Текст книги "Записки городского невротика"

Клайнман. Ну, есть доктора… клиники… Маньяк. Думаете, доктора что-нибудь смыслят? Я ходил по врачам. Сделали мне анализ крови, сделали рентген. А то, что я псих, не обнаружили. Рентгеном не просвечивается.

Клайнман. А психиатры? Гипнотизеры? Маньяк. Ну, этих обдурить ничего не стоит.

Клайнман. Как это?

Маньяк. Я же веду себя как нормальный. А они мне кляксы какие-то показывали… Спрашивали, нравятся ли мне женщины. Я отвечаю: «А как же!»

К л а й н м а н. Да, ужасно.

Маньяк. У вас есть последнее желание?

Клайнман. Да вы что, в самом деле не шутите?

Маньяк. Хотите удостовериться, что у меня смех как у последнего психа?

Клайнман. Нет. Но все-таки прислушайтесь к голосу рассудка. (Маньяк вынимает нож. Щелчок – и раскрывается лезвие.) Если, убивая меня, вы не получаете ни малейшего удовольствия, зачем же это делать? Нелогично. Вы можете действительно с толком использовать свое время… Займитесь гольфом… станете сумасшедшим игроком в гольф!

Маньяк. Прощайте, Клайнман.

Клайнман. На помощь! На помощь! Убивают! (Маньяк всаживает в него нож и убегает.) О-о-ох! О-ох!

Собирается небольшая толпа. Слышны реплики: «Он умирает», «Клайнман умирает», «Умирает».

Джон. Клайнман, как он выглядел? Клайнман. Как я. Джон. Что значит – как вы? Клайнман. Похож на меня.

Джон. Но Дженсен говорил, что он выглядел как Дженсен… высокий, светловолосый, похожий на шведа…

Клайнман. О-о-ох! Вы будете слушать Дженсена или вы будете слушать меня?

Джон. Хорошо, только не надо злиться…

Клайнман. Ладно, не буду, только не надо молоть чепуху… Он был похож на меня…

Джон. Ну, разве что он мастерски гримируется…

Клайнман. Кое-что он уж точно делает мастерски, к я бы вам советовал поторопиться!

Джон. Принесите ему воды.

Клайнман. Зачем мне воды?

Джон. Я думал, вы хотите пить.

Клайнман. Смерть не обязательно вызывает жажду. Если, конечно, тебя не зарезали сразу, как поел селедку.

Джон. Вы боитесь смерти?

Клайнман. Я не боюсь умирать, просто не хочется при этом присутствовать.

Джон (задумчиво). Рано или поздно он доберется до каждого из нас.

Клайнман (бредит). Помогите друг другу… Единственный враг – Господь.

Джон. Бедный Клайнман. Он бредит.

Клайнман. Ох… о-ох… охау-у-у. (Слабеет.)

Джон. Пойдемте, надо придумать другой план.

Начинают расходиться.

Клайнман (едва заметно приподнимается). И вот еще что: если загробная жизнь существует и мы все окажемся в одном месте, не зовите меня, я вас позову сам. (Умирает.)

Мужчина (вбегает). Убийцу видели возле железнодорожных путей! Скорее! Туда!

Все устремляются на поиски убийцы, а мы ОПУСКАЕМ ЗАНАВЕС.

Бог

Пьеса

Действие происходит в Афинах. Год примерно 500-й до Р. X. Закат. В центре огромного пустого амфитеатра – два ошалелых грека. Один из них – Актер, другой – П и с а т е л ь. Они что-то обдумывают. Оба совершенно остервенели. Играть их следует парочке самых что ни на есть жлобских балаганных клоунов.

А к т е р. Э! Ни черта. Нет ничего, и не было.

П и с а т е л ь. Как это – ничего нет?

А к т е р. А так. Вообще. Вообще все – бред и бессмыслица.

П и с а т е л ь. Концовку бы!

А к т е р. А я тебе про что? Мы над чем с тобой бьемся-то? Ведь мы как раз и бьемся над концовкой.

П и с а т е л ь. И вечно мы с этой концовкой!

А к т е р. А написано потому что беспомощно.

Вот и приходится…

П и с а т е л ь. Да разве я что говорю? Она и в самом деле слабовата.

А к т е р. Слабовата! Да она просто неправдоподобна! Когда пишешь пьесу, вся штука знаешь в чем? Надо начать с конца. Заимей сначала хорошую ударную концовку. А потом пиши себе задом наперед!

П и с а т е л ь. Я пробовал! Получается пьеса без начала.

А к т е р. Но это же абсурд!

П и с а т е л ь. Абсурд? При чем тут абсурд?

А к т е р. В каждой пьесе должно быть начало, середина и конец.

