Текст книги "Спасение неизбежно 2014"

27 июля 2014 г.
Письмо из электронной почты Кабанова

«Здравствуйте, Дмитрий Петрович. Только сейчас, после присяги выдалось увольнение в город, сразу поспешил в интернет–салон. Я попал служить в мотострелковую часть, дислоцирующуюся, заметьте, как военный выражаюсь, под Хабаровском. Мне повезло попасть в учебный взвод лейтенанта Лаптева. Он только из военного училища пришел, ему самому интересно из нас солдат было делать. Другие взвода на плацу постоянно сапоги стаптывали, а мы со спортплощадки не вылезали. Лаптев нас приемам рукопашного боя обучил, причем не каким‑то там балетным, а настоящим, чтобы сразу врага убить. Во взводе семь кавказцев, так даже они его сразу зауважали. Еще больше, правда, они старшину уважали – прапорщика Семена Семенова. Отчество у него Александрович, но все его, конечно, Семен Семенычем зовут. Правда, все это уважение не помешало кавказцам дезертировать, но об этом позже.

Утром у нас кросс 3 километра, после завтрака занятия в классах. Как я понял из разговоров с курсантами из других подразделений, Лаптев вместо политинформации выдавал нам историю военного дела, стратегию современной войны, тактику ее проведения, рассказывал о видах войск и вооружении Китайской армии. Лаптев вообще много про Восточную Азию рассказывал: про климат, географию, менталитет и прочие особенности.

После обеденного отдыха Лаптев нас выводил на полигон. Сколько мы земли перерыли, не могу сказать в кубометрах, но много. Зато сейчас и окоп вырыть где надо и замаскироваться не проблема. До ужина мы еще на спортплощадку успевали, правду сказать, иногда уставали.

После ужина с нами в казарме всегда или Лаптев или старшина оставался. Даже ночевали в расположении, хотя особых поводов для такого контроля находилось. С кавказцами мы сдружились на фоне общих армейских трудностей. Они даже сортир в наряде не чурались мыть. После беседы с Лаптевым. Он же разрешил Джаватханову табличку на дверь туалета прибить: «Нэ там чиста, гдэ убирают, а тама гдэ нэ мусорят». С такой орфографией. В общем, до середины июля жизнь у нас шла обычным порядком, все были сыты, относительно, и довольны.

Когда пошли слухи о скором падении астероида на Землю, офицеры засуетились, стали отправлять семьи по домам. Жить стали в подразделениях, приказали расконсервировать всю технику. Нас это не сильно коснулось, мы же в учебном взводе были. Честно говоря, мы посмеивались тогда над этой страшилкой – снова про индейцев Майя вспомнили. Только кавказцы стали кучковаться отдельно, а перед самой присягой объявили, что их домой отзывает новый лидер Кавказского региона. Они Лаптеву прямо сказали, что уходят. И ушли все, кроме Маги Сагдуллаева.

А через два дня после присяги, 24 июля, объявили о вторжении Китайской армии. Нас по другим подразделения раскидывать не стали, так и остались мы под командованием лейтенанта Лаптева и прапорщика Семенова. А сегодня вот разрешили в город выйти. Как я понимаю, в первый и в последний раз. Когда увидимся, не знаю, но хочу поблагодарить за все, что Вы сделали.

Крутилин.

P. S. А в городе никакого намека на войну. Может, обойдется все».

20 августа 2014 г.
С восточной стороны Урала

Белое солнце без жалости смотрит на участок среднерусской равнины. Река черного пластилина притягивает фотоны. Асфальт дороги, гордо обозначенной на карте трассой М 5, перебегают волны. На редких склонах волны бегут навстречу колесам, обтекают мягкую резину. Тормозные барабаны раскаляются до красна.

БТР не тормозит на спусках. Идущий следом в двухстах метрах УРАЛ окончательно выправляет колею.

Прапорщик Семенов через запыленное стекло смотрит на мерцающий в расплавленном золоте мир. Впереди над капотом, над броней БТР, над коричневой землей раскаленный воздух превращал контуры в марево. Третий год подряд лето превращалось в ужас. Здоровые, молодые люди худо–бедно привыкали, техника отказывалась.

