Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том II. «Франция и я – Я и Франция!»"

Уже 10 марта на чрезвычайном совете, в присутствии всех трех консулов (Бонапарт, Камбасерас и Лебрен), высшего судьи Ренье, министра иностранных дел Талейрана и военного губернатора Парижа Мюрата – свояка Бонапарта (по некоторым данным там мог быть и такой «монстр интриги», как Фуше), было решено: герцога Энгиенского пора арестовывать, иначе будет поздно!

…Кстати, когда в узком составе окончательно решался вопрос о судьбе герцога Энгиенского, якобы второй консул ярый якобинец Жан-Жак Режи де Камбасер`а (е) с (18 октября 1753, Монпелье – 8 марта 1824, Париж) – один из трёх консулов в период Консульства (1799—1804) – был единственным из пятерых, кто попытался поставить под сомнение обоснованность обвинений в адрес герцога. В ответ Бонапарт едко заметил своему коллеге: «Что-то вы стали как-то скупы на кровь Бурбонов?» Дело в том, что более 10 лет назад – в январе 1793 г. – именно Камбасерас как член Конвента поддержал решение о казни Людовика XVI. Когда вспыхнула революция 1789 г., получивший хорошее юридическое образование, Камбасерас был советником счётной палаты в Монпелье. В первые годы революции Камбасерес был президентом уголовного суда департамента Эро, а в 1792 г. его избрали представителем этого департамента в Конвенте, где смог проявить большое искусство лавировать между различными политическими течениями. Так, выступив сначала с возражениями против права Конвента судить Людовика XVI, Камбасерес впоследствии выступил за казнь короля, в таких, однако, выражениях, которые могли дать основание причислить его к желавшим спасти короля. В марте 1793 г. Камбасерес активно требовал учреждения революционного трибунала, а потом стал членом Комитета общественного спасения. Сначала сторонник жирондистов, Камбасерес быстро перешёл на сторону победоносных монтаньяров. В области законодательных работ он обратил на себя внимание докладом о положении незаконнорождённых детей, предложением ввести суд присяжных в области гражданских дел и в особенности проектом Гражданского Кодекса. Во время критической эпохи террора Камбасерес держался в стороне от активной политики и примкнул к врагам Робеспьера только после того, как их победа стала очевидной. После 9 термидора Камбасерес приобрёл большое влияние как в Конвенте, который в октябре 1794 г. избрал его президентом, так и в Комитете общественного спасения. Осторожность действий Камбасереса одно время возбудила против него обвинение в причастности к интригам роялистов, но ему удалось оправдаться. В эпоху Директории он был членом Совета пятисот и продолжал свои работы по кодификации гражданских законов. В 1798 г. Директория кассировала его избрание, но уже в следующем году Съейес предоставил ему портфель министра юстиции. Бонапарт вскоре после переворота 18 брюмера сделал его вторым консулом, ценя в нём эрудицию и юридическую опытность. В эпоху консульства основной работой Камбасереса было редактирование Гражданского кодекса, законченного в 1804 г. Во все время правления Наполеона Камбасерес был его постоянным и ближайшим советником. Не всегда разделяя взгляды Наполеона, Камбасерес выступал с возражениями против них, никогда, однако, не доходя до сколько-нибудь решительной оппозиции. Став императором, Наполеон назначил Камбасереса архиканцлером империи и президентом сената, а затем произвел в князья, затем и герцога Пармского. Камбасерес был одним из известнейших гурманов своего времени. Его торжественные обеды длились по пять часов и считались эталоном высокой кухни. Для доставки редких ингредиентов Камбасерес использовал правительственных курьеров. Когда Наполеон во время переговоров о Люневильском мире сделал ему выговор за это, то получил такой ответ: «Как вы намерены заводить дружеские связи (имеются в виду связи дипломатические) если нельзя подавать изысканных блюд? Вы сами знаете, что управляют в основном за столом.» Позже Наполеон говорил дипломатам: «Если вы едите мало, приходите ко мне. Желаете поесть хорошо и много? Идите к Камбасересу.». Надо признать, что Камбасерас был фигурой весьма специфической в окружении Бонапарта. Среди современников было распространено мнение о гомосексуальности Камбасереса, которое никак не повредило его карьере. Однако оно служило поводом для шуток со стороны его политических противников. Так, в сатирическом произведении 1815 г. Камбасерес в присутствии Наполеона, не узнает молодого человека. «Ну же, – сказал юноше Наполеон – развернитесь задом, чтобы герцог сумел вас узнать». Рассказывали, что Наполеон гомосексуалистов на дух не переносил. И при каждом удобном случае подтрунивал по этому над Камбасерасом. Однажды, вызванный срочно, к уже ставшему императором, Наполеону, Камбасерас слегка запоздал и, рассыпавшись в извинениях, сказал, что задержался, поскольку был «в обществе одной весьма приятной дамы». Наполеон прищурился, похлопал галантного кавалера по… ягодицам и ехидно посоветовал: «А вы в следующий раз не церемоньтесь… Скажите „даме“ без обиняков – бери трость и проваливай». Во время похода в Россию, который Камбасерес тщетно старался предотвратить, он фактически оставался главой правительства. Когда в 1814 г. союзные войска вступили в Париж, Камбасерес не замедлил приноровиться к обстоятельствам и голосовал в сенате за низложение Наполеона. Тем не менее, Людовик XVIII не пожелал допустить его в палату пэров. В эпоху «Ста дней» Наполеон снова назначил Камбасереса архиканцлером и сверх того министром юстиции. После возвращения Бурбонов Камбасерес был изгнан из Франции как цареубийца, и вынужден был провести два года в Брюсселе и Амстердаме. В 1818 г. он получил возможность вернуться во Францию и был восстановлен в своих гражданских и политических правах, с титулом герцога. Скончался бывший Второй консул в эпоху консулата Наполеона Бонапарта в 70 лет…