П и с а т е л ь. А, собственно, зачем?

Актер (доверительно). Потому что в природе все имеет начало, середину и конец.

П и с а т е л ь. А как насчет кольца?

Актер (задумчиво). А… действительно. Начала у кольца нет; середины и конца тоже нет… Да проку-то с него что?!

П и с а т е л ь. Диабетус, пожалуйста, подумай о концовке! Ведь у нас премьера через три дня.

А к т е р. Это у вас премьера! Я в этой бредяти-не участвовать не собираюсь. Такой уважаемый актер, как я… От меня публика ждет ролей поприличнее!

П и с а т е л ь. Позвольте вам напомнить, уважаемый! Ты же полуголодный бедолага, которому я по доброте душевной разрешил выйти на публику в своей пьесе, чтобы как-то помочь тебе. Чтобы ты смог снова вернуться на сцену.

А к т е р. Полуголодный? Пожалуй. Давно работы не было? Может быть. Никак снова на сцену не выбиться? И это может быть, но чтобы пьяница?!

П и с а т е л ь. А я разве сказал, что ты пьяница?

А к т е р. Ты-то не сказал, да я-то знаю, что к тому же я пьяница.

Писатель (в порыве внезапного вдохновения). Слушай, а что, если твой персонаж выхватит из складок одежды кинжал и, в безумном порыве отчаяния, как полоснет себя по глазам!

А к т е р. Ааа! Тоже мне, выдумал! Ты что, не обедал сегодня?

П и с а т е л ь. А что? Чем плохо?

А к т е р. Тягостно очень. Публика как увидит такое…

П и с а т е л ь. Знаю, знаю. Начнет издавать всякие неподходящие звуки.

А к т е р. То есть освистывать!

П и с а т е л ь. Ну, хоть бы раз пробиться! Один разок, напоследок. Дали бы моей пьесе первую премию! Мне ведь плевать на их бесплатный кувшин нектара. Просто из принципа!

Актер (озарен идеей). А что, если царь вдруг передумает? Тут, кажется, есть некое рациональное зерно.

П и с а т е л ь. Да в жизни он этого не сделает!

Актер (пытаясь сбыть свой товар). А если попросит царица?

П и с а т е л ь. Чего это она просить-то станет? Она же сволочь!

А к т е р. А вот если бы троянцы сдались…

П и с а т е л ь. Как же! Они до последнего стоять будут!

А к т е р. А если Агамемнон нарушит слово?

П и с а т е л ь. Это не в его характере.

А к т е р. А если бы я вдруг выхватил меч и…

П и с а т е л ь. Это противоречило бы твоему характеру. Ты же трус! Бессовестный, безмозглый раб, и чести у тебя не больше, чем у червя. Иначе бы зачем ты мне был нужен?

А к т е р. Но я же только что предложил тебе шесть возможных концовок!

П и с а т е л ь. Одна топорнее другой!

А к т е р. Это пьеса твоя топорная, а не мои концовки!

П и с а т е л ь. Никогда люди так не ведут себя. Это противно их природе.

А к т е р. А мне их природа до фонаря! Нужна же нам какая-то концовка!

П и с а т е л ь. Поскольку человек – животное логичное, как драматург, я не могу допустить, чтобы мои персонажи делали бы на сцене то, чего в реальной жизни ни за что не сделают!

А к т е р. Смотри, не забудь, что сами-то мы в реальной жизни не существуем.

П и с а т е л ь. Ты что хочешь этим сказать?

А к т е р. Ты же знаешь: мы – персонажи пьесы, которую как раз сейчас играют на этой сцене. И нечего на меня кидаться! Не я ее придумал!

П и с а т е л ь. Мы – персонажи пьесы, в которой будут играть мою пьесу. Вроде как пьеса в пьесе… А они на нас смотрят.

А к т е р. Н-да. Сплошная философия, правда?

П и с а т е л ь. Да что там философия! Идиотство сплошное!

А к т е р. Так ты, что же, хотел бы среди них сидеть?

Писатель (глядя в публику). Еще чего! Ты взгляни на них только!

А к т е р. Тогда поехали дальше.

Писатель (бормочет). И за это они платили деньги!

А к т е р. Гепатитис! Я тебе говорю!

П и с а т е л ь. Да знаю. Все дело в концовке.

А к т е р. И вечно эта концовка!

Писатель (неожиданно, к зрителям). Слушайте, ребята, а может, вы нам что-нибудь предложите?

А к т е р. Не приставай к зрителям! Дернуло меня о них упомянуть!

