Текст книги "Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности"

Глава 2
Социология маргинальности

2.1. Феномен границы в контексте европейской постметафизической философии

Современная, неклассическая философия Европы, пережившая и продолжающая переживать событие кризиса метафизики, все чаще и увереннее характеризуется как постметафизическая. Если классическая метафизика разрабатывала учение о сверхчувственных первоначалах бытия, то в постметафизической философии осуществляется переориентация от сущности к границе. Феномен границы помещается в центр неклассических философских концептуальных разработок и исследований – достаточно упомянуть таких философов, как К. Ясперс, М. Хайдеггер, М. Фуко и Ж. Делез, а также представителей так называемого «пространственного поворота». Одним из мыслителей прошлого столетия, посвятившим свое творчество разработке учения о границе, является Карл Хаусхофер. В настоящем разделе исследования мы ставим перед собой три задачи. 1) Раскрыть универсальное, общефилософское, несводимое к каким-либо узким и политически ангажированным идеологическим воззрениям значение концепции мыслителя. 2) Эксплицировать связь концептуально-теоретических разработок философа с постметафизическим контекстом европейской философской мысли. 3) Выявить ницшеанские мотивы учения Хаусхофера. Последняя задача обусловлена тем обстоятельством, что философские изыскания Ницше оказали определяющее влияние на формирование постметафизической парадигмы современной неклассической философии.

И. А. Исаев в своем исследовании пространства правопорядков отмечает: «Граница может быть адекватно оценена только как проблема метафизическая».[147]147
  Исаев И. А. Топос и номос: пространства правопорядков ⁄ И. А. Исаев. – М.: Норма, 2007.-С. 163.


[Закрыть] Применительно к философии XX столетия следовало бы сделать уточнение: как постметафизическая проблема. В сфере концептуальных разработок постметафизической философии граница перестает мыслиться преимущественно как феномен, отделяющий область трансцендентного первоначала от сферы имманентного, конечного существования. Феномен границы получает значимость в контексте исследований культурных пространств, знаковых пространств (семиосферы), пространств власти. Из вертикальной перспективы метафизической теории двух миров граница перемещается в горизонтальную плоскость множества сосуществующих гетерогенных бытийных и смысловых образований. Данная тенденция берет свой исток в ницшевском перспективизме, в то время как последний обусловлен событием «смерти Бога», утратой доверия к «метанарративам», т. е. кризисом европейской метафизики.

1. К. Хаусхофер и Ф. Ницше: границы жизненных форм и воля к власти

Границы могут быть установлены Богом, природой и человеком. Первый тип границ относится к области религиозного предания и является предметом теологии и метафизической онтологии. Уже в Ветхом Завете мы можем найти понимание события установления границ в качестве божественного творения: «Меня ли вы не боитесь, говорит Господь, предо Мною ли не трепещете? Я положил песок границею морю, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но переступить его не могут. А у народа сего сердце буйное и мятежное; они отступили и пошли» (Иеремия 5:22–23). Бог устанавливает границы сущего, Он же устанавливает границы моральных норм и законов. Тем самым границы приобретают сакральный характер. Однако кризис метафизической парадигмы привел сначала к секуляризации, а затем и к нигилистическому ниспровержению священных границ. Установленные Богом границы стали исчезать либо терять свою значимость. В этой ситуации на передний план начинают выходить природные и человеческие границы, а философские исследования границ из сугубо метафизических трансформируются в постметафизические. Еще гегелевские лекции по философии истории сохраняли привязку к метафизической парадигме. Критика географического детерминизма у Гегеля имела своим основанием утверждение приоритета духа над природой: история есть проявление духа во времени, в то время как природные границы могут выступать в качестве сопутствующего либо препятствующего, но не определяющего фактора. Объявивший себя последователем Гете и Ницше О. Шпенглер осуществляет переориентацию философии истории с области духа в область «живой природы» и «органических форм»: «Культуры эти, живые существа высшего порядка, вырастают со своей возвышенной бесцельностью, подобно цветам в поле. Подобно растениям и животным, они принадлежат к живой природе Гёте, а не к мировой природе Ньютона. Во всемирной истории я вижу картину вечного образования и изменения, чудесного становления и умирания органических форм».[148]148
  Шпенглер О. Закат Европы ⁄ О. Шпенглер. – Минск: Харвест, М.: ACT, 2000. – С. 32.