В ночь с 14 на 15 марта 1804 г., нарушив суверенитет Бадена, отряд французских драгун и жандармов под началом полковника Шарло (по другим данным – генерала Мишеля Орденера – будущего командира гвардейских конных гренадер?) скрытно и стремительно вторгся на Баденскую территорию и с рассветом захватил герцога Энгиенского в замке Эттенгейм без помех. Прорваться в окрестные поля, а оттуда в вогезские леса он не успел. А ведь еще 12 октября его в последний раз предупредили об острой необходимости спешно уносить ноги в глубь Европы! Но, видно рок уже парализовал разум герцога и тот в очередной раз проявил свое полное – то ли непонимание ситуации, то ли неприятие советов «посторонних», но он снова промедлил. В тот же день по флажковой сигнализации Наполеон был оповещен, что операция по захвату герцога прошла успешно.

Под конвоем из 300 всадников 22-го драгунского полка герцог вместе со своим любимым мопсиком по прозвищу Могилов был немедленно вывезен во Францию в ее столицу, проделав в почтовой карете, запряженной шестеркой цугом путь почти что в 400 км. В 17.00 20 марта он уже был заключен в Венсеннский замок под Парижем, а в 21.00 того дня предан суду военного трибунала (майор Дютанкур, полковники – Сюнтон, Базанкур, Ровье, Барруа и Рабе) под началом «понятливого» генерала Пьера-Огюстена Юлена (Гюлена) – участника полулегендарного взятия Бастилии, загремевшего во времена Реставрации Бурбонов за решетку. Герцогу Энгиенскому вменялись в вину три пункта: за два года пребывания за границей он вошел в контакт с французскими войсками, стоявшими на Рейне – Рейнской армией Моро; служил в войсках, сражавшихся против революционной Франции; получал деньги от ее врагов.

