Текст книги "«Свет и Тени» «неистового старика Souvaroff»"

Глава 15. Главный екатерининский орел!

Главный покровитель Александра Васильевича Суворова – выходец из небогатой дворянской семьи, рано оставшийся сиротой, пригретый дальними родственниками в Москве, Григорий Александрович Потемкин [13 (?) 9.1739 г., село Чижово Духовищенского уезда, в Смоленщине – 5.10.1791 г. на дороге между Галацом и Яссами] – явление в истории России в своем роде уникальное.

Его дальний предок Петр Иванович Потемкин (1617—1700) был крупным дипломатом и посольствовал в Вене, Мадриде, Париже и Лондоне. Нам известны два его портрета, написанные за границей: в Испании – кисти Кареньо де Миранда (ныне музей Прадо в Мадриде) и в Англии – Генри Неллера (Эрмитаж). Петр Иванович был очень подкованным дипломатом: отлично знал как подать себя – посла царя московского – иностранным правителям и всячески подчеркнуть богатство и мощь России. Сегодня не исключается, что корни его рода могли быть из Италии, вплоть до древнеримских – от вождей самнитского племени, после поражения в гражданской войне Суллы с Гаем Марием, покинувших Апеннинский полуостров в I в. до н. э. Спустя века их потомки оказались в Польше, а в XV в. перебрались в Россию. Впрочем, скорее всего, все это сильно смахивает на… предание, без которого редко обходятся биографии знаменитостей.

Отец нашего героя – Александр Васильевич Потемкин (ок. 1673—1753) долго служил в армии (участвовал, как в победоносной Полтавской битве, так и в бесславном Прутском походе), имел ранение и вышел в отставку подполковником лишь 13 октября 1742 г. Любопытно, но Григорий был его единственным сыном (дочерей было четверо) от второго брака с овдовевшей бездетной красавицей Дарьей Васильевной Скуратовой, в девичестве Кафтыревой (ок. 1704 – после 1776 г.?). Считается, что родители Потемкина стоили друг друга. Отец был человеком решительным, болезненно щепетильным, скорым на решения и крутым на расправу. Его мало интересовало, что о нем думали окружающие. Весьма похож в этом был и его сын Григорий. Немало полезного почерпнул сын и от своей матери, тоже не отличавшейся робостью и умевшей верховодить – «по ее уставам и одевались и наряжались, и сватались, и пиры снаряжали» все вокруг. В общем, для окружающих уездных дворян она была своего рода «столичной штучкой», которой стремились подражать.

Фигура этого, одного из самых выдающихся государственных мужей российской империи, крайне мифологизирована.

Так исторически сложилось, что Григорий Александрович Потемкин чаще всего представал в литературе в образе «Злого Гения», «Князя Тьмы» и прочее-прочее! Во многом этот посыл шел от придворной группировки братьев Паниных и Воронцовых – влиятельнейших вельмож из окружения антагонистически настроенного к своей властной матушке уже давно совершеннолетнего Великого Князя Павла Петровича, чей отец был свергнут с престола его крайне амбициозной супругой-немкой Екатериной Алексеевной – в одночасье превратившейся в Екатерину II, а потом и… Великую.

Тайный муж и фактический соправитель Екатерины II, выдающийся строитель необъятной российской империи, Светлейший князь Потемкин-Таврический в основном известен широкой публике своими легендарными «потемкинскими деревнями» (одним из самых громких «мифов» в истории русской культуры!) и разговорами о мелочных конфликтах с «иконой № РАЗ» русского полководческого искусства А. В. Суворовым (в частности, под Очаковым летом 1788 г. и через год после блестящего штурма последним Измаила, когда он удалил от торжеств главного героя взятия крепости). Более того, над его исполинской (в прямом и переносном смысле) фигурой (правда, не без недостатков) довлеет образ сибарита, проводящего уйму времени в хандре и лени на любимом диване, постоянно оттиравшего от заслуженной славы то необузданного и самовольного «российского Нестора» Петра Александровича Румянцева, то «русского Марса», неуживчивого и заковыристого Александра Васильевича Суворова.

