Текст книги "Скажи мне что-нибудь хорошее"

ПОНЕДЕЛЬНИК

Грибов пришёл на работу и прежде, чем отправиться к себе в отдел, сделал несколько кругов по этажам. Он надеялся «случайно» встретить Ларису и объясниться, однако из этого ничего не получилось. Расстроенный, он завернул в буфет и, взяв чашечку кофе, уселся за свободный столик. Рядом разместилась компания конструкторов, среди которых обретался Синичкин и, по обыкновению, витиевато рассуждал о смысле жизни. Вспоминали какого-то Колю, очень умного человека, и который спился по той простой причине, что был чересчур умным.

– Умные не нужны, нужны исполнительные, – с жаром доказывал Паша. – Что толку от ума, если все теплые места заняты.

– Ничего подобного, – возражали ему. – Главное, не сдаваться.

– Вопрос сложный, – заметил Синичкин и вальяжно развалился на хлипком стуле. – Одни бьются всю жизнь лбом в стену, а достичь ничего не могут, другие, не прилагая никаких усилий, имеют всё, что душа пожелает.

– Работать нужно.

– И это не факт. Если ты к чему-нибудь стремишься, а оно не идёт, то остановись и подумай, надо ли оно тебе. Вполне возможно, это твой ангел-хранитель удерживает тебя от опрометчивого шага.

– Ангелов, а тем более хранителей, не бывает, – хмыкнул Паша.

– Не скажи, – побарабанил пальцами по столу Леонид. – По крайней мере, у меня есть. И он меня минимум два раза от большой беды уберёг.

– А вы помните, у нас в плановом Толик работал? – неожиданно спросила одна из женщин. – В субботу похоронили. Вышел прогулять собаку, запутался ногами в поводке и упал. Ударился затылком о землю и сразу насмерть.

– Не может быть! – зашумели вокруг – Там животное размером с кошку.

– Ещё как может. Ему вообще постоянно не везло. Вечно ходил и плакался, что жизнь не удалась.

– Меньше на судьбу роптать нужно! – изрёк Синичкин. – Ведь тут как. Если ты говоришь, что всё плохо, Ангел начинает думать, что тебя такая жизнь устраивает. Может, для тебя в борьбе счастье. Поэтому мыслить надо позитивно.

– И все твои желания сбываются? – недоверчиво хмыкнул Пашка.

– Большей частью. Хотя, надо признаться, некоторые не сразу. Я так думаю, мой Ангел немного выжидает, не передумаю ли я.

«А где мой ангел-хранитель»? – невесело подумал Грибов, отодвинул пустую чашку и направился к выходу.

Он поднимался по лестнице и думал, что в принципе оно и к лучшему: он Ларису не видит, и в голову не будут лезть безрадостные мысли, хотя этому бестолковому сердцу не прикажешь, и оно иногда щемит от грусти.

Само собой разумеется, он совершенно не будет вспоминать о женщине, с которой распрощался и которая за эти дни так ни разу и не напомнила о себе.

«Всё пройдет – и печаль и радость. Всё пройдет, так устроен свет», – всплыли в памяти строчки из старой песни.

В самом деле, рано или поздно им всё равно пришлось бы расстаться, и ничего тут не поделаешь. Два дня он её не видел, впереди ещё два, да и сегодня они вряд ли встретятся: итого почти неделя. В архив пока можно посылать Марину или Синичкина, а через месяц, два, в крайнем случае три, всё уляжется, останутся только смутные воспоминания.

Он миновал второй этаж, завернул на следующий лестничный марш и резко, словно оглушенный сильным ударом по затылку, застыл на месте. Навстречу спускалась бледная, осунувшаяся Лариса.

Увидев Грибова, она вздрогнула и остановилась, глядя на него широко раскрытыми печальными глазами. Как не старалась она убедить себя, что между ними всё кончено, где-то в самой глубине души теплилась надежда, что это не так.

Огромная, обжигающая волна нежности и раскаяния накрыла Дмитрия с головой, душа неудержимо рвалась к этой женщине, и в то же время замирала от страха быть отвергнутой. Сердце колотилось так, что заломило в висках, а в голове от пульсирующей крови гудел набатный колокол. Он стоял, не в силах собрать в одно мгновение разлетевшиеся в разные стороны мысли, понимая лишь одно: его любовь никуда не делась.

