гаврош, –
 

угадывались слова.

Тенька подумал, что слова не очень подходящие. Дед-Сергей был совсем пожилой и седой, а Гаврош – мальчишка. Но Данька Сверчок вдруг сказал:

– Я как-то заходил к Черепановым, книжку Шурику относил. Он мне показал фотографию в рамке. На ней мальчик – маленький и худой вроде Егорки. На турнике. Одной рукой держится за перекладину, а другой ухватился за трусы, чтобы не съехали. Смешно так. И дырка на майке…

Семилетняя Женька Черепанова (ее не взяли в Заводоохтинск) насупленно объяснила:

– Папа говорит, что это ужасно старая фотография. Тогда не было еще даже спутников и космонавтов… А дедушка там будто мальчик сегодня…

– С ума сойти!.. – сказала Эвка Полянская.

– Ничего не сойти, – сердито возразил Игорь Лампионов. – Это закон природы. Сначала человек – ребенок, потом – взрослый, потом – старик, потом умирает. Так бывает со всеми.

– Фиг! – вскинулся Егорка Лесов.

Все разом глянули на него. Егорка сидел на краю верстака и смотрел прищуренно, как сигнальщик на торпедном катере. В дальнее пространство.

– Мы не умрем, – сказал он этому пространству. – Или… по крайней мере будем жить до ста лет. Назло им…

Все одобрительно молчали. В самом деле, живут же некоторые люди до ста лет. А это все равно что вечность.

Ночью рухнул небоскреб Зуб. Рокот прошел по измученному жарой бетонному городу. Конечно, не все сразу поняли, что случилось, но утром Айзенверкенбаум ахнул.

Зуб обрушился аккуратно, словно не хотел нанести вред окружающим кварталам. Он как бы ушел в себя, втянул внутрь обвалившиеся стены и перекрытия. Днем над развалинами висело седое облако цементной пыли. Высоченное, как атомный взрыв. По берегам пруда стояли толпы. Выли пожарные сирены, хотя огня не было. Кричали в мегафоны ментухаи – требовали разойтись (а что еще они могли требовать?).

Тенька пришел на Косу вместе с Кабулом – забежал в госпиталь и упросил отпустить Владика Свирелкина с ним хоть на полчасика. Посмотреть. Ведь не каждый день рушатся в городах дома-гиганты! На полчасика отпустили. Тенька и Владик стояли среди множества людей и рассуждали: отчего такое произошло?

– Я же говорил: это должно было случиться, – с некоторой важностью сказал Тенька.

– Тектонический сдвиг?

– Может быть…

– Или террористы?

– Вот уж нет! Никто не слышал ни одного взрыва. Только такой звук… будто урчание в брюхе у чудовища… Владька, да Зубу просто незачем было стоять!

– Как это – незачем?

– Ну, он же был не нужен ни городу, ни себе! Никто в нем не жил. Только сперва мой Народец, а потом ты и Свир. Народец улетел, Свир пропал, ты ушел. Такие громадные дома, наверно, не приспособлены к пустоте.

– В них смещаются «Конфигурации пространств»! – сообразил Кабул.

Вообще-то он в последнее время не думал о конфигурациях, он думал о тете Оле Свирелкиной. («Мама, вы правда похожи?» – «Как две капли!») Но сейчас опять вспомнил о пространствах, потому что было в этом объяснение.

– Наверно, – согласился Тенька. Хотя у него зрело еще одно понимание причины.

Тенька проводил Владика в госпиталь и вернулся на Косу. И пробыл там долго.

Цементное облако выглядело седым лишь с утра. Потом оно сделалось желтым от солнца, словно излучало зной. А затем стало сизым. Потому что появилось другое облако – тоже сизое, кучевое, громадное. Оно закрыло солнце. В облачных провалах проскакивали бесшумные молнии. Никто не испугался подкатившей грозы: она обещала прохладу. Но когда грянул отвесный ливень, все бросились кто куда. Даже храбрая полиция.

На Косе было много знакомых и незнакомых ребят, и теперь все кинулись во дворы, а оттуда в свои подъезды или под навесы. Тенька помчался не домой и не в мамину вахтерку. Ближним укрытием был Кокпит. Дверь стояла раскрытой – спасайтесь, люди! И Тенька думал увидеть в дворницкой немало народу, но оказалось – никого, кроме Витали. Он хладнокровно ремонтировал автоматический мусоросборщик собственной конструкции. Торчать на берегу и долго разглядывать рухнувший Зуб он, видимо, считал пустым занятием, поэтому не попал под ливень. Известно, что Виталя ко всему относился философски, и промокшему до нитки Теньке сказал:

– Ты немножко сырой. Скидывай фрак и панталоны, пусть высохнут. А тебя надо прогреть изнутри…

Тенька постукивал зубами. Он вынул из кармана мобильник, подышал на него. Тот (мокрый, но «живой») отозвался трезвоном.

