Текст книги "Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях"

Картина восьмая. Крик души

«Западня» положила начало его становлению как хореографа – постановщика современных, остро новаторских, ярких и необычных балетов.

Такие тогда ставили только за границей – в советском представлении «балет» был прочно связан с классикой: Мариус Петипа – наше всё, на этом и остановимся. Конечно, творчество и развитие не запретишь никакой идеологией, и балетмейстеры непрерывно искали, творили, создавали новое… но чего им стоили их попытки! А сколько было неудавшихся, несостоявшихся, загубленных замыслов, сколько урезанных, не одобренных «худсоветами», запрещённых спектаклей – это же как нерождённые дети: их ничем не заменить и не восполнить.

На долгое время советский балет оказался почти изолирован от творческих поисков, достижений и провалов своих иностранных коллег, об интересных зарубежных постановках узнавали с опозданием и понаслышке.

Ему повезло, что он оказался в Эстонии.

В нужное время в нужном месте: об отъезде за границу он в те годы не помышлял, это означало бы стать невозвращенцем, навсегда (никто не знал, что через несколько лет всё изменится!) отказаться от родного Ленинграда, от Мамы, от всего своего прошлого… нет, до такой крайности он не успел дойти.

Эстония стала для него компромиссом: и свобода творчества, и европейский дух, и единомышленники, и привычные советские реалии, и родной язык.

Тарту принял его как родного, хотя принимал не всякого: к русским даже в балете относились немного настороженно. Да, это тоже было: удивлявшие Васю выпады, какие-то колкости, что-то такое… странное.

Каждый новый сезон в театре начинался открытым разговором Карела Ирда со зрителями – очень необычно, современно, демократично, такого не было в Москве и Ленинграде. Он рассказывал, что будет в новом сезоне, кто будет исполнять ведущие партии, какие постановки задуманы… и из года в год из зала задавали вопрос: почему так много русских в балете?

Руфина Ноор, Вася – репетиция. «Ванемуйне», 1987

В репетиционном зале. Тарту

Ирд не воспринимал его как провокационный, обстоятельно и полушутливо отвечал, что так исторически сложилось, что эстонский народ не очень-то «балетный», слишком серьёзный, зажатый и «деревянный», и хотя есть и прекрасные исключения (он перечислял имена), мы действительно часто приглашаем русских.

Васе, выросшему в национально смешанном коллективе Вагановского, воспитанному в пионерско-комсомольском духе интернационализма, было странно слушать всё это: разве в балете можно руководствоваться национальными предпочтениями? Какая разница, кто танцует: русские или эстонцы? Но иногда на улице ему в спину говорили: «Русская свинья, убирайся домой!»… Это было нечасто (потом-то он стал почти национальным героем, его уже узнавали в лицо, и подобное прекратилось), но заставляло задумываться: почему они так, за что? Я же не напрашивался, я здесь ради искусства, и им и занимаюсь – можно даже сказать, что я здесь ради эстонского балета… или балет не имеет национальности?

Через много лет, после распада «Союза нерушимого», в годы чеченской войны, его будут чуть ли не ежедневно останавливать в родном Петербурге: «Здравствуйте, документы, пожалуйста… место рождения – город Грозный? Так-так…». Боже мой… мальчик, выросший в родном городе Мамы, и думать забыл об этом «пятне» в своей биографии, а как оно оказалось некстати!

Родился в Чечне, рос в Ленинграде, стал заслуженным артистом Эстонии, работает в Европе… балет – это отдельное государство со своим языком, не имеющее границ, дающее гражданство любому, у кого есть трудолюбие и талант.

Тарту даже для не очень «советской» по духу Эстонии был городом особенным – прогрессивным заповедником. Тартуский университет славился своей профессурой, к знаменитому Лотману⁴¹ ездили со всей страны – и все эти профессора, разумеется, были частыми гостями и зрителями театра «Ванемуйне». У многих в городе были родственники в Швеции и Финляндии, здесь не признавали официальных советских запретов на информацию; массажист театра, например, регулярно устраивал домашние просмотры видео – зарубежная эстрада, рок, фильмы; доставали и записи Барышникова, Нуриева, Макаровой.