На самом деле он очень ценил обоих, но действительно не мог с ними ужиться.

Хотя последнего, несмотря на все выверты характера, светлейший князь двигал в первый ряд руководителей армии во время судьбоносной для России 2-й русско-турецкой войны 1787—1791 (или, как ее еще порой, называют историки 2-й «екатерининской» или «потемкинской»). Правда, было это очень нелегко: слишком много было у неистового Souwaroff откровенных врагов среди столь же амбициозных, но не столь ярко одаренных «братьев по оружию», а для него всего лишь, «коллег по кровавому ремеслу».

Григорий Александрович Потемкин отличался редким даром: умел он ломать судьбу о колено! Как мало кто другой в его галантно-бунташно-переворотошный век, когда русская гвардия раз за разом сажала на трон сметливых и красивых баб, «знавших как правильно расстилать нужных мужиков, чтобы потом ходить по ним в обуви на каблуках»! Сызмальства он отличался большими природными способностями и сообразительностью. Особо среди них выделялись скорочтение и феноменальная память. Он мог бегло просмотреть объемный фолиант и тут же пересказать сущность всего «прочитанного». Человек неординарный, он любил дарить, но не любил платить долгов. Когда о них ему напоминали, то очень сердился.

Григорий Александрович Потемкин успешно учился в частном училище немца Литке, а затем в Благородной гимназии при Московском университете (по началу даже поучил золотую медаль), но в 1760 г. не доучился и покинул ее стены (то ли за прогулы его выгнали, то ли он сам ушел?). Очутившись в конной гвардии, глянулся одному из любимцев императора Петра III принцу Георгу Голштейнскому, став его ординарцем.

22-летним вахмистром Потемкин участвовал в дворцовом перевороте 28 июня 1762 г., выведя на пару с секунд-ротмистром Ф. А. Хитрово на присягу Екатерине Конно-гвардейский полк. Затем волею судеб, он «оказался» свидетелем одного из самых темных дел екатерининской эпохи – убийства императора Петра III в Ропше! Екатерина не забыла «услуг» Потемкина и одним из последних наградила и его, отписав ему 400 душ, два чина по полку и 10 тыс. рублей. Награда и рост в чинах (подпоручик и камер-юнкер) в ту пору – немалые. Водивший дружбу с всесильными в ту пору братьями Орловыми (Григорием, Алексеем, Федором и Владимиром – рослыми, как на подбор богатырями), он оказался при дворе.

Там Потемкин «отличился»: сидя на обеде напротив государыни, на ее вопрос по-французски, ответил ей по-русски, чем вызвал нарекания от какого-то важного сановника: «На каком языке государь предлагает речь поданному, на том самом он должен и ответствовать». Без смущения Потемкин возразил: «А я напротив того думаю, что поданный должен ответствовать своему государю на том языке, на котором может вернее мысли свои объяснить; русский же язык я учу с лишком 22 года». И все же, он явно выделялся среди гвардейских офицеров своей немалой образованностью, в частности, знанием греческого языка.

Не будучи военным до мозга костей, не чужд он был и военного ремесла. Осенью 1768 г. Потемкин оставил службу при дворе в гвардии поручиком и камергером, оказавшись в армии… генерал-майором! Подобный «маневр» мог быть только с ведома и лишь по личному указанию императрицы, судя по всему, уже давно «взявшей в разработку» перспективного красавца. Такой головокружительный прыжок по лестнице чинов вызвал нездоровый ажиотаж среди его завистников, тогда еще не столь многочисленных, как это случится, когда он окажется в полном фаворе. В 1-й армии генерал-аншефа князя А. М. Голицына он командует кавалерийским отрядом в авангарде генерал-майора князя А. А. Прозоровского.