Рассказывали, что вроде бы члены суда намекали герцогу быть по осторожнее в ответах на их каверзные вопросы, но отпрыск боковой ветви Бурбонов пошел на принцип и говорил совершенно искренне, причем, без адвоката, которого ему, естественно, не предоставили. Правда, в конце протокола он приписал свою просьбу – предстать перед Первым консулом, чтобы изложить ему свое дело лично. Интересно, что некоторые члены трибунала вплоть до его председателя Юлена якобы согласились с возможностью дать ему апеллировать к Наполеону. Но его эдакий «Малюта Скуратов» в лице женатого на кузине Жозефины Анн-Жан-Мари-Рене Савари – один из главных красавцев французской армии той поры, по словам самого Наполеона «человек энергии и усердия» – наложил «вето» на такой поворот событий, по крайней мере, так принято считать.

Несмотря на то, что могила для него была выкопана еще до начала допроса, но суд, вынеся смертельный приговор, якобы в лице полковников Базанкура (Добанкура) и Баруа (Барруа) стал склоняться к сочинению ходатайства о помиловании Наполеоном герцога Энгиенского. (По некоторым данным Барруа оказался единственным, кто проголосовал за отсрочку исполнения приговора.) Были и другие «уклонисты», в частности, госсоветник Реаль, нашедший свою форму не участия в процессе над принцем крови. Наполеоновский зять Мюрат, которому было приказано проконтролировать «мероприятие», по слухам сильно сомневался (терзался душой?) в необходимости моментального вынесения смертельного приговора герцогу без права апелляции к Первому консулу.

Скорее всего, это были своего рода оправдательные игры, начавшиеся после возвращения Бурбонов в Париж спустя 10 лет на штыках союзников. Тогда очень многие постарались переложить ответственность за случившееся один на другого. Якобы все точки над «i» расставил Савари – один из тех, кому было поручено Бонапартом довести дело герцога (француза, намеревавшегося сражаться в неприятельских рядах!) до логического конца, прикрикнувший на суд: «Господа, вы сделали свое дело. С остальным я разберусь сам!» О самостоятельности исполнительного Савари не могло идти и речи: он знал волю Наполеона, у него был приказ от Мюрата, он знал о подковерных ходах Талейрана.

По сути дела «рыльце было в пушку» у всех. Так или иначе, но до сих пор это дело кажется весьма «темным», приговор наспех состряпанным

То ли в 2, то ли в 3 часа ночи на 21 марта беспечный голубоглазый блондин королевских кровей был расстрелян во рву замка. Увидев вырытую там могилу и поняв, что его собираются казнить, он побледнел, но тут же взял себя в руки и принял смерть достойно. Можно сказать по-королевски! Примечательно, что исполнительный офицер расстрельной команды из 16 жандармов так спешил отрапортовать о выполнении приговора, что даже не дал ему исповедоваться перед священником. Правда, повесить приговоренному на грудь фонарь для лучшего прицела стрелкам в ночной темноте он не забыл. Впрочем, есть и другие версии всего этого «мероприятия», но суть его везде одна – уже через 5 дней после похищения расстреляв герцога Энгиеннского – «корсиканский выскочка» поспешил подтвердить свое право на верховную власть во Франции.

Это, так сказать «беллетризованная» версия громкого дела герцога Энгиеннского, очень сильно подпортившего реноме «корсиканского выскочки» генерала Бонапарта, в одночасье превратившегося в «корсиканское чудовище». Правда, есть еще и компактный «фактологически-академический» вариант «реприманда неожиданного» с последним представителем королевской линии Бурбонов-Конде.

<<…Французский принц крови, единственный сын последнего принца Конде (одна из младших ветвей королевского дома Бурбонов) Луи-Анри-Жозефа VI (1756—1830) и Луизы-Марии-Терезии-Батильды Орлеанской (1750—1822), (сестры будущего Филиппа Эгалите), т. е. Бурбон по отцу и по матери Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, более известный как герцог Энгиенский (2 августа 1772, Шантийи – 21 марта 1804, Венсенский замок, предместье Парижа) получил домашнее образование под руководством аббата Мийо и коммодора де Виньё, посвятив себя военному делу, что было, естественно, для принца крови.

