Текст книги "Медин"

Медин
wheelerson

© wheelerson, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть 1

Глава 1

Зима снова получалась странной, и Новый год собирался пройти бесснежно. И хорошо, если бы морозно и чистенько. Последние предпраздничные дни с утра крутило мокрым снегом, а к вечеру кляксы молочного неба безысходно таяли на сыром асфальте.

Андрей выдохнул на это горячим воздухом и скрыл за матовым пятном уличные проталины. «Который год праздника не чувствуется», – он слез с подоконника и окинул болезненным взглядом неуютную комнату. Который год он болеет накануне новогодней вечеринки в школе. На кухне бабушка заскрежетала тарелками. Фарфор о фарфор. Неприятный звук проколол правое ухо и застрял в левом, ватном от гриппа.

«Хотя, что значит „который год“? Всего лишь третий». Андрею – тринадцать лет, и три года назад вместо вечеринок были утренники: Дед Мороз в войлочном одеянии, девочки-снежинки, мальчики – д'артаньяны и мухоморы. Но Андрей и тогда болел. «А в образе больного приходить не хотелось».

Он с рождения был слабым, сопливым, внешне, но, правда, не внутри. Только внутреннее здоровье девочки не очень замечали. Хотя надо быть справедливым, и видели они Андрея редко. Может, лишь летом, да ранней осенью. На торжественной линейке в школе. Вот еще на новогодних вечеринках, куда последние два раза он заваливался с температурой и другом Колькой.

Колька был из тех друзей, что «друг так друг». Везде и всюду сопровождал Андрея, тумаки и радости делил с ним пополам. Можно сказать, что были они как два брата, хотя внешне и не скажешь: Андрей – худой, с прозрачной кожей, черными, взъерошенными волосами и большими аквамариновыми глазами. Колька – напротив, карапузный, с плюшевыми ручками и розовыми щечками, как это часто бывает – хоть леденец клади в бантичные губки. Был он полноват и неустойчив в своей простоватой одежде, но старался выглядеть вежливым, даже где-то деликатным и держаться с достоинством, как того требовали родители-ученые. Вернее, отец – сотрудник НИИ, и мать – школьный лаборант из кабинета химии.

Колька справедливо гордился родителями-интеллигентами. И тем обиднее было слышать ему от дворовых хулиганов свое прозвище «Колхозник». Не ясно, откуда оно появилось и зачем. Закрепилось по наитию и повисло в воздухе: как ни шел Колька по улице, серенький, тихий, так ему в спину неслось – «Колхозник!». Обидно – слезы из глаз. Да еще отец хмурый смотрел интеллигентным взором из окна четвертого этажа на сына-колхозника, шторка нервно дрожала в углу. Но ничего нельзя было поделать с дуростью людской. Не бегать же за хулиганами с объяснениями!

Можно было лишь поразмыслить, откуда что пошло. У Кольки существовала версия, которую он, будто оправдываясь, рассказал как-то Андрею. Связана она была с музыкальной школой, куда Кольку отдали родители «развиваться духовно и нравственно». «Чтоб не болтался по подъездам, – пояснил Колька, – сечешь?». А когда с такой целью, то все равно куда – попал в народные инструменты. Даже где-то в прямом смысле – наступил ногой на балалайку. Вот потом с этой балалайкой и коротал время после уроков. «То с тобой, то с ней», – виновато глядел Колька на Андрея. – Два года». Но Андрей это знал и лишь улыбался.

А во дворе, когда узнали, повели себя иначе. «Слышал, что Колька из сорок третьей на балалайке играет? Да ладно! Я тебе говорю! И на ложках деревянных! Смешно! По дому в лаптях ходит. Ну и ну! А я видел его с козой! Из какой же он деревни? Он ее на балконе прячет… Эй, восадулин-вогородин, покажи козу! А, куда побежал?! Стой, пастух! Эй, колхоз!»

Колька давно уже бросил музыкалку, обходил ее стороной, старался не общаться с мальчиками-габоистами, хотя парни были ничего. Но все тщетно: «Колхозник, грабли подбери!», – вырывалось всякий раз со стороны, и Колька лихорадочно начинал искать того, кто это кричал. «Да уж. Трус на трусе, – вздыхал Андрей. – Ни один тебе в глаза не скажет. Зато все из-за угла».