Вася с радостью бросился в этот бурный поток, с жадностью впитывал всё новое и необычное, замыслы зарождались непрерывно, хотелось столько всего успеть!

Его балет «Рождение танца» продержался на сцене несколько лет и шёл с неизменным аншлагом: это было рекордом для маленького городка, где, как правило, публика успевала посмотреть все спектакли за один сезон – и репертуар надо было обновлять.

Он танцевал главную роль в «Западне» и на волне успеха решил сделать ещё один рок-балет.

«Крик» на музыку «Йелло»⁴².

С минимумом декораций и костюмов, о трагически сложной судьбе героя, о неудавшейся любви. Хотелось выплеснуть всё то, что наболело и накопилось за последние годы: предательство друзей, измены любимых – или тех, которые казались любимыми, но разве в юности можно понять эту разницу?

Ему было «уже» двадцать пять, он считал себя опытным и познавшим жизнь, ему приписывали бесконечные романы с самыми красивыми девушками… и с юношами.

Таков балет – это страна без границ и ограничений, здесь позволено всё, и всё кажется возможным. Кроме недостижимого идеала – о нём-то, об идеальной любви, о несбывающейся мечте он и задумал свой «Крик».

Вспоминал и Любомира Кафку: тот, увы, давно превратился в бывшего друга, не отвечал на звонки и письма, увлёкся чем-то другим, жил своей жизнью… неужели всё так просто? Неужели он, Вася, был для влюбчивого Кафки просто очередным лёгким увлечением? В глубине души Вася всегда был идеалистом, он много лет хранил верность друзьям, учителям, любимым… в «Крике» ему хотелось выразить всё отчаяние, всю горькую обиду на тех, кто устроен иначе, кто легко забывает, оставляет людей в прошлом, как прочитанные старые книги.

Крик души.

Душа, нашедшая воплощение в его пластичном, способном на многое теле, танцевала, страдала, умирала и возрождалась для нового танца. Балет получился эффектным: искренним, выразительным, драматичным – и опять остро современным, востребованным, привлекающим публику… авантюра, а не балет!

Был успех, были гастроли – Таллин, Ленинград, Литва…

Прошло несколько десятилетий, в 2016-м году он ставил в Вильнюсе своего «Дон Кихота», и было очень приятно, что его здесь помнят (не его самого, это-то понятно: его знают в лицо во всех столичных театрах Европы) – но помнят его ранний «Крик»!

«Как тогда народ ломился в театр-то, Вася! Просто штурмом брали, помнишь? У нас такое нечасто бывало: такой современный балет, остросюжетный, да и ты был хорош!»

В день премьеры «Дон Кихота» в Тарту отмечали юбилей Вилимаа… недалеко, но никак не вырваться, неудачное совпадение. Придётся написать письмо…

В те же дни в Вильнюсе он познакомится с Нерией Сепайте: ему очень нужен был композитор, готовый написать музыку к балету «Клеопатра»; варианты отпадали один за другим, «Клеопатра», уже задуманная и вымечтанная, была под угрозой. «О, у меня есть симфония «Клеопатра», я так мечтала о таком балете…» – балет полон чудесных совпадений, но эти чудеса надо заслужить. И иногда прошлое, настоящее и будущее странным образом сходятся вместе, в одной точке времени и пространства.

Следующей авантюрой стал «Бенефис».

Нет, не его, хотя злые языки и говорили за его спиной, что он устроил бенефис сам себе… ну и пусть!

– Пусть говорят, что хотят, а мы это сделали, дорогая Ляля!

Её все звали Лялей – известная эстонская балерина Елена Позняк, в замужестве Кыллар, почти не танцевала и работала репетитором.

Считалась немолодой: скоро ей предстояло отмечать пятидесятилетие.

Вася смотрел на неё с восхищением: вспоминались Ястребова и Дудинская, казавшиеся ему, мальчишке, эталоном красоты – причём в их очень зрелом, солидном возрасте, а Ляля… да ей всего ничего, она полна сил и энергии, совсем молоденькая, кто ей даст её почти пятьдесят?