За пару километров до города Н рядовой Антонов не уследил за температурой. Стрелка запала в красной зоне, капот окутался паром из треснувшей рубашки, двигатель стуканул. Командирский БТР на буксире дотянул грузовик до города. На окраине Н замер машиностроительный завод. В транспортном цехе ржавели скелеты советского автопрома. Среди железных костей прапорщик обнаружил сохранившийся двигатель. Без турбонаддува, зато с целым блоком, проворачивающимся коленвалом. Решение принималось не просто. Весь взвод на броне БТР не увезешь. Колонна уже ушла. Командир взвода Лаптев, Семенов, командиры отделений – два контрактника приняли решение перебросить двигатели, следующим днем догнать полк.

Ночь слегка облегчила проведение ремонта. В свете неоновых ламп потные солдатские тела в тесном боксе напоминали латающих пробоину матросов. К рассвету Семенов облегченно вздохнул – двигатель чихнул новой топливной системой, через минуту устойчиво заработал. С молодежи слетела сонная одурь. Солдаты наскоро облили друг друга водой, попрыгали в кузов. Азарт победы над техникой сменился сознанием позорного отступления. Разговоры стихли, первые щадящие лучи солнца осветили кузов с двумя десятками спящих пацанов. По промасленному полу перекатываются баклажки. В левом углу привязана ремнями к борту и скамье железная бочка с водой. Тела в коричневой от пота форме время от времени выныривают из дремы глотнуть кислорода чистой воды.

Семенов посмотрел на профиль водителя. Черные жесткие волосы, низкий лоб, из которого высечен гранит носа, массивная челюсть. Капли пота льются по смуглой коже, аккумулируются в двухдневной щетине. Затылок вровень с мощной шеей, трапеция накатывается на шары дельт. Кость широкая, мышцы грубы и огромны. Черные от мазута пальцы уверенно сжимают руль.

– Будешь? – Протягивая баклажку, Семенов проверяет реакцию.

Водитель отрывает взгляд от марева дороги, черные глаза фокусируются на прапорщике, баклажке.

– Спасибо. – Сагдуллаев глотает теплую жидкость, передает остатки обратно. Вода пока в избытке, но обливать голову не стал.

Магомед Сагдуллаев казался прапорщику исключением, подтверждающим правило. Хотя правила вещь изменчивая во времени. Кавказцам не нравилось его отношение к русским, русские настороженно относились, потому что кавказец.

Мотострелковая часть располагалась под Хабаровском. На контрактной основе служили командиры отделений, специалисты. Весенний, 2013 года призыв на 30 процентов состоял из народов Закавказья. За 10 лет службы замкомвзвода прапорщик Семенов обкатал много горцев. Нехитрый менталитет выштампован верными принципами взаимовыручки, храбрости в бою, уважения к старшим. Но только по отношению к своим. Веками свои – это аборигены Кавказских гор. Заставить кавказца уважать человека другой национальности непросто именно из‑за простоты идеалов. Кавказскому темпераменту присуще действие, инстинкты.

Сагдуллаев честь горца ставил превыше всего, поэтому старался быть первым и в учебе и в бою. Словно извиняясь за всех мутантов, являл собой лучшие черты кавказского, да и вообще, мужчины. Что особенно ценил прапорщик – естественность поведения, отсутствие бравады и псевдогордости. Дневальным драить туалет – закроется, сделает, посмотрит хмуро, но с достоинством.

– Магомед, ты почему со своими не ушел?

– А вы мне что, чужие?

– Да я не про то. Алахакбаров сейчас весь Кавказ собирает. Вроде как Арарат, ковчег, туда все прутся сейчас.

– Алахакбаров – мразь. Для него власть как опий. А я России слишком многим обязан, должником не буду.