– Здравствуй, – запинаясь, промямлил он. – И прости меня, если сможешь. Я старый осёл.

– Дать бы тебе по башке, – грустно проговорила Лариса.

– Только не насмерть, – засиял от радости, что этот кошмар позади, Грибов и тут же обеспокоено спросил:

– Ты не заболела? На тебе лица нет.

– Спать хочу. Мой вчера опять концерт закатил. Он с вечера выдрыхся, а потом до полтретьего ночи отношения выяснял. Ему-то что, на работу к девяти, а мне полшестого вставать.

– Да что он за человек? – кровь бросилась в голову Грибову. Попадись ему сейчас этот, так называемый «муж», и он бросится на него с кулаками. Да ради неё…

– Глупый ты мой, – она легонько, едва касаясь кончиками пальцев, провела рукой по его щеке.

Это простое слово «мой» перевернуло душу Грибова. Он взглянул ей в глаза и потерялся. Окружающий мир исчез, в едином порыве они шагнули друг к другу. Его руки гладили её волосы, скользили по её телу. Запрокинув ей голову, он жадно прильнул к её губам. От длинного затяжного поцелуя перехватило дыхание, и только тогда, когда казалось, что можно задохнуться от счастья, они оторвались друг от друга.

Лариса, ошеломленная произошедшим, закрыла лицо руками и стояла, повторяя всего два слова: – Не надо, не надо.

– Что не надо? – переспросил он, отводя в стороны её ладони.

– Ничего не надо. Мне плохо без тебя, но нужно время, чтобы разобраться в самой себе. Ведь прежде, чем начать новую жизнь, я должна сначала закончить со старой. Я никогда не думала, что попаду в подобную переделку и считала, что это может случиться с кем угодно, только не со мной. И вот… Ну как ты не понимаешь.

– Конечно, где уж мне, – вскинулся Дмитрий. – Я…

– Знаю, знаю, – прикрыла ему рот Лариса. – Ты старый больной человек. Тебе, страшно сказать, уже сорок девять, а в следующем году пойдёт, страшно представить, шестой десяток. Жуткий возраст. Между прочим, один классик, когда ему было за восемьдесят, сказал о себе пятидесятилетнем: «Я был молод и глуп». Так что у тебя всё ещё впереди. А пока… пока давай не будем об этом. Как-нибудь потом.

Грибов поморщится.

– Не люблю это слово. Жизнь штука увлекательная, но, к сожалению, непредсказуемая. Трудно сказать, как она повернёт, и все эти «потом» запросто превратятся в «никогда».

– Может быть, – согласилась Лариса. – Но…

Но договорить она не успела. Где-то хлопнула дверь, послышался, а затем стих звонкий цокот каблучков.

– Нет, это невыносимо, – дёрнулся Грибов. – Я действительно столько понаделал глупостей и мне хочется тебе многое сказать, а здесь это совершенно невозможно. Давай встретимся… хотя бы у меня дома.

– Просто сказать? – недоверчиво посмотрела на него Лариса. – Ты уверен, что сумеешь этим ограничиться?

Снова зазвучали шаги, и на этот раз они приближались.

– Послушай, приходи, – торопливо зашептал Грибов. – В среду меня посылают на завод, я там быстренько пробегусь, и, считай, день свободен. Дети уехали, жена на работе. И ты придумай чего-нибудь: ребёнка к врачу, что ли. Я живу недалеко от тебя: Тимирязевская, шесть, квартира восемь.

– Я постараюсь, – согласилась она. – Только обещай мне, что не воспользуешься моим доверием, иначе у меня не будет пути назад. Не поверишь, я до сих пор не научилась врать, и, если мой муж меня спросит, выложу ему всю правду. Да ему и спрашивать не обязательно, он всё поймёт по моему лицу.

– Клянусь! – он торжественно поднял вверх правую руку. И после короткой паузы добавил. – Если ты сама не захочешь.

– Ты не жук, ты целый жучара, хитрый и настырный, хотя я тебе почему-то верю, – вздохнула она.

– Так ты придёшь?