П и с а т е л ь. Вот это влипли, а?! Мы, два древних грека в Афинах, сейчас будем смотреть мою пьесу, а ты – так даже играть в ней, а они – из какой-нибудь дыры вроде

Бруклина – глазеют на нас в чьей-то чужой пьесе! А что, если они – тоже персонажи какой-нибудь пьесы? И кто-нибудь на них тоже пришел посмотреть? А может, вообще ничего этого нет и все мы – только тени в чьем-нибудь сне? Или, – что совсем уже скверно, – существует только вон тот жирный дядька из третьего ряда?

А к т е р. Вот и я говорю. Что, если Вселенная устроена вовсе не так логично, а человек – штука гораздо более изменчивая, чем мы думаем? Тогда можно было бы изменить концовку: ведь ей не надо было бы соответствовать никакой наперед заданной идее. Да ты слушаешь или нет?

П и с а т е л ь. Конечно, нет. (К зрителям.) Вы что-нибудь понимаете? Он актер. Каждый день обедает в ресторане «Сарди».

А к т е р. Действующим лицам тогда не нужно было бы никаких наперед заданных характеров, и они могли бы вести себя как им вздумается. А мне бы не пришлось рабом быть. Из-за того, что ты так написал в своей дурацкой пьесе. Я мог бы взять да и стать героем.

П и с а т е л ь. Ну, так тогда и пьесы нет!

А к т е р. Нет пьесы? Я пошел. Найдешь меня у «Сарди».

П и с а т е л ь. Но, Диабетус! Ты же не хочешь, чтобы воцарился хаос!

А к т е р. Свобода – хаос?

П и с а т е л ь. Свобода? Это вопросик! (Кзрителям.) Свобода и хаос, а? Есть тут кто-нибудь с философским образованием?

Откликается Девица из публики.

Д е в и ц а. Я!

П и с а т е л ь. Вы кто?

Д е в и ц а. Вообще-то я кончила физкультурный, но философию мы тоже проходили. П и с а т е л ь. Подойдите сюда, пожалуйста. А к т е р. Какого дьявола ты затеял? Д е в и ц а. Ничего, что я с физкультурного? П и с а т е л ь. Что? А, не важно, мы всех берем.

Она поднимается на сцену.

А к т е р. Ну, дает! Вообще уже!..

П и с а т е л ь. Ты чего там вякаешь?

А к т е р. Посреди пьесы! Господи! Кто она такая?

П и с а т е л ь. Через пять минут начнется Афинский Фестиваль Драмы, а у меня нет концовки!

А к т е р. Ну – и?

П и с а т е л ь. Появились серьезные философские проблемы. Существуем ли мы? Существуют ли они? (Имеет в виду публику.) Что соответствует природе человека, что ей противно?

Д е в и ц а. Привет. Меня зовут Дора Леви.

П и с а т е л ь. Я – Гепатитис, он – Диабетус. Мы древние греки.

Д о р а. А я из Пенсильвании.

А к т е р. Гони ее со сцены!

Писатель (оглядывает ее с головы до ног. Онамила). А что? Очень сексуальная девица.

А к т е р. Ну и что нам-то с этого?

Д о р а. Основной вопрос философии состоит в следующем: пусть в лесу упало дерево, а вокруг никого нет. Откуда мы знаем, что оно упало с треском?

Все озадаченно озираются.

А к т е р. Не все ли нам равно? Здесь же не лес, а Сорок Пятая улица!

П и с а т е л ь. Спать со мной будешь?

А к т е р. Оставь ее в покое!

Д о р а (к Актеру). А ты не лезь! Не твое дело!

П и с а т е л ь (к кулисам). Будьте добры, опустите занавес. На пять минуточек. (К зрителям.) Посидите немножко. Мы тут мигом.

А к т е р. Позорище! Это же бред какой-то! (К Доре.) Разве у вас никого нет?

Д о р а. А… Конечно, есть! (К зрителям.) Диана, иди к нам! Тут у меня два грека!.. (Ответа нет.) Она стесняется!

А к т е р. Ну ладно. Нам надо ведь пьесу тянуть. Придется обо всем доложить автору.

П и с а т е л ь. Так я же и есть автор!

А к т е р. Я имею в виду настоящего автора.

П и с а т е л ь (вполголоса, к Актеру). Диабетус, я, кажется, имею шанс!

А к т е р. Что значит шанс?! Сношение, что ли, устроить хочешь? При всем народе?

П и с а т е л ь. А мы занавес опустим. Из них ведь кое-кому тоже случается это делать. Правда, немногим, наверное.

А к т е р. Идиот! Она ведь еврейка, а ты так и вовсе вымышленный персонаж. Представляешь, какие получатся детки!

П и с а т е л ь. Диана! Вам представился случай познакомиться с… (называет настоящую фамилию актера). Он известный артист! Выступает по телевидению!