Ветер с юга потянул гарь. Островок леса догорал. До моста километров десять. Возле берега справа от моста еще не все деревья пожелтели. От пожара лес уберегла трасса. участок дороги стал напоминать куски карамели черного цвета. Гусеницы танков прожевали асфальт вдоль и поперек. Жара создает дефицит кислорода в клетках мозга. Размеренное покачивание подвески, мерное рычание дизеля замедляют воспроизведение действительности. Через стекло в облаках смога Семенов видит поднявшуюся землю у переднего левого колеса БТР. Вместе с комками в воздух летят куски резины,

Куски резины смешиваются с комками почвы. Диск колеса болтается, как обгрызенная пуговица. Грохот взрыва врывается в кабину УРАЛа.

БТР вздрагивает, но ползет вперед.

– Стой! – До прапорщика доносится собственный голос. Сагдуллаев жмет на педаль, перед шинами нарастает пластилин асфальта. Из боковых дверей БТРа прыгают солдаты.

На глазах прапорщика двоих солдат сметают осколки второй мины. В арке правого колеса металлический огрызок.

Через десяток метров бронированная машина подрывается на второй мине.

Семенов выпрыгивает из кабины, глаз отмечает солдат, занимавших круговую оборону, нервно вертящих головами. БТР дымится, двигатель работает на нейтральной передаче. Синий дым смешивается с черным. Машину больше никто не покидает.

– Сагдуллаев, за мной! – К прапорщику возвращается чувство реальности. Пригибаясь, с автоматом в руке, побежал к командирской машине.

В двух метрах на заляпанной кровавыми сгустками черной каше два солдата. Власьев лежит на спине, глаза фарфором блестят в небо. Выше глаз голова – смесь костей черепа и мозга. Яремин судорожно перебирает руками, пальцы перемалывают горячий асфальт. Солдат пытается доползти до люка, куски мышц, переломанные кости волочатся в разорванных штанинах.

Волочатся в кровавых ошметках штанин.

Семенов посмотрел в белое, безумное лицо несчастного.

– Сейчас, сынок, подожди секунду, помогу. – Семенов потом думал, насколько двусмысленно прозвучала фраза.

Прапорщик бросил автомат перед люком. Стукнул металл подножки, спасатель нырнул в чрево бронетранспортера. Кашель – рефлекс после первого вздоха. Сквозь слезы в сизом дыму заметил водителя. Солдат мотал головой, стоя на четвереньках. На полу рвотные массы.

– Давай быстрей отсюда! – Прапорщик схватил за шиворот, направил в руки подоспевшего Сагдуллаева.

Лаптев сидел в кресле без движения. Голова упала на грудь. Заглянув в лицо, Семенов увидел рваную рану выше лба, кровь стекала по вискам, закрашивала веснушки, впитывалась в одежду.

– Командир, давай, вставай! Успеешь отдохнуть! – Хрипит прапорщик, тащит тяжелое тело к выходу.

Короткая очередь снаружи заставила выглянуть с опаской. Слезящиеся глаза не сразу заметили солдата у колеса. Руки Яремина еще сжимали семеновский автомат вдоль живота, пули разворотили череп, пламя выжгло подбородок.

Семенов вытащил лейтенанта, отволок в сторону. Вернулся к изуродованному телу. Солдатские пальцы крепко сжимали орудие самоубийства.

– Что ж, сынок, тебя понять можно. – Семенов разжал пальцы, руки сложил на груди покойника.

Уши уловили знакомые звуки.

На фоне белого солнца в дыму лесного пожара показались два хищных силуэта. Вертолеты быстро приближались. Угадывались Ми-24 в штурмовом порядке, опознать принадлежность на расстоянии затруднительно.

Наши? Ответом последовала длинная очередь. В унисон вторил пулемет второго вертолета. Крупнокалиберные пули прошили тент, кабину, УРАЛ скис на пробитых шинах. Часть пуль с визгом рикошетом отскочили от бронированных листов.

– Огонь! – Семенов прикрыл командира, с колена выпустил остатки рожка по китайцам,

раскаленный ствол плевался последними пулями. Упругим басом в баритоне автоматных очередей запел пулемет. Вздрогнув, Семенов обернулся. КПВТ на башне дирижировал Сагдуллаев. Перекошенное лицо блестит от пота, мускулы трясутся со скорость движения затвора. 14 мм стальные ноты рубят простую мелодию хард–рока.