– Приду.

– Я буду ждать, – он махнул рукой и в радостном возбуждении припустил вприпрыжку вверх по лестнице, и тут же спохватившись, остановился. – Погоди, мы не договорились, во сколько встретимся?

– Потом, – откликнулась она. – Я тебе перезвоню.

– Только не пропади, – умоляюще попросил он и снова рванул бегом, но, увидев, спускающихся ему навстречу людей, притормозил и уже до самого отдела изображал степенного руководителя.

После обеда Синичкин и Вановна отпросилась по своим делам, Грибов мечтательно уставился в окно, а Марина раскладывала по папкам бумаги. Она несколько раз бросала в сторону начальника любопытные взгляды, и, наконец, не выдержала.

– Дмитрий Михайлович, можно вопрос: отчего в последнее время вы такой задумчивый? Неприятности?

– Устал немного. На работе аврал, дома дети неделю гостили, кругом сплошная суматоха. Наверно, старею.

– Это вы-то старый? Видела я недавно, как вы через две ступеньки по лестнице скакали. Вас ещё женить можно.

– Меня? Кому нужен домашний кот средней паршивости.

– Скажете тоже. Наверное, жена от вас ни на шаг не отходит, боится, что потеряетесь. Хорошие мужики нынче на дороге не валяются.

– Не знаю, не знаю, на меня пока никто не зарился.

– Это вы по сторонам плохо смотрите, а некоторые последнее время вами очень интересуются.

Грибов дёрнулся, не намёк ли это на Ларису, но решил виду не подавать, а увести разговор со скользкой темы.

– Скажешь тоже, – хмыкнул он. – Ты бы, например, вышла за меня замуж?

– Ну, я не в счёт, – отмахнулась она.

– А всё-таки. – Грибов неожиданно для себя разволновался и, пересев поближе к Маринке, пристально посмотрел ей в глаза. – Вот если бы я с женой развёлся.

Она слегка опешила от такого вопроса, но, решив быть честной, глубоко вдохнула и, немного помолчав, с виноватым видом серьёзно ответила:

– Вряд ли.

– Вот видишь. – Он укоризненно покачал головой.

– Да нет, – принялась горячо оправдываться Марина. – Поймите меня правильно: вы хороший человек и выглядите замечательно, но, во-первых, жену свою не бросите, я знаю, и потом… – она слегка замялась. – Будь вы лет этак на десять-пятнадцать помоложе, тогда, кто знает.

– А если б я был богатеньким Буратино?

Маринка скептически пожала плечами.

– Шикарная квартира, крутая машина, круизы, дорогие безделушки – это конечно неплохо, только кто его знает, как оно потом обернётся. Близкий человек должен быть надёжным. Если б какая беда случилась, не орал бы: – Ты что натворила?! – а как Карлсон, обнял и тихо прошептал: – Пустяки, дело житейское. Давай подумаем, как из этого выпутаться. – Я не за деньги хочу выйти, а за человека.

– Да уж, – пробормотал Грибов. – А у меня и денег нет.

– Чего? – озадачено посмотрела на него Маринка.

Дмитрий понял, что в очередной раз сморозил глупость, покраснел, не зная, что сказать. От необходимости снова выкручиваться его спас телефонный звонок. Стараясь первым схватить трубку, он метнулся к аппарату, сметая по пути со стола бумаги.

– Грибов слушает!

– Александр Александрович, я записалась к врачу с ребёнком на среду, на десять тридцать, – раздался в трубке ровный голос.

– Конечно, Сан Саныч. Всё понятно, Сан Саныч. Обязательно сделаем, Сан Саныч. – засуетился Грибов, положил трубку и, многозначительно посмотрев на Марину, поднял вверх указательный палец. – Директор «на самом верху» рапортовал о наших успехах. Так что будем работать, работать и ещё раз работать. Придётся на следующей неделе посидеть на заводе.

– Ой, а чего это вы так засияли? Нам что, и премию дадут?

– Дадут, Мариночка, всенепременнейше дадут.