[Закрыть] На смену философии духа приходит философия жизни.

В свете обозначенных событий и трансформаций в философском дискурсе К. Хаусхофер начинает трактовать границу как конститутивный момент существования жизненных форм (Lebensformen). Более того, сама граница утрачивает характер абстрактной линии, которая в лучшем случае может быть представлена графической чертой на карте, а в метафизической перспективе и вовсе не подлежит представлению, являясь умозрительным конструктом. Граница для Хаусхофера сама представляет собой особую жизненную форму, зону борьбы (Kampfzone): «Повсюду, где хотелось тщательно провести границу, мы обнаруживали не линии, а только зоны, пояс самостоятельной жизни, заполненный борьбой!».[149]149
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении ⁄ К. Хаусхофер // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 245.


[Закрыть] Отказ от метафизических истолкований мира провоцирует поиск принципиально новых перспектив философского мышления. В качестве одной из таких перспектив выступает жизнь, толкуемая Ницше как воля к власти: «Где находил я живое, находил я и волю к власти».[150]150
  Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 4: Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого ⁄ Ф. Ницше. – М.: Культурная революция, 2007.-С. 119.


[Закрыть]«Wo ich Lebendiges fand, da fand ich Willen zur Macht».[151]151
  Nietzsche F. Gesammelte Werke IF. Nietzsche. – Koln: Anaconda Verlag GmbH, 2012.-S. 447.


[Закрыть] Идеи К. Хаусхофера вполне вписываются в парадигму философствования, инициированную Ницше и Шпенглером. В этой связи особое внимание обращает на себя разграничение стареющей и отмирающей жизни и жизни наступающей, бьющей ключом: «Ведь разграничение есть требование природы; но его закостенелость враждебна жизни, признак старения жизненных форм, доказательство быстро проходящей и исчезающей, а не наступающей и бьющей ключом жизни. В своей завершающей фазе неподвижность означает смерть, отмирание, и из этого состояния в конце концов может снова забить фонтаном новое лишь после полного устранения прежних жизненных форм».[152]152
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении ⁄ К. Хаусхофер // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 252–253.


[Закрыть] Введенное Ницше в пространство философского дискурса различие угасающей и возрастающей жизни (воли к власти) было усвоено Шпенглером для разграничения феноменов культуры и цивилизации. Для Шпенглера определяющим признаком культуры является становление, в то время как цивилизация характеризуется как «ставшее» и застывшее.

Следуя данному направлению, Хаусхофер выделяет границы «правильные», «естественные» и противоестественные. Последний тип связан с необходимостью означивания, семиозиса правовых идеалов, норм и законов, ставших враждебными жизни. Такие границы обусловлены стремлением подчинить живую жизнь мертвой «букве закона». Напротив, первый тип есть проявление сильной, бьющей через край жизни. Здесь Хаусхофер, как и Шпенглер, исходит из ницшевской оппозиции восходящей и нисходящей воли к власти. Если культура обнаруживает тенденцию к росту, то она стоит на стороне восходящей жизни, если же она характеризуется установкой на фиксацию того, что уже утратило свою жизненность, то она относится к жизни нисходящей. И в том, и в другом случае культура есть жизненная форма, вопрос лишь в том, о какой жизни идет речь: «Разумеется, трудно разрешаема [проблема] во всех тех случаях, когда застывшая форма, отжившая буква закона с его внутренним правом утратили свое значение по отношению к эволюционному или революционному натиску жизни и в конечном счете должны быть опрокинуты естественной силой».[153]153
  Там же. С. 264.


[Закрыть] Восходящая жизнь характеризуется «возобладанием чувства растущей силы», в то время как для нисходящей жизни характерно «стремление к безопасности из-за ощущения убывающей энергии».[154]154
  Там же. С. 443–444.


[Закрыть]

Противоречие между двумя формами жизни создает напряжение и конфронтацию там, «где недостаточно организованные, охваченные распадом жизненные формы пронизывались новой жизнью, причем, само собой разумеется, при плоскостном распространении жизни на некогда разделенной поверхности Земли всегда «древнее право где-то должно быть ликвидировано, а новое создано».[155]155
  Там же. С. 468.