Колька махал рукой, выпрямлялся и становился Николаем: «Я их молча презираю, не хочу мараться. Мой Колхоzник им еще накостыляет». Это он говорил про своего персонажа в онлайновой игре. В смоделированном мире, где очень многие имели своих героев, Колька был серьезным воином – два уровня до максимального, запакован в волшебную сталь, с двуручной колотушкой древнего магического происхождения.

«Да, мой Андромед от одного твоего удара сляжет», – с уважением отмечал Андрей. Его герой был средней руки, усовершенствовался неактивно, можно сказать, вяло. В общем, вялый был герой. Колька же себе такого позволить не мог. Пусть в виртуальности, но он чувствовал себя так, как хотел.

«Вот с Призраком сходим в рейд на два оставшихся замка, и пусть тогда эта школота верещит, не дам им выполнить ни одного квеста», – сжимал мешочки-кулаки Николай, и было очевидно, что обещание свое сдержит. Многих из тех, кто третировал его в школе и дворе, он уже побивал при случае магической колотушкой в темя, но теперь все шло к тому, что набравши максимальную силу, Николай вовсе не даст никому из противников нормально жить. Особенно в компании таинственного Призрака.

Этот, до сих пор неизвестный друзьям персонаж, был в игре, казалось, всегда. И с первых дней им благоволил – помогал проходить сложные квесты, снабжал уникальной броней, оружием и зельями. Конечно, это смущало. Но расспросы в чате утыкались лишь в жизнерадостные смайлики, иногда в «привет-пока». В итоге, спустя месяц совместных игр, все, что знали о Призраке друзья – то, что он из их города. И все.

– Может, маньяк какой, – вопросительно открывал рот Колька, – так ведь часто бывает. Сейчас он тебе двадцать пучков эльфийской жимолости, а завтра позовет знакомиться в кафе… и кранты, ищи тебя в канализации.

– Чего это меня? – болезненно улыбался Андрей. – Ты с ним больше играешь, вот тебе и отдуваться.

Колька делал испуганные глаза и кусал нижнюю губу.

– Я никуда не пойду!

– Ну он еще никуда и не зовет, – разводил руками Андрей, – и, скорее всего, не позовет. Если бы хотел, давно бы пригласил. А так нет. Странный маньяк. Может все-таки кто-то из нашего класса? Или параллельного?

– Нет, вряд ли. Я закидывал удочку. Все, у кого прокаченные герои, сами задаются вопросом «Кто такой Призрак?». Ты же сам видел, как Лешка Григорьев слег от него на Арене. А у Лешки персонаж круче моего. Все остальные слабее – Антоха Озерский, Мишка Волчек, Виталик Моталин вообще стороной Призрака обходят. Нет, он не из наших.

– Тем страннее, что нам помогает, – заключал Андрей и бросал взгляд в окно, будто рассчитывал среди влажных декабрьских крыш разглядеть ту, под которой скрывался загадочный паладин в черных золотовязных доспехах.

Складывалось ощущение, что он и в реальности был такой, как в игре. Здоровый, сильный, искушенный боец. Именно ощущение: с тех пор как Призрак появился в онлайне, Андрей почувствовал его настоящую отеческую защиту. И это притом, что родной отец у Андрея был, но находиться в игре, пусть даже из каких-то невероятных соображений, никак не мог. Капитан российской атомной подводной лодки Сергей Петрович Медин в эти дни возвращался из дальнего похода и еще толком на поверхность не всплывал, держа курс на архангельскую базу. Ждали его как раз к Новому году, бабушка все мыла посуду и каждый день норовила оторвать лишний листок календаря, словно это могло ускорить возвращение сына. «Как никогда долго», – вздыхала она и автоматически смотрела на часы.