Актер (в трубку телефона). Соедините меня с городом.

Д о р а. Не хотелось бы, чтобы из-за меня начался скандал.

П и с а т е л ь. Никакого скандала. Просто мы тут немножко перестали понимать, где пьеса, а где настоящая жизнь.

Д о р а. А кто может сказать, что такое настоящая жизнь?

П и с а т е л ь. Золотые слова, Дора!

Д о р а (философически). Как часто бывает, – ты думаешь, что постиг смысл настоящей жизни, а на самом деле имеешь дело с обычным надувательством.

П и с а т е л ь. То чувство, которое я испытываю по отношению к вам, Дора, по-моему, самое настоящее!

Д о р а. Значит, секс – это настоящее?

П и с а т е л ь. Даже если и нет, все равно это одно из самых приятных надувательств, каким человеку дано предаваться.

Хватает ее, она увертывается.

Д о р а. Нет-нет. Только не здесь!

П и с а т е л ь. Почему бы и нет?

Д о р а. Я не знаю. Такая у меня реплика.

П и с а т е л ь. У тебя это было когда-нибудь с вымышленным персонажем?

Д о р а. Да был один итальянец, а так больше никого… Актер (говорит по телефону. Глухо доноситсяголос его абонента). Алло!

Т е л е ф о н (голос Служанки). Алло, квартира мистера Аллена.

А к т е р. Можно мистера Аллена? Голос Служанки. Кто это говорит?

А к т е р. Один из персонажей его пьесы. Служанка. Одну секундочку. Мистер Аллен, там вам звонит какой-то ваш персонаж.

А к т е р (к зрителям). Сейчас эти голубки у меня заворкуют!

Голос Вуди Аллена. Алло! А к т е р. Мистер Аллен! Вуди. Да?

А к т е р. Это Диабетус.

В у д и. Кто?

А к т е р. Диабетус. Персонаж, который вы создали.

В у д и. А… да, припоминаю, вы у меня довольно скверно получились. Как-то плосковато несколько.

А к т е р. Спасибо.

В у д и. Э, послушайте! Вы же должны сейчас быть на сцене!

А к т е р. Вот и я о том же. Мы тут какую-то девицу на сцену вытащили, так она никак уходить не хочет, а Гепатитус прет на нее как очумелый.

В у д и. Ну и как девица?

А к т е р. Да она – ничего, только больно уж в раж вошла.

В у д и. Что? Рыжая?

А к т е р. Брюнетка. Волосы длинные.

Вуди. А ножки?

А к т е р. Ну, и ножки тоже.

Вуди. А грудь как?

А к т е р. Да, в общем, недурна.

Вуди. Не отпускайте ее, я сейчас буду!

А к т е р. Она студентка с философского, но ни черта толком не знает. Типичный продукт студенческой столовой.

Вуди. Забавно, я ведь уже использовал эту фразу, когда описывал девушку в «Сыграй-ка нам снова, Сэм».

А к т е р. Надеюсь, там она получилась забавнее.

Вуди. Давайте ее сюда!

А к т е р. К телефону, что ли?

Вуди. Естественно!

А к т е р (к Доре). Это вас.

Д о р а (шепотом). Я видела его в кино. Отделайтесь от него как-нибудь!

А к т е р. Но он же автор пьесы!

Д о р а. Тоже мне пьеса! Глупая и претенциозная.

А к т е р (в трубку). Она не хочет говорить с вами. Говорит, что пьеса претенциозная.

Вуди. О, Господи! Ну ладно, потом перезвоните мне, расскажете, чем все кончится.

А к т е р. Ладно. (Вешает трубку, потом снова за нее хватается: до него доходит, что сказал автор.)

Д о р а. Так мне можно сыграть в вашей пьесе?

А к т е р. Ничего не понимаю! Вы актриса или девица, которая изображает актрису?

Д о р а. Я всегда мечтала быть актрисой. Мама хотела, чтобы я стала медсестрой. А папа мечтает, чтобы я вышла замуж за приличного человека.

А к т е р. И в результате где же вы работаете?

Д о р а. На фабрике, где делают ресторанные тарелки. Посмотришь – она как бы глубокая, а на самом деле мелкая!

Из-за кулис появляется Грек.

Трихинозис. Диабетус, Гепатитис, привет вам. (Обмен рукопожатиями.) Я только что в Акрополисе спорил с Сократусом, и он мне доказал, что я не существую.

Он так меня расстроил! Кстати, говорят, вы тут с концовкой маетесь? Кажется, у меня есть для вас кое-что.

П и с а т е л ь. В самом деле?

Трихинозис. А это кто такая?

Д о р а. ДораЛеви.

Трихинозис. Не из Пенсильвании, случаем?