Тогдашние балетные стандарты были жестоки, особенно к женщинам: после сорока, а то и раньше по умолчанию полагалось «дать дорогу молодым», и Ляля смирилась с ролью репетитора – других ролей ей уже не предлагали.

– Что-то рано вы себя похоронили! – сказал ей Вася.

Это были не пустые слова, не проходной ничего не значащий комплимент, Ляля поняла это сразу: мальчик действительно видит во мне… кого? Меня саму – ещё совсем не старую, красивую женщину, а самое главное, хорошую балерину! Он… что он говорит, какой ещё бенефис?

– Нет-нет, Васенька, ничего не получится, это нереально, просто авантюра! Но всё равно спасибо тебе за такое предложение, я очень тронута!

– А что в балете не авантюра? «Крик» тоже казался авантюрой, а какой успех! Мы сделаем это, Ляля! Сейчас же пойду к Ирду! Как же можно без юбилея такой балерины?!

Всё повторилось: внеплановый балет, поддержка Карела Ирда, помощь и оформление Меэри Сяре, Васина неиссякаемая энергия – и получился тот самый «Бенефис»: три одноактных балета, придуманных и поставленных специально для Ляли.

«Лет десяток с плеч долой, в омут танца с головой… молодой человек, потанцуйте же со мной!» – споёт в популярной песне тогдашняя эстрадная примадонна, а Ляле не было нужды молодиться, унижаться и просить.

Вася, Елена Позняк. Ванемуйне, 1982

Бенефис Елены Позняк. Капустник после спектакля

Луиза Фатхутдинова, Василий Медведев – «Жизель». «Ванемуйне», 1986

Молодой человек, сделавший ей такое роскошное предложение, был в два раза моложе… злые языки, конечно, поговаривали, но нет, ничего такого, только балет!

– И ты туда же? – недовольно морщится мой герой. – Ну спроси, спроси: был ли я Лялиным любовником? И я тебе скажу: нет! Не был. Всё. Мне вполне хватало на всё готовых молоденьких балерин… ты себе даже не представляешь свободу нравов в нашем общежитии! А я, между прочим, был солистом, да ещё и балеты ставил: всем роль хотелось… и так далее. Только пальцем помани. И партнёрши у меня красивые были… А Ляля – это совсем другое, я с ней до сих пор дружу. Так что давай без пошлости, а то я вообще прекращу всё это… можно фотоальбом издать, а не роман!

Ну уж нет: фотоальбом – это только иллюстрации… или этот роман – всего лишь жалкие подписи к красивым кадрам его жизни?

Три одноактных балета про любовь.

Вся любовь у них на сцене, на жизнь не остаётся ни сил, ни времени, ни вдохновения. В первой части была классика: музыка Моцарта и непростая тема «Времена года в жизни танцовщицы»… мужчины в жизни красавицы Ляли. На сцене их было четверо, Вася не танцевал ни одного из них, но имел наглость спрашивать: «Ляля, а сколько их было на самом деле? Хватит на двенадцать месяцев?».

Ляля только загадочно улыбалась в ответ.

Второй частью был характерный балет на музыку Де Фалья⁴³, а третий… тут Вася дал себе волю – пусть будет джаз! Для него это было новым, он придумал очередное молодёжное шоу – сам даже ездил на роликах… кто бы позволил такое в Ленинграде? Публика веселилась и радовалась, «Бенефис» понравился всем.

Показалось или нет, что Юло Вилимаа поздравил немного холодно?

Всё-таки Ляля была «его» балериной, именно он принял решение больше не давать ей танцевать главные партии, списать её в репетиторы, а Вася, как будто назло ему, реанимировал её, да ещё с таким успехом… могла ли тут быть лёгкая профессиональная ревность? Или и обычная человеческая тоже? Вася с компанией друзей стали частыми гостями на Лялиной даче, развлекались там, плавали в речке, она репетировала с Васей «Жизель» и «Щелкунчик», оказалась в центре внимания театральной молодёжи.