[Закрыть] В качестве онтологического основания такого понимания взаимоотношений между границами различных жизненных форм может быть представлено ницшевское определение жизни как Selbst-Uberwindung (само-преодоления): «Смотри, – говорила она, – я то, что всегда должно преодолевать самое себя. Конечно, вы называете это волей к творению или стремлением к цели, к высшему, дальнему, более сложному: но все это единое и тайна. Лучше погибну я, чем отрекусь от этого единого; и поистине, где гибель и листопад, там, смотрите, жизнь жертвует собой – ради власти! Пусть буду я борьбой, и становлением, и целью, и противоречием целей; ах, кто угадывает мою волю, угадывает также, какими кривыми путями она должна идти. Что бы ни создавала я и как бы ни любила я это – скоро должна я стать противницей ему и моей любви: так хочет моя воля».[156]156
  Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 4: Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого ⁄ Ф. Ницше. – М.: Культурная революция, 2007.-С. 119–120.


[Закрыть]

Переориентация философского дискурса на трактовку исторического процесса как сосуществования множества гетерогенных жизненных форм приводит к постановке вопроса о характере взаимоотношения границ. Воля к власти предполагает как различного рода нарушения, отрицания границ, так и их установление и охрану. В свою очередь, и нарушение и установление границ могут быть проявлением как нисходящей, так и восходящей жизни.

2. Граница и трансгрессия: нигилизм

Разнообразные нарушения установленных границ в неклассической философии характеризуются с помощью концепта «трансгрессия». Философская и научная мысль второй половины XX столетия проявляет повышенное внимание к трансгрессивным феноменам существования. Так, Ю. М. Лотман осуществил тщательный анализ нарушения границ в семиотическом пространстве и в сфере художественных текстов.[157]157
  Фаритов В.Т. Феномены границы и трансгрессии в исследованиях Ю.М. Лотмана: онтологические основания семиотической философии ⁄ В.Т. Фаритов // Вестник Томского государственного университета. – 2018. – № 434. – С. 77–82. DOI: 10.17223/15617793/434/9


[Закрыть] Хаусхофер в своем исследовании эксплицирует различные виды нарушения географических и политических границ.

Прежде всего, не следует забывать, что термин «трансгрессия» был заимствован философским дискурсом из области геологической науки, где он обозначает нахождение моря на сушу. Хаусхофер подвергает анализу геополитическое значение данного феномена (не употребляя, правда, самого термина «трансгрессия»): «на стыке суши и моря, вдоль границы между ними возникает зона борьбы, а именно побережье. Следует строго различать между заманивающими в свои сети и привлекающими побережьями и побережьями как зонами обороны».[158]158
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 295.


[Закрыть] Выше мы показали, что уже в Ветхом Завете подвижная граница между морем и сушей служит материалом для символизации феноменов сакрального. Впоследствии пространственная антитеза суши и моря станет одной из центральных тем геополитических учений, получит свое концептуально-теоретическое оформление, к примеру, в исследованиях К. Шмитта.

Трансгрессия может быть также проявлением «своеволия жизни, оспаривающей постоянные границы», здесь и там разрушающей пограничную политику отдельных государств или групп. Стремление подчинить пространство жизненных форм «букве закона», искусственным и подчас насильственно установленным границам наталкивается на сопротивление жизни, не признающей противоестественных (противоречащих интересам жизни) разграничений.

Являясь не абстрактной линией, но ареной борьбы, граница становится областью всевозможных столкновений и боевых действий. Одни жизненные формы наступают на другие, старое и утратившее способность к росту вытесняется новым. Воля к власти проявляет себя как нарушение границ одних жизненных форм другими. Речь может идти о распространении жизни на еще не освоенные пространства, в область «анэйкумены»: «В этой констатации сразу обнаруживается масштаб проблемы противоречия между границей и анэйкуменой, значение признания того, что с быстро растущим оттеснением анэйкумены эйкуменой, с расширением пригодной для жизни земли и с увеличением плотности населения усиливается значение идеи о границе как плацдарме борьбы, как о непрерывно наступающем или отступающем замкнутом, но не сохраняющемся застывшим образовании! Пограничная борьба между жизненными формами на поверхности Земли становится при ее перенаселенности не мирной, а все более безжалостной, хотя и в более гладких формах».[159]159
  Там же. С. 276.


