Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том II. «Франция и я – Я и Франция!»"

Глава 10. Вечная слава Франции – наполеоновские маршалы!

19 мая 1804 г. во французской армии было восстановлено высшее звание, которое отменила революция, свергнув власть короля, – маршал Франции: 18 популярных генералов были назначены маршалами Франции, причём четверо из них считались почётными, а остальные – действительными.

…Кстати, это звание существовало в монархической Франции с XI в., но тогда у маршалов были несколько иные функции. Впрочем, не будем вдаваться в историю этого, безусловно, интереснейшего вопроса, а лишь констатируем, что во всех остальных европейских государствах максимум на что мог претендовать высший офицер – это генерал-фельдмаршал, т.е. военный становился лишь на высшую ступень иерархии генералов. Уже много позже руководители других стран переняли практику французов, в частности, Иосиф Сталин с его блестящей плеядой «сталинских соколов», нанесших фашистской Германии знаменитые «десять сталинских ударов». Но это уже другая история, лежащая за пределами нашего повествования…

Все они, условно пользуясь классической со времен римской армии терминологией, могли считаться ближайшими помощниками полководца – легатами, т.е. командирами легионов (во времена Наполеона – армейских корпусов). В случае необходимости легаты, как и маршалы должны были брать на себя руководство боем не только отдельного фланга (крыла), всей конницы, но и, в крайнем случае, всей армией.

По началу чин маршала получили 18 наиболее достойных полководцев французской армии: несостоявшийся юнга, начинавший контрабандистом и торговцем фруктами – Массена, бывший лакей, перебивавшийся хлебным ремеслом учителя танцев для дам бальзаковского возраста, зачастую готовых «на все», поскольку это все может быть последний раз в жизни – Ожеро, в прошлом военный инженер – Бертье, несостоявшийся священнослужитель – Мюрат, бывший младший лейтенант – Даву, ученик красильщика – Ланн, бывший старший сержант – Бернадотт, несостоявшийся деревенский пекарь – Сульт, недоучившийся на цирюльника – Бессьер, ученик бочара, сбежавший в гусары – Ней, учившийся на юриста, жаждавшийся стать писателем, по призванию неутомимый дамский утешитель – Брюнн, полуангличанин – Мортье, бывший гусар Лефевр, коммивояжер (бродячий торговец галантереей) – Журдан, бывший подпоручик Келлерман-старший, бывший старший сержант-гренадер и любитель латинских афоризмов перед солдатским строем Периньон, младший лейтенант Серюрье и готовившийся стать потомственным юристом де Монсей/Монси.

…Между прочим, обладатель исключительно впечатляющего имени – Бон-Адриен-Жанно – Монсей был красивым, скромным и спокойным человеком и в большей степени вошел в историю Франции не своим военным дарованием и заслугами перед отечеством, а своим легендарным письмом в защиту «брата по оружию» Мишеля Нея, которого роялисты после реставрации королевской власти Бурбонов, собрались казнить за измену военной присяге…

Четверо последних были объявлены почетными маршалами. Так тогда вознаградили заслуги перед Отечеством этой уже не молодой четверки.

Маршальский список обсуждался очень живо, особенно среди заинтересованных лиц. Так, старейший друг «генерала Бонапарта» артиллерист Мармон, достойно прошедший с ним не только Итальянскую кампанию и Египетский поход, но и сверкнувший недюжинной смекалкой в самом конце драматический битвы при Маренго, был очень расстроен тем, что Бессьер не только вошел в ближний круг Наполеона, но и стал маршалом. Тогда как он – Мармон, приглашавший голодного капитана Бонапарта на семейный обед, когда у того не было гроша в кармане (!) – остался «за бортом». Не исключено, что тогда Наполеон допустил одну из своих роковых ошибок, не дав этому человеку маршальства, предпочтя сделать это в пользу например, Брюна или Даву, чьи заслуги в отношении лично «генерала Бонапарта» в ту пору не были столь конкретны, как у Мармона в Итальянской и Египетской кампаниях или при Маренго? Пройдут годы и Бессьер всей своей службой Бонапарту докажет, что тот не ошибся, а вот Мармон, хоть и получил потом «по старому знакомству» свое маршальство, но волею случая оказался «лузером» и до конца жизни потом отмывался от «несодеянного».