«Жизель». Альберт – Василий Медведев, Жизель – Ирина Чистякова (Кировский театр), Мирта – Алла Удовенко

«Жизель». С Еленой Чаулиной и Ииви Заедовой (Жизель) (Пражский Национальный театр)

Вернувшись через некоторое время к балетным постановкам, Вилимаа снова станет давать Ляле танцевать главные партии и ставить специально для неё – а Васе будут тогда доставаться не самые интересные роли.

Всё течёт, всё изменяется… все изменяют?..

Нет, остаётся только хорошее.

2016 год, из Вильнюса – в Тарту

«Дорогой Юло!

Дорогой коллега, друг и учитель!

От всей души надеюсь, что за долгие годы нашего знакомства и сотрудничества я заслужил право называть себя Вашим другом и учеником.

Разрешите мне (увы, издалека!) поздравить Вас с юбилеем и пожелать всем молодым хореографам такого наставника, каким когда– то стали для меня Вы. Я с удовольствием и благодарностью вспоминаю то время, когда я, юный танцовщик и начинающий балетмейстер, приехал работать в Тарту, в театр «Ванемуйне», где Вы были директором балета. С тех пор прошло много лет, но в каждом интервью во многих странах мира я повторял, что моим успехом я во многом обязан Юло Вилимаа, ведь именно Вы дали мне шанс рас крыться как хореографу, танцевать ведущие партии в Ваших балетах и осуществить первые самостоятельные постановки.

Невозможно забыть то золотое время, когда благодаря Вам я получил возможность ставить балетные спектакли, сниматься на телевидении, танцевать, давать уроки, развиваться как танцовщик на основе современной пластики – кто в те, советские времена мог позволить себе модернизм, кроме знаменитого на всю страну Юло?

И сегодня я в который раз благодарю Вас за пройденную у Вас школу, за Ваш талант, за всё, что Вы сделали для развития искусства балета и для меня лично.

К сожалению, я не могу присутствовать на Вашем празднике, но свою сегодняшнюю премьеру балета «Дон Кихот» в Национальном театре Вильнюса я посвящаю Вам. И это не случайно: Вы сами во многом Дон Кихот, всем сердцем преданный своему делу, благородный романтический герой, не ведающий сомнений и страха. В этот вечер сердцем и душой я с Вами!

Спасибо Вам за то, что Вы были и есть в моей жизни.

С наилучшими пожеланиями и любовью

Хореограф Василий Медведев»

2016 год, из Тарту в Вильнюс

«Dorogoi drug!

Ogromnoe spasibo za tvojo pismo, kotoroe vozbudilo mnogo prijatnõh emotsi! Mõ s Tiiu zaplakali i plakali ne odin ras! Ja otšen blagodaren tebe i goržus tvoimi uspehami.

Želaem tebe uspeha na premjere “Don Quijotа”.

Obnimaju krepko

Ülo».

Картина девятая. Повелитель планеты

Но пока он танцует в новом балете Вилимаа.

В настоящем космосе.

Юло придумал фантастический (во всех смыслах этого слова) балет по антиутопии Ивана Ефремова «Час быка». Люди будущего, летящие на другую планету, тема власти, политики, борьбы… и, конечно, любовь.

Музыку написал модный тогда композитор Ало Пылдмяэ⁴⁴.

Васе очень понравился замысел, он (на удивление! редкое свойство среди обычно самовлюблённых и эгоцентричных молодых постановщиков!) умел ценить чужие идеи и участвовать в придуманных не им проектах: роль танцовщика, актёра, подчинённого режиссёру, он тоже исполнял отлично.

В этом балете он был Повелителем планеты, умным и безжалостным диктатором, но за кулисами оставался прилежным учеником и желанным для каждого балетмейстера идеальным исполнителем.