2 июля он отличается в жарком деле под крепостью Хотин, когда чуть не лишился жизни: под ним убили лошадь. Командующий дает ему превосходную характеристику в своем рапорте императрице. Сменивший Голицына на посту командующего Румянцев, знавший толк в «бабских слабостях» и прозорливо догадывавшийся, что (неспроста гвардейский поручик был переведен в действующую армию… генерал-майором!) под его началом оказался будущий фаворит императрицы (любившей крутых мужиков с «длинными ключами»), вторит предшественнику, отмечая действия крутого мужика Потемкина под Фокшанами и Браиловым, Журжей и Рябой Могилой.

В результате 3 февраля 1770 г. Потемкин получает свой первый орден – Святой Анны, хотя и не самый престижный.

…Повторимся, что орден Св. Анны – нерусский по своему происхождению – был учрежден в 1735 г. гольштейн-готторпским герцогом Карлом-Фридрихом в память незадолго до этого скончавшейся супруги, Анны Петровны, обожаемой дочери Петра Великого. С начала 1740-х гг., когда в Россию прибыл гольштейнский наследный принц Петр-Ульрих, будущий российский император Петр III, орден стали вручать и русским подданным. Но серьезно он вошел в оборот лишь в 1797 г., уже при Павле I, а в эпоху 1812 г. имел 3 степени. Низшая, 3-я ст., выдавалась только за военные заслуги, зато 2-я и 1-я – могла быть наградой и за гражданские дела. Причем, Св. Анной 1-й ст. за исключением редчайших случаев среди военных награждались исключительно генералы…

Затем он оказывается под началом генерал-поручика князя Н. В. Репнина (1734—1801), которого позднее он обгонит и в чинах, и в положении при дворе, чем сделает того своим большим недоброжелателем. Следующее жаркое дело на берегах Прута приносит ему 3-й кл. (минуя 4-й!) наипрестижнейшего ордена Св. Георгия. «Григорий Александрович, доставьте нам пропитание наше на конце вашей шпаги!» – приказывает ему Румянцев и Потемкин образцово справляется с охраной тыловых обозов русской армии от назойливых татарских наскоков, пока она громит турок при Кагуле. Потом следуют удачные поиски на Измаил, Килию, Цембры. Затем он отражает превосходящие атаки на его силы под Турной и Силистрией. На пару с О.А. фон Вейсманом Потемкин отличается под Гуробалами. И наконец, спасает гренадер С. Р. Воронцова (1744—1832), попавших в окружение под все той же Силистрией.

Как результат: он нужен Румянцеву, а Румянцев – ему.

Суровый и властный Петр Александрович Румянцев осенью 1770 г. отправляет дельного и храброго военачальника ко двору, рассчитывая на его помощь при дворе в принятии нужных ему военных решений. Дело в том, что супруга фельдмаршала Е. М. Румянцева была всего лишь его глазами и ушами при дворе, но не более того.

За время проведенное в армии и на войне Григорий сделался еще более известен, чем до того при дворе.

Более того, Капризная и Изменчивая Девка по имени Фортуна поворачивается к нему лицом. Он возобновил свои старые связи в столице, в частности, с Григорием Орловым, в ту пору еще бывшим в силе и приглашается на первый праздник георгиевских кавалеров, который с тех пор стал традиционным. Кроме того, сама императрица оказывает ему очень ласковый прием (естественно, все это замечают!), благосклонно соглашаясь вести с ним… переписку! Причем, не официальную переписку, которая проходила в строго определенных протоколом случаях, но и частную, для которой не требовался официальный предлог! Те, кому надо, в частности, дальновидный фельдмаршал Румянцев (окончательно), все поняли и сделали на Потемкина ставку, как на возможного выдвиженца на пост фаворита – посредника в общении с государыней-«матушкой». И он оправдал их надежды.