Не сомневался в своем выборе только сам «генерал Бонапарт» ибо он поставил себе целью объединить своим «маневром» все общественные направления после революционной Франции, и среди первых восемнадцати маршалов можно найти республиканцев, бывших королевских офицеров, умеренных по взглядам, искренних патриотов.

Позднее к первым маршалам добавились: в 1807 г. – начинавший барабанщиком сержант Виктор; в 1809 г. – сын шотландского эмигранта, кадет Макдональд, артиллерист и стародавний приятель-однокашник Бонапарта Мармон, бесстрашный гренадер, но и не более того Удино; в 1811 г. – доброволец Сюше, в 1812 г. – несостоявшийся инженер и блестящий чертежник Сен-Сир; в 1813 г. – профессиональный военный, чернобровый красавец-ловелас, поляк Понятовский и в 1815 г. – печально известный любому мало-мальски знакомому со школьной программой по истории волонтер-революционер дворянских кровей Груши.

Всего в наполеоновскую эпоху появилось 26 маршалов Франции. Никогда более в истории военного искусства не было такой блестящей плеяды маршалов – это исторический феномен.

…Кстати, создавая новый республиканский маршалат, Бонапарт не только рассчитывал на них как на опору в армии и государстве, но и устанавливал некий паритет между двумя крайне амбициозными, недолюбливавшими друг друга, генеральскими группировками революционных «братьев по оружию» – итальянской (здесь служили его выдвиженцы) и рейнской (там мужали такие будущие легенды французского оружия, как Ней и Даву). Характерно, что каждая из них оказалась представлена в маршалате равном количеством заслуженных генералов. Правда, подлинных сторонников республики было все же меньше: Журдан, Массена, Бернадотт, Ней, Брюн и Ожеро. Маршалы прекрасно осознавали свое совершенно особое положение в государстве, но воспользовались им лишь один раз, правда, в самый критический для их благодетеля момент…

Скажем сразу, что среди военных в разное время получивших это престижнейшее звание, были люди разного социального происхождения: сыновья дворян (маркизов?) Груши и Периньон, сын польского князя Понятовский, сын военного инженера Бертье, сыновья офицеров Даву и Мармон, сыновья адвокатов Монсей с Брюном, сын прокурора Бернадотт, сыновья врачей (хирургов?) Бессьер и Журдан, сыновья нотариусов Сульт и Виктор, сыновья торговцев Массена, Мортье (или мелкого фермера?), Сен-Сир (мелкого помещика либо дубильщика кож?), Удино и Сюше (сын шелкового мануфактуриста?), сын придворного служащего Серюрье, сын лакея Ожеро, сын бочара Ней, сын владельца постоялого двора Мюрат, сын эмигранта-дворянина Макдональд, сын мельника Лефевр, сын крестьянина Ланн, сын правоведа Келлерман. Все они были совершенно непохожие друг на друга по темпераменту, интеллекту и в различной мере наделенные полководческими талантами. Почти все назначенные на высшие чины в армии Наполеона не имели специального военного образования. Их знания и навыки пополняла сама жизнь.

…Между прочим, среди маршалов Наполеона, вышедших из простого народа (Ожеро, Ланн, Массена, Лефевр, Мюрат, Ней, Удино), было много первоклассных полководцев. Эти даровитые люди «от сохи» чувствовали, что революция, покончившая раз и навсегда со всякого рода привилегиями, протекциями, прислужничеством открывает широкую дорогу таланту, что ни одна искра дарования не будет затоптана, как это случалось при королевском режиме. Неудивительно, что все они любили революцию и эту любовь пронесли через всю свою жизнь. Как, например, маршал Макдональд, который будучи как-то раз за одним столом с королем Людовика XVIII разговорился о революции с графом Артуа (наследником престола и одним из заклятых врагов революции). «Как мне не обожать революцию! Она выдвинула меня, она меня возвысила! Разве без нее имел бы я честь завтракать сегодня за королевским столом рядом с Вашим Королевским Высочеством?» Графу Артуа не осталось ничего другого, как похлопать маршала по плечу и сказать ему, что он ценит такую откровенность. При старом порядке никто из них не перешел бы чина сержанта или навсегда остался бы капралом. Волна патриотизма увлекла их и заставила отдать все свои недюжинные способности на дело защиты Отчества, которое оказалось в «В Опасности!» («Patrie en danger!»). Именно поэтому революционные войны Франции породили такое количество талантливых военачальников.