До конца дня Дмитрий едва досидел, постоянно порываясь спуститься вниз, в архив. Он прекрасно понимал, что это невозможно, и поэтому сейчас хотел только одного – добраться поскорее домой, чтобы не наглупить

Приподнятое настроение не оставило Грибова и вечером. Занятый мыслями о предстоящей встрече, он рассеянно слушал жену, с трудом понимал, что происходит на экране телевизора и беспрестанно поглядывал на часы. Время тянулось невыносимо медленно.

– Слава богу, – подумал он, увидев, что часовая стрелка наконец-то доползла до цифры десять. – Завтра как-нибудь переживу, а там и среда.

Он расстелил свой диван и заглянул к жене.

– Читаешь?

– Про Тибет. Немного осталось, иди ложись. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал он, поцеловал жену и отправился к себе.

Тамара, едва за ним закрылась дверь, отложила книгу в сторону и невидящим взглядом уставилась в потолок. Беспокойство, появившееся после разговора с Элеонорой и которое вроде прошло после воскресного вечера с мужем, снова охватило её.

Теперь она внимательно присматривалась к нему и сразу отметила, что он не в своей тарелке. Неужели у него всё-таки появилась другая женщина? Она резко приподнялась и опустила ноги на пол. Первым её порывом было пойти и спросить. Она встала и тут же снова села. Он уже спит, и вообще, что это даст? Он ничего не скажет, да и что он может сказать? Что у него появилась любовница? А если она ошибается?

До сих пор Дима не подавал повода для ревности. Нет, конечно, и он, думая, что она не замечает, исподтишка заглядывался на красивых женщин и расцветал, когда её подруги вешались ему на шею и шептали, что он самый замечательный муж на свете. Но Тамара относилась к этому спокойно. Во-первых, мужик, если он, конечно, нормальный, всегда будет пялиться на женские прелести, тут природу не переделаешь. Иначе, что это за мужик. А во-вторых, они практически всё время проводили вместе, и она видела эти поползновения.

Она взяла с тумбочки гребешок и принялась медленно расчёсывать волосы.

– А если он признается, тогда что?

Она запрокинула голову вверх, закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула. Ей стало страшно. Прожить столько лет бок о бок с любимым человеком, делить с ним радости и заботы и вдруг сейчас, на склоне лет, остаться одной. Ледяной озноб пронзил её тело.

– Что же делать? – прошептала она. – И узнать не у кого, такие известия жена обычно узнаёт последней.

Она положила гребешок на место, снова легла и натянула одеяло на голову, оставив снаружи только кончик носа.

«Подожду немного, – решила она. – А там видно будет».

Грибов ворочался с бока на бок, продолжая думать о предстоящем свидании.

«Послезавтра, утром, он быстренько сбегает на работу, отметится и вернётся. К половине одиннадцатого она появится, значит, у них впереди целая вечность. Она войдет, бросится ему на шею, он подхватит её на руки и закружит по комнате, и они вместе упадут на диван. Он будет ласкать, целовать это прекрасное и такое желанное тело, а затем они сольются в одно целое. Наступит сладостный миг счастья, миг, в котором кроме них никого не будет в этом мире, только он и она. Когда же они придут в себя, то ещё долго будут лежать рядом: он, продолжая гладить её тело, шептать какая она прекрасная; и она – робко улыбаться, вытирая нечаянные слёзы радости и наслаждения. А потом… – тут он снова вернулся с небес на землю. – Потом она спросит: – Что мне теперь делать? – И что он на это ответит? Так что все эти мечтания можно запереть в сундук, ключ выкинуть в форточку и не дёргаться. Она придёт, и они вместе попробуют разобраться в своих чувствах и решить, как быть дальше».

Он приподнялся и поправил подушку.

«А вдруг она передумает или что-нибудь случится. Например, её ревнивый муж что-то заподозрит и вместо того, чтобы отправиться на работу, примется следить за женой. С него станет. Заявится сюда и закатит жуткий скандал, а, может, и в драку полезет. Вот тогда я отыграюсь на этом „муже“. Я ему всё припомню, каждую слезинку Ларисы. У, козёл драный. Да я… Я, я. Всё я да я. А она? Ей-то, каково будет? Что я ей вообще предложить смогу»?

– Для начала вы поедете в Париж, – откуда-то, изнутри, прозвучал ядовитый внутренний голос.