У Вилимаа и Май Мурдмаа было чему поучиться: Юло всегда ставил долго, вдумчиво и тщательно, процесс создания спектакля шёл медленно, и Вася впитывал эту науку, скромно считая себя начинающим… вернее, даже подмастерьем, только учащимся на хореографа. И честно, жадно, не отвергая ничего, учился у эстонских мастеров – другому мышлению, пластике, ритму, непривычному отношению к сценографии и музыке; ценил возможность поработать с современными эстонскими композиторами: с Петером Вяхи⁴⁵, с Пылдмяэ… это тоже была другая планета, и об этом можно было только мечтать такому вечному студенту, как он.

«Я не волшебник, я пока только учусь», – примерно так думал он про свои опыты, а мог бы, ох мог бы уже и вообразить о себе… заболеть звёздной болезнью.

Для этого в Тарту были все условия.

Легко и приятно быть первым в деревне, а не вторым в Риме: Тарту – маленький городок, Эстония – небольшая страна, знаменитости здесь наперечёт, их узнают в лицо, по ним сверяют часы, как жители Кенигсберга сверяли их по прогулкам Иммануила Канта. А уж если твоё лицо (то в гриме, то без) постоянно мелькает на местном телевидении… ему приятно было думать, что его слава и известность, во-первых, заслуженны, добыты тяжёлым, в том числе и буквально физическим трудом, а во-вторых – во-вторых, это же ради Мамы! Как приятно наконец-то радовать её: сколько всего ей пришлось пережить, пусть хоть сейчас получит свою долю счастья.

Олимпиада любила приезжать в Тарту: ходить по улицам со своим знаменитым сыном – как она гордилась, что на них оглядывались, здоровались с ними, шептались за спиной: мол, смотри, это же сам Василий… вы уже видели «Час быка»? нет, пока не достали билетов, всё на месяц вперёд раскуплено… может, автограф попросить? а это его мама или кто?

И он улыбался, давал эти автографы, сохранял для Мамы все газеты и журналы со своими портретами, радовал её – чем мог. Иногда по-советски пользовался своим положением местной звезды, «блатом», как же без этого?

Общежитие было недалеко от театра, этот путь он проделывал ежедневно, забегал по дороге в небольшие магазинчики. Продавщицы, уже узнававшие этого «новенького», быстро превратились в поклонниц: в театр здесь ходили все, не только профессора и студенты. И вот уже вместо нелюбезных лиц за прилавком («опять русские!», «вас много, а я одна!») были милые улыбки… а уж если принести им контрамарки на новый спектакль! И никакого дефицита: специально для Васи всегда были отложены импортные товары, Мама была обеспечена нарядами, как из-за границы или из «Берёзки», и эта, вещественная, материальная сторона признания, тоже не могла не радовать.

Всё было не зря, Мама: все твои мучения, долгие стояния в коридорах, ожидание меня с репетиций, ссоры с отцом, слёзы и волнения, переживания за меня – всё это позади, и теперь мы с тобой победители!

Он как будто доказывал сам себе (и покойному отцу, и тем, кто чуть не сделал его невыездным, и всем многочисленным партийным Клушиным!), что он состоялся, он смог, что Мама может гордиться им, что он создал для неё всё, о чём она мечтала, и ради неё хотел ещё большего признания, ещё большей славы… нет, это не было звёздной болезнью: он ни на секунду не зазнавался, реально оценивал свои достижения и непрерывно работал.

Каждый день у станка – пролетарий балетного труда.

Работать было весело, и то, что работа приносила плоды, казалось правильным и справедливым.

«Час быка». Гастроли в Германии

Он мог помогать Маме, устраивать её на лечение: у неё начались возрастные проблемы с суставами, а в Тарту были хорошие врачи. Он казался себе повелителем своей маленьком планеты: мог поместить Маму в хорошую клинику, обеспечить ей наилучшее обслуживание и особенное внимание со стороны врачей и персонала. Любил даже поиграть в безобидные игры: остальные пациенты не знали, кто она, не общались с ней, делая вид, что не говорят по-русски, и тут являлся он – звезда! И отношение сразу менялось, все хотели дружить с его Мамой, говорили комплименты, просили автограф… его забавляли эти простительные человеческие слабости.

Жизнь давала ему всё, чего он мог пожелать.