Наполеон удивительно умел угадывать людей с выдающимися способностями: Бертье, Мюрат, Массена, Ожеро, Бернадотт, Сульт, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бесьер, Виктор, Макдональд, Мармон, Удино, Сюше, Сен-Сир, Понятовский… Но только четверо из них – Массена, Даву, Ланн и Сюше – были способны успешно воевать самостоятельно и даже выигрывать крупные битвы собственными усилиями!

Ни одного маршала нельзя назвать бездарностью (правда, повторимся, что степень их дарования была, естественно, разной), получившей чин благодаря происхождению или родству, как это случалось в других государствах. Неудивительно, что армия Франции побеждала. К своим военным Наполеон предъявлял исключительные требования: точное выполнение поставленной задачи, умение проявить инициативу и работать на износ, но зато и щедро награждал их.

…Кстати, каждому маршалу полагался символ его звания – 50-сантиметровый маршальский жезл, обтянутый синим бархатом, с 32 вышитыми золотыми орлами. С торцов жезл окольцовывался золотом. По верхнему ободку вилась латинская надпись: «Ужас войны. Щит мира», а по нижнему – имя и фамилия обладателя жезла и дата пожалования звания. Кроме того, по торцам шел венок из золотых лавровых ветвей. «Каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл!» – любил повторять Бонапарт, но на самом деле, не все было так просто. И вы в этом убедитесь, если дочитаете все тома этой книги до последней страницы…

Маршальские мундиры представляли собой настоящие шедевры. Сказать, что они были великолепны, значит ничего не сказать. Поскольку для их описания потребуется целая глава, скажем лишь, что каждому маршалу полагалось четыре комплекта маршальской формы: церемониальная, очень похожая на нее – парадная, обыкновенная и походная. Характерно, что многие из них, подражая маршалу-щеголю Мишею Нею, шли в решающий бой в парадной форме. Особняком среди них стоял самый известный пижон среди военных той поры Йоахим Мюрат, который по своим затратам на военную форму превзошел еще одного франта Жана Ланна. Только за один год Йоахим истратил на мундиры со всеми «примочками» сотню тысяч франков – по тем временам очень серьезные деньги. Его и другого пижона среди маршалата – Бертье – обшивала главная знаменитость среди высококлассных портных той поры – Леже. Наполеон на фоне этой блестящей в прямом и переносном смысле плеяды военачальников выглядел совершенно буднично. Он сам предпочитал обычный мундир и как-то раз даже привел Леже в неописуемую ярость, пытаясь понудить его поставить заплатку на свои поношенные панталоны. Для профессиональной гордости высококлассного портного (правда, еще не «модельера»: они выйдут на авансцену портновского искусства лишь спустя полвека) такой «заказ» был сродни оплеухе от профана в «модном шитье». Леже так «взбрыкнул», что «маленький капрал» предпочел «не будить лиха» и не вызывать пересудов за своей спиной: он заказывает для себя… новые панталоны.

…Между прочим, Наполеону принадлежит весьма глубокая сентенция по поводу модной одежды: «Не всякий обладает правом быть одетым просто». Вернувшись в Париж после Аустерлица и желая увековечить свою любимую победу, Бонапарт заказал картину о сражении и дал интересное наставление знаменитому придворному художнику Жерару: «Как можно больше великолепия в костюмах офицеров, окружающих императора, с тем, чтобы оно контрастировало с простотой его одежды и выделяло его среди них»…

Маршалов связывало скорее военное братство, чем дружба – взаимная нелюбовь встречалась нередко. Дружили лишь Бесьер с Даву, Массена с Ожеро и до поры до времени Ланн с Бесьером. Соперничество из-за славы делало их порой непримиримыми врагами, например, Бернадотта и Мюрата, Мюрата и Даву, Даву и Бернадотта, Бернадотта и Бертье, Бертье и Даву, Бессьера и Ланна, Мюрата и Ожеро, Бессьера и Массена, Массена и Нея, Нея и Сульта, Макдональда с Виктором и Сен-Сиром, Ланна и Мюрата.