Окривевший еще в 1763 г. при невыясненных обстоятельствах (то ли из-за головотяпства сельского лекаря, то ли…; версий немало, причем весьма туманных!) на правый глаз, 35-летний генерал-поручик и георгиевский кавалер Григорий Александрович Потемкин сумел-таки покорить весьма и весьма любвеобильное сердце и охочее «до орошений лоно» 45-летней российской императрицы («бабе – сорок пять, баба – ягодка опять!»).

С той самой поры он становится фактическим соправителем страны.

Их роман окутан многослойным флером слухов и небывальщины. Екатерина остро нуждалась в человеке, который был бы лично ей предан и всем обязан только ее милости. Ей нужен был фаворит, готовый оставить свою группировку и проводить линию, выгодную самой государыне, укрепляя, таким образом, лишь ее единоличную власть, которой подспудно угрожали все, кто входил в ближайшее окружение ее сына Павла, чье совершеннолетие грозило ей непредвиденными последствиями, если их во время не «купировать».

Таким человеком оказался член «партии» командующего Румянцева Г. А. Потемкин.

Его многолетняя безответная страсть, о которой Екатерина прекрасно знала, опыт государственной работы, сильные покровители, обширные связи в военной и чиновничьей среде говорили в его пользу. Более того, именно о Потемкине государыне-«матушке» постоянно нашептывала ее ближайшая подруга, знавшая толк в настоящих мужиках «с длинными и вострыми саблями», сестра П. А. Румянцева, Прасковья Александровна Брюс, представлявшая интересы брата при дворе.

Точкой отсчета начала их романа принято считать письмо императрицы от 4 декабря 1773 г., вызвавшее Потемкина с полей сражений к ней в столицу, после чего война для Григория закончилась. В самом письме об этом ничего не говорилось, но, написанное лично государыней, оно было весьма прозрачным намеком адресату, что ему представляется возможность стать «вельможей в случае», т.е. фаворитом.

Григорий – как и подобает крутому мужику – все понял правильно и по дороге в Петербург счел необходимым завернуть в Москву, чтобы заручиться поддержкой против братьев Орловых со стороны партии наследника Павла Петровича, очень влиятельных братьев графов Паниных: могущественного русского масона, воспитателя наследника Павла, Никиты Ивановича и его боевого брата, завоевателя Бендер, генерал-аншефа, одного из первых (после самой Екатерины!) обладателей ор. Св. Георгия 1-го кл. – Петра Ивановича. Последний видел Григория Александровича в деле – на войне и в обмен на обещание возвратить его – Петра Ивановича Панина – в большую политику, дал слово оказать выдвиженцу Румянцева посильную помощь при дворе в противовес своим недругам братьям Орловым и З. Г. Чернышеву. (Забегая вперед, скажем, что стороны выполнили взятые на себя обязательства!) Более того, крутой и неразговорчивый, но очень проницательный Петр Иванович точно подметил все особенности характера Григория Потемкина: «Сей новый актер станет роль свою играть с великой живостью и со многими переменами, если только утвердится». «Потемкин чертовски умен!» – говорил о нем сам Григорий Орлов, человек которому «выпала честь», будучи генерал-адъютантом, представить императрице своего по сути дела сменщика на главном посту в императорских покоях – в ее опочивальне.

Потемкин опять все правильно понял и отправился в Петербург.

Там он получил от императрицы многозначительный подарок – «духи Калиостро» – согласно учению модного в ту пору графа-авантюриста, руководящие чувствами людей. Более того, он сменил на посту екатерининского фаворита, предыдущего ставленника братьев Паниных, тихого и податливого Александра Семеновича Васильчикова (срок «дежурства» видного красавца Григория Орлова в спальне государыни к тому моменту уже истек). Кроме того, он получил от 45-летней, здравой, рассудительной императрицы все, что может хотеть мужчина от женщины, вплоть до права вершить государственные дела, а также прилагающуюся ко всему этому… «вселенскую» зависть! Григорий Александрович так стремительно, абсолютно не соблюдая старшинства, вознесся на самую вершину политического олимпа российской империи, что повторимся, столь же быстро нажил себе массу влиятельных врагов!