Отца, и правда, уже не было давно – уезжал, когда лежал снег, которого сейчас, в декабре, нет. Уезжал спешно, в ночь. Лишь с бабушкой присели на дорожку, а Андрей, больной, вышел в желтый от лампы коридор. Отец был мрачен, и свет усиливал тени на его бледном лице. Те небольшие несколько минут с ними в коридоре сидела растрепанная тревога. И ушла она вместе с отцом в открытую дверь, оставив свой неприятный ворсистый хвост…

А потом ничего, стало легче, хвост истончился и вытянулся сквозняком через пару недель. Отец сообщал, что дежурство идет нормально и «янки не высовывают носа». Бабушка не пыталась это объяснять, считая Андрея еще маленьким для подобных разговоров. Но Андрей прекрасно понимал, что речь идет об американцах, которые плавали там же, где и отец – на Северном полюсе, и, так же как и отец, были готовы стрелять, выполняя приказы своих генералов. То, что они «не показывали носа» тогда, а потом полгода спустя, очень даже радовало домашних капитана Медина. Ведь он был единственной опорой у своей престарелой матери и болезненного сына в бурной и непредсказуемой, местами порывистой, России.

«Возвращайся, папка, мы тебя ждем», – тихо шептал мерзлыми вечерами, сидя на подоконнике, одинокий Андрей, вглядываясь в тоскливые огни северного города. Где-то там спал Колька, где-то – поверженный Лешка Григорьев, всезнайка Озерский, хулиган Волчек и Виталик Моталин. А еще спала девочка Лиза. Лиза Васнецова. Создание невероятной красоты. По крайней мере, так считал Андрей, потому что он был в нее беззаветно влюблен. И как это иногда бывает – влюблен тихо, трепетно и безмолвно, нежным огоньком из незаметного окна. Свет от него Лизу не достигал, хотя она и жила с Андреем в одном дворе. Не настигал и в школе. «Это притом, что учимся в одном классе», – сокрушался Андрей, вспоминая, как раз или два сидел с ней за одной партой. Ну и конечно, осенью, стоял на линейке.

Лизу он провожал и встречал каждый день. Из окна своего седьмого этажа. Говорил ее силуэту теплые слова, махал рукой, иногда рисовал сердечки, надышав на холодное стекло.

– Я бы «ли» на «ко» заменил, – язвительно заметил как-то Колька, увидев оконное сердце и надпись «Лиза». Пока Андрей складывал предложенное слово, Колька пояснил: – Ты вот тут сидишь, обмотанный в шарф, и ничего про нее не знаешь. А она такое вытворяет! Притом, что отличница.

Фраза про отличницу выдавала в Кольке неугасающую досаду отвергнутого лизиного поклонника. Его, конечно, тоже можно было понять: Лиза отвергла некрасиво – рассмеялась при других девочках в пунцовое от волнения лицо Кольки, когда тот пытался перед ней объясниться. После того случая Колька два дня не мог вразумительно сказать ни слова. Андрей про этот эпизод знал, и очень часто представлял себя на месте друга. Как бы он поступил? Но эти размышления так быстро выводили его из равновесия, что он ни разу не доходил до финальных фраз в предполагаемой сцене.

– Ну и пусть «вытворяет». Не мне ее судить.

– Чего это вдруг? – спросил Колька, разочарованный быстрой капитуляцией друга.

– Ну, где я, и где она, – поднял вверх руку Андрей. – Она – первая красавица школы, а я – хиляк, не вылезающий из дома. Она – отличница с разными увлечениями, а я – что? Комнатная моль без интересов. У нее родители – бизнесмены… А у меня…

Глаза Андрея в этот момент влажно замерцали, и он понял, что зря углубился в сравнения. В самом деле, чего это он? Как можно было сравнивать несравнимое? Это невозможно и неправильно. Сергей Петрович Медин – человек устава и прямолинейности, Роман Всеволодович Васнецов – человек денег и гибкости. У андреева отца есть личное отношение к службе, а у лизиного – бизнес и ничего личного. Зачем равнять родителей, если сама Лиза в фантазиях Андрея не имела ничего общего с той реальной, что вернулась из дорогого косметического салона и сидела в этот момент в переливающемся огнями клубе и улыбалась потным разгоряченным парням. Кому именно? Андрей прекрасно знал: старшеклассникам Кириллу и Илье Кабановым. Кабанам, проще говоря, звездам городского хоккея. Что ты, Андрей! С кем собрался соревноваться? С ними? Двухметровыми семнадцатилетними тафгаями? Очнись, дурачок! Лизы нет. Лиза – силуэт! В контуре остывшего стекла.

– А у меня папа – молодец, – закончил фразу Андрей.

Про маму же говорить было в этом случае вообще не уместно. Ее не было на свете ровно столько лет, сколько Андрей на нем был. Его мама Света умерла при андреевых родах. «Она передала тебе стук своего сердца», – объясняла как-то бабушка испуганному малышу. – И он теперь с тобой».