…Между прочим, открытая конфронтация между маршалами Ланном и Мюратом началась из-за… женщины («шерше ля фамм!?)! В начале 1800 г. Мюрат, в ту пору еще только генерал, не без помощи особо благоволившей ему всем известной искусницы-искусительницы Жозефины сумел «обскакать» не менее лихого гасконца, генерала Ланна в гонке, где главным призом была рука сестры Бонапарта – Каролины. (Причем, самодовольный Мюрат еще раньше навлек на себя немилость ее супруга: не раз и не два публично распространяясь, что «ему помогает госпожа Жозефина»! ) Через пару лет Мюрат еще больше досадит «собрату по оружию»: он (правда, по другим данным это мог сделать и Бесьер, у которого со временем отношения с Ланном резко испортились) в 1802 г. сообщит первому консулу, что любезный ему Ланн совершил государственное преступление! Он растратил казенные деньги, направленные на новое обмундирование для консульской гвардии. Бонапарт использовал представившуюся ему блестящую возможность урезонить слишком резкого на суждения Ланна, который сугубо в республиканских традициях французской армии, по-прежнему, обращался к Первому консулу на «ты»! Ланна спас… ненавидевший Мюрата Ожеро! Он, у которого всегда водились большие деньги, дал ему необходимую сумму денег и до военного трибунала дело не дошло…

Дрязги и доносы, а порой и открытые столкновения (едва-едва не перераставшие в дуэли, что грозило бы трагедиями, поскольку среди них было немало «первых шпаг и сабель Франции» – Ней, Ожеро, Ланн, Мюрат!) стали для них обыденностью. Наполеона такое положение дел, по-видимому, вполне устраивало. Действуя по древнеримскому правилу «разделяй и властвуй», он стремился не допустить возникновения прочных уз между маршалами, чтобы они не могли образовать оппозицию. Лишь в самом конце, когда весной 1814 г. враг будет у стен Парижа, последние из оставшихся при Наполеоне маршалов выступят против него «единым фронтом» и потребуют немедленного отречения! Но это случится, когда всем станет ясно, что «карта» генерала Бонапарта бита!

Наполеон высоко ценил таланты своих военачальников. Все маршалы стали владетельными герцогами (князьями). Как правило, это связывалось с местами их боевых подвигов. Так ветеран Келлерман стал герцогом де Вальми в память о проявленной им стойкости против пруссаков, когда его голодранцы-волонтеры одним своим оборванным «прикидом» остановили прусскую пехоту, начавшуюся было подниматься вверх по склонам холмов. Массена стал герцогом де Риволи, Ланн – де Монтебелло, Ожеро – де Кастильоне, Ней – Эльхингенским и князем Москворецким, Даву – Ауэрштедским. А вот Сульт «ограничился» титулом герцога Далматинского/Далматского (но не Аустерлицкого, хотя его заслуги в той памятной победе несомненны), Бессьер – Истрийским, Бертье – Невшательским и Ваграмским, Бернадотт – Понте (Понто) -Корво, Мюрат – Бергским и Клевским, Лефевр – Данцигским, Монси – де Конельяно, Мортье – де Тревизо. Виктор после того, как превратился в герцога Беллуно (провинция в Италии), рвал и метал: «коллеги по ремеслу» над ним потешались, поскольку на слух это звучало как «белла» (по-итальянски – красавица) – «луна» (луна).

