Текст книги "Записки городского невротика"

Золотые времена

Мемуары из первых рук

Мы начинаем публиковать выдержки из мемуаров Фло Гиннес, которые сейчас готовятся к изданию. Дылда Фло, как называли ее друзья (впрочем, враги называли ее так же), безусловно, выделяется среди прочих владельцев баров и салонов, незаконно торговавших спиртным во время Сухого закона; в этих записях она предстает женщиной, пылко влюбленной в жизнь, а также разочарованной артисткой, которой пришлось отказаться от своих честолюбивых планов и стать скрипачкой – когда она поняла, что под этим подразумевается. Сейчас Дылда Фло впервые говорит от первого лица.

«Сначала я танцевала в Чикаго у Малыша Неда в клубе „Сокровище“. Нед был проницательным и предприимчивым бизнесменом, который все свои деньги сделал с помощью того, что сейчас называют воровством. Разумеется, в наше время это означало совсем другое.

Да, Нед был человеком огромного обаяния, нынче таких не встретишь. Если вы с ним не соглашались, он мог переломать вам ноги – это все знали. Он так и делал, мальчики. Сколько ног он ломал! В среднем пятнадцать-шестнадцать за неделю. Но со мной он был очень мил – видимо потому, что я всегда прямо говорила ему в лицо то, что я о нем думаю. «Нед, – сказала я ему как-то после обеда, – ты брехливый ворюга с моралью блудливого кота». Он только рассмеялся, но вечером я увидела, как он ищет в словаре значение слова «брехливый». В общем, танцевала я в Чикаго у Малыша Неда в клубе «Сокровище». Я была его лучшей исполнительницей – танцовщицей-актрисой. Другие девочки просто дрыгали ножками, а я в танце рассказывала историю. Например, про Венеру, рожденную из морской пены, – только на Бродвее и на 42-й улице, и она у меня шаталась по ночным клубам и плясала до рассвета, пока ее не хватил удар и не отнялась левая сторона лица. Печальное было зрелище, ребятки. Но я имела успех.

Однажды Малыш Нед вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Фло». (Он всегда называл меня Фло, если только не был страшно зол. Тогда он называл меня Альберт Шнейдерман – до сих пор не знаю почему. Воистину неисповедимы пути сердечные.) «Фло – сказал Нед, – выходи за меня замуж». Ну, тогда меня можно было перышком нокаутировать. Я расплакалась, как дитя. «Это серьезно, Фло, – сказал Нед. – Я очень люблю тебя. Мне трудно об этом говорить, но я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей. А если откажешься, я тебе ноги переломаю». Ровно через два дня мы с Недом связали себя узами брака. А на третий день Нед нечаянно сплюнул вишневую косточку на шляпу Аль Капоне и после пулеметной очереди умер.

Я, разумеется, сразу разбогатела. Первым делом я купила папе с мамой ферму, о которой они мечтали всю жизнь. Они, правда, утверждали, что никогда не думали о ферме, а хотели машину и меха, но я решила это проверить. Сельская жизнь им тоже понравилась, хотя в начале сороковых отца ударило молнией и следующие шесть лет на вопрос, как его зовут, он отвечал «Подгузник». А я через три месяца разорилась. Неудачная инвестиция. По совету друзей я вложила деньги в китобойный промысел города Цинциннати.

И я стала танцевать у Большого Эда Колесо, который гнал самогон такой крепости, что его можно было пить только в противогазе. Эд платил мне три сотни в неделю за десять выступлений – по тем временам это были немалые деньги. С чаевыми я получала больше президента Гувера. А ведь он выступал по двенадцать раз в неделю. Я выходила в девять и в одиннадцать, а Гувер – в десять и в два. Гувер

был хорошим президентом, но всегда что-то мычал в уборной. Меня это приводило в бешенство. А затем как-то раз мое выступление увидел владелец клуба «Вершина» и предложил мне пять сотен в неделю. Я сразу пошла прямо к Эду. «Эд, Билл Хэллоран из „Вершины“ предложил мне пять сотен в неделю». «Фло, – ответил Эд, – если ты сумеешь выколотить из него пять сотен в неделю, я отойду в сторону». Мы пожали друг другу руки, и я побежала к Биллу Хэллорану с хорошей новостью, но несколько друзей Большого Эда успели раньше меня, и к моему приходу физическое состояние Билла резко изменилось – от него остался только пронзительный голос, доносившийся из коробки из-под сигар. Билл сказал, что решил бросить шоу-бизнес, уехать из Чикаго и обосноваться где-нибудь поближе к экватору. Так что я танцевала у Большого Эда Колесо, пока организация Аль Капоне не выкупила его дело. Я сказала «выкупила», ребята, но на самом деле Большой Аль предложил Большому Эду приличную сумму, а Эд отказался. Позже в тот же день, когда Эд ужинал в ресторане «Жаркое и отбивные», у него вдруг лопнула голова. Никто так и не узнал почему.