– Почему в Париж? – не понял Дмитрий.

– Это так романтично.

– Издеваешься? Франция. Её муж одну дальше автобусной остановки не отпускает. За пять минут опоздания скандал закатывает.

– Тогда извини, Парижу не будет.

– Да уж, – вздохнул Дмитрий. – И вообще, – он посмотрел на часы. – Второй час ночи, завтра буду как варёный. Спать, – приказал он себе и свернулся калачиком.

Но сон не приходил. Простыня собралась в какой-то невообразимый ком; одеяло давило, но стоило раскрыться, как начинался озноб. Подлая подушка то расползалась под головой, словно блин, то давила на затылок невесть откуда взявшимся твёрдым углом.

Дмитрий встал, сходил на кухню, попил водички, аккуратно перестелил постель и, уткнувшись носом в подушку, начал медленно повторять про себя: «Спать, спать. Всё хорошо, всё завтра. Спать, спать».

– А если придёт жена? – снова из глубины души высунулся противный маленький червячок сомнений.

– Зачем?

– Затем. Поднимется температура, отправят с поручением в другой банк, да мало ли какая беда может приключиться. Представляешь, картина – она входит в комнату, а там вы с Ларисой на диване.

– Скажу: «Товарищ по работе».

– Ну да, интеллектуальная деятельность самая энергозатратная. Поэтому, обсуждая производственные вопросы, вы так разогрелись, что пришлось раздеться. С твоей находчивостью только в КВН играть. Ну-ка, угадай с трёх раз, что тебе скажут. Хотя чего тут долго думать: кое-кто совсем недавно дома скандал закатил, а повод был намного пустячнее.

– Ладно, разберёмся, – буркнул Грибов, загоняя сомнения обратно. – Скорее бы среда.

Но время хоть и медленно, всё-таки шло. Постепенно наступило состояние полудрёмы: мысли разбежались в разные стороны, перескакивая одна через другую. В конце концов под самое утро он задремал, однако и сон не принёс успокоения. Грибову снились ужасные сновидения, в которых он из одной передряги попадал в другую.

ВТОРНИК

С нетерпением ожидая встречи с Ларисой, Дмитрий несколько раз порывался встретиться с ней, но каждый раз, опасаясь наделать глупостей, вовремя останавливался. Чтобы хоть как-то убить время, он принялся перекладывать бумаги. Открыл нижний ящик и обнаружил конверт с деньгами, который положил в тот злополучный день и совершенно про него забыл. Он схватил конверт и заёрзал на стуле: появилась прекрасная возможность увидеться с Ларисой.

«Буквально два слова, – убеждал он сам себя. – Отдам и всё. Лучше подарить его заранее, мало ли чем закончится наша встреча, так пусть у неё останется хоть какая-нибудь память обо мне».

Выбрав момент, когда рядом никого не было, он позвонил.

– Подойди на лестницу – торопливо проговорил он.

– Может потом?

– Нет, сейчас, на секундочку, у меня для тебя сюрприз.

– Иду, но только учти, на одну секундочку.

– Как прикажешь.

Он отключился, спрятал конверт в карман и направился вниз. Лариса уже оказалась на месте. Грибов бросился к ней и замер, заметив её усталый вид.

– Что случилось? – спросил он.

– Настроение паршивое. Спать хочу. Вчера до часу ночи готовила: картошку с мясом тушила, котлеты с подливой жарила. Затем всё вокруг вымыла, убрала. Утром встаю; мой, оказывается, ночью пришёл, поел, посуду грязную на столе оставил, кости в раковину покидал, свинарник навёл и спать завалился. Я стою, и плакать хочется: для чего я весь вечер старалась, кому это надо? Руки опускаются.

– Ну скажи пожалуйста, сколько можно…

– Дима, – осуждающе проговорила она.

– Всё, всё, больше не буду, – торопливо проговорил он и протянул конверт.

– Что это? – с любопытством поинтересовалась Лариса, раскрыла конверт и тут же протянула его обратно.

– Забери.

– Почему?

– Ты понимаешь… – неуверенно начала она, пытаясь подобать слова, чтобы не обидеть. – Я, наверно, слишком старомодная, но если возьму… мне будет казаться…

– Но…

– Никаких «но»! Мы с тобой уже говорили на эту тему, и потом, у меня есть твой подарок.