[Закрыть]Проблема состоит в том, что из перспективы одной жизненной формы в качестве анэйкумены может выступать пространство другой жизненной формы. Здесь Хаусхофер приближается к ницшевскому пониманию жизни как в основе своей несправедливому и неморальному процессу становления и борьбы (воли к власти).

Трансгрессия может представлять собой и откровенный нигилизм, не признающий или же разрушающий границу как таковую: «Поразмышляем также о тех – а их число растет в результате слишком резкого проведения линии, – кто не признает границ и кто разрушает их. Не признающий границ и ее разрушитель – два совершенно различных вида. Один ставит себя выше естественных границ, потому что они для него ничего не значат, а другой сознательно разрушает их, воспринимая такие рубежи как препятствие, а не защиту и органическое благодеяние».[160]160
  Там же. С. 265.


[Закрыть] Так Хаусхофер выделяет два различных типа нигилистов: космополита, не видящего границу, и врага границы, воспринимающего границу как подлежащее устранению зло и препятствие. Отказывающийся признавать границы космополит выступает сторонником всевозможных либеральных идеологических учений; устремлению к разрушению границы соответствуют фигуры революционера и анархиста.

В области философского дискурса нигилистическая установка по отношению к границам получает свое воплощение в философии трансгрессии. Концептуальные разработки и манифесты таких мыслителей, как Ж. Батай, П. Клоссовски, М. Фуко, Ж. Делёз и Ф. Гваттари, представляют собой не просто осмысление трансгрессивных феноменов существования, но осуществляют идеологизацию трансгрессии, когда нарушение и непризнание границ должно становиться жизненным credo. В этой связи И. В. Дёмин отмечает: «Преодоление границ, мыслимое как «освобождение», является одним из лейтмотивов либеральной и социалистической мысли: марксистской, экзистенциалистской, неофрейдистской, постструктуралистской, постмодернистской. Представители перечисленных философских направлений не задаются вопросом о том, почему вообще существуют границы, за счет чего они держатся, кем и ради чего они оберегаются? В леволиберальном философском и политическом дискурсе границы с самого начала мыслятся как нечто «злонамеренно» установленное кем-то, какой-то «репрессивной» властной инстанцией (Отцом, Богом, Языком, Идеологией). Граница есть нечто такое, что подавляет свободу индивида, и человек существует как человек лишь постольку, поскольку он нарушает границы».[161]161
  Дёмин И. В. Семиотика истории и герменевтика исторического опыта ⁄ И. В. Дёмин. – Самара: Самарская гуманитарная академия, 2017. – С. 242.


[Закрыть] У Хаусхофера мы можем найти указание на одну из возможных причин появления всевозможных врагов границы: слишком резкое проведение линии.[162]162
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении ⁄ К. Хаусхофер // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 265.


[Закрыть] Насильственное, оторванное от реальных жизненных условий и противоестественное установление границ провоцирует встречное движение, которое К. Г. Юнг охарактеризовал с помощью понятия «энантиодромии». Не только в геополитической сфере, но и в пространстве философской мысли установление фиксированных и абстрактных границ вызывает энантиодромию: появляются нигилистические учения, утверждающие трансгрессию в качестве определяющего онтологического и экзистенциального горизонта. Превращение трансценденции из жизненного порыва к высшему и абсолютному единству в абстрактное и безжизненное, жизнеотрицающее утверждение потустороннего – вот что является онтологическим (и одновременно культурно-историческим) содержанием провозглашенной Ницше смерти Бога. За смертью Бога с фатальной неизбежностью следует длительный период восхождения нигилизма, результатом которого становится исчезновение абсолютных границ и абсолютная проницаемость всех еще существующих границ. Хаусхофер указывает на этот феномен в геополитической сфере: «Абсолютных границ больше нет ни на земле, ни на море, ни в ледяных пустынях полярных ландшафтов. Как раз в наше время взялись за раздел границ Арктики и Антарктики под нажимом англосаксов и Советского Союза. На планете больше нет «по man’s land» – «ничейной земли»».[163]163
  Там же. С. 276.