В 1788 г. Луи Антуан Анри вступил в королевскую армию. С началом Великой французской революции, через несколько дней после падения Бастилии – 17 июля 1789 г. – последний Бурбон-Конде эмигрировал вместе с отцом и дедом.

С 1792 г. сражался в рядах контрреволюционных сил – вначале под командованием герцога Карла-Вильгельма-Фридриха Брауншвейгского, затем – под командованием собственного деда и отца в «Армии Конде» (вернее, корпусе Конде), бывшей на австрийской, российской и английской службах, неоднократно отмечался за храбрость, особо отличился в сражении 7 октября 1799 г. при Констанце против дивизии генерала Газана.

После заключения Амьенского мира Луи-Антуан оставил военную службу и в 1802 г. поселился в Эттенгейме (Эттенхайме; германское княжество Баденское). И хотя в это время англичане и роялисты плели заговоры против Наполеона, герцог Энгиенский скромно жил на содержании англичан и не принимал участия в антинаполеоновской деятельности.

В начале 1804 г. после раскрытия заговора Пишегрю-Кадудаля– (Моро?), Первый консул Бонапарт был очень озабочен идеей окончательно «зачистить» всех кто мог бы быть ему опасен, вплоть до потенциальных «недоброжелателей». В марте того года Наполеону была «очень вовремя» преподнесена совершенно секретная информация (считается, что не «без ведома» его главного мастера закулисных интриг любого формата, министра иностранных дел Талейрана!?), что герцог Энгиенский связан с заговором Кадудаля-Пишегрю, в то время казавшимся главной опасностью для режима Первого консула. Некий принц якобы сопровождал изменника Дюмурье и делал тайные визиты во Францию. Несмотря на то, что имя спутника Дюмурье стало известно (и это точно был не герцог Энгиенский), 10 марта 1804 г., в узком кругу «госсовета» (консулы Камбасерес и Лебрен, Талейран, министр юстиции Ренье и, возможно, главный полицмейстер Фуше?) было принято решение об аресте Энгиенского герцога.

В ночь с 14 на 15 марта Эттенгейм был окружён 65 жандармами генерала Орденера, герцога арестовали и препроводили в Страсбург, а через три дня в сопровождении генерала Армана де Коленкура доставили в Париж.

…Между прочим, порой, по страницам литературы определенного толка гуляет душераздирающий рассказа о том, как некий наполеоновский шпион Шульмейстер (с его «закулисной» деятельностью мы еще подробно познакомимся чуть позже!) подло сыграл на любовной слабости герцога. «…Он якобы силой захватить некую молодую женщину, возлюбленную герцога, и увёз её в приграничный город Бельфор. Герцог узнал об этом, а вскоре получил письмо от сердечной пассии, ловко подделанное шпионом, в котором она якобы умоляла спасти её из плена. Герцог немедленно бросился к ней на выручку, надеясь подкупить стражников и освободить даму сердца. Шульмейстеру только этого и нужно было. На всякий случай, при нем был официальный документ к баденским властям с обвинениями в адрес эмигранта. Как только герцог Энгиенский пересёк французскую границу, он был схвачен и привезен в Париж. Впрочем, по мнению многих историков такой „компетентный поворот-разворот“ в мутно-скользком деле ареста и казни герцога Энгиенского не соответствует действительности…»…

20 марта его экстренно транспортировали в замок Венсенн для военного суда, который и состоялся вечером того же дня под председательством генерала Гюлена. Дело рассматривала военная комиссия в составе полковника 1-го кирасирского полка, полковника 18-го кавалерийского полка, полковника Парижской Национальной гвардии, полковников 4-го полка лёгкой кавалерии, 18-го и 96-го линейных пехотных полков. Обвинителем выступал полковой адъютант элитной жандармерии капитан Пьер д, Отанкур, позднее «доросший» до генерала. Герцог обвинялся в вооружённой борьбе против Республики, в шпионаже в пользу Англии и в участии в заговоре Кадудаля-Пишегрю.