Д о р а. Оттуда. Трихинозис. А вы там не знаете таких

Раппопортов?

Д о р а. Как же, как же! Мирона Раппопорта? Трихинозис (кивает). Вместе с ним мы агитировали за либералов. Д о р а. Какое совпадение! Трихинозис. У вас еще была интрижка с мэром Линдсеем? Д о р а. Да это я только удочку закидывала. Не вышло ничего.

П и с а т е л ь. Давай концовку! Трихинозис. Надо же, какая очаровашка! Д о р а. Ах, что вы говорите! Трихинозис. Как бы это нам с тобой сейчас перепихнуться? Д о р а. Сама судьба нам дарит эту ночь!

Трихинозис страстно сжимает ее запястье.

Д о р а. Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна! Верно я говорю?

Суфлер (показывается из-за кулис. Он в свитере. В руках книга). «Что ж, я – твоя. И знай: я непорочна!» Все правильно.

(Исчезает.) П и с а т е л ь. Давай твою концовку, дубина стоеросовая! Трихинозис. А!.. Ах да! (Зовет.) Ребята!

Несколько греков выкатывают на сцену какую-то замысловатую машину.

П и с а т е л ь. Это еще что за хреновина?

Трихинозис. Это концовка для твоей пьесы.

А к т е р. Не понимаю.

Трихинозис. В этой машине, которую я полгода изобретал в подвале лавки моего шурина, – в ней решение всех проблем!

П и с а т е л ь. Как это?

Трихинозис. В финальной картине, где все темнеет, а подлый раб Диабетус попадает в отчаянное положение…

А к т е р. Ну?

Трихинозис. Зевс, отец всех богов, нисходит драматически с небес и, размахивая своими молниями, спасает бессильную, но благодарную толпу смертных.

Д о р а. Deus ex machina! Бог из машины!

Трихинозис. Ха! Прекрасное название для аппарата!

Д о р а. Не зря же у меня папа работает в компании «Вестингауз»!

П и с а т е л ь. Я все-таки как-то не понимаю…

Т р и х и но з и с. Погоди! Как она работает – это надо видеть! Посмотришь, как из нее Зевс вылетит! Этим изобретением я заработаю целое состояние! Софоклус вложил в него кучу денег. А Эврипидус даже заказал два экземпляра.

П и с а т е л ь. Но это же меняет всю идею пьесы!

Трихинозис. Не говори, пока не увидишь ее в действии. Гастритис, давай впрягайся! Вот тебе доспехи для летания. Гастритис. А почему я? Трихинозис. Делай что тебе говорят! (Гепатитису.) Ты глазам своим не поверишь! Гастритис. Боюсь я что-то… Трихинозис. Он шутит! (Шепотом.) Ну, давай же, идиот, ты мне провалишь всю рекламу! Сейчас он все сделает! Ха! Ха! Гастритис. Да я же высоты боюсь! Трихинозис. Ну, полезай! Живо! Ну, давай! Теперь надень костюм Зевса… Только покажешься в нем, и все! (Приходит в неистовство, Гастритис упорствует.) Гастритис. Я позвоню своему адвокату!

П и с а т е л ь. Так вы говорите, в конце концов приходит Бог и всех спасает?

А к т е р. А что? Мне нравится! За это людям и заплатить не жалко!

Д о р а. Он прав. Это же прямо как в голливудских фильмах по Библии!

Писатель (выходит на середину сцены, как-то слишком уж театрально). Но если Бог всех спасет, человек не несет за свои действия никакой ответственности!

А к т е р. И после этого он еще будет спрашивать, почему его перестали звать на вечеринки!

Д о р а. Но без Бога Вселенная бессмысленна! Жизнь не имеет смысла! Мы не имеем смысла! (Тягостная пауза.) Эх, мне вдруг прямо до полусмерти захотелось, чтобы меня оттрахали!

П и с а т е л ь. У меня что-то настроение пропало.

Д о р а. Ах, так? Может, из зрителей кто-нибудь возьмет на себя этот труд?

А к т е р. Прекратите! (К зрителям.) Вы не слушайте, ребята! Это она так. Треплется.

П и с а т е л ь. Что-то я совсем раскис…

А к т е р. Да брось. Что это на тебя накатило?

П и с а т е л ь. Не знаю, верю я в Бога или я не верю…

Д о р а (к зрителям). А я ведь серьезно!

А к т е р. Если нет Бога, так кто же сотворил Вселенную?

П и с а т е л ь. Да я разве против? Просто я еще неуверен.

А к т е р. Что значит, ты еще не уверен? Когда же ты собираешься обрести уверенность?

Д о р а. Будет кто-нибудь из вас спать со мной или нет?