Ленинградские коллеги и приятели стали говорить, что он сделал правильный выбор; с лёгкой завистью узнавали об очередной полученной им премии или награде… а те как-то вдруг посыпались, как из рога изобилия: министерство культуры, союз театральных деятелей, комсомол – все бросились вручать его постановкам и ролям своих «оскаров», и каждая из этих наград была его подарком Маме.

Главной женщине его жизни.

Мамочка, это ещё не всё, это только начало, я смогу ещё больше, я сделаю, станцую, придумаю, создам… Какой же ты молодец, мой хороший, я так горжусь… но ты пожалей себя, отдыхай хоть иногда, нельзя же так! Ты в безумном темпе работаешь, Васенька, ты бы о здоровье подумал… у тебя же колено… мениск! Полечись, сделай передышку… хоть ради меня!

Не до передышек – жизнь прекрасна, всё вокруг бурлит, и надо пользоваться этим прекрасным временем, которое как будто искупало всё его вынужденное прозябание после окончания ЛАХУ.

Чем он только не занимался!

Познакомился с популярным театральным критиком, журналистом Лаури Леэси: тот был истинным профессионалом, всегда писал правду, невзирая на известность или влиятельность тех, о ком… в некоторых статьях досталось и Васе. Что ж, хорошо, что не все льстят, кто-то указывает на ошибки, и можно и нужно принять к сведению мнение такого авторитета. Они подружились, Лаури помогал ему своими суждениями, а Вася удивлялся тому, что здесь, в Эстонии, все свободно высказывают своё мнение, нет пресловутого «единодушия», но при этом не существует запретов, и ведутся действительно продуктивные споры и дискуссии. Да ради одного этого окружения стоило приехать в Эстонию!

В огромной квартире Лаури (старинной, доставшейся ему в наследство от его профессора) в центре Таллина всегда было место для Васи: на кухне велись бесконечные разговоры, задумывались сценарии телепередач, Лаури мог часами рассказывать о Париже и французском искусстве. Тогда Вася мог лишь мечтать о Франции… а нынче – погляди в окно: набережная Ниццы – любимое место для прогулок… Лаури часто приглашал его «в телевизор»: он был ведущим и мог сам выбирать гостей и формат своей передачи. Одна из них была посвящена столетию Мулен-Руж: Вася со своей партнёршей Руфиной Ноор⁴⁶ танцевали там канкан… чего только не было!

С Мамой

Сейчас Лаури награждён Орденом Почётного легиона, он возглавляет знаменитый французский лицей, его называют «эстонским французом». Иногда он находит время, чтобы выбраться на очередную Васину премьеру.

Вася и сам начал писать: выступал в качестве критика и обозревателя, описывал свои впечатления от спектаклей, от увиденного в Ленинграде, в Болгарии, куда он ездил на Фестиваль наций. Виктор Самойлов из литературной части переводил эти статьи на эстонский, и их охотно печатали в местной газете в разделе новостей культуры…

…Между прочим, вы в курсе, что у нашего героя не было высшего образования?

Да-да: знаменитое на весь мир, престижное Вагановское училище давало всего-навсего диплом о так называемом «среднем специальном образовании». Которое формально приравнивалось к диплому любого «заборостроительного» ПТУ.

Это всегда было одним из доводов отца, его вечный аргумент в спорах с Мамой.

– Ты что, не понимаешь, что из-за этого балета он останется без образования?! Куда он потом с этим «специальным средним»? Как будто он не закончил даже обычную среднюю школу, Липа! Ни в университет не поступить, никуда!

– Он может поступить в Консерваторию, там дают высшее, и туда принимают…

Отец отмахивался и твердил своё: как можно было бросить французскую школу и пойти в ПТУ?!

– Пап, я закончу вечернюю школу, тогда у меня будет диплом о нормальном среднем образовании, так многие делают…

– Делают, конечно! Рабочие с завода, пэтэушники, которых в эту вечернюю школу для галочки загоняют! И ты – среди них? Старший брат университет бросил, и ты будешь без образования?! Липа, это всё плоды твоего бабского воспитания! Избаловала их, ничего путного из них не выйдет!