…Между прочим, после обнародования приговора аристократ был готов поговорить с Наполеоном, но по воспоминаниям императора этого не допустил Талейран (однако он написал письмо, копию которого впоследствии видел Стендаль). Избавлятьcя от порочивших себя документов по этому грязному делу Талейран начал в апреле 1814 года, т.е. когда империя Наполеона I доживала последние дни…

Обвиняемый не располагал адвокатом и только в зале суда ознакомился с выдвинутыми против него обвинениями, которые категорически отвергал, но был признан виновным и расстрелян в ночь на 21 марта во рву Венсеннского замка в возрасте 31 года. При этом палачи заставили его держать в руках фонарь, чтобы удобнее было целиться. По свидетельству командира расстрельного жандармского взвода генерала Савари «герцог встретил смерть бесстрашно и достойно». После расстрела жандармам разрешили забрать личные вещи герцога, но никто ничего не взял.

…Кстати, рассказывали, что с 18 февраля 1804 г. он был женат на принцессе Шарлотте де Роган-Рошфор (1767—1841). Но этот брак не был признан родственниками герцога при его жизни, после смерти его отец герцог де Бурбон предложил принцессе узаконить брак post factum – она отказалась, не желая претендовать на состояние покойного, но всю жизнь хранила верность его памяти… Спустя годы – в 1818 г. – уже в эпоху Реставрации, отец расстрелянного, Луи Конде, возвратился в Париж. Рассказывали, что узнав об этом, Талейран завязал дружбу с близкой принцу женщиной, которой сообщил «великую, святую тайну»: он не причастен к убийству герцога Энгиенского, которого безуспешно пытался предупредить. Эта история показалась правдивой отцу покойного, который при личной встрече поблагодарил «колченого черта» (так его окрестили в высшем свете) или «дерьмо в чулках» (по определению Наполеона), а «по совместительству» великого дипломата за самоотверженность. Впрочем, то ли – быль, то ли – небыль!?.

Только в 1816 г. останки последнего из рода принцев Конде были перезахоронены из ямы в валу Венсенского замка – в его часовне. Отец и дед пережили смерть герцога Энгиенского, но род Конде пресёкся навсегда. Другое дело, что мало известный при жизни, герцог Энгиенский вошёл в историю тем, что был расстрелян во рву Венсенского замка по приказу Наполеона I. Более того, его казнь в какой-то мере ускорила создание Третьей антифранцузской коалиции (1805) …>>

Такова вкратце, но в разных проекциях, «фабула» этого громкого события, чье зловещее эхо будет всю жизнь преследовать «генерала Бонапарта» – Первого консула-императора Франции! Немало очевидцев того печального события и подавляющее большинство историков говорят, что это был один из самых больших промахов Наполеона-политика.

Так Франсуа-Рене де Шатобриан в своих «Замогильных записках» высказался в том смысле, что смерть герцога Энгиенского в жизни Наполеона стала одним из тех «дурных поступков», которые «начали и довершили его падение». Его сколь точно и лаконично, столь цинично и глубокомысленно характеризовал то ли министр иностранных дел наполеоновской Франции Талейран, то ли министр полиции Фуше (как потом он себе это приписывал!), то ли все же член Совета пятисот некий Антуан Булэ де ла Мёрт – председатель Законодательной комиссии, разработавшей знаменитый Гражданский кодекс Наполеона: «Это хуже чем преступление – это ошибка!» либо «Это более чем преступление. Это ошибка» (фр. C’est pire qu’un crime, c’est une faute). Считается, что Фуше был кровно заинтересован в расстреле герцога, так как его смерть делала невозможным примирение Наполеона с Бурбонами, а Фуше ранее голосовал за казнь короля и был ответствен за казни многих роялистов. От себя лишь добавим, что эта казнь пометила «генерала Бонапарта» несмываемой печатью – печатью крови, что для любых авторитарных правителей, причем всех времен и народов, чревато непредсказуемыми последствиями!

В самой Франции к этому событию отнеслись, если не прохладно, то молча. Всем было понятно, что Первый консул в лице генерала Бонапарта в силу ряда обстоятельств превратился в «запуганного временщика» и стал… «цареубийцей», а потом и императором французов под именем Наполеона I.