…Кстати сказать, Григорий Александрович Потемкин вел себя как государь, не имея на то законных прав! Не потому ли он крайней раздражал большинство дворян, что как всякий временщик («вельможа в случае») «закрывал» своей могучей фигурой… прямой доступ к государыне-«матушке». Он был тем самым «псарем», который не только «не жаловал», но и не допускал к императрице…

Влияние новоиспеченного подполковника первого из четырех лейб-гвардейских полков (Преображенского, Семеновского. Измайловского и Конно-гвардейского) – Преображенского (полковником была сама Екатерина), генерал-аншефа, вице-президента Военной коллегии и прочее, прочее, было столь велико, что он потребовал от императрицы отчета (!) в ее отнюдь небезупречном поведении – она назвала его «Чистосердечная исповедь»! Со своей стороны Григорий погрузил ее в такую бездну страсти, ласки и заботы, что немолодая уже императрица помолодела и расцвела, как преображаются женщины, когда встречают мужчину своей мечты – вернее, Жизни! Ее холодный рассудок уступил зову души и тела. Она влюбилась, как только может влюбиться зрелая, давно все познавшая, 45-летняя женщина: «…Я отроду так счастлива не была, как с тобою…» В отличие от Григория Орлова, жаждавшего гласного и открытого брака с императрицей, Потемкин благоразумно согласился на тайный брак.

Скорее всего, в конце 1774 г. – начале 1775 г. (кое-кто из наиболее пытливых историков, порой, пытается приводить свои аргументы в пользу конкретной даты) произошло тайное венчание Екатерины и Потемкина в церкви Самсония на Выборгской стороне. Свидетелями выступили старинный приятель Григория Александровича еще с гвардейских времен, будущий камергер Евграф Александрович Чертков, его адъютант и «по совместительству» его родной племянник, поручик лейб-гвардии Семеновского полка Александр Николаевич Самойлов. Не обошлось и безучастия такой весьма и весьма влиятельной дамы – камерюнгферы Марьи Саввишны Перекусихиной – подруги и «собеседницы по сердечным делам» (своего рода «пробир-дамы» на предмет «длины ключа» очередного претендента на «врата в рай» «государыни-«матушки»), перед которой по вполне известным причинам «прогибался» весь двор, от Суворова до… сына самой императрицы.

…Кстати сказать, в сохранившихся 28 письмах-записочках, правда, недатированных, Екатерина называет Потемкина мужем и супругом и себя четырежды именует женой. Преимущественно она обращается к нему со словами «муж дорогой», реже – «муж любезный», «муж милый», «нежный муж», «бесценный муж», «муж родной» и даже «собственный мой муж»! «… ласка наша есть наичистосердечнейшая любовь, и любовь чрезвычайная», – заканчивает Екатерина свое признание в силе женской ласки. Скажем сразу, что ее ранние письма к Потемкину сквозят тем нетленным чувство, которое присуще только безмерно влюбленным женщинам… зрелого, глубоко бальзаковского возраста, когда они уже почти все знают в искусстве любовной неги и в тоже время с ужасом понимают, что «бабий век – короток» и пока он не закончился (оборвался или «затух») надо успеть «взять свое по полной программе»! Именно поэтому не будем цитировать их полностью: слишком они откровенны…

Более того, по слухам (!?) летом 1775 г. у «морганатических» супругов даже родилась дочь – Елизавета (Темкина или Темлицына). Вряд ли, она знала, кто – ее мать. Поговаривали, что лицом она была в – отца, а фигурой – мать. Правда, судьба ее покрыта множеством тайн и дать однозначный ответ о ее происхождении очень трудно. (Как, впрочем, и о другой полулегендарной девице полуцарственных кровей «княжне Таракановой»). Известно, только, что она, как и ее знаменитая мать была женщиной плодовитой, а ее потомки живут и сегодня.