…Кстати сказать, к своим маршалам Наполеон обращался «мой кузен», хотя по сути дела «кузеном» ему был лишь муж его сестры Каролины – Йоахим Мюрат…

Доходы их росли год от года: Ней получал более полумиллиона франков, Массена – более миллиона, а больше всех «зарабатывали» Бертье – почти полтора миллиона и Даву – более двух миллионов в год. Но и цена, которую приходилось им платить за почет и милости, сыпавшиеся как из рога изобилия, была очень высока – жизнь. Своей кровью расплачивались они за привилегированное положение. Смерть вырвала из их рядов Ланна, Бесьера и Понятовского, «без пяти минут маршалов» лихих генералов: пехотинца Сент-Иллера и кавалеристов Лассаля и д`Эспаня, убитых на поле боя. Еще пятеро умерло насильственной смертью: Нея и Мюрата расстреляли; Брюн стал жертвой роялистского самосуда; Мортье – террористического акта и Бертье – то ли покончил с собой, то ли был убит, то ли…

Восемь из них умерли насильственной смертью, остальные умерли своей смертью: кто раньше, кто позже.

Характерно, что большинство из них откажется от человека, которому они обязаны всем (богатством, почестями, титулами). Их называли бессердечными, хищными, вероломными, жадными, жестокими, но никто никогда не дерзнул назвать кого-либо из них трусом!

Без храбрости невозможно было выслужиться и достигнуть высоких чинов. Ходили легенды о том, как они водили войска в атаку. Например, генерал Макар был колоссального роста и совершенно исключительной храбрости. Перед атакой он громогласно кричал: «Ну, теперь я оденусь зверем!» Сбрасывая с себя свой сюртук, жилет, рубаху и оставляя только шляпу с перьями на голове, кожаные панталоны и необъятных размеров сапоги, кидался он впереди своих солдат. Его волосатое, как у медведя, голое до пояса туловище, превращало его в настоящее страшилище. В таком виде, с обнаженной саблей в руках, ругаясь как последний язычник, он приводил в ужас вражеских солдат. При виде этого, покрытого шерстью, бешено орущего грязные ругательства, несущегося на них великана, неприятель бежал кто куда, не зная, что это – человек или какое-то тайное оружие французов – невиданный свирепый зверь!?

…Между прочим, сам Наполеон за несколько недель до смерти вспомнил только тех своих маршалов, чьи заслуги он особенно высоко ценил и о которых до конца своих дней сохранил добрую память: «Я чувствую, что мой конец близок и скоро я встречусь с моими храбрецами на Елисейских полях. (Под Елисейскими полями он подразумевал загробный мир.) Клебер, Дезе, Бессьер, Дюрок, Ней, Мюрат, Ланн, Массена (выделение мое – Я.Н.) – мы снова соберемся вместе. Если, конечно, там, наверху, не боятся, как здесь, внизу, такого скопления военных». Скорее всего, не все в поведении Нея и Мюрата, особенно в последние годы их жизни устраивало Наполеона, но своей геройской смертью от расстрельных команд, они, по его мнению, искупили все свои шараханья и метания…

И последнее на тему маршалата! Именно они устроили одно из тех событий, что поразило Париж в честь своего императора и императрицы. Они собрали по 20 тыс. франков и устроили грандиозный бал в Гранд Опера. Входные билеты превратились в невероятный дефицит. Ими ведала специальная комиссия из младших офицеров, которые в одночасье стали самыми востребованными людьми во всем Париже, так все рвались побывать на этом пафосном мероприятии зародившейся во Франции империи Наполеона Бонапарта. На балу все стремились показать себя с самой лучшей стороны – элегантности граничившей с помпезностью. И маршалы и их жены блистали «по полной программе»: мундиры и дамские туалеты поражали всеобщее воображение: месье Леже – главная звезда мужского портновского искусства и мадам де Кампан – владелица престижнейшей академии по воспитанию благородных девиц, ставшая с той поры совершенно незаменимой для взращивания нового поколения блестящих выпускниц-девиц-на– выданье.

В общем, «время незабвенное, время славы и восторга» требовало красивых «оберток» – простите за не пафосное сравнение! Тем более, что одна из составляющих престижа для военных (в первую очередь), уже была введена Наполеоном еще 19 мая 1802 г. – иерархически организованный орден Почётного легиона.