«А если я маме стук верну, она придет?» – спрашивал он до пяти лет, пока, в конце концов, по-взрослому не осознал, что произошло. Он долго плакал, выбегал на улицу и смотрел на людей. Тогда шел еще снег. Пушистый, невесомый и безмятежный. Но Андрею в его черной пропасти тоски казалось, что только он и идет, неумолимо порхает, а люди стоят, словно статуи, осыпаемые белым пеплом. И все вокруг остановилось, кроме снега, и не было больше ничего, только он.

Он и мама, которая подарила этот снег. Подарила ему жизнь. Жизнь среди статуй. Мягких статуй, живых людей. «Что же ты, Андрейка? Отпусти людей, пусть идут! Они хорошие и добрые. Послушай, как они идут – тук-тук. Тук-тук-тук.»

И в этот момент мама пришла к Андрею навсегда, тем самым стуком, про который говорила бабушка, размеренным и ровным, очень теплым и полным любви. Мальчик часто по ночам, когда не мог уснуть, слушал его, пытался представить, рисовал маму золотистыми нитями. Она выходила очень красивая, легкая и загадочная. Кто знает, какой она была на самом деле…

Ха, может быть, папа? Но он, человек военный, всегда был скуп на сентиментальные рассказы, а перед сыном и вовсе смущался, ему легче было рассказать про устройство торпеды. На удивление и бабушка ничего не могла сказать про маму, а, может, и не хотела? Хотя какой-то зловредности Андрей за бабушкой не замечал. Поэтому, скорее всего, она, правда, не знала. Тогда выходило очень таинственно.

Ни фотографий мамы, ни видеозаписей, ни писем – ничего не было. Папа это объяснял бесконечными переездами из гарнизона в гарнизон, мол, все затерялось где-то на прежних квартирах. А это Дальний Восток, обратный край страны, поэтому ищи-свищи. Но как не взять такие святые вещи, Андрей все равно не понимал. «Вот вылечусь, обязательно поеду искать маму», – решил он для себя однажды твердо.

Глава 2

«…Манишку спрячу, пятна скрою,

Для девы стану благороден.

Свой яд смешаю с юной кровью,

Ее последний будет полдень…

Монолог Мухомора. Автор – Уткина. Д. В.», – снова прочитал Андрей на клетчатом тетрадном листке и, свернув его пополам, отложил в сторону. Все-таки Дайана Викторовна, его классный руководитель – сумасшедшая женщина. «Нет, ну она добрая, конечно, трепетная, носит имя английской принцессы… свитер у нее теплый. Но, все равно, странная. Придумать же такое на новогодний вечер! Миниатюру про коварный мухомор». Сразу вспомнились утренники в детском саду.

С другой стороны Андрей очень хотел эту маленькую роль, несмотря на нелепость всего происходящего и болезнь, которая в эти дни действовала особенно изощренно. Он упрямо сквозь жар зазубрил монолог и теперь повторял его от случая к случаю, чтобы ослабить зудящее нетерпение – до вечеринки оставалось 24 часа.

Причина настойчивости Андрея была в том, что «юную деву» играла Лиза. По сюжету она гуляла со своим женихом в лесу, а за ними наблюдал из-за высокой травы безответно влюбленный в девушку гриб. Здесь стоит отметить стиль Дайаны Викторовны. Мухомор не знал, как привлечь к себе внимание, и в итоге выбежал на дорогу перед парой во всей своей природной красе – белоснежной крахмальной сорочке с хрустящей манишкой и помпезной красной шляпе с запудренными до мерцающей пыли пятнами.

«Гриба прекраснее двуножка!

Косы плетеная дуга,

Скоси свой взор к ногам немножко,

Тебя там ждет твой Д'артаньян!»

Определенно, Дайана Викторовна работала до школы еще где-то. Иначе чем было объяснить такое попадание в детсадовские образы? Правда, в этот раз Лиза играла не снежинку, а себя саму – красивую девочку с «дугой плетеной косы», которую ей крепили за кулисами длинными черными шпильками.