– Да, я… Ну ничего не случилось! Я у Витали, он отогревает меня изнутри.

– Скажи, чтобы отогрел и снаружи. Подзатыльником.

– Вить, мама просит дать мне подзатыльник…

– Обязательно.

– Мам, он говорит, что обязательно!

– Высохнешь – и марш ко мне в вахтерку! Я отогрею тебя окончательно.

– Ладно!

Гроза постепенно утихала.

Тенька стащил с себя облепивший его костюмчик с корабликами, развесил на протянутой вдоль стены веревке. Снова стукнул зубами. Виталя набросил на него свою куртку с надписью: «Чистота – путь к социализму». Налил в глиняную кружку горячий чай. Тенька закутался, обнял кружку ладонями, сел на верстаке по-турецки и благодарно задышал. И сказал между глотками:

– Мы с Владиком говорили про причины, из-за которых рухнул Зуб.

Виталя отозвался (опять же философски):

– Все про это говорят.

– Но никто не знает настоящих причин.

– А ты знаешь? Изложи.

Тенька изложил. Про тектонический сдвиг. Про безнадежную пустоту, когда исчезли Народец, Свир и Кабул. Про сдвиг конфигураций…

– Наверно, все это вместе… Но я знаю еще одну причину.

– Давай, говори, – потребовал Виталя. Не поймешь, с капелькой насмешки или совсем всерьез.

– Мне кажется, дело в Колесе.

– Это как?

– Ну смотри… Если прикинуть, куда направлено ребро Колеса, оно ведь идет как раз к Зубу. Невидимое, но все равно… оно где-то там… Я думаю, что Зуб незаметно оседал и наконец коснулся колёсного края нижней частью. Ну и вот…

Виталя сказал совсем уже серьезно:

– Объяснение не хуже других. А Шурик бы еще добавил…

– Что добавил? – встревожился Тенька.

– Он сказал бы, что Зуб осел в землю, когда умер дед.

Тенька поставил кружку. Осторожно спросил:

– А может, и правда?

– Может… Земля все сильнее реагирует на всякое зло, которое творят люди.

– Дед-Сергей ничего плохого не творил!

– С ним сотворили. Довели человека…

– Гады…

– Да… Кстати, в институте решили открыть новую кафедру. Для изучения горьких взаимосвязей.

– Чего? – почему-то испугался Тенька.

– Ну я же объяснял столько раз! Вот смотри. Под столицей рубят старинный лес, а на шоссе – свалка из десятков автомобилей. Завод спускает в заповедное озеро отходы, а на Транссибе летит с откоса состав: дрогнула насыпь. Менты разгоняют студенческий митинг, а в Белом море гибнет сухогруз. Еще одна страна испытала атомную бомбу, а в Европе дикая жара. Кстати, в это же время в Южной Америке жители мрут от небывалых морозов… И никто не понимает взаимосвязей таких событий. А это вздрагивает матушка-планета. Может, надеется, что люди очнутся…

Тенька скинул куртку. Покачал ногами. Допил теплый чай.

– Вить… Но мы же посадили тополя. Это хоть что-то… против вырубки леса…

– Если смотреть философски, то да… Дед-Сергей говорил, что на вас вся надежда.

– На кого – на нас?.. – Тенька смущенно съёжил голые плечи.

– Он сказал, на «тополят». Вроде тех, кто в здешних дворах.

– Ну и на тебя тоже, – буркнул Тенька, чтобы скрыть смущение.

– Ну да! Алёна говорит, что я все еще дитя…

– А когда вы поженитесь?

– Она сказала: «Когда поумнеешь».

– Ей мало, что ли?! – возмутился Тенька. – Ты и так…

– А она говорит: «Пока еще не так…»

– Женская логика!

– Да. Ужас… Кстати, об ужасах. Тень, я должен тебя предупредить…

– Чего еще? – опасливо спросил Тенька.

– У меня тут появился жилец. Когда увидишь, не верещи и не падай в обморок… Подожди, я сейчас.

Виталя сходил за перегородку и вернулся с тарелкой. На ней стояла перевернутая литровая банка. Виталя поставил тарелку в метре от Теньки. Под банкой, среди хлебных крошек… «Ма-ма-а!..» – Тенька слетел в верстака. И… замер на четвереньках. И медленно встал. Таракан под банкой самодовольно шевелил усами. Он был крупный, солидный, сытый…

– Ну не могу же я прогнать его на все четыре стороны, – виновато сказал Виталя. – Я нашел его у входа в подвал… Он ведет себя как ручной…

В первый миг Теньке показалось, что он сделался голый и его облепила сразу тысяча тараканов. Он дернул кожей, как корова, прогоняющая слепней. Но… не завизжал. Тараканы осы́пались. Остался лишь тот, под банкой. Он в общем-то был не страшнее жука, которого однажды на Косе показал Теньке Шурик. Какая разница!