Глава 11. «Это хуже, чем преступление; это… ошибка!» Так, кто же сказал эти очень емкие слова?

Принято считать, что чуть ли не главным поводом для эскалации войны в Европе послужила казнь Наполеоном третьего (по ранжиру) претендента на французский престол Луи-Антуана-Анри де Бурбон-Конде герцога Энгиенского (2.8.1772, Шантийи под Париже – 21.3.1804 ров Венсеннского замка под Парижем) – одного из ближайших родственников французского короля Людовика XVI, внука принца Людовика-Жозефа де Бурбона Конде (1736—1818), сына Людовика-Анри-Жозефа герцога Бурбонского и к тому же, последнего представителя мужской линии рода Конде.

…Между прочим, принцы из дома Конде, прославленного, в первую очередь, знаменитым полководцем середины XVII в., Конде II Великим, стояли третьими в очереди на трон Бурбонов следом за принцами Орлеанскими. Их предком был брат Генриха IV, первого из династии Бурбонов. В свое время они очень близко «подобрались» к трону, пока брат Людовика XIV – «Короля Солнце» – не женился, став основателем Орлеанской династии…

Началось все с того, что приговоренный к смерти шуан (участник сопротивления республиканским властям в Вандее и Бретани) Керель прямо перед казнью вдруг не решился объявить, что на английские деньги во Францию был тайно заброшен целый отряд вооруженных «боевиков» под началом знаменитого предводителя вандейцев (шуанов), Кадудаля, бежавшего после поражения повстанцев при Граншане в 1800 г. в Англию.

…Сын бретонского мельника Жорж Кадудаль, (1 января 1771, Бреш – 25 июня 1804, Париж) – человек харизматичный и мужественный, преданный монархии Бурбонов и католической церкви, поначалу был сторонником Революции 1789 г., но разочаровался в ней вследствие вмешательства революционных властей в дела церкви и принятия в 1790 г. декрета об обязательной присяге духовенства враждебному ему государству. Когда в 1793 г., после казни Людовика XVI и объявления широкой мобилизации в революционную армию, в Морбиане и окрестностях вспыхнуло восстание против Конвента, Жорж собрал отряд крестьян из Нижней Бретани и присоединился с ними к полкам вандейцев, осаждавшим Гранвиль. Благодаря своей физической силе, общей культуре и тактическим талантам, он был назначен офицером. Позже набранные им отряды получили название шуанов. В 1794 г. Жорж был схвачен республиканцами, но сумел бежать в Морбиан, где уже создавались новые отряды под руководством графа де Пюизэ. Встав во главе «католической и королевской армии Морбиана», он возобновил борьбу, которая с перерывами длилась до 1795 г., пока вожди инсургентов и республиканцы не пришли к мирному соглашению. Правда, Жорж не примкнул к нему; он установил отношения с роялистами в Великобритании и спланировал высадку войск в Кибероне. После неудачного завершения этой операции Жорж объединил остатки роялистских войск с шуанами, но был оттеснён усмирителем Вандеи генералом Гошем и покинул своё войско. В 1799 г. он вновь попытался поднять восстание в Бретани, но после поражения при Граншане (1800 г.) сложил оружие, распустил войска и удалился в Лондон. Там он был дружелюбно встречен королевским братом графом д’Артуа, который назначил его генерал-лейтенантом. Через некоторое время Жорж вернулся в Бретань и снова пытался поднять очередное восстание. Так он перемещался из Франции в Англию вплоть до 1803 г., когда с несколькими заговорщиками принял решение отправиться в Париж…

В задачу террористов входило убийство Первого консула и осуществление госпереворота с целью реставрации монархии Бурбонов. Столичные сыщики перевернули вверх дном весь Париж и вскоре арестовали некого Пико, который после продолжительной «беседы» с заплечных дел мастером сообщил, что заодно с Кадудалем отставной генерал Пишегрю – некогда известный военачальник революционных войн. Пойманный еще один заговорщик Буве де Лозье дал показания, что ему было поручено ангажировать выдающегося республиканского генерала Моро для реализации госпереворота. Фрондер Моро тоже оказался арестован и заключен в Тампль. Арест одной из легенд французского революционного полководческого искусства всколыхнул общество: никто не верил, что «икона» республиканской честности мог быть пособником террористов!