[Закрыть] Как писал Ницше: «Земля стала маленькой».[164]164
  Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 4: Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого ⁄ Ф. Ницше. – М.: Культурная революция, 2007. – С. 18.


[Закрыть] («Die Erde ist dann klein geworden»).

Однако и сам Ницше осознавал, что восхождение нигилизма не является исключительно отрицательным и разрушительным по своим последствиям. Появление в геополитике, философии и культуре всевозможных трансгрессивных феноменов в свою очередь должно будет вызвать новое встречное движение, направленное уже не на отрицание, но на установление и защиту границ.

3. Воля к самоограничению: на пути преодоления нигилизма

Наряду с фигурами врагов и разрушителей границы Хаусхофер выделяет фигуру творца и защитника границы. Трансгрессия уравновешивается противонаправленной тенденцией к созиданию и обереганию границ: «Однако грандиозный противоположный ритм перехода границы и сохранения границы, который наделяет историю Старого Света эффектным мотивом постоянства, вероятно, ведет свое происхождение из противоречия между нарушителем границ – скотоводом, кочевником или полукочевником – естественным сторонником права свободного выпаса, и оседлым пахарем – творцом малой границы, вспаханной межи, прочной ячейки».[165]165
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении ⁄ К. Хаусхофер // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 405–406.


[Закрыть]

XX век и в геополитическом и в философском плане был иллюстрацией высказывания Фуко о том, что трансгрессии суждено стать основополагающим опытом нашей культуры.[166]166
  Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль XX века. – СПб.: Мифрил, 1994. – С. 112–113.


[Закрыть] Появление фигуры творца и защитника границ задает противоположное направление, указывающее на возможность нового поворота в философском мышлении: от трансгрессии к апологии границ.

В истории философии мы можем выделить три типа отношения к границам. Первый – метафизический – утверждает трансценденцию как выход за границы чувственно воспринимаемого, имманентного и восхождение к сверхчувственному, трансцендентному. Критика метафизики и установка на ее преодоление приводит к появлению второго типа, характеризующегося пафосом отрицания и нарушения границ, т. е. трансгрессией. Уже у Г. В. Ф. Гегеля выход за свои пределы (Hinausgehen iiber sich selbst) становится определяющим моментом в его диалектике. У Ф. Ницше самопреодоление (Selbst-Uberwindung) становится основным содержанием его учения о воле к власти и сверхчеловеке: «Der Mensch ist etwas, das uberwunden werden soil» («Человек есть нечто, что должно превзойти»). В форме учения о преодолении или отрицании границ трансгрессия станет лейтмотивом целого ряда направлений и концепций XX столетия. Третий тип, формирующийся в качестве оппозиции по отношению ко второму, представлен установкой на самоограничение, на полагание границ и их сохранение. Третий тип характеризуется «готовностью к самоопределению» (Selbstbestimmungsmundigkeit).[167]167
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении ⁄ К. Хаусхофер // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 260.


[Закрыть]

Selbstbestimmungsmundigkeit представляет собой ответ ницшевскому Selbst-Uberwindung: утверждается не выход за свои собственные границы, не самопреодоление, но добровольное самоопределение и самоограничение. Бытию-вне-себя, становлению иным (гегелевское «Hinausgerissenwerden») противопоставляется стремление к бытию-в-себе, к обретению своих собственных границ и их осознанному полаганию. Хаусхофер говорит в этой связи о необходимости воспитания «осознанного чувства границы».[168]168
  Там же. С. 339.


[Закрыть] При этом речь не идет о замыкании в ограниченном пространстве и тотальной отгороженности от всего иного. Напротив, именно осознание собственных границ и их принятие выступает в качестве необходимого условия человеческого бытия и подлинной коммуникации. Граница одновременно разграничивает и соединяет. Признание собственных границ требует признания и границ другого, на основании чего и становится возможным полноценное взаимодействие с другим именно как с другим. Трансгрессия, в свою очередь, ведет к устранению границ между мной и другим, в результате чего о коммуникации уже не может быть и речи: нет, собственно говоря, того, с кем можно было бы коммуницировать. Непризнание границ нередко связано с агрессивной установкой на ассимиляцию или устранение другого. Подлинная коммуникация (будь то дружба или любовь) возможны только при условии сохранения другого в качестве другого, а себя в качестве себя, т. е. требуется осознанное полагание границ, а не их преодоление или нарушение. Оппозиция «друг – враг», которая, согласно К. Шмитту, составляет основу политического, также предполагает установление и сохранение границ между «своим» и «чужим».