– Какой?

– Твоё стихотворение.

– Тоже мне, подарочек, – буркнул Грибов и с расстроенным видом спрятал конверт в карман.

– Ничего ты не понимаешь, – снисходительно улыбнулась Лариса и чмокнула его в щёку.

Дмитрий мгновенно просиял, притянул её к себе и крепко обнял.

– Задушишь, – пискнула она, пытаясь вздохнуть. – Если ты решил от меня избавиться – учти, буду сниться в кошмарных снах.

– Не надо, лучше наяву.

– Тогда пусти. Секундочка давно прошла.

– До завтра, – сказал Грибов, с сожалением выпуская её из своих объятий.

Наконец-то и этот день подошёл к концу. Незаметно подступил вечер. Утомленный дневными заботами ветер наконец-то угомонился и лишь изредка встряхивался, слабым шелестом листьев напоминая о своём присутствии. В небе заискрилась звёздная россыпь и, поддержанная вспыхнувшими фонарями, осветила улицы сумеречным, немного загадочным светом.

Стараясь поскорее добраться до дома, Грибов решил срезать угол. Он завернул в соседний проходной двор и очутился в узкой полосе кромешной темноты. То ли сюда пожалели поставить осветительный столб, то ли старая лампочка перегорела, а заменить на новую не доходили руки, но пара светящихся окошек не могла разогнать окружающий мрак. Дмитрий зябко повёл плечами и, стремясь поскорее выйти на освещённое место, рванулся вперёд. Неожиданно над головой раздался резкий звук. Грибов машинально вскинул голову и замер на месте, потрясённый раскрывшимся перед ним видом. Уже сто лет, занятый своими делами, мыслями и заботами, он не смотрел на ночное небо. Угольно-чёрная бездна буквально навалилась на него, а большие яркие звёзды, казалось, висели прямо над головой – протяни руку и бери. Светящаяся искорка прочертила в небе короткую полоску.

– Я хочу… – начал Дмитрий и замолчал.

Он вдруг понял, что не знает, чего просить. Насколько всё просто и понятно было в детстве. А сейчас. Быть вместе с Ларисой, заботиться о ней, оберегать, помогать, и вместе с тем не потерять жену. Одно исключает другое.

«Стреконожек не бывает, – подумал он, и увидел необыкновенно яркую падающую звезду. Она летела так долго, что Грибов всё-таки решил загадать: – Пусть будет так, как будет. Чтобы всем было хорошо».

И хотя он и сам не понял, что это значит, но переложив свои заботы на безымянную звёздочку, почувствовал странное облегчение.

«Это не звёзды – это наши желания. Они зарождаются и ослепительно вспыхивают, затмевая всё вокруг, а затем гаснут и исчезают в темноте времени. Мы живем, мечтаем, и наши мечты, сбываясь или не сбываясь, постепенно исчезают и остаются одни лишь воспоминания. И Любовь. Даже загоревшись на миг, она согреет душу своим теплом. Лариса такая же звезда. Её подарила мне Судьба и, что бы ни произошло, память о ней всегда будет со мной».

«Завтра всё решится, – подумал он, заходя в квартиру. – Лишь бы нам не помешали».

И тут его осенило. Он закрыл дверь, долго ковырялся ключом в замочной скважине, наконец, сердито нахмурив брови, направился к жене на кухню.

– Слушай, у нас замок заедает. Я свой ключ через раз проворачиваю.

– Не знаю, – отозвалась Тамара, не отрываясь от плиты. – Мой – нормально.

– Нет, – упрямо повторил Дмитрий. – Он обязательно испортится, причём в самый неподходящий момент, когда будешь торопиться на работу. Закон бутерброда. Нужно купить новый.

– Я в этом ровным счётом ничего не понимаю, – отмахнулась жена, вытаскивая из шкафчика пакет с крупой. – Ты хозяин, ты и решай, скажешь заменить – заменим.

– Конечно, завтра в магазин зайду.

– А он точно выдержит, не поломается раньше срока? – забеспокоилась Тамара.

– Не должен, я немного подремонтировал.