В воздухе повисло общественное напряжение!

Очередь была за главными «приводными пружинами» заговора – Пишегрю и Кадудалем: первого поймали 28 февраля (его сдал хозяин конспиративной квартиры), а знаменитого роялиста-террориста схватили 4 (или 9; данные разнятся) марта. При захвате этого бешеного фанатика и невероятного силача погиб один полицейский, а другой получил тяжелейшее ранение не совместимое с дальнейшей профессиональной деятельностью. Задержать знаменитого лидера роялистского движения помогли простые парижане: маятник народного сочувствия – многим показалось, что Моро не столь «прозрачен» как старается себя зарекомендовать – качнулся от популярнейшего республиканца Моро к авантюристу высшей пробы Бонапарту.

Так бывает!

Кадудаль не стал отпираться и заявил, что прибыл в Париж с целью убийства Первого консула и возведением на престол графа Прованского, того, кого роялисты признавали за короля Людовика XVIII. Жорж 10 июня был приговорён к смерти и, не желая просить о помиловании, 25 июня 1804 г. был казнён вместе со своими соратниками. Рассказывали, что стоя перед гильотиной, 33-летний Жорж Кадудаль вроде бы воскликнул: «Умрем за нашего Господа и нашего Короля!»

В тоже время, давая показания, Кадудаль как бы «напустил тень на плетень», сказав, что в момент ликвидации Бонапарта в Париж должен де прибыть «французский принц», но его пока еще нет. Кто именно из «французских принцев» он не сказал. Поскольку самые известные из них находились весьма далеко – в Лондоне (граф д`Артуа и герцог де Бурбон), Варшаве (герцог Лилльский) и Миттаве (герцог Ангулемский), то стали искать поближе. Тем более, что у кого-то из заговорщиков вскользь промелькнуло имя герцога Энгиенского, человека хоть и очень молодого, но весьма популярного из-за своей отваги и военного таланта в ходе войн на стороне монархической Европы против республиканской Франции, в общем – весьма значимой фигуры в роялистских кругах.

На самом деле, никакого отношения к планам убийства Первого консула этот принц из боковой ветви Бурбонов не имел. Просто-напросто он олицетворял низвергнутую династию, что и стоило ему жизни.

Главной ошибкой этого бесстрашного мужчины было то, что из почти трехсот государств, составлявших в то время Германию, он выбрал для эмиграции соседнее с Францией нейтральное герцогство Баденское (между прочим, владение тестя российского императора Александра I!). Более того, он проживал в замке Эттенгейм, находившемся у самой французской границы – всего лишь в 5 километрах, у западных предгорий Шварцвальда! Впрочем, как это, порой, бывает – все очень просто: именно там проживала принцесса Шарлотта де Роан-Рошфор любовница (или даже тайная супруга?) … «нашего героя», которая была на 5 лет старше него, но так чудесно выглядела, что смотрелась его ровесницей! Как говорится… «шерше ля фамм»!

Рассказывали, что герцог уже как три года отказывался принимать какое-либо участие в попытках европейских правительств свергнуть республику во Франции. В какой-то момент он, видимо, прислушался к предостережениям знающих политическую конъюнктуру людей и стал собираться куда-нибудь по дальше от границ Франции, но то ли не успел, то ли еще что-то? Поговаривали, что его могла задержать столь любимая им большая псовая охота в густых сосновых лесах Вогезов.

Так или иначе, но в вопросе жизни и смерти, Бонапарт оказался расторопнее, благо полицейские ищейки завалили его всевозможными слухами (о герцоге Беррийском, графе д’Артуа и прочих «роялистских ископаемых экспонатах» ушедшего XVIII в.), в которых истина перемешивалась с небылицами.