…Кстати сказать, Елизавета от Потемкина была у 45-летней Екатерины пятым и последним ребенком. А рожала она не раз, и не два: первым был нелюбимый Павел (от Петра III или, как любят пофантазировать некоторые охочие до «клубнички» историки от Сергея Салтыкова?), второй – Анна (дочь Августа Понятовского?), затем – Алексей (от Григория Орлова – будущий знаменитый граф Бобринский) и, как гласит молва, вроде бы еще и Наталья (от все того же Орлова – будущая графиня Буксгевден)…

Характерно, что почти никто при дворе не знал об этих событиях. Даже все знающий граф Александр Андреевич Безбородко (14 [25] марта 1747, Глухов (ныне Сумская область Украины) – 6 [17] апреля 1799, Санкт-Петербург), фактически руководивший внешней политикой Российской империи после ухода в отставку в 1781 г. Никиты Панина.

Это делало положение Потемкина – очередного фаворита государыни-«матушки» очень двойственным. Муж (и отец) на деле, он публично должен был изображать всего лишь… любовника! Ему это не нравилось и привело к соответствующим последствиям. Похоже, что по началу их натуры совпали во… всем, но как это бывает с сильными личностями, только на какое-то время.

Действительно, в приобретенной за 25 тыс. рублей у князя С. Г. Кантемира понравившейся императрице деревеньке Черные Грязи (будущее Царицыно) в окрестностях Коломенского, «молодожены» смогли провести время в модном в ту пору среди аристократии парижском стиле «а-ля пейзаны». Екатерина и Потемкин поселились в маленьком деревянном шестикомнатном домике. Они, возможно, даже вместе с их ребенком, проводили время вместе. Не было таких нежных слов, какими бы она не награждала Потемкина: и голубчик, и миленький, и душенька. «Миленький, какие счастливые часы я с тобою провожу… я отроду так счастлива не была, как с тобою». Но для государыни-«матушки» такая семейная идиллия долгой быть не могла. Она продолжалась меньше недели. На прощание «милый муж» (Григорий Александрович) устроил для «верной жены» (Екатерины Алексеевны) замечательный крестьянский праздник – День сенокоса. Сам Григорий, сняв камзол, с косой в руках косил траву наряду с простыми косарями. А Екатерина с интересом наблюдала за этим сельским «развлечением» с высокой копны сена. После славной работы было царское угощение для работников, веселье и танцы.

«Медовый месяц» для них не был чем-то особым, поскольку их главными «эрогенными зонами» было… увлечение государственными делами – управление необъятной российской империей. Они на пару тянули тяжкий воз имперских проблем. Причем, Потемкин был коренным в этой упряжке. Екатерина приобрела в его лице столь необходимую ей – «узурпаторше власти» – точку опоры, внутреннюю уверенность и свободу от грубоватой опеки Орловых и паутины интриг Паниных. Она могла обсуждать с ним все, что угодно, вплоть до состояния дел в семье ее сына-наследника престола, в частности, интимную связь ее, столь же честолюбивой как она сама, немецкой невестки Натальи Алексеевны с сыном, никогда не воевавшего генерала-фельдмаршала, Кирилла Григорьевича Разумовского (1728—1803), графом (потом князем) Андреем Кирилловичем Разумовским (1752—1836).

Последний потом станет видным российским дипломатом первой четверти XIX в. (посол в Неаполе, Копенгагене, Стокгольме и Вене), знакомым с самим Людвигом Бетховеном, посвятившим Разумовскому свой скрипичный квартет ор. 59 и др. венскими музыкальными знаменитостями. Правда, со временем Андрей Кириллович подпадет под влияние министра иностранных дел Австрии барона Ф. Тугута, осядет в Европе, а в конце жизни и вовсе перейдет в католичество.