Пафос трансгрессии оправдан в случае чрезмерно жесткого и противоестественного полагания границ. Кроме того, трансгрессия может рассматриваться как симптом разлагающейся и гибнущей жизненной формы, например, культуры. В этом смысле Ницше был прав, выступая с императивом «человек есть нечто, что должно превзойти». Данный императив вполне соответствует тому «настроению заката мира» (Weltuntergangsstimmung), которое все больше будет распространяться в Западной Европе после смерти Ницше. Из этой перспективы философ обращается с призывом: «Превзойдите этих господ сегодняшнего дня».[169]169
  Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. T. 4: Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого ⁄ Ф. Ницше. – М.: Культурная революция, 2007. – С. 289.


[Закрыть](«Diese Herrn von Heute uberwindet mir»).

Хаусхофер формулирует другой императив: «Обладающий верным инстинктом народ должен так построить каждую мельчайшую ячейку, чтобы ее граница была способна однажды стать границей самой крупной жизненной формы».[170]170
  Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении ⁄ К. Хаусхофер // Классика геополитики, XX век. – М.: ACT, 2003. – С. 362.


[Закрыть] В этой формулировке чувствуется полемическая отсылка к кантовскому императиву: поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать основой всеобщего законодательства. Формулировка «самая крупная жизненная форма» есть геополитическая максима, долженствующая обладать значимостью для любых культурно-исторических форм. И вместе с тем геополитический императив Хаусхофера ориентирован уже не на всеобщее и универсальное, но на конкретно-единичное, на жизненную форму, существование и рост которой требует утверждения и охраны границ. Хаусхофер, подобно Н. Я. Данилевскому и О. Шпенглеру, утверждает многообразие жизненных форм, несводимых к какому-либо универсальному единству. И вместе с тем жизненным формам предписывается установка на достижение максимальной полноты жизненного пространства («Lebensraum») и его границ. В учении Н. Я. Данилевского данное противоречие представлено в еще более резкой форме: с одной стороны, утверждается многообразие культурно-исторических типов, а с другой – проводится идея универсальной и исключительной значимости славянского союза. На наш взгляд, истоки данного противоречия не следует искать в области идеологии. Противоречие это является конститутивным моментом самой философии жизни. Жизни, понимаемой как воля к власти, присуще имманентное стремление к достижению максимальной степени могущества. Концепция Хаусхофера, противопоставляющая «натиск жизни» «букве закона»,[171]171
  Там же. С. 252.


[Закрыть] как было показано нами выше, вполне вписывается в данное философское направление.

Вместе с тем Хаусхофер не признает насильственного захвата границ, «простого навязывания воли более сильного, которое география и история иногда подтверждают, а чаще отвергают».[172]172
  Там же. С. 260.


[Закрыть]Понимая вслед за Ницше границу как зону борьбы жизненных форм, Хаусхофер не разделяет трансгрессивный пафос автора учения о сверхчеловеке. В философском плане концептуальные разработки одного из основоположников геополитики ориентированы не на трансгрессию, не на ницшевское Selbst-Uberwindung, но на самоопределение (Selbstbestimmung), на утверждение и защиту границ. Таким образом, ницшеанскому пафосу выхода за пределы и преодоления границ может быть противопоставлен пафос утверждения границ, ограничения. Исследования Хаусхофера содержат установки, предвосхищающие данный возможный поворот к философии само-ограничивания. В этом заключается философская, универсальная (т. е., выходящая за рамки отдельной исторической эпохи и политической ситуации) значимость работ мыслителя.

Как явствует из проведенного исследования, историко-философский процесс в действительности не бывает представлен одной линией, но носит контрапунктный характер: одновременно развиваются сразу несколько «голосов», которые то пересекаются, то расходятся по разным направлениям. Соотношение учений Ницше и Хаусхофера может быть представлено в виде такого контрапункта, где точки схождения перемежаются точкам расхождения.