Мужчина (из зрителей. Поднимается с места). Я пересплю с этой девицей, раз больше никто не хочет!

Д о р а. Нет, правда?

Мужчина. Да что они все – обалдели? Вполне симпатичная девица! Неужто в зале нет ни одного нормального здорового мужика? Вы знаете, кто вы все? Банда красных нью-йоркских леваков, еврейских ин-теллигентиков и коммунистов!

Из-за кулис появляется Лоренцо Миллер. Одет по моде его времени.

Лоренцо. Сядь на место! Сядьте, пожалуйста.

Мужчина. Все. Все. Сажусь.

П и с а т е л ь. Вы кто такой?

Лоренцо. Лоренцо Миллер. П и с а т е л ь. Творец этой публики.

П и с а т е л ь. В каком смысле?

Лоренцо. В самом прямом. Я написал: большая группа людей из Бруклина, Квинса, Манхэттена и Лонг-Айленда собралась в театре смотреть пьесу. Вот они перед вами!

Дора (показывает на зрителей). Вы хотите сказать, что они тоже не настоящие? (Лоренцо кивает.) И вовсе не свободны делать что им захочется?

Лоренцо. Думают, что свободны. Но делают всегда только то, что от них ожидается.

Женщина (внезапно поднявшись из зрительских рядов). Я! Я настоящая! Я не персонаж пьесы!

Лоренцо. Простите, мадам, но и вы тоже.

Женщина. Как?! У меня же сын в Гарварде! В Школе бизнеса.

Лоренцо. И вашего сына я тоже создал. Он, скажу я вам, не только персонаж, он еще и педераст к тому же!

Мужчина. А вот я покажу вам сейчас, какой я вымышленный! Я ухожу из театра и требую деньги назад. Идиотская пьеса! Да просто никакой пьесы! Идешь в театр, хочешь посмотреть что-нибудь с сюжетом – с началом, с серединой и концом, а вместо этого – дерьмо какое-то! Привет.

Фыркая от раздражения, идет по проходу. Уходит.

Лоренцо (к зрителям). Какой персонаж, а? Я изобразил его очень сердитым. Потом его замучат угрызения совести и он покончит с собой. (Фонограмма: выстрел.) Не сейчас!

Мужчина (возвращается с дымящимся пистолетом в руке). Извините, я, кажется, поторопился?

Лоренцо. Убирайтесь вон!

Мужчина. Я буду у «Сарди». (Выходит.)

Лоренцо (среди публики, обращается к разным людям из настоящих зрителей). Ваше имя, сэр? А-га. (Импровизирует диалог, применяясь к репликам зрителей.) Где вы живете?.. Ну как, естественно держится, а? Великолепный персонаж! Надо напомнить, чтобы его иначе одели. В дальнейшем эта женщина оставит мужа и уйдет к нему. Не верится, я понимаю. А! Поглядите-ка на этого парня! В дальнейшем он изнасилует вон ту даму. П и с а т е л ь. Быть вымышленными – просто

ужасно! Это так ограничивает! Л о р е н ц о. Постольку, поскольку ограничен драматург. К сожалению, вам выпало быть персонажами Вуди Аллена. А представляете, если бы вас написал Шекспир! П и с а т е л ь. Я с этим не согласен. Я – свободный человек и не нуждаюсь в том, чтобы . сюда прилетал Бог спасать мою пьесу. Я хороший писатель.

Д о р а. И хотите победить на Афинском фестивале драмы? Не так ли?

Писатель (впадая в театральность). Да! Я хочу бессмертия! Я не желаю умереть и тут же быть забытым. Мне нужно, чтобы мои произведения имели долгую жизнь после того, как распадется мое бренное тело. Я хочу, чтобы будущие поколения познали мои страсти! Пожалуйста, не надо делать из меня сосунка, бессмысленно плывущего по течению вечности. Дамы и господа, я… Д о р а. Кто бы тут что ни говорил, я-то реальна!

Л о р е н ц о. Нет, это не так!

Д о р а. Я мыслю, следовательно, существую. А лучше сказать, я чувствую —я испытываю оргазм!

Лоренцо. Да ну?

Д о р а. Каждый раз!

Лоренцо. Нет, правда?

Д о р а. Ну, довольно часто.

Лоренцо. Да?

Д о р а. По меньшей мере, из двух раз один.

Лоренцо. Не может быть!

Д о р а. С некоторыми мужчинами – да!

Лоренцо. Что-то не верится.

Д о р а. Ну, не обязательно в результате сношения. Обычно это бывает орально.

Лоренцо. А-га! .

Д о р а. Конечно, иногда я чуть-чуть притворяюсь: никого ведь обижать не хочется!

Лоренцо. Послушай-ка, у тебя был когда-нибудь оргазм?