При +40 управлять вертолетом непросто. Лопасти молотят разреженный воздух, неторопливый разворот, борт вспарывает очередь. Пули дырявят обозначение народной освободительной армии Китая. Направляющий винт превращается в обрубок. Вертолет начинает вращаться, сперва неохотно, потом с ускорением падает. Пилот второго вертолета разумно повернул на восток. Потеря одной машины уже не равноценна уничтожению мотострелкового взвода. Взрыв вражеской техники сопровождался дикими криками. Солдаты радовались победе в бою. Подобный непосредственный контакт произошел второй раз с начала конфликта. Кто приказал отступать? Ведь можем!

Семенов передумал посылать бойцов к месту крушения, надо уходить в лес с открытой местности.

– Что с Лаптем? – Командир 2 отделения Тимченко с тревогой смотрел на лейтенанта.

– Голова вроде цела. – Семенов разорвал индпакет, стал разматывать бинт. – Сотрясение мозгов, похоже. Ничего, главное руки–ноги на месте. Давай, подержи голову.

– Данилин, Лашманов, режьте тент, делайте носилки!

Солдаты рванули к УРАЛу.

– Потери?

– Двое убитых, Лаптев, еще двое легко раненных. – Доложил Тимченко.

– Так, до леса километров десять, Сагдуллаев с Крутилиным прикрывают, остальные хоронят мертвых, забирают боезапас, продовольствие и вперед. Глядишь, лейтенант в себя придет, решим, что делать. Про нас суки совсем забыли, когда минировали! – со злостью закончил Семенов.

Двое бойцов лежали под куском брезента. Зеленая ткань скрывала их в ложбине на восточной окраине леса. Земля прогрелась за несколько недель, даже комары в жару пропали. В охранение Семенов поставил двух некурящих. Данилин подремывал, цевье автомата – жесткая подушка, Крутилин внимательно слушал темноту. В ночной дымке дальше 100 метров не разглядишь. Солдаты дозировано пили воду, пот здоровых тел мгновенно испарялся. Короткая ночь – часы облегченья. Редкий поток ветра по оврагу напоминает о мирных курортах.

Сухие ветки вперемешку с листвой набросаны на жерди, соединяющие края оврага. Прапорщик принял решение отдохнуть в ночное время. Лейтенант пришел в себя, обезболивающие туманили сознание, организму необходимо восстановить силы. Бойцы устраивались на ночлег, поужинали быстро, таблетки сухого спирта подогрели воду, горячий чай поднял настроение. Взвод принимал решение.

– Что будем делать, командир? Связи нет, мост, скорее всего, заминирован. С юга горит лес, на этом берегу ближайший населенный пункт на север в 70 километрах.

В молочной темноте сквозь ветки маячили два небесных тела. Луна привычно сияла желтым светом. Небесное тело левее и ниже в три раза крупнее самой яркой звезды переливалось кровавыми оттенками.

Бандана повязана поверх бинтов, землистая маска превращается в знакомое лицо. Сладкий чай и шоколад подняли давление. Лаптев приходит в себя.

– Вот что я скажу, господа–товарищи. Нас заставляют отступать к Москве. Вся инфраструктура оставляется врагу. Газовые и нефтяные трубы на всем протяжении в сохранности. Минирование дороги и моста произошло впервые, насколько нам известно. О чем это говорит?

Патрон за патроном мерно вставляет в рожок Лаптев, блестят бронзой лица солдат.

– И не потому что я головой ударился. Похоже, сдали полстраны китайцам в обмен на безопасность. Все боевые части будут охранять столичный золотой миллион. Мы будем выполнять полицейские функции против своего народа. А здесь по Волге граница, нейтральная территория. Поэтому и заминировали, поэтому нас сейчас не ищут ни с одной из сторон.

Здесь недалеко военный городок – Семейкино. Отцу несколько лет назад квартиру дали. Я отступать больше не собираюсь. В книге одного еврея есть фраза: если не за что умирать, не к чему и жить.

– Магомед, ты что скажешь?

– Я всегда пограничником хотел быть.

– Мечты, как говориться, сбываются.

Часть 2
Военное положение

15 октября 2014 г.
Банда Бурого

– О, ништяк! Вот это житуха! – Чума глотнул водки, передал бутылку пассажиру.