…Между прочим, Григорий Александрович Потемкин, подобно легендарному Гаю Юлию Цезарю, мог заниматься сразу несколькими делами: просматривать бумаги, писать и слушать доклады. Причем, точность его распоряжений от этого не страдала…

Роман Потемкина с императрицей продлился около двух лет – с 1774 по 1776 гг. Во многом вина в его завершении лежала на ее возлюбленном муже. Спору нет – ему было очень непросто. Окружающие видели в нем лишь очередную «игрушку» для телесных услад венценосной «матушки»: опять-таки – «бабе сорок пять – баба ягодка опять!» (Порой, в этом возрасте сексуальная активность женщин зашкаливает: природа напоследок берет свое «по полной программе»)! И как только она («игрушка») надоест переменчивой государыне, ее забросят в угол. В тоже время почти никто не понимал, почему Григорий Потемкин получил по сравнению с предыдущими возлюбленными так много власти. Очень многие пытались напомнить выскочке, что «власть» его не вечна. Потемкин злился и вел себя с окружающими неумно: надменно и высокомерно, чем только еще больше раздражал придворную камарилью. Пока физиологическая страсть не угасла, Екатерина первой шла на мировую, и как могла, старалась, сглаживать «острые углы» (бурные сцены ревности и мелочные придирки) в своем возлюбленном муже. Кипучий Потемкин норовил все делать сам и брал на себя слишком много государственных дел, слишком редко спрашивая на то разрешения у своей венценосной супруги. Горячие споры из кабинета переходили в опочивальню и пока они благополучно заканчивались так, как это обычно заканчивается у страстно влюбленных людей – необузданным соитием – все более или менее сходило на нет. «Мы ссоримся о власти, а не о любви», – печально констатировала Екатерина.

Но когда плотская любовь «потускнела» или перешла в иную фазу, то два одаренных «политических медведя», вернее «медведь и медведица», не смогли ужиться в одной берлоге.

…Между прочим, вполне естественно, что для отдыха и утешения (назовем все своими именами – физиологической разрядки, столь необходимой для здоровья) в опочивальне Екатерине, как любой нормальной женщине требовался мужчина более тихий и смирный. Императрица, измученная придирками своего «милого мужа», позволила оказавшемуся в нужное время в нужном месте новому ставленнику Румянцева – удачливому хохлу, одногодку Потемкина Петру Васильевичу Завадовскому утешить себя «по полной программе». Сама она называла подобные «случайности» — «досадными слабостями», а тягу к мужчинам — «болезнью сердца»! Так бывает, тем более, с женщинами глубоко бальзаковского возраста, когда им начинает казаться (а что бабам «кажется», то и наяву!), что этот раз – может стать последним разом Полета Наяву на Вершину Сладострастия…

«Досадная случайность» с мимолетным любовником Завадовским привела к тому, что в 1776 г. взаимоотношения супругов обострились до предела. Оскорбленный изменой «верной жены» Потемкин громогласно потребовал немедленного удаления шустрого хохла от двора. Императрица не хотела этого делать, поскольку этим шагом она только бы подчеркнула в глазах придворных группировок свою сугубо женскую зависимость именно от Потемкина. Григорий то же не мог потерять лицо и как мужчина (ему изменили и все об этом знали), и как государственный деятель (с его требованиями больше не считались) стоял на своем.

И тогда государыня победила в Екатерине женщину со всеми ее «бабьими слабостями»!

Опасаясь за свою власть (придворная камарилья, пользуясь моментом, единым фронтом двинулась на всесильного фаворита!) она предпочла «удалить его со своего ложа», вернее – «закрыть для него на замок свои „райские врата“», но оставить при… государственных делах!

Он был необходим государыне как выдающийся государственный муж, и, расставаясь с ним как с мужчиной с «длинным ключом», она старалась задаривать его наградами, усыплять его больное самолюбие орденами, почестями и титулами. По сути дела она банально откупалась от него: «За это спасиба и весьма спасиба» – так она сама писала ему. Так, как только он перестал закатывать ей публичные истерики, то вскоре стал князем… Священной римской империи и Екатерина сама хлопотала перед австрийским императором Иосифом II о присвоении своему бывшему «вельможе в случае» этого высокого титула. Дальше – больше: брат прусского короля Фридриха II Великого принц Генрих «наложил» на уже князя Потемкина высший прусский орден Черного Орла.