Д о р а. Да нет, пожалуй. Нет.

Лоренцо. Ну вот. Все это оттого, что мы не настоящие.

П и с а т е л ь. Но если мы не существуем, нам не грозит и смерть!

Лоренцо. Нет. Если драматургу не вздумается нас убить.

П и с а т е л ь. А зачем бы это ему понадобилось?

Актер (появляется из-за кулис. Когда он выскользнул, мы не заметили.) Говорят, от них этого требует то, что они называют своим чувством прекрасного.

П и с а т е л ь. Где тебя черти носят?!

А к т е р. Уже и в уборную не сходи!

П и с а т е л ь. Посреди пьесы он ходит в уборную!

Трихинозис (входя). Для демонстрации все готово. (К кулисам. Кричит.) Вы готовы там? Концовка пьесы! Положение раба кажется безнадежным! Ничто не может спасти его! Он молится. Поехали.

А к т е р. О, Зевс! Великий боже! Мы всего лишь бедные, неразумные смертные! О, будь к нам милостив. Исправь запутанные строки наших судеб!

Ничего не происходит.

Грм!.. Великий Зевс! Трихинозис. Ну, ребята! Ну, давайте же, Бога ради! А к т е р. О, великий Бог!

Внезапно раздается гром, и все освещается сказочным сиянием. Эффект грандиозный. Зевс нисходит на землю, величественно потрясая молнией.

Гастритис (ввиде Зевса). Я – Зевс, бог всех богов! Всемогущий чудотворец! Создатель Вселенной! Я всем несу спасение!

Д о р а. Да погодите! Надо же позвать кого-нибудь из компании «Вестингауз»!

Трихинозис. Ну, Гепатитис, что на это скажешь?

П и с а т е л ь. А что? Прекрасно! Лучше, чем можно было ожидать. Достаточно театрально, пышно. Так я, пожалуй, вправду стану лауреатом! Я – победитель! Колоссально! Глядите-ка, у меня даже мурашки! Дора! (Хватает ее.)

Д о р а. Ну, не сейчас!

Общий уход. Перемена света.

П и с а т е л ь. Срочно надо кое-что переделать.

Трихинозис. Божественная машина, а? Сдаю напрокат. В час двадцать шесть с полтиной.

Писатель ( к Лоренцо). Вы не могли бы представить зрителям мою пьесу?

Лоренцо. Конечно, о чем речь!

Все уходят. Лоренцо остается, обращается к зрителям. Пока он говорит, появляется Греческий Хор и рассаживается на ступенях амфитеатра. Естественно, все в белом.

Добрый вечер, дорогие друзья! Я рад, что вы пришли к нам на фестиваль. (Фонограмма: гомон толпы, приветственные выкрики.) Сегодня нас с вами ждет незабываемое зрелище: новая пьеса Гепатитиса Родосского под названием «Раб». (Фонограмма: приветственные выкрики.) В главной роли раба – Диабетус; Гастритис играет Зевса, участвуют супруги Рок, а также Дора Леви

из Пенсильвании. (Фонограмма: приветствия.) Дорогие зрители! Вы можете помочь жюри определить, кому из актеров нам следует отдать пальму первенства в конкурсе на лучшую роль. Не стесняйтесь, передавайте записки с именами ваших избранников прямо на сцену. Не будьте подобны окаменелым жертвам Медузы змееволосой! Действуйте, помогайте вашим любимцам! Пусть победит достойнейший!

Выходит. Диабетус появляется в роли раба по имени

Артритис. Он как раз бредет мимо, вдвоем с еще одним

Греческим Рабом. Хор начинает.

Х о р. О, греки, смолкайте! Внемлите истории дерзких деяний Артритиса – мудрого, пылкого мужа, всю жизнь посвятившего славе отчизны великой!

Диабетус. Я вот к чему: что нам потом-то делать с эдакой кобылой?

Его друг. Но ведь они же нам ее бесплатно отдают!

Диабетус. И что с того? Кому она нужна? Здоровенная деревянная лошадь. На кой хрен она тебе сдалась? Попомни мои слова, Кретинус, будь я членом муниципального совета Трои, в жизни бы я не доверился этим ахейцам! Ты, кстати, обратил внимание, что они никогда не берут выходных?

Е г о д р у г. А про циклопа слыхал? Его центральный глаз поразил конъюнктивитис!

Г о л о с а з а с ц е н о й. Артритис! Где этот ленивый раб?!

Диабетус. Иду, хозяин!

Хозяин (входя). Артритис, вот ты где! Делом бы занялся! Виноград собирать надо, мою колесницу отремонтировать, воды натаскать из колодца, а ты тут прохлаждаешься!