– Эх, хорошо пошла! – ладони зэка постучали по рулю. – Куда едем, Пузо?

– Ехай за Бурым, не загоняйся, – Пузо ткнул пальцем в летящий впереди джип. – Тебе не по барабану, где лохов мочить?

– Да по херу! Только я дома 3 года не был, не узнаю ни черта. – Чума крутанул руль, мерс занесло на повороте.

– Эй, осторожней, корешок, не дрова везешь! – Чеснок стукнулся башкой о заднюю стойку. – Вот ты чума в натуре, успеешь погонять – сейчас все наше.

– Да, пацаны, вовремя я из тайги домой слинял, пиздоглазые людей совсем не жалуют! Вроде какая им разница, ну поделился со мной сибиряк жратвой, бабой там. Так свои же, че ты лезешь? Нет, суки, сразу стреляют, никаких следствий тебе. Не по закону!

– К нам китайцы боятся сунуться, мы им сразу кишки выпустим! – Чеснок с заднего сиденья авторитетно дыхнул перегаром. – У нас оружия завались, вояки рядом.

– Че, мусора? Не мешают? – Расписные пальцы сильнее сжали руль.

– Им бы себя спасти, но увидят чего, мочат без разбора. Еще Гитлер не успокоится никак. – Пузо сделал глоток, закурил вместо закуски.

– Че еще за Гитлер, фашист что ли?

– Нет, опер бывший. Его еще до заварухи выперли за превышение. Беспредельщик!

– Ниче, – Чума взял бутылку, глотнул, – пусть только покажется! Я его успокою. Мент должен ходить с ножом в спине! – Нажал клавишу, в кумар салона ворвался холодный воздух, в дрожащее предзакатное солнце вылетела пустая бутылка.

Семнадцатидюймовые колеса наматывали километры уфимской трассы. Амортизаторы гасили удары о срезы выбоин. Две иномарки с вооруженными людьми приближались к коттеджному поселку. В летящем впереди Паджеро хрипел шансон.

– Вот это музон, бля! Слышь, а Бурый откуда нарисовался? Молодой еще для пахана.

– Его, короче, за разбой приняли, стали вешать еще 111–ю, а потом на суде девка его главным свидетелем выступила, что, мол, чурбаны в парке сами на него напали, а телефон она сама ему дала. – поведал недавнюю историю Пузо. – Сам терпила к тому времени в чуркестан умотал, а суд заморачиваться не стал, на бакланку свели, Бурого из зала суда на условняк освободили.

– Повезло пацану. А как он банду собрал?

– Он безбашенный совсем, но справедливый. За своих глотку порвет.

– Ну–ну, посмотрим. – оскалился Чума.

Скрипит потертая кожа турецких курток, в сладковатом аромате анаши лица бандитов пытаются изобразить суровый романтизм. Тяжелая доля исполнителя отзывается в сердцах личными несправедливостями. Двое из пятерки реальный срок не мотали, но тупые попандосы за хранение героина, бакланку, мелкие кражи доказывали крутизну характера.

– Сворачивай! – Бурый грел на коленях единственный в банде калашник. Ствол на поворотах упирался в Укропа. Водила время от времени косился на ствол, но молчал.

Рядовые бандиты вооружены беднее – штуцер, обрезы охотничьих ружей, пара ПМ, ножи.

Злыми барракудами автомобили рассекали квадраты поселка.

– Секи, Бурый, там вроде живет кто! – Палец Укропа ткнул в мирный дым на дворе дома по правую сторону.

– Да, похоже, сейчас что‑нибудь обломится. Тарань ворота! – Главарь уложил автомат между дверью и сиденьем, жилистые руки воткнулись в панель.

Джип, не снижая скорости, насколько позволяла ширина дороги, взял влево. Укроп легко провернул два оборота в другую сторону, гидроусилитель резко изменил направление колес.

Бампер джипа впечатался в ворота. Одна створка с остатками петель громыхает к крыльцу дома, вторая, прогнувшись, как лох с ножом в брюхе, застопорилась в открытом положении. Укроп жал на тормоз, но остановил автомобиль бампер хозяйской Мазды.