Он (отчасти ради Мамы и назло отцу) закончил вечернюю школу: балетные пролетарии умеют работать не хуже, а то и получше других. Им не привыкать, им не занимать упорства – вы тоже не понимаете, как туда, в первые главы нашего романа, могла вписаться ещё и вечерняя школа?

А в жизнь в Тарту вписалась его учёба в ленинградской Консерватории: я получу и высшее образование, я всем докажу… ну и просто: чтобы было, для себя, как же без образования? И Мама… ну да.

– Мамочка, я поступил в Консерваторию!

– Господи, Васенька, когда же ты будешь ещё и учиться?! Разве ты сможешь ездить? Тебе же и так тяжело! А это пять лет учёбы! Или… может быть, ты тогда вернешься домой? – втайне ей всё-таки хотелось того, чего хочет почти каждая мать: чтобы её сын был с ней, «дома». Да, он давно взрослый, он считает домом какое-то другое место… его увела не страшная цыганка, а его собственная судьба, его страсть к танцу… но ради Консерватории – может быть, есть шанс его ненадолго вернуть?

– Или у них есть заочное?

– Нет, мам, заочного нет, но я справлюсь. Мне обещали пойти навстречу, я же… – вот где пригодились все награды и успехи: он был уже известным в балетных кругах, к нему относились с уважением и интересом, он уже мог выбирать.

И выбрал кафедру хореографии, созданную Лопуховым: стать её выпускником означало бы попасть в число самых интересных хореографов последнего времени, там были прекрасные педагоги, а заведующим кафедрой был Никита Долгушин – Васин старый знакомый, который теперь стал его педагогом по специальности и другом на всю жизнь.

Учитель приезжал в Тарту на спектакли своего ученика – и ставил за них оценки в зачётку. Обычно отличные, и это было самой лёгкой и желанной частью учёбы.

Но всё остальное… было тяжело: он не мог присутствовать на лекциях, ему надо было подгадывать свой театральный график так, чтобы можно было приехать на зачёт или экзамен, ему надо было вовремя сдавать рефераты и курсовые.

А ведь надо было ещё и выучить много всего, прочитать и написать! Когда найти на это время – за счёт чего: меньше репетировать, меньше ставить и организовывать, меньше танцевать? Или меньше спать и отдыхать? Ответ очевиден.

…Кто-нибудь всё ещё хочет спросить о любви и личной жизни?

Легко ли найти любимых, которые смогут выносить такой жёсткий график партнёра? У них-то либо только учёба, либо только работа, и нужно очень сильно любить человека, чтобы согласиться занимать в его жизни отнюдь не первое место, приспосабливаться к его отъездам, вечной занятости, увлечённости, постоянному отсутствию. Любимые исчезали из его жизни довольно быстро… внешне он казался всем Дон-Жуаном и Казановой, ему приписывали романы и измены, а он был просто верен себе: учился, работал, иногда влюблялся, мечтал найти свою половинку…

Преподаватели Консерватории были неподкупны: могли пойти навстречу и перенести дату или время экзамена, но не более того. Это у себя в Тарту вы знаменитость, солист и постановщик, а здесь вы такой же студент, как все, берите билет, давайте зачётку.

– Но, ты знаешь, это было хорошо, я им всем благодарен! – говорит он, сегодняшний. – Зато мы, выпускники консерватории, обладаем знаниями, а не просто дипломом!

Через много лет он сам станет преподавателем Вагановского, переименованного в Академию, и под его руководством будет подготовлен первый выпуск «магистров» из разных стран – признаваемая во всём мире степень «magister of arts».

«Историю театра» преподавал суровый Гликман⁴⁷: казалось, сдать ему экзамен, хоть чем-то расположить его к себе – никаких шансов. Он никому не давал поблажек, не делал скидок на занятость и звёздность. Много рассказывал о своей работе с Григоровичем, для которого писал либретто… может быть, у вас есть интересные замыслы, новые либретто?