Диабетус. Я не прохлаждаюсь, хозяин, я обсуждаю политические проблемы.

Хозяин. Раб, обсуждающий политические проблемы! Ха! Ха!

Х о р. Ха! Ха! Нет, вы на него посмотрите!

Диабетус. Прости, хозяин.

Хозяин. Бери с собой новую рабыню-еврейку и иди прибери в доме. У меня сегодня гости. Потом приступай к остальным делам.

Диабетус. Какую еще новую еврейку?

Хозяин. Дору Леви.

Д о р а. Вы меня звали?

Хозяин. За приборку берись. Давай. Живо!

Х о р. Бедный Артритис! Он раб, и, как все рабы, он только об одном мечтает…

Диабетус. Стать выше ростом!

Х о р. Обрести свободу.

Диабетус. Да катитесь вы с вашей свободой!

Х о р. Как это?!

Диабету с. Мне и так неплохо. Всегда знаешь, что от тебя требуется. О тебе заботятся… Не надо поминутно принимать решений. Рабом я родился, рабом и помру! Никаких забот.

Х о р. Фууу! Фууу!

Диабету с. Видали? Они понимают, а? Сидят тут, поют!

Целует Дору, она отшатывается.

Д о р а. Нет!

Диабету с. Но почему же нет? Дора, мое сердце переполнено любовью! Или, как говорят евреи, у меня до вас есть одно дельце!

Д о р а. Ничего не выйдет.

Диабету с. Но почему?

Д о р а. Потому! Тебе нравится быть рабом, а мне это отвратительно. Мне нужна свобода. Я хочу путешествовать и писать книги, хочу жить в Париже, может, даже начну издавать женский журнал!

Диабету с. И что все долдонят про эту свободу! Ведь от нее ничего кроме неприятностей. Знать свое место – куда безопасней! Ты, Дора, что, сама не видишь? Правители меняются каждую неделю, политические вожди убивают один другого, завоеватели грабят и жгут города, – смерти, пытки… А на войне – ты думаешь, там кого убивают? Опять же свободных! А мы – в порядке:

чья бы ни была власть, всем нужен кто-то, чтобы прибираться в доме. (Хватает ее.)

Д о р а. Не надо! Пока я в рабстве – мне это не доставит удовольствия.

Диабету с. Ну, так хоть притворись немножко!

Д о р а. Это выкинь из головы! Считай, что я не говорила.

X о р. И вот однажды рок стезю его направил!..

Входят супруги Рок. Одеты как американские туристы: гавайские рубашки кричащих тонов, на шее Боба фотоаппарат.

Боб. Привет! Рок. Боб и Венди Рок. Нам нужен кто-нибудь, кто бы доставил срочное послание царю.

Диабетус. Царю?

Боб. Ты мог бы оказать человечеству неоценимую услугу!

Диабетус. Кто, я?

Венди. Да, но это опасное задание, поэтому, хоть ты и раб, ты можешь отказаться.

Диабетус. Я отказываюсь.

Боб. Но при этом у тебя был бы шанс посмотреть дворец во всем его великолепии.

Венди. И в награду получить свободу!

Диабетус. Свободу – мне? Знаете, я бы и рад помочь вам, но у меня мясо на плите подгорает.

Д о р а. А можно я это сделаю?

Боб. Для женщины это чересчур опасно.

Диабетус. А вы не смотрите, она, между прочим, здорово бегает!

Д о р а. Как ты можешь отказываться! Артритис!

Диабету с. Некоторые вещи как раз трусам даются легче.

Венди. Мы вас просто умоляем, ну пожалуйста!

Боб. На волоске висит судьба человечества!

Венди. Мы увеличиваем награду. Свобода вам и любому, на кого вы укажете.

Боб. Плюс набор столового серебра на шестнадцать персон.

Д о р а. Артритис, это наш последний шанс!

Х о р. Ну, брось ломаться, ты, шлепер!

Диабету с. Опасное задание, и в награду – свобода личности? Ох, тошно мне!

Венди (вручает ему конверт). Доставь это послание царю.

Диабету с. А почему бы вам самим его не доставить?

Боб. Нам через несколько часов в Нью-Йорк лететь.

Д о р а. Артритис, ты говорил, что любишь меня…

Диабету с. Ну, люблю.

Х о р. Давай-давай, Артритис! Пьеса забуксовала напрочь!

Диабету с. Решения, решения!.. (Звонит телефон, он снимает трубку.) Алло!

Г о л о с В у д и. Бога ради, ну отнесите им их несчастное послание! Пора ведь нам уже выбираться из этой трясины.

Диабетус (вешает трубку). Ладно, сделаю. Скажите спасибо Вуди.

Хор (поет). Бедный профессор Хиггинс!..