Сказался опыт первого препятствия, уркаганы сзади оперлись на спинки сидений.

Чума проскочил ворота, сдал задом.

Бурый первым выскочил из джипа, передернул затвор.

– Пацаны – к окнам!

– Гвоздь! – зыркнул в обход дома.

– Чтоб никто не ушел! – командовал полководец. – Чума, смотри за улицей!

– Папаша, открывай! – очередь по окнам усилила требование. – Делиться надо в трудное время.

В ответ бахнул ружейный выстрел, следом другой. Ставня вылетела, Бурый успел пригнуться. Подельники присели, растерянно переглянувшись.

– О, ништяк! Смелый попался. – бандит подмигнул пацанам. – Тащи канистру…

– Подождите, – мужской голос из окна дрожал от волнения, – я дам вам продукты и золото.

– В очко себе золото забей! Открывай, герой, мы сами выберем, что надо!

Позади дома послышался тонкий крик, грубые ругательства, звук пощечины. Из‑за угла Гвоздь тащил девушку. Локтевой сгиб сдавил тонкую шею, дуло обреза в правой руке упирается в спину.

Пленница обеими руками пыталась ослабить хватку, тонкие ноги в обтягивающих джинсах заметно дрожали, перебирая по дороге. Задравшись, короткая куртка открывала стройные бедра, внизу плоского живота ремень с тинейджеровской пряжкой.

– Убежать захотела, шалава.

– Покажи личико, Гульчатай! – Бурый отодвинулся от окна, грязные пальцы раздвинули волосы. На бледном лице зияли темные от ужаса глаза девочки–подростка.

– Э, да ты у нас красотка! – Гвоздю причудилась нотка жалости в последнем слове главаря.

– Не трогайте дочь! – щелкнул замок, дверь успела открыться на оду четверть внутрь.

Бурый вскинул автомат, короткая очередь приготовила фарш из внутренностей пожилого мужчины, ружье выпало, загремело рядом с рухнувшим телом.

– Папа! – девушка кричала, дергаясь под захватом Гвоздя. Высокий бандит сильнее сжал руку, изогнулся. Ноги жертвы оторвались от пола, крик превратился в хрип.

На выстрелы, а вернее на женские крики, среагировал Чума.

– Опа, че тут? Е–мое, какой цветочек! – рука полезла под куртку.

– Стой, Чума! – стволом автомата Бурый отодвинул холерика. – Ты че пацанов бросил?

– Слышь, начальника не врубай, ни один чмырь не высунулся. – Чума понизил голос, сохраняя лицо, и тут же заорал:

– Папаша! Еще теплый! – подскочил к умирающему и наступил на горло. В дуло бандитского пээма таращились глаза искореженного болью человека. Кровь изо рта выхлебнулась на ботинок.

– Ах, ты падла! – Чума дернул пистолетом вперед, нажал на спуск.

Пуля пробила лоб, затылочную область, расколола напольную плитку, от давления череп взорвался коричневой жижей.

Теперь ботинки точно подлежали смене.

– Ой, блять! – Чума отпрыгнул к двери и лихорадочно стал палить в темноту коридора. С ножом на него бросилась полная женщина – жена несчастного. Семь пуль нарисовали семь кровавых натюрмортов. Грузное тело по инерции упало вперед, супруги посмертно обнялись.

Девочка потеряла сознание, Гвоздь не стал ее держать, уложил возле ног.

– Суки, кто здесь еще? – Чума бросился в глубь дома. Через несколько минут появился, возбужденно развел руками: – Все, нет никого!

– Ствол перезаряди, мститель! – Бурый указал на задержку затвора.

– Слышь, пацаны, че, мы на нее смотреть будем? Завалим ее в доме, все условия! Ха–ха! Если кто не сможет, я за него сейф взлохмачу, поработаю!

Какая могла быть перезарядка в такой момент.

– Чума, ты или меня слушаешь, или пиздуй куда хочешь! – в худую грудь больно ткнулось дуло автомата.

– Мы ее на герыч у цыган поменяем. – объяснил своей банде Бурый.