Тенька поднял банку (так саперы снимают крышку с откопанной мины). Таракан – подумать только! – сел на задние лапки и насторожил усы. Как антенны! А Тенька… да, он отставил банку и положил мизинец на край тарелки.

Таракан подумал, подошел и влез на мизинец. Каждая клеточка организма замерла в Теньке. Но это было последнее замирание. Почти сразу Тенька понял, что не боится. Так же, как никогда не боялся бабочек, гусениц и божьих коровок.

Таракан щекочуще перешел с мизинца на тыльную сторону ладони. Потом на запястье. И еще выше. Двинулся к локтевому сгибу.

– Глазам не верю!.. – выдохнул Виталя.

– Это мой таракан, – с легкой гордостью сообщил Тенька.

– Почему твой?!

Краем глаза наблюдая, как таракан подбирается к плечу, Тенька рассказал про спасение «этого зверя».

– Ушам не верю. И глазам… – повторил Виталя. – Слушай, а ты правда не боишься?

– Не-а…

Таракан устроился у Теньки на плече с видом альпиниста, покорившего вершину.

– Его зовут Трёшкин, – вдруг сказал Тенька.

– Почему Трёшкин?!

– Понятия не имею. Так придумалось. Виталь, у меня еще одна мысль… не отвязывается.

– Излагай, – суховато сказал Виталя.

– Про Колесо…

– Я догадался.

– Раз оно такое… волшебное… и могучее… нельзя ли его приспособить для медицины? Чтобы лечило все болезни у всех людей? А то вон сколько всяких несчастий…

– Великое Колесо Мироздания приспособить!.. – хмыкнул Виталя.

– Ну, я не так сказал… но…

– Нельзя, Теньчик, – устало выговорил Виталя.

– Почему?!

– Оно здесь перестало работать…

– Как?! – обмер Тенька. – Не движется?

– Полоса движется. Но стена ничего не пускает в себя… Я пробовал недавно. Несколько раз…

– Что пробовал? – потерянно переспросил Тенька, хотя сразу все понял.

– Ну, например… положил монетку, потом карандашный огрызок. А еще – стручок от акации… и даже полудохлого комара. Все это подъезжает к бетону и остается на месте.

– Почему?

– Тень, ну откуда я знаю? Кто может понять, о чем думает Великое Колесо. Может, спохватилось и решило, что не его это дело – заниматься лечением всяких мелких тварей на планете Земля. У него сверхкосмическая задача – хранить устойчивость Всемирной Оси.

– Разве одно другому мешает? – обиженно спросил Тенька.

– Кто знает… Вдруг втянется на Колесе в другое пространство семечко от клена, а там – бац! – и вспышка сверхновой звезды! Или черная дыра, в которую провалятся несколько галактик…

– Ну и фиг с ними, – сумрачно подвел итог Тенька. Но, кажется, с некоторой опаской.

– Тебе «фиг», а тем, кто в них обитает…

Тенька подумал.

– А тогда зачем оно спасло Лиску?

Виталя развел руками.

– Опять же – кто его знает? Может, решило сделать подарок.

– Кому?

– Ну не мне же! Жителю Земли по имени Тенька Ресницын.

– С какой стати? – не поверил Тенька.

– Наверно, возникли особые условия. Колесо решило, что Тенькина радость укрепит Всемирную Стабильность.

– Ну тебя!.. – выдохнул Тенька.

– Такая у меня гипотеза. Знаешь, что такое гипотеза?

– Знаю. А почему тогда Колесо спасло еще и Трёшкина?

– Трудно сказать. Может быть, просто по инерции…

«Повезло Трёшкину!» – подумал Тенька. Он двумя пальчиками снял таракана с плеча и посадил на тарелку. Сердито спросил Виталю:

– Ты так и будешь держать его под банкой?

– Нет, конечно. Выпущу. Пусть живет где хочет… Может, он изменит развитие цивилизаций на Земле.

– Как это?

– Вдруг найдет себе пару, и они положат начало новому тараканьему племени.

– Ну и что?

– Ну и то… Ты же знаешь: тараканий род в тыщу раз древнее человеческого. Вот проявит свои способности и захватит на планете все ключевые посты.

Тенька поразмышлял.

– Может, и хорошо, что захватит. Наверно, тараканы не станут вырубать леса…

– Тень…

– Что?

– Все-таки не надо так мрачно смотреть на мир, – попросил Виталя.

– Я не мрачно. Я философски…

– Ты должен верить, что человечество бессмертно.

– А я верю. Егорка же сказал: «Мы не умрем…»