По горячим следам была проведена разведка в маркграфстве Баденском, но делалось все в спешке и не самыми лучшими исполнителями. В результате рапорта унтер-офицера жандармерии некого Ламота уже 8 марта 1804 г. «выяснилось», что на французской границе «ждут своего часа» такие отъявленные роялисты как генерал Дюмурье, английский агент Спенсер Смит и даже сам Моро тут совсем недавно побывал! А герцог Энгиенский (он носил этот титул как младший отпрыск дома Бурбонов-Конде) куда-то часто… отлучается! На самом деле слишком «сообразительный» агент, желая выслужиться, перестарался (в частности, перепутал с Дюмурье близкого к герцогу маркиза Тюмери), но Бонапарт, получив «такую» (!) информацию к размышлению, «закусил удила»: «… Я должен ответить на войну войной!». Сегодня трудно судить, что из доложенного Наполеону было правдой (собирался ли герцог Энгиенский свергнуть Бонапарта!?), но сколь задерганному, столь и задергавшемуся «корсиканскому выскочке», так показалось и участь благородного отпрыска дома Конде оказалась решена.

Раздраженный постоянными покушениями на свою персону (в частности, покушением роялистов в 1800 г. на улице Сен-Никез, когда только трупов из-за взрыва бочки с порохом было больше 20!), Наполеон предупреждал европейских монархов: «Бурбоны готовы пролить мою кровь… Я отвечу им тем же! Я прикажу безжалостно расстрелять первого из этих принцев, который попадет ко мне в руки!» Услышав эти слова, «главный пройдоха всех времен и народов» (по совместительству «Большой Подонок») Шарль-Морис де Талейран очень во время поддакнул: «Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная».

…Кстати, Наполеон принципиально не шел на компромиссы (сговор) с находившейся в изгнании королевской семьей, воспрянувшей духом после прихода к власти Бонапарта! Им, «окопавшимся» за границей, показалось, что этот удачливый корсиканец сыграет во Французской революции ту же роль, какой в Английской революции XVII в. вошел в историю сподвижник знаменитого Кромвеля бравый английский генерал Джордж Монк (1608—1670)! Как известно, он сыграл большую роль в реставрации династии Стюартов после революционных событий середины XVII века. Ведь в Англии тоже казнили короля и провозгласили республику, а затем, одумавшись, восстановили монархов. Еще 20 февраля 1800 г. граф Прованский, брат казненного короля Людовика XVI и будущий король Людовик XVIII (так в ту пору именовал себя лишь он сам!) обратился к первому консулу с письмом, в котором были следующие строки: «Вместе мы можем обеспечить покой Франции. Я говорю „мы“, поскольку я нуждаюсь для этого в вас, а вы не сможете сделать это без меня. Генерал, Европа следит за вами; вас ждет слава, а я с нетерпением жду, когда смогу вернуть мир моему народу». По сути дела, за щедрое вознаграждение Наполеону предлагалось восстановить во Франции монархию Бурбонов! Бонапарту тогда было не до низложенных Бурбонов и он откровенно проигнорировал королевский «запрос». Но Людовик не угомонился и после Маренго «затянул ту же песню». Ответ генерала-консула будущему королю был по-военному лаконичен и доходчив: «Вам не надо возвращаться во Францию! Здесь вас не ждут!» И вообще он – не второй Монк, а Первый консул с неограниченными полномочиями! Роялистам стало окончательно ясно, что генерал Бонапарт не станет для них «генералом Монком белых лилий» и они начали готовить террористические акты, самым «громким» из которых стал взрыв в сочельник 3 нивоза (24 декабря) на улице Сен-Никез. Тогда бочонок с порохом разворотил все вокруг (22 человек погибли – 66 оказались ранены), но карета Первого консула – его вечно пьяный кучер Кесар гнал как на скачках – успела проскочить и он остался невредим. Усилием воли, с бесстрастным лицом отсидев всю премьеру оратории Гайдна в Опере, Наполеон на следующий день изрек «Без крови не обойтись» и начался террор: отказавшегося просить о помиловании Кадудаля – казнили 25 июня 1804 г., Пишегрю – «удавился» в тюремной камере, Моро – выслали из Европы и т. д. и т.п.! Досталось даже жене давно покойного… Марата – она загремела в тюрьму…