На сэкономленные деньги я купила бар «Три двойки»[35]35
  Существует казино «Четыре двойки».


[Закрыть], и он сразу же стал самым популярным заведением в городе. Там бывали все: Бэйб Рут, Джек Демпси, Джолсон[36]36
  Бэйб Рут (1895 – 1948) – знаменитый бейсболист. Джек Демпси (1895 – 1983) – знаменитый боксер. С 1919 по 1926 год был чемпионом мира в тяжелом весе. Ол Джолсон (1886 – 1950) – певец и киноактер, снявшийся в первом звуковом фильме «Певец джаза» (1927).


[Закрыть], Командор. Командор приходил каждый вечер. Бог ты мой, ну и пила эта лошадь! Бэйб Рут, помню, втюрился в хористочку по имени Келли Суэйн. Он настолько от нее шалел, что напрочь забывал о бейсболе и дважды обмазался маслом, вообразив себя знаменитым пловцом. «Фло, – говорил он мне, – я без ума от этой рыженькой. Но она ненавидит спорт. Я соврал, что посещаю лекции Витгенштейна, но, по-моему, она что-то заподозрила». – «Значит, ты без нее жить не можешь, Бэйб?» – спросила я. «Не могу, Фло. И это мешает сосредоточиться. Вчера я отбил четырежды и дважды сел на базу, но ведь сейчас январь, а в январе игр нет. Все это было в номере отеля. Ты можешь мне помочь?» Я обещала поговорить с Келли и на следующий день заглянула в «Золотую скотобойню», где она танцевала. «Келли, – сказала я, – наш бамбино втрескался в тебя по уши. Он знает, что ты девочка культурная, и если придешь на свидание, он бросит бейсбол и уйдет в труппу Марты Грэхэм» 37]37
  Марта Грэхэм (1894 – 1991) – американская танцовщица и хореограф.


[Закрыть]. Келли посмотрела мне прямо в глаза. «Скажи этому недомерку, – ответила она, – что я выбралась сюда аж с водопада Чиппева вовсе не для того, чтобы завести шашни с ожиревшим правым крайним. У меня грандиозные планы». Через два года она вышла за лорда Осгуда Веллингтона Татла и стала леди Татл. Ее муж бросил дипломатическое поприще ради места стоппера в команде «Тигров». Скачущий Джо Татл. Сейчас работает учетчиком на уборке бобов во время первого урожая.

Мошенничество? Мальчики, я присутствовала при том, как Ник Грек получил свое прозвище. Был в те времена мелкий шулер по имени Джейк Грек. «Фло, – сказал Ник, подозвав меня, – я хочу быть греком». – «Извини, Ник, но ты не Грек, – ответила я. – И по законам жуликов штата Нью-Йорк это запрещено». – «Знаю, Фло, – сказал Ник, – но родители всегда хотели, чтобы меня называли Греком. Сможешь за ужином свести меня с Джейком?» – «Само собой, – говорю я, – но если он узнает, зачем ты его зовешь, то не придет». – «Постарайся, Фло, – сказал Ник. – Для меня это очень много значит».

Ну, встретились они в гриль-баре ресторана Монти, куда женщинам доступа не было, а меня пускали только потому, что Монти был моим старым другом и видел во мне не женщину или мужчину, а, как он сам выражался, «бесформенный сгусток протоплазмы». Мы заказали фирменное блюдо – ребрышки, которые Монти умел готовить так, что они по виду и по вкусу напоминали человеческие пальцы. Наконец Ник сказал: «Джейк, я хочу, чтобы меня звали Грек». Джейк побледнел. «Слушай, Ник, – ответил он, – если ты за этим меня позвал…» Да, ребятки, это был кошмар. Оба уже приняли боевую стойку.

– Вот что мы сделаем, – говорит Ник. – Сыграем. Старшая карта покажет, кого называть Греком.

– А если я выиграю? – спрашивает Джейк. – Меня ведь и так зовут Грек.

– Если выиграешь, Джейк, можешь взять телефонную книгу и выбрать себе любое имя. Плюс мои поздравления.

– Кроме шуток?

– Фло свидетель.