Васе удалось разговорить его, расположить к себе – и, главное, заставить его поверить в свой талант! После великого Григоровича – согласится ли Гликман сотрудничать с молодым хореографом? Да, всё получилось: балет по либретто Гликмана «Бык на крыше» на музыку Дариуса Мийо⁴⁸ был поставлен сначала в Тарту, а потом в Чехии. Мало где упоминается имя хореографа-постановщика – всё так легко забывается, имена исчезают мгновенно, как будто балеты появляются на свет сами по себе.

Легендарная Ольга Максимилиановна Берг⁴⁹ вела у него предмет «Анализ партитуры»: бывшая балерина Мариинского театра, эта потрясающая женщина стала дирижёром; учиться у неё, слушать её рассказы было везением… кажется, они стали её последним выпуском.

Татьяна Валериановна Ильина⁵⁰ – курс «История изобразительного искусства»… если на зачёте не знаешь хотя бы одну картину, пойдёшь на пересдачу! Выгоняла безжалостно… спасибо ей. А кроме этих, необходимых каждому режиссёру наук, были и «История КПСС», и прочий марксизм-ленинизм… их хотелось как-нибудь сдать и забыть, а остальному – учиться, учиться и учиться!

Главным, конечно, оставалась «специальность», а значит, хотелось ставить и новые балеты. Не экспериментальные, не только новаторские и эффектные авантюры, но и классику… что-нибудь старинное. Благо есть опыт, есть знания, есть знакомства в нотной библиотеке Кировского театра – мальчик, переписывавший вечерами клавиры, остался самим собой. Только дорос до настоящего большого балета.

Хотелось что-нибудь особенное… и немножко личное.

Никто не знал, почему он вдруг заговорил о балете «Сатанилла, или Любовь и ад».

Но зачем им знать?

Это его собственное, глубоко спрятанное: юность, белые ночи, Любош Кафка, с жаром рассказывающий о Праге, он же, танцующий на выпускном па-де-де «Венецианский карнавал» – фрагмент из этого малоизвестного балета. Чёрт… если вдуматься… да, во всём этом была некая чертовщина, морок, колдовство: я был как заворожён им, мог любоваться бесконечно… было ли это любовью, о которой я тогда так мало знал? Было ли дружбой и чистым восхищением, с которым я смотрел на Барышникова?

Любомир был ещё жив, но Вася знал, что он неизлечимо болен; Кафке уже никогда не станцевать этот балет целиком, как он мечтал… любовь и ад. В глубине души Вася хотел осуществить его мечту, станцевать вместо него, поставить балет в память о нём – давно ушедшем из его собственной жизни, но так ярко сохранившемся в памяти. «Или воспоминание – самая сильная способность души нашей, и им очаровано всё, что подвластно ему?» – знаменитая пушкинская фраза, глубина которой открывается с возрастом… с каждым нашим новым возрастом.

Василий – Франц. «Коппелия», «Ванемуйне», 1982

Театральная библиотека, архив, музей – хорошо, что в Ленинграде ещё был открытый доступ ко всему этому богатству! – и скоро можно было приступать к репетициям. Графиня Бианка, она же Руфина Ноор, продаёт душу дьяволу ради любви, превращается в Сатаниллу, творит чудеса, чтобы заполучить красавца графа.

В театре свои суеверия: «Макбет», «Мастер и Маргарита»… всякое случается с теми, кто берётся за «дьявольские» темы, были свои странности и на «Сатанилле». Вася проваливался в люк – казалось бы, известный, много раз отработанный сценический приём, но на генеральной Вася приземлился неудачно, получил трещину в стопе.

Премьеру танцевал после обезболивающего укола – дьявольское, беспощадное, жестокое ремесло, почти средневековые пытки! Есть в них что-то сверхчеловеческое – в этих взлетающих над сценой юношах и девушках, они могут подчинить себе тело, победить боль… кратковременно, увы.

Спектакль получился большим, значительным, многокартинным, вызвал интерес: знатоки приезжали посмотреть этот старинный балет из Москвы; Васе казалось, что не всё удалось, ему бы хотелось сделать всё ещё эффектнее, ещё красочнее, фееричнее… а Прага потом тоже войдёт в его жизнь – та ещё чертовщина.