«Мне, конечно, ее две игривые косички больше нравились», – по-хозяйски рассуждал Андрей. Но его мнения на этот счет никто не спрашивал, тем более рядом с Лизой был «жених» по роли и первый красавец класса, по мнению окружающих, – Антон Озерский. На правах высокого причесанного шатена с белоснежной улыбкой и сына всеми уважаемого дипломата он решил, что голове Лизы лучше всего идет коса до пояса, «согласно гениальному тексту Дайаны Викторовны». После осуществления задуманного, Антон удовлетворенно смотрел на партнершу в образе, а Лиза, в общем-то, была не против – ей нравилось, когда на нее заглядывались мальчики. Ее грудь в эти мгновенья наполнялась чем-то невероятно легким и восторженным.

Потом это восторженное в течение дня опускалось в потаенные уголки девичьей души, и перед сном ворошилось ради новых переживаний. Вот Озерский уже выныривал из ее розовых грёз. Она оценивала его очень придирчиво – ведь он еще ребенок, однако у него подходящий папа, и скоро Антошка может пойти по его стопам. А дипломаты – это выгодные женихи: живут в других странах и много зарабатывают. Осталось понять, будет Озерский следовать за отцом или нет.

Пока же братья Кабановы в сравнении с ним выглядели интереснее… Илюша, любимый, рвал в клочья сахарную вату ее девичьих чувств не первую ночь. Прекрасная партия, если позовут играть в НХЛ. Или Кирюша – неудержимый! Подстраховка Ильи, если что-то пойдет не так. И… Конечно! Джастин Паркер! Американская звезда в фонтанах радужной нуги. Мечта! Любовь на век! Недостижимый идеал! Его сказочный припев «…и только ты одна» пылает страстно, в глубинах сердца Лизы. Прекрасней этой челки не было, и нет.

– Ха, я в этих брюках похож на Паркера! – Озерский, оглядывая себя, жемчужно засмеялся собственной остроте. Лизино лицо вдруг потемнело, и рот скосился, будто к горлу подступила тошнота.

– Внимание, Медина сегодня не будет снова, поэтому репетируем без него.

– Дайана Викторовна, ну что это такое? Давайте его роль отдадим Виталику. Медин – бесконечно освобожденный!

– Антон, я только что говорила с Андреем по телефону, он в порядке, завтра обязательно придет.

– Ага, и что-нибудь обязательно испортит.

– Гриб не может ничего испортить, – выкрикнул кто-то противным голосом из рядов, и все присутствующие в актовом зале разразились хохотом.

– Не забывайте, он ядовитый гриб, поэтому очень даже может, – вступился за друга Колька.

– Колхоз не спросили!

– Тише, тише, – прервала намечающуюся перепалку Дайана Викторовна. – Что вы, в самом деле… Давайте повторим с миниатюры «Программист и скворечник».

– В общем, не сильно тебя там ждут, – сказал Колька и бросил школьную сумку Андрею на кровать. – Если решишь не ходить, то я с радостью тоже не пойду.

Андрей смотрел в окно на мелькающие в сумерках красно-желтые огни автомобилей. В мыслях он представлял, как хохотал зал над шуткой про гриб. Как реагировала Лиза? Тоже смеялась? Может, лишь для вида состроила что-то вроде улыбки? Или согнулась от смеха пополам? А может, зло ухмылялась? Или молчала?

– Ржала как лошадь, – не оставил шансов карапуз.

Андрей, стоя спиной к другу, тихо улыбнулся.

– Ну, это вряд ли, – он прошел мимо Кольки и откинулся на кровать. – Все равно пойду.

Колька шумно выдохнул.

– Чтоб еще больше опозориться? «Я куртуазный мухомор, в Гаскони выращен из спор».

– Ты пойми, – продолжил Андрей. – Ни у кого нет такой сцены, как у меня – там, где Лиза пробует на вкус найденный гриб…

Интересно, но в эти мгновенья разговора школьная чудачка Дайана Викторовна, где-то там, в паре кварталов, у себя дома, в искреннем порыве и свитере, становилась главным двигателем дальнейших событий, сама того не подозревая. Именно она сначала придумала нравоучительную миниатюру про мухомор, когда оскорбленный пинком жениха благородный гриб менял свою красно-белую шляпу на съедобную коричневую и убивал решившую его съесть невесту. Именно она потом поставила на ключевые роли этой сцены Андрея и Лизу.

– Ну и что такого? – не понял Колька.

– Эх ты! Там же по сценарию… поцелуй!

Лицо толстяка сделалось таким, словно он откусил лимон.

– Велико событие…

– Ну, – с Андрея схлынуло одухотворение. – Может, и не велико… но, – он приподнялся на руках и сел. – Я буду первым, кто с ней поцелуется.

Колька слегка ревностно поглядел на друга, помолчал, а потом, искусственно зевнув, сказал:

– Ты забыл про Кабанов.

Андрею тут же в голову полезли нахально яркие картины со скалящимися Кабанами, хихикающей Лизой, мешаниной из разноцветных ламп дискотеки, клубных огней, каких-то бокалов, рюмок, бутылок, хитрых глаз, кривящихся губ, блеска, причмокивания, визга, сыплющейся с ресниц туши, чирканья зажигалки, сизого дыма… Мальчик на секунду зажмурился и отогнал от себя образы так, что перед глазами стало серо и чересчур пусто.

– Мне кажется, – открыл он глаза, – у них не так все серьезно.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Колька, а потом как-то обмяк, сбросил с себя важность фигуры, посвященной в страшные тайны, и стал довольно медленно говорить, что поцелуй в щечку все равно не котируется, что это по-детски и несерьезно. Андрей задумался.

– А спорим?

– Что?

– Что поцелую в губы!

– Испугаешься…

– Ну спорим?

– Да слабо.

– На Клинок Безголового из Лавки ценностей.

– Правда? Купишь Клинок?

– Если проиграешь, купишь ты.

– Самоуверен.

– Ну давай!

– Хорошо… по рукам. Ох, Андрюха, Клинок-то недешевый.

– А давай посмотрим, сколько стоит.

Ребята нависли над компьютером в азартном возбуждении. Игра открылась быстро. На экране появился сурового вида Андромед, совсем не похожий на Андрея, с цепким взглядом воина, многочисленными ссадинами и шрамом, рассекавшим левую бровь. По его виду сразу было ясно – он готов пуститься в опасные приключения огромного виртуального мира хоть сейчас, только кликни.

– Смотри, у тебя входящее сообщение, – опередил Колька занесенный палец Андрея над кнопкой «Играть».

Андрей перешел в почту, и друзья удивились, обнаружив письмо от Призрака. Оно пришло без темы, и когда Андрей щелкнул по нему, глаза мальчиков сильно округлились. Текст оказался совершенно неожиданным. Даже более того, он представлял собой ультиматум: «Андромед, послушай меня, это важно. Тебе не стоит ходить завтра на новогодний вечер в школу. И тем более общаться с Лизой Васнецовой. Будь благоразумен. Не делай глупостей. Оставайся дома. Призрак».

– Упс, поспорили на меч… – все, что мог сказать после этого Колька. Андрей же проглотил язык.

– Но как?.. Кто?.. – в конце концов, выдавил Медин. И вопросы повисли в сгустившейся атмосфере комнаты. В круглых глазах друга эти вопросы отразились темно очерченными буквами, словно в стекле серванта, и остались пугать Андрея.

– Оладушки, с вареньем, – влетела бабушка, и теплым пятном с пестрыми заплатками заметалась между посеревших и как-то уменьшившихся подростков. – Коленька, попробуй, специально пекла. Андрюшенька… Пока не остыли.

Перед мальчиками возникли большие тарелки с дымящимися сдобными кругами и янтарными островками яблочного варенья. Бабушка, словно большая курица, похлопала крыльями, все устроила и выпорхнула на кухню. Парни остались сидеть, перепутанные обрывками мыслей и запахом душистой еды.

– А гов ил, то то с аш х, – сквозь сдобу прожевал Андрей.

– О? – спросил Колька.

– И аш ихххх…, – Андрей, выпучив глаза, открыл рот, чтоб остудить обожженное горло. Через минуту он с трудом прожевал огненный кусок и договорил: – Из наших кто-то…

– О? – Колька с еще большими глазами, чем у Андрея, покрасневший и напряженный, никак не мог проглотить бабушкину стряпню.

– Доедай, я подожду, – смиренно сказал Андрей.

Колька с перекошенной физиономией указал на неестественно открытый рот, а потом поднял вверх большой палец, слабо улыбнулся и подмигнул, дескать «вкусно».

– Да, да… – кивнул Андрей и вернулся к компьютеру.