…Между прочим, принято считать, что казнью Наполеон вызвал большую волну возмущения, стоявшей на стороне свергнутой династии Бурбонов, монархической Европы. На самом деле особо острой реакции с ее стороны не последовало. Да, европейские дворы вздрогнули от столь неожиданной и по сути дела беспочвенной казни одного из своих родственников (в Европе все королевские семьи в той или иной степени были повязаны родственными узами!), но сразу же за оружие отнюдь не схватились. По началу монархическая Европа (в основном, многочисленные германские государства) ограничилась словесным ответом «корсиканскому выскочке», а теперь еще и «чудовищу». Среди отсиживавшейся в эмиграции французской аристократии распространялись разного рода памфлеты, порой, крайне фривольного толка. Так, известная своим остроумием маркиза де Надайак, сочинила «на злобу дня» четверостишие, вскоре ставшее весьма популярным в модных салонах Парижа:

Я долго жил на долгах и на милостыне, (это – правда; Я.Н.Н.)

Я женился на подстилке подлеца Барраса, (и это – правда; Я.Н.Н.)

Я удавил Пишегрю, расстрелял Энгиена, (и это тоже… правда; Я.Н.Н.)

И за эти злодейства получил свою корону….

Безусловно, это – ошибка, создавшая Бонапарту огромные проблемы, причем, как в настоящем, так и в будущем.

Вопрос – в другом: верил ли Наполеон в виновность герцога Энгиенского?

Вроде бы потом он сетовал в узком кругу на преступное рвение тех, кто ввел его в заблуждение относительно роли герцога в шлейфе роялистских заговоров против него, а затем поспешили привести в исполнение смертный приговор, без согласия на то Первого консула!? Уже на закате жизни, как бы подводя итоги прожитого и содеянного, в своем завещании Наполеон однозначно пишет: «Я приказал арестовать и судить герцога Энгиенского, потому что этого требовали интересы безопасности и честь французского народа». Впрочем, есть и другие интерпретации высказываний Бонапарта на эту весьма щекотливую тему. Так в частности, он однажды проронил весьма многозначительную фразу: «Эти негодяи слишком поспешили!»

Оставив в завещании вопрос о казни в стороне, он как бы оставляет потомкам возможность строить предположения и гипотезы на тему: «Желал ли Бонапарт смерти герцогу Энгиенскому или это была роковая случайность?»

…Между прочим, во французской историографии, особенно в той, что не чужда «клубнички», можно найти массу версий, объясняющие разные неоднозначные события в жизни императора Франции, генерала Бонапарта. В частности, по поводу гибели герцога Энгиенского выдвигается версия… сексуального характера! Якобы Наполеон и герцог были действующими лицами в… любовном треугольнике. Третьей была знаменитая французская актриса первых десятилетий XIX века из «Комедии Франсэз» мадемуазель Марс. Она была по истине «шарман» во всех отношениях и кружила головы сильным мира. Судя по всему, какое-то время легенда французской сцены была любовницей и всесильного Первого консула, а затем и императора французов. В тоже время якобы герцог Энгиенский был влюблен в сколь кокетливую, столь и сексуальную мадемуазель и не единожды посещал ее в Париже. Якобы однажды так случилось, что он не успел покинуть ее дом, когда туда пожаловал за своей порцией любовной неги («расслабляющих процедур») сам… Первый консул! Спрятавшийся за ширмой в спальне любвеобильной кокотки, герцог вынужденно стал свидетелем их интимных утех. Потом он якобы стал распространять в эмигрантской среде обидную для Бонапарта сплетню о том, что выдающиеся способности корсиканского выскочки не выходят за рамки военных и государственных дел. О пересудах стало известно Наполеону и он решил убрать соперника на любовном ложе кокетливо-сексуальной мадемуазель самым простым способом: нет человека – нет проблем! Впрочем, это всего лишь «заметки на полях», оставляющие за читателем право на свои выводы…