В зале повисло ощутимое напряжение. Принесли колоду карт, и началась игра. Нику выпала дама, и у Джейка затряслись руки. Но затем Джейк вытащил туза. Все закричали, зааплодировали, а Джейк взял телефонную книгу и выбрал себе имя Гровер Лембек. Все были счастливы, и с этого дня женщинам разрешили бывать в ресторане Монти при условии, что они умеют читать иероглифы.

Помню, как-то раз в «Уинтер-гарден» устраивали грандиозное музыкальное ревю «Звездно-полосатый сброд». В ведущие прочили Джолсона, но он отказался, потому что его хотели заставить петь «Кашу для двоих» 38]38
  Известная джазовая тема называется «Чай для двоих».


[Закрыть], а он терпеть не мог эту песню. Там была такая строка: «Любовь – это всё, а кобыле – овес». Короче, в результате ее спел молодой и никому не известный Феликс Бромптон, которого позже арестовали в номере отеля с газетной вырезкой размером в один дюйм, изображавшей Хелен Морган. Это попало во все газеты. Ну вот, как раз вечерком заваливается ко мне в «Три двойки» Джолсон с Эдди Кантором.

– Фло, – говорит Джолсон, – я слышал, что Джордж Рафт[39]39
  Хелен Морган (1900 – 1941) – американская киноактриса 1930-х годов. Эдди Кантор (1892-1964) – американский певец и киноактер, популярный в 1930-е годы. Джордж Рафт (1895 – 1980) – известный американский киноактер, успешно снимавшийся с конца 1920-х по 1980-е годы.


[Закрыть] на прошлой неделе бил здесь чечетку.

– Джордж здесь никогда не был, – отвечаю я.

– Если ему можно тут плясать, – говорит Джолсон, – то я хочу тут петь.

– Ол, – говорю я, – не было здесь Джорджа.

– А ему кто-нибудь аккомпанировал на фортепиано?

– Ол, – говорю я, – если ты возьмешь хоть одну ноту, я тебя лично вышвырну.

И тут старина Джолли становится на одно колено и заводит «Ту-ту, милашка». Пока он пел, я продала заведение, и когда он закончил, там уже была китайская прачечная Уинг Хо. Джолсон мне этого так никогда и не простил, поскольку выходя споткнулся о тюк с грязным бельем.

Страничка Кугельмаса

Кугельмас, преподаватель классической словесности из Нью-Йоркского Сити-колледжа, был несчастлив уже во втором браке. Дафна просто чудовище, к тому же еще два сына-недоумка от Фло, первой жены, и он по уши в алиментах.

– Ну, кто мог подумать, что так обернется! – жаловался однажды Кугельмас своему психоаналитику. – Ведь я на нее надеялся! Кто знал! Едва Дафна перестала за собой следить, как тут же превратилась в дирижабль! Да плюс у нее были кое-какие деньжата, что приличному человеку само по себе, конечно, не повод для женитьбы, но и не повредит же – при моей-то деловой сметке. Я понятно изъясняюсь?

Кугельмас был лыс и по-медвежьи мохнат, но в нем трепетала душа.

– Должен же я когда-нибудь встретить свою женщину! – не унимался он. – Я хочу любить и быть любимым. Может, по мне этого и не скажешь, но без любви я не могу. Хочу

ухаживать, хочу быть нежным. Годы берут свое, и, пока не поздно, я хочу ласкать свою избранницу не где-нибудь, а в Венеции, хочу острить, посиживая в «Двадцать одном», хочу за бокалом красного вина, при свечах ловить застенчивые взгляды. Вы меня понимаете?

Доктор Мандель поерзал в кресле, потом сказал:

– Адюльтер вам ничего не даст! Отрываетесь от реальности. Ваши комплексы гнездятся куда глубже.

– Кроме всего прочего, эта связь должна быть абсолютно тайной, – твердил свое Кугельмас. – Второй развод я просто не потяну. Дафна из меня все кишки выпустит.

– Мистер Кугельмас…

– И это должно быть вне стен Сити-колледжа, ведь Дафна сама там работает. Не то чтобы там так уж было на кого глаз положить, но студенточки такие попадаются!..

– Господин Кугельмас!

– Да послушайте! Вчера мне приснился сон, будто иду это я через луг, в руке корзина – как бы для пикника, – а на корзине надпись: «Решения». И вдруг вижу – в корзинке дыра.

– Господин Кугельмас, сейчас для вас самое худшее – это пытаться что-то предпринять. Вам следует просто выплеснуть здесь свои проблемы, и мы их вместе проанализируем. Достаточно давно уже вы у меня лечитесь, чтобы знать, что мгновенных исцелений не бывает. Я все-таки врач, не волшебник.

– Ну так мне, значит, нужен волшебник, – сказал Кугельмас, вставая с кушетки. На том он и прекратил курс психоанализа.

Пару недель спустя, вечером, когда Кугельмас и Дафна, как два старых шкафа, угрюмо громоздились в своей квартире, зазвонил телефон.

– Я подойду, – сказал Кугельмас. – Алло.

– Кугельмас? – проговорил незнакомый голос. – Здрасьте, это говорит Перски.

– Кто?

– Перски. Или, если угодно, Великий

Перски.

– Простите?

– До меня дошло, будто вы по всему городу ищете волшебника, который внес бы в вашу жизнь немножко экзотики. Так или нет?

– Т-ш-ш, – прошипел Кугельмас. – Не вешайте трубку. Вы откуда звоните, Перски?

На следующий день, едва свечерело, Кугельмас преодолел три лестничных пролета блочной развалюхи в бруклинском микрорайоне Бушвик. Не без труда сориентировавшись на темной площадке, Кугельмас отыскал нужную дверь и надавил кнопку звонка. А в голове звучало: «Пожалеешь! Пожалеешь!»

Пару секунд спустя ему открыл низенький, тщедушный человечек с восковым лицом.

– Это вы знаменитый Перски?

– Великий Перски. Хотите чаю?

– Нет, хочу романтики. Музыки хочу. Любви и красоты.

– А чаю – нет? Это неожиданность. Ну ладно, садитесь.

Перски удалился в глубину комнаты, и Кугельмас услышал звуки отодвигаемых ящиков и мебели. Перски появился вновь, толкая перед собой какой-то здоровенный предмет, снабженный скрипучими колесиками от роликовых коньков. Сверху его прикрывал старый шелковый платок. Перски снял покрывало и сдул пыль с крышки. Предмет оказался довольно дешевого вида огромным китайским ларцом, плохо отлакированным.

– Перски, – выпалил Кугельмас, – сколько зарядите?

– Поглядите сперва, – сказал Перски. – Это же прелесть. Я его подготовил к конгрессу ордена Пифийских рыцарей. В прошлом году. Но что-то народ не собрался. Полезайте в контейнер.

– Вот еще! Чтобы вы туда всякими шпагами тыкали?

– Вы где-нибудь видите шпаги?

Кугельмас недовольно поморщился и, пыхтя, полез в сундук. В глаза ему бросилась пара отвратительных поддельных бриллиантов, наклеенных на шершавую фанеру прямо у него перед носом.

– Ну, если это шутки! – проворчал он.

– Ха, шуточки! Короче, если я к вам в контейнер подложу какой-нибудь роман, закрою крышку и постучу три раза, вас тут же забросит в эту книгу.

Кугельмас скорчил недоверчивую гримасу.

– Как из пушки, – заверил его Перски. – Чтоб мне сгореть. И, кстати, не только роман годится. Рассказ, пьеса, стихотворение – что угодно. Можете познакомиться с любой из женщин, созданных лучшими писателями мира. Лицом к лицу увидеть ту, с кем только в мечтах и встречался. И делайте там с ней что хотите. А как надоест, вы меня крикнете, и я вас в долю секунды назад верну.

– Перски, вы случайно не из дурдома сбежали?

– Да говорю вам, все будет тип-топ, – сказал Перски.

Недоверие не оставляло Кугельмаса.

– Что вы мне вкручиваете! По-вашему, этот мусорный ящик способен отправить меня в такое вот турне?

– За две десятки – почему нет? Кугельмас полез за бумажником.

– Придется проверить, – буркнул он. Перски сунул деньги в карман и подошел

к книжным полкам.

– Ну, так с кем хотите познакомиться? Сестра Керри? Консуэло? Офелия? Может быть, нам кого-нибудь предложит Бернард Маламуд?

– Франция. Моя любовница должна быть француженкой.

– Может, Нана?

– Опять платить? Не годится!

– А если Наташа из «Войны и мира»?

– Я же сказал – француженка. Так: я придумал – Эмма Бовари. Пожалуй, это то, что надо.

– Отлично, Кугельмас. Когда надоест, орите громче, – и Перски подбросил в сундук карманное издание флоберовского романа.

– А вы уверены, что это не опасно? – спросил Кугельмас, когда Перски взялся за крышку ларца.

– Не опасно! В этой проклятой жизни разве есть что-нибудь неопасное? – Перски постучал три раза по сундуку и откинул крышку.

Кугельмаса там не было. В этот миг он появился в спальне дома Шарля и Эммы Бовари в Ионвиле. Кроме него в комнате была только молодая женщина. Она складывала простыни, стоя к нему спиной. «Просто не верится, – думал Кугельмас, пожирая глазами прелестную жену лекаря. – Да это же спятить можно. Вот она. И вот я!»

Эмма удивленно обернулась.

– Господи, вы меня напугали, – сказала она. – Кто вы?

Говорила она на том же языке, каким был выполнен перевод карманного издания.

«Ни хрена себе!» – подумал Кугельмас. Потом до него дошло, что это она к нему обращается, и он представился:

– Простите. Меня зовут Сидней Кугельмас, я из Сити-колледжа. Преподаватель классической

словесности. Сити-колледж? Это в Нью-Йорке. К северу от центра. Я… понимаете…

Эмма Бовари одарила его манящей улыбкой и сказала:

– Хотите выпить? Может быть, рюмочку вина?

«Как она хороша! – подумал Кугельмас. – не то что этот крокодил, с которым приходится спать под одним одеялом». Кугельмас почувствовал непреодолимое желание тут же заключить это видение в объятия и поведать ей, что о такой женщине он мечтал всю свою жизнь.

– Что ж, – сказал он осипшим голосом, – пожалуй. Белого. Нет, красного. Нет, белого. Ладно, белого.

– Шарль только к вечеру вернется, – проговорила Эмма, и в ее голосе прозвучали игривые нотки.

Выпив вина, они вышли погулять и полюбоваться красотами французской природы.

– Давно мечтаю, чтобы пришел загадочный незнакомец и избавил меня от однообразия нашей серой деревенской жизни, – говорила Эмма, сжимая его запястье. Они миновали небольшую церковь. – Вы так интересно одеты, – промурлыкала она. – Мне нравится. Как-то так… современно!

– Называется «костюм спортивного покроя», – нежно объяснил он. – Так на нем было написано.

Неожиданно он поцеловал ее. Целый час потом они провели, сидя под деревом, шептались и взглядами поверяли друг другу все самое сокровенное. Внезапно Кугельмас привстал. Он вспомнил вдруг, что договорился встретиться с Дафной в универмаге Блуминдейла.

– Мне пора, – сказал Кугельмас. – Но ты не переживай, я приду еще.

– Приходи, – сказала Эмма. Они пошли к дому. У крыльца они сжали друг друга в объятиях. Кугельмас взял лицо Эммы в ладони, еще раз поцеловал ее и вскричал:

– О'кей, Перски! Мне надо в Блуминдейл к полчетвертому!

Послышался явственный хлопок, и Кугельмас снова был в Бруклине.

– Ну что? Не надул я вас? – радостно вскинулся Перски.

– Слушайте, Перски, сейчас я дико опаздываю. У меня свидание с моей крокодилой на Лексингтон-авеню, но я бы это дело повторил. Как насчет завтра?

– Бога ради. Только две десятки не забудьте. И никому не рассказывайте.

– Еще не хватало. Сейчас побегу в «Нью-Йорк Тайме»!

Кугельмас поймал такси и помчался в центр. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. «Наконец-то! – думал он. – Я влюблен, и только я, один я об этом знаю!» Но и он знал не все.

А именно, что как раз в это мгновение во множестве классов школьники задавали учителям один и тот же вопрос: «Что за персонаж появляется на странице 100? Лысый еврей, который целует Эмму Бовари!» Учитель из Сиу-Фоллз, что в Южной Дакоте, только вздохнул, а про себя подумал: «Боже, бедные дети! До чего довели себя наркотиками. Совсем уже мозги набекрень!»

Когда в магазин вбежал запыхавшийся Кугельмас, Дафна ждала его в отделе товаров для ванной.

– Где тебя носит? – Дафна спросила, как плюнула. – Уже полпятого!

– Ты понимаешь, улицы забиты, попал в пробку, – объяснял Кугельмас.

На следующий день Кугельмас вновь навестил Великого Перски, и волшебство в считанные минуты переместило его в Ионвиль. Эмма при виде Кугельмаса не могла сдержать радости. Время летело незаметно. Они смеялись и болтали, рассказывали друг другу о своем житье-бытье. Прежде чем расстаться, они с Кугельмасом занялись любовью.

Господи! – шептал про себя Кугельмас. – Я делаю это с госпожой Бовари! Я, проваливший на первом курсе французский!

К концу месяца Кугельмас неоднократно побывал у Перски, а с Эммой Бовари у него установились дружеские и нежные отношения.

– Аккуратнее, смотрите не зашлите меня в книгу после сто двадцатой страницы, – сказал однажды Кугельмас волшебнику. – Очень важно, чтобы мы с ней встречались каждый раз до того, как она свяжется с этим – как его? – с Родольфом.

– Да ну! – удивился Перски. – Неужто вам его на кривой не объехать?

– Объедешь! Он же дворянин, помещик. Эти ребята только и знают, что на лошадях кататься да по девочкам. По мне что он, что те рожи из журнала «Моды для любой погоды». И причесон от Хельмута Бергера. Но для нее это лакомый кусочек.

– А муж ничего не подозревает?

– А! Где ему. У нашего шарлатана мозгов только и хватило, чтобы найти на свою голову приключение. Теперь он к десяти вечера уже в постели, а она еще только бальные туфельки надевает. Н-да… Ну, пока!

И Кугельмас снова через магический сундук проник в усадьбу Бовари в Ионвиле.

– Как жизнь, крошка? – обратился он к Эмме.

– Ах, Кугельмас, – вздохнула Эмма. – Что у меня тут за жизнь. Вчера за обедом этот герой отошел ко сну посреди десерта. – Я перед ним и так, и сяк, и про балет, и про ресторан «Максим» в Нью-Йорке, вдруг слышу – храпит!

– Ничего, моя девочка. Мы снова вместе, – сказал Кугельмас, обнимая ее. «Все справедливо, – думал он, вдыхая Эммин запах французских духов и поглубже зарываясь носом ей в волосы. – Я заслужил это. Я так настрадался! Одним психоаналитикам сколько переплачено! Искал, искал – с ног сбился. И наконец – она: красивая и в самой, что называется, поре, а я – раз, через пару страничек после Леона и перед самым Родольфом! Надо только каждый раз на нужной странице появляться, и дело в шляпе».

Естественно, Эмма радовалась наравне с Кугельмасом. По обществу, по светской жизни она изголодалась, и рассказы Кугельмаса о Бродвее, о бесшумных лимузинах, о Голливуде и звездах телеэкрана зачаровали юную красавицу-француженку.

– Ну, пожалуйста, расскажи еще что-нибудь про Симпсона[40]40
  О. Дж. Симпсон – звезда американского футбола.


[Закрыть], – попросила она в тот вечер, как раз когда они с Кугельмасом проходили мимо церкви аббата Бурнизьена.

– Ну что можно сказать? Это величина. Рекорды, какие только могут быть – все его. Тут призадумаешься. Его никому не достать.

– А премия Американской Академии! – с грустью в голосе проговорила Эмма. – Я бы все отдала, только бы удостоиться.

– Надо же сперва, чтобы выдвинули!

– Да я знаю! Ты объяснял мне. Но я чувствую, что рождена для сцены. Конечно, поучиться не мешало бы. Взять, что ли, пару уроков у Страсберга?[41]41
  Ли Страсберг (1901 – 1982) – известный актер. В конце 1930-х вместе с Э. Казаном основал в США школу подготовки актеров по системе Станиславского.


[Закрыть] А уж потом, если найти хорошего импресарио…

– Посмотрим, посмотрим. Я поговорю с Перски.

В тот же вечер, благополучно возвратившись в квартиру волшебника, Кугельмас привнес идею о посещении Эммой Нью-Йорка.

– Такой вариант надо обмозговать, – отозвался Перски. – Может и соорудим что-нибудь. Случались дела и похлеще.

Естественно, дел похлеще ни один из них с ходу как-то не припомнил.

– И где это тебя каждый Божий день черти носят! – рявкнула на мужа Дафна Кугельмас, когда он поздним вечером вернулся домой. – У тебя что, милашка завелась?

– Ну конечно, можно подумать, я как раз из таких, – устало проговорил Кугельмас. – Зашел к Леонарду Попкину. Поболтали с ним о переменах в Польше. Ты ведь знаешь Попкина. Это его любимый конек.

– Слушай, ты какой-то стал странный в последнее время, – сказала Дафна. – Сам не свой. Смотри, не забудь, что у моего отца день рождения. В субботу.

– Ладно, ладно, – буркнул Кугельмас, продвигаясь к ванной.

– Все родственники соберутся. Близняшек увидишь. И моего кузена Хамиша. Тебе бы следовало быть с ним повежливее: ты ему нравишься.

– Ясно, близняшек, – сказал Кугельмас, запирая дверь ванной, отделившую его от звуков голоса жены. Привалившись к двери спиной, он перевел дух. Всего несколько часов, сказал он себе, каких-нибудь несколько часов, и он снова будет в Ионвиле у своей возлюбленной. А если все пойдет нормально, на этот раз он вернется вместе с Эммой.

На следующий день в три пятнадцать Перски снова занялся магией. Проведя пару часиков в Ионвиле в гостях у Бине, наша парочка снова взобралась в экипаж Бовари. В соответствии с указаниями Перски они крепко прижались друг к другу, зажмурились и сосчитали до десяти. Когда они открыли глаза, экипаж уже подкатывал к боковому подъезду отеля «Плаза», где Кугельмас в приступе оптимизма предварительно забронировал номер.

– Прелесть! Прямо точь-в-точь как мне мечталось, – щебетала Эмма, то порхая в упоении по спальне, то любуясь видом на город из окна.

– Ага, ага, Эмпайр Стейт Билдинг! Сентрал Парк? Конечно, вижу. Небоскреб ООН… сейчас, который же? А, ну конечно! Как здорово!

На кровати дожидались пакеты и коробки с обновками от Халстона и Сен-Лорана. Развернув один из пакетов, Эмма приложила к своей идеальной фигуре бархатные брючки.

– Брючный костюм от Ральфа Лорена, – прокомментировал Кугельмас. – В нем ты будешь смотреться на миллион долларов. Ну-ка, малышка, поцелуй своего старичка!

– Я так счастлива, – простонала Эмма, стоя перед зеркалом. – Пойдем скорее в город. Давай сходим на тот мюзикл – «Кордебалет», да? – и в музей Гугенхейма, и на Джека Николсона: помнишь, ты мне про него рассказывал? С ним идет сейчас какой-нибудь фильм?

– Никак не могу взять в толк, – сказал профессор в Стэнфордском университете. – Сперва появляется какой-то непонятный персонаж по имени Кугельмас, а теперь она и вовсе исчезает из книги. Что ж, вероятно, такова классика: можно перечитывать тысячу раз, и каждый раз открывается что-то новое.

Любовники провели упоительный уик-энд. Дафне было сказано, что Кугельмас уезжает на симпозиум в Бостон и вернется в понедельник. Наслаждаясь каждым мгновеньем, Кугельмас с Эммой ходили в кино, обедали в китайском ресторанчике, два часа провели в дискотеке, а спать укладываясь, смотрели видео. В воскресенье они проспали до полудня, посетили Сохо и глазели на знаменитостей в ресторане «Элейн»[42]42
  Под знаменитостями автор подразумевает себя, поскольку ресторан «Элейн» известен главным образом тем, что в нем бывает Вуди Аллен.


[Закрыть].

Воскресным вечером они заказали икру и шампанское в номер и проговорили до рассвета. Утром в такси по дороге к Перски Кугельмас подумал: «Черт знает что, но здорово! Таскать ее сюда часто я, конечно, не в состоянии, но если время от времени – очаровательный контраст с Ионвилем.

У Перски Эмма забралась в сундук, аккуратно разложив вокруг себя коробки с нарядами, и нежно поцеловала Кугельмаса.

– Теперь ты ко мне, – подмигнув, сказала она.

Перски стукнул по сундуку три раза. Никакого результата.

– Гм, – промычал Перски, почесывая в затылке. Снова он постучал, и снова волшебство не сработало. – Что-то система не пашет, – буркнул он.

– Перски, вы шутите! – вскричал Кугельмас. – Как же она может не работать?

– Спокойно, спокойно. Вы еще там, Эмма?

– Да.

Перски постучал снова; на этот раз посильнее.

– Я еще здесь, Перски.

– Знаю, золотце. Сиди смирно.

– Перски, кровь из носу, надо отправить ее назад, – зашептал Кугельмас. – Я женатый человек, и у меня лекция через три часа. В данный момент я могу себе максимум позволить очень осторожную интрижку.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Перски. – Такой надежный, простой фокус!

Так у него ничего и не вышло.

– Дайте время, – объявил он Кугельмасу. – Придется все расковыривать. Я вам позвоню.

Кугельмас всунул Эмму в такси и отвез обратно в «Плазу». На лекцию он едва успел. Весь день висел на телефоне, звонил то Перски, то любовнице. Волшебник сообщил, что меньше чем за несколько дней ему не управиться.

– Ну, как симпозиум? – вечером спросила Кугельмаса Дафна.

– Отлично, отлично, – отозвался тот, прикуривая сигарету с фильтра.

– В чем дело? Ты сегодня какой-то как пыльным мешком стукнутый.

– Я? Ха! Смешно. Я спокоен как сон в летнюю ночь. Собирался, кстати, пойти пройтись. – Он выскользнул за дверь, поймал такси и помчался в «Плазу».

– Нехорошо получается, – сказала Эмма. – Шарль волноваться будет.

– Положись на меня, малышка, – сказал Кугельмас. Он был бледен и весь в поту. Еще раз поцеловав ее, он вскочил в лифт, поорал на Перски по автомату из вестибюля гостиницы и едва успел домой к полуночи.

– Послушать Попкина, так цены на картофель в Кракове не были так стабильны

с семьдесят первого года, – сказал он Дафне и, выдавив улыбку, полез в постель.

И так всю неделю.

В пятницу вечером Кугельмас оповестил Дафну о еще одном симпозиуме, который ему никак нельзя пропустить; на этот раз в Сиракузах. Бросился опять в «Плазу», но второй уикэнд ни в какое сравнение не шел с первым.

– Пусти меня обратно в роман, а нет – так женись, – потребовала Эмма. – А пока я хочу устроиться работать или учиться, потому что сидеть у телевизора весь день – это спятить можно.

– Отлично. Твой заработок придется кстати, – парировал Кугельмас. – Ты тут на одной доставке еды в номер в два раза больше собственного веса потребляешь.

– Я вчера в Сентрал-парке познакомилась с одним продюсером, так он сказал, что, возможно, я пригожусь для той постановки, что у них сейчас в работе, – сказала Эмма.

– Что еще за прохвост? – насторожился Кугельмас.

– Он не прохвост. Он вежливый, и добрый, и симпатичный, его зовут Джеф там какой-то, и скоро он должен получить Оскара.

В тот же вечер Кугельмас появился у Перски пьяным.

– Не надо так напрягаться, – сказал ему Перски. – Вон сосудики-то как выступили!

– «Не напрягаться»! Он еще мне говорит не напрягаться! У меня в гостиничном номере героиня романа сидит, да жена уже, небось, с собаками выслеживает!

– О'кей, о'кей! Все понимаю! – Перски заполз под сундук и принялся обо что-то грохать здоровенным разводным ключом.

– Меня обложили, как волка, – не унимался Кугельмас. – По городу хожу, озираясь, а с Эммой мы друг у друга сидим уже во где! Не говоря о том, что счет в отеле начинает смахивать на военный бюджет.

– Ну, а я-то что могу сделать? Магия это уж такая вещь. Все неуловимо, все тонко.

– Тонко! Ччерт. Эта мартышка у меня питается шампанским «Дом Периньон» и черной икоркой, да плюс ее наряды, да плюс записалась тут по соседству в любительский театр, и ей подавай теперь услуги фотографа-профессионала! Потом, слушайте, Перски, профессор Фивиш Копкинд, который у нас сравнительную литературу преподает, – он давно под меня копает, – узнал меня в спорадически появляющемся персонаже флоберовской книжицы. Пригрозил рассказать жене. Опять алименты! Да что там – крах, тюрьма! За измену с госпожой Бовари меня жена по миру пустит.

– И что я могу на это сказать? Я работаю день и ночь. А насчет ваших личных заморочек – тут я вам ничем помочь не в силах. Я все-таки волшебник, не врач.

К вечеру в воскресенье Эмма заперлась в ванной и, как ни взывал Кугельмас, не откликалась. Кугельмас стоял у окна, вперив взгляд в стену небоскреба напротив, и замышлял самоубийство. Жаль, что этаж невысокий, думал он, а то бы прямо сейчас. А может, сбежать в Европу и начать жизнь сначала?.. Сумел бы я, интересно, торговать газетами?

Зазвонил телефон. Кугельмас машинально прижал к уху трубку.

– Волоките ее сюда, – сказал Перски. – Похоже, я тараканов повыловил.

Сердце Кугельмаса подпрыгнуло.

– Вы серьезно? – воспрянул он. – Все починили?

– Там было что-то с трансмиссией. Ваш

ход.

– Перски, вы гений! Будем через минуту.

Меньше чем через минуту!

Снова любовники понеслись к дому волшебника, и снова Эмма Бовари со своими свертками забралась в сундук. На сей раз обошлось без поцелуев. Перски захлопнул крышку, набрал в легкие воздуха и постучал три раза. Раздался многообещающий хлопок, и когда Перски заглянул внутрь, ящик был пуст. Госпожа Бовари была у себя в романе. Кугельмас вздохнул полной грудью и бросился трясти руку волшебника.