Так был найден статус-кво в их взаимоотношениях.

По сути дела это было подобие семьи «по-французски», где мужа и жену объединяли не любовь и постель, а… дружба и общие государственные дела. Им не удалось создать брак в его православном понимании и по совету предпочитавшей свободу ума и свободу духа Екатерины, они «окунулись» в очень модный в ту просвещенную пору – эпоху Нового времени – «просвещенный» или, вернее «опаризьененный» (от слова Париж – Мекки любовных отношений и законодателя всех модных новинок в Европе той пор) союз мужчины и женщины, где супружеская верность считалась почти неприличной и смешной. «Опаризьененный» брак полагал наличие у супругов любовников и любовниц, к которым муж и жена были обязаны проявлять снисходительность и дружелюбие. Екатерина мудро смотрела сквозь пальцы на многочисленных поклонниц своего супруга, висевших на нем, словно сладкие вишенки.

В тоже время очень важное место «вельможи в случае» не мог занять случайный мужчина.

Именно в «этом браке» императрица получала помощь, совет в решении государственных дел. В результате «муж и жена» со временем стали держаться на людях как… женатая пара, заключившие «брачный союз» на паритетных началах: оба спят – с кем хотят, но государственные дела вершат рука об руку.

Появление новых фаворитов у любвеобильной Екатерины (как она сама говорила «для жизни и здоровья необходимо, надобно время отдохновения») никак не уменьшает влияния Потемкина и он остается вершителем государственной политики. По слухам их умело поставлял сам Григорий Александрович, отбирая каждый раз красивого юношу поглупее, например, по античному красивого Ивана Николаевича Римского-Корсакова. Если очередная «игрушка» государыни-«матушки» рано или поздно, подталкиваемая той или иной придворной группировкой, пыталась вступить в единоборство с Потемкиным, то Екатерина обычно отказывалась от нее: любовник помогал ей лишь развеяться («разрядится» физиологически) и ничего более от него не требовалось. Фаворит («игрушка» с «длинным ключом») вылетал из покоев Зимнего дворца пулей, но с полным пенсионом… за оказанные стареющей метрессе соответствующие услуги: регулярное «орошение» ее «увядающих плодов в саду» за «воротами в рай».

Любовника выставляли из дома за попытку поссориться с… мужем!

Эта участь постигла таких бравых мужчин, как гусар Семен Гаврилович Зорич, преображенец Иван Николаевич Римский-Корсаков, кавалергард Александр Дмитриевич Ланской, гвардеец Ермолов – по прозвищу «белый негр», адъютант и дальний родственник Потемкина Александр Дмитриев-Мамонов…

Исключение «Северная Мессалина» сделала лишь для манерного красавчика конногвардейца Платона Александровича Зубова (15 [26].11.1767 —7 [19].4.1822, замок Руенталь, Курляндия). Но тогда она уже разменяла седьмой десяток и он был «последней хризантемой в ее давно увядшем саду» или, как тогда цинично, но емко говаривали – «последним вкушал ее весьма увядшие плоды за „райскими вратами“». Роман императрицы-бабушки с этим шибко шустрым, юным Фавном – это совершенно отдельная «песня», лежащая за пределами наших интересов.

Скажем только, что «друг сердечный» Платошенька приобрел огромную власть уже после смерти Потемкина, но самостоятельности последнего у него никогда не было.

Именно в степях Новороссии и Крыма Потемкин нашел для себя место для реализации грандиозных задумок, обустраивая их под российский манер. Причем, сугубо по-русски, когда «лес рубят, а щепки летят». Известен его девиз: «Деньги – сор, а люди – все!» Во многом благодаря нему Россия встала здесь твердой ногой и продолжала это делать, пока в середине ХХ века не случился «реприманд неожиданный»…