Текст книги "Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола"

Дмитрий Витальевич Калюжный, Ярослав Аркадьевич Кеслер
Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола

ИСТОРИОГРАФИЯ

Всякая разумная мысль уже приходила кому-нибудь в голову, нужно только постараться еще раз к ней прийти.

Иоганн Вольфганг Гете

Идейный стержень истории

По общепринятому мнению, история – это комплекс общественных наук, изучающих прошлое человечества во всей его конкретности и многообразии. Однако доныне остается справедливым иное определение истории, – оно дано в Британской Энциклопедии 1771 года, – где этот предмет назван «Историей Деяний» (History of Actions): «История деяний – некоторым образом упорядоченный ряд достопамятных событий». Какие события считать достопамятными, каким образом их упорядочить – все это остается на усмотрение историографа. Поэтому почти все, что понимается под историей сегодня, – это историография, в которой толкования, сделанные отдельными историографами, объединяются по тем или иным правилам в «курсы истории» на основе общественного компромисса в условиях определенной политической конъюнктуры.

Но это только одна сторона вопроса. В нашем прошлом остается много неясного из-за сложности самого процесса эволюции. Эволюция – процесс многофакторный, нелинейный, сопровождающийся производством огромного количества информации, из которого лишь ничтожная часть оказывается отраженной в летописях, к тому же неизвестно, с какой степенью полноты и достоверности.

История, конечно, является наукой, – хотя бы потому, что имеет свою область исследования и свой метод, – но в ней изначально и до сих пор главенствует не объективный подход, а идеологическая парадигма, определяющаяся геополитическими и региональными экономическими и политическими интересами. До XVI века «истории» различных регионов, и всеобщая история тоже, строились целиком на божественной идее, в интересах церкви. В период XVII–XIX столетий в Европе главенствующей стала идея гуманизма. В советский период в нашей стране считалось, что история стала наукой только на основе идей Маркса и Энгельса («исторический материализм»). Между тем правильно сказано: если для идеологии нужно, чтобы дважды два было пять, то так и будет.

Таким образом, идейная направленность традиционной европейской истории совершенно очевидна. Она, как комплекс филологических наук, включавший в числе прочего и представления о прошлом человечества, сложилась в XVI–XVII столетиях, в эпоху Реформации и Контрреформации, в результате идейного компромисса между «клерикальными» историками и историками-«гуманистами» на почве идеи национальной государственности. Причем сами властители дум показали себя людьми беспринципными: яркие примеры – Никколо Макиавелли (1469–1527) и Мартин Лютер (1483–1546). Тех же, кто не хотел участвовать в компромиссах, попросту уничтожали (Т. Мор в Англии, Д. Савонарола в Италии, М. Башкин в России и другие).

Поклонение волхвов (Bibl. Vaticano, Studenbuch Pal. lat. 537, vlg. S. 22–23, fol. 86r.)

Среди пришедших ко Христу-младенцу волхвов – женщина. И это не единственный случай в мировой живописи (есть случай, когда изображенная женщина-волхв – негритянка), что говорит нам об изменчивости воззрений даже на столь священные события, – и ведь это картины позднего Средневековья!

В 1563-м решением Тридентского Собора в Европе ввели современное летоисчисление, – впервые было официально и твердо заявлено, что год, стоящий на дворе, отстоит от Рождества Христова именно на 1563 год, а все источники, противоречившие этому, было велено сжечь. К счастью, сжечь ВСЁ оказалось невозможным. Тогда же объявилась и «Книга Пап», зарегистрировавшая якобы непрерывную смену римских пап с IV по IX век (до Папы Николая I).

Историки того времени, проявляя «принципиальную беспринципность», – то бишь цинизм, взяли на вооружение лозунг Макиавелли «цель оправдывает средства» и клич Лютера «кто не с нами, тот против нас». Так, создатель современной хронологии и придворный летописец Генриха Наваррского Иосиф Скалигер (1540–1609), воспитанный своим отцом-философом в духе «бумага все стерпит, лишь бы было красиво», становился, вслед за Генрихом Наваррским, то католиком, то гугенотом. Он же сочинил непрерывную хронологию французских королевских династий с единственной целью: узаконить и увековечить права Бурбонов, изничтоживших прежнюю династию Валуа. Вся остальная мировая история оказалась просто декорацией для этой королевской «пьесы».

Аналогичную работу проделал австриец Куспиниан (И. Шписхаймер) для Габсбургов, выведя их непрерывную родословную от Юлия Цезаря. Наиболее же наукообразной стала история Великобритании в редакции отца и сына лордов-канцлеров Бэконов, снабженная к тому же гениальным «пиаром» в виде пьес-хроник Шекспира. Мирное объединение Англии и Шотландии под короной новой шотландской династии Стюартов предопределило и «непрерывную законную» историю династической смены шотландских правителей (в течение 1200 лет!) при весьма бурной и неясной английской истории.

Римско-католическая церковь, озабоченная сохранением своего политического влияния, приняла в процессе создания наукообразной «всемирной светской» истории самое активное участие. В этой работе особо отличился монах-иезуит Дионисий Петавиус (1583–1652).

Но комплекс документов и артефактов современной традиционной истории, в том виде, какой она приобрела к XVII веку, создался не только на основе идейного компромисса между императорами и римскими папами. Большую лепту в это внес и бизнес. Еще в XV веке «история» превратилась в занятие, весьма выгодное в коммерческом отношении! Люди обогащались на всем, от пустяков до «святого», начиная от изготовления и продажи «древних рукописей» и кончая торговлей «священными реликвиями», вроде мощей святых. Ярчайший пример – «Грамота Константинова Дара», подложность которой доказали Н. Кузанский и Л. Валла в середине того же XV столетия.

И как раз в это время происходит важнейшее цивилизационное событие: появляется книгопечатание. Его развитие, стимулированное неудовлетворенным рыночным спросом на книги, было очень бурным. Легко понять, что эта новая отрасль производства оставила без работы огромную массу переписчиков прежних, рукописных книг. Чем же занялись эти мастера каллиграфии, знатоки шрифтов? Не будем гадать, а просто скажем, что одновременно с появлением печатных книг на рынок внезапно и в большом изобилии начали поступать «только что обнаруженные» старинные рукописи и хроники.

Описанные во всех них события начинались и заканчивались в глубокой древности. Типичный пример: летопись Саксона Грамматика обрывается 1185 годом. Обнаружили ее в 1514-м, и эта летопись легла в основание истории скандинавских стран. Аналогичную «древнепольскую» хронику, простирающуюся из глубины времен и до 1113 года, написал некий Галл Аноним, а публике она была явлена в том же XVI веке, и т. д. В древней истории каждой европейской монархии в течение XVI–XVII веков нашелся свой «Нестор-летописец».

Н. А. Морозов писал в работе «Азиатские Христы»:

«Есть несколько очень простых признаков для отличия действительно старинного литературного произведения от недавнего. Прежде всего, мы здесь можем опереться на закон размножения рукописей в допечатное время в геометрической прогрессии с каждым новым десятилетием существования языка, на котором они написаны.

Я уже обосновывал этот закон в шестом томе моего исследования… но для связности изложения повторю и здесь, пояснив на наглядном примере из недавней русской жизни».

И далее Н. А. Морозов приводит подлинную историю о том, что когда около 1840 года Лермонтов написал свою поэму «Демон» и ее издание было запрещено церковной цензурой, она все же довольно быстро распространилась среди читающей публики. Как это произошло? Предположим, не более четырех человек списали ее у самого автора в первый же год. У каждого из них списали в следующий год тоже, например, четверо знакомых, и вот, во второй год имелось уже не менее 16 + 4 = 20 экземпляров. С каждого из этих экземпляров в следующем году было списано (положим) тоже по 4 экземпляра, и значит, ходило уже 80 + 20, то есть около сотни экземпляров и т. д., с каждым годом увеличиваясь вчетверо.

Геометрическая прогрессия – такой размножитель, действие которого прекращается только с полным насыщением интереса. «Демон» Лермонтова через несколько лет был уже в каждой помещичьей домашней библиотеке, он имелся во многих сотнях экземпляров. Переписывание его прекратилось лишь с появлением этой поэмы в полном издании сочинений Лермонтова; вот после этого рукописные экземпляры, как более не нужные, стали выбрасывать…

Н. А. Морозов продолжает:

«… Если бы печатный станок, сразу бы размноживший сочинения Лермонтова, не оттиснул с ними и эту поэму сразу в тысячах экземпляров, то процесс ее рукописного воспроизведения продолжался бы и теперь. Она была бы во всяком случае настолько распространена в России, что желающему напечатать ее стоило бы только выпустить объявление в газетах с обещанием приличного гонорара, для того, чтобы получить десятки списков, а не найти единственный на земном шаре экземпляр ее у какого-то гидальго в отдаленной от центров испанской культуры усадьбе в Пиренейских горах…

И если бы какой-нибудь современный русский писатель, съездив в Испанию, вдруг объявил, что он нашел там в развалинах одного дома в Пиренеях еще неизвестный в России рассказ Лермонтова и предлагает его редакторам наших журналов купить его у себя за крупную сумму денег, то кто над этим не рассмеялся бы и не сказал, что написал рассказ он сам – путешественник?

Но вот,… были открыты по такому именно шаблону д-ром Шпренглером в XIX веке, в недоступном для проверки местечке внутренней Индии уники биографий Магомета, которыми и пользуются теперь ученые жизнеописатели пророка. Почему эти биографии, как чрезвычайно интересные всякому образованному магометанину, не распространились за тысячу лет их существования по закону геометрической прогрессии в тысячах экземпляров, как распространились рукописи Библии, бывшие в каждом монастыре перед их напечатанием Гуттенбергом? Почему их единственные на нашем свете экземпляры оказались найденными арабистом Шпенглером за тридевять земель в тридесятом царстве от места, около которого происходило действие, подобно тому, как я предположил относительно Лермонтова».

Так пишет Н. А. Морозов, и делается вполне ясен такой вывод: всякое общеинтересное литературное произведение древности, найденное до сих пор (или еще вернее: до своего напечатания) только в одном экземпляре, априорно должно считаться подложным. И это сторицею относится к тем случаям, когда оно найдено не на территориях того народа, на языке которого писал автор, а в чужих для него странах…

О псевдодревних «униках», лежащих в основе современной нам древней истории, часто говорят: «Очевидно, они хранились членами какой-нибудь одной семьи, бережно передаваясь от отца к сыну, в тайне от посторонних». Но ведь это объяснение, во-первых, сразу уничтожает всю ценность документа: оно рисует его как никогда никому не известное, кроме одного человека, как индивидуальное случайное произведение, чуждое всему остальному миру.

Во-вторых, такое оберегание не свойственно человеческой природе. Пряталось от всех глаз только золото скрягами, которые скрывали его даже и от старшего сына, по совершенно иным причинам… Все такого рода объяснения существования общеинтересных литературных рукописных произведений в продолжение сотен лет в одном экземпляре, без их естественного размножения в геометрической прогрессии, способны удовлетворить только детей.

Причина, позволяющая говорить об относительной достоверности истории, может существовать только для последних веков, начиная от XVII. Обращаясь же ко временам более ранним, придется пользоваться термином «варианты истории». Это легко понять: и в нашем недавнем прошлом имеются события «вариативные», например, противостояние властей в России 1993 года. Тем более сложно разобраться с историей допечатного периода, а бесписьменное прошлое вообще покрыто мраком. И ведь об этом давным-давно известно!

Открываем первый том «Истории Древнего Египта» Д. Брестеда и Б. Тураева (курсив наш):

«Манефон, бывший египетским жрецом в царствование Птолемея, написал на греческом языке историю своей страны. Эта работа погибла, и мы знаем ее лишь в изложении Юлия Африкана и Евсевия и по выдержкам Иосифа. Ценность работы была незначительна, ибо она основывалась на народных сказках и туземных преданиях о древнейших царях. Манефон делил длинный ряд известных ему фараонов на 30 царских родов, или династий; и хотя мы знаем, что многие из его подразделений произвольны, тем не менее его династии подразделяют царей на удобные группы, которыми уже так давно пользуются при изучении египетской истории, что теперь уже невозможно без них обойтись».

Характерно, что событийно все эти «всплывшие» в XVI–XVII веках хроники не имели однозначной привязки к единой шкале времени. К какому времени отнести какую из них, определяла не общепринятая сквозная хронология, которой тогда еще не было, а, скорее, историческая география. Рукопись привязывали сначала к какому-либо региону, а уж только затем, выверив по перекрестным ссылкам в разных текстах разных стран, относили ко времени в прошлом. Понятно, что даже те из них, которые были сочинены от начала до конца, все же сочинялись не в безвоздушном пространстве, ведь их авторы жили во вполне определенном «историческом» контексте, – так что составитель историографии вполне мог найти им место в якобы «действительном» прошлом. Это, кстати, означает, что метод перекрестных ссылок, на который любят опираться историки, надо применять с большой осторожностью.

При выстраивании истории такими «хроно-географическими» методами неизбежным было возникновение хронологических разрывов, когда в той или иной стране развитие будто прекращается. Наука обходит эту проблему за счет географии, «сшивая» временные отрезки перемещением событий в пространстве. Поэтому в традиционной истории любого региона есть провалы, сопровождающиеся бурным расцветом культуры в некотором другом, достаточно отдаленном месте, например: «В Европе настали мрачные века Средневековья, и цивилизация откатилась на много веков назад, а в это же время на Арабском Востоке наступил расцвет новой цивилизации». Затем, лет через семьсот, глядишь, уже Арабский Восток «впадает в варварство», а в Европе наступает Возрождение.

В статистической физике есть теорема, показывающая, что можно проводить усреднение по времени, и среднее будет таким же, как если усреднять по пространству. Или другой пример: по развитию зародыша можно восстановить эволюцию видов. Эти соображения позволяют нам понять, почему попытка создания умозрительного «прошлого», предпринятая первичными средневековыми философами на столь зыбких основаниях, оказалась удачной. Беда лишь в том, что такие усредненные построения так и остаются литературоведением, не становясь историей.

О сложностях же привязки к единой шкале скажем еще вот что. Перед любым историком, если он исследует события до XVII века, стоит сложнейшая задача: не только доказать непрерывность предыдущей хронологии, но и найти непрерывность при переходе ее в хронологию новейшего времени, к достоверной истории. Ведь только в литературном произведении рассказ имеет начало и конец!

К сожалению, уровень даже современных естественно-научных знаний не позволяет создать абсолютную шкалу времени, аналогичную, скажем, абсолютной шкале температур, которая отсчитывает состояние от некоей реперной точки – абсолютного нуля, – и потому в полном объеме эта задача неразрешима. В общем же случае достаточно иметь последовательность событий, знать временные промежутки между ними, а также уметь выбирать общие события разных хроник. Кстати, это нынче основной способ создания истории.

Если историк, например, в своих исследованиях Второй мировой войны базируется на какой-либо непрерывной хронике, охватывающей события от 1939 до 1945 годов, – все равно «абсолютная» датировка этой непрерывной хроники как целого всегда определяется относительно некоторой другой шкалы, включающей исследуемый интервал, и обычно датируемой от «начала новой эры», то есть Рождества Христова. Исследователь может сравнивать эту хронику с другой, относящейся к тому же периоду, и без этого, – но только имея общую шкалу, он может встроить эти события в общую канву истории.

Речь – о единой шкале времени. Вспомним опять шкалу температур: их существует несколько, в частности, Цельсия и Фаренгейта, которые калибруются относительно физических констант: точек замерзания и кипения воды при нормальном давлении. Однако любая относительная шкала температур строго однозначно связана с абсолютной температурой, отсчитываемой от абсолютного нуля.

В хронологии же такой однозначной связи нет, – нет «абсолютного нуля» во времени. Даже устойчиво воспроизводящиеся астрономические циклические события протяженностью от суток до года, лежащие в основе календаря, требуют периодической корректировки, например, введением високосных годов. Еще сложнее с крупными циклами, вроде появления кометы, открытой Галлеем в 1682 году, с периодом обращения около 76 лет. Казалось бы, как это удобно для датировки какой-либо старинной хроники, упоминающей помимо прочего и появление кометы. Но оказывается, что совершенно необходимо, во-первых, независимо доказать, что это та же самая комета, что и открытая Галлеем, и, во-вторых, независимо определить коэффициент кратности ее появления, то есть в который раз, считая от Галлея в прошлое, она пришла.

Коэффициент кратности, равный 10, отнесет событие хроники, упоминающей комету, на 760 лет назад от 1682 года, а равный 20 – на 1520 лет. Причем совершенно очевидно, что дата открытия кометы Галлеем должна заведомо быть привязана к единой шкале времени.

Мы приходим к выводу, что историю надо рассматривать с естественнонаучной точки зрения, изучая, прежде всего, материально-техническую эволюцию: что, когда, как и в какой последовательности могло реально появиться. Но даже это не даст истину! Подход должен быть комплексным, да и техническая эволюция требует дополнительного обоснования.

Начало историографии

Политическая историография имеет своего родоначальника. Это выдающийся государственный деятель Византии, основоположник учения о государстве Георгий Гемист Плифон (иначе Плетон, 1355–1450). Он предвидел распад Византийской империи и пытался обосновать необходимые перемены в государственном устройстве, но не успел: Византия пала в 1453 году. Именно этот старец, эмигрировав во Флоренцию, привез туда свой архив и основал на деньги герцогов-меценатов Медичи «Платоновскую Академию», которую правильнее было бы назвать Плифоновской.

Эта академия и начала бурную деятельность по «обнаружению» и тиражированию «древних» источников, призвав к работе книгоиздателей и торговцев, типа П. Браччолини, которого собственные современники неоднократно уличали в подделке рукописей.

Также и Л. Бруни, флорентийский канцлер, славно поработал на своих хозяев Медичи, возвеличивая их род: опубликовал в 1439 году, через год после приезда во Флоренцию Плифона с византийскими архивами, 12-томную «Историю Флоренции». В ней просто переписаны византийские хроники с заменой места действия и действующих лиц на флорентийские. И вот, средневековая история Флоренции сразу «удлинилась» примерно на 260 лет!

В те года Флоренция стала всемирным художественным салоном, и торгует она «византийским антиквариатом» до сих пор. Именно здесь на задворках мастерской великого Микеланджело в XVI веке откапывают новоиспеченного «древнегреческого Лаокоона»; и тогда же, после появления шедевров Леонардо да Винчи и Рафаэля, внезапно «обнаруживают» творения итальянских художников Проторенессанса (Джотто, Чимабуэ и др.). Весь этот товар был востребован, поскольку «византийских» изделий на рынке уже не хватало. Характерно, что иконами во Флоренции не торговали, поскольку за кражу православных икон в мусульманской Османской империи отрубали руки, это было опасно, а флорентийские художники писать иконы сами не могли, – не умели. А вот изготовление «древних» рукописей было поставлено на поток (и не только во Флоренции) аж до XX века.

Для XIX века есть блестящий пример фальсификации европейской культуры. Вещий Александр Сергеевич Пушкин был не только великим поэтом. Он был историком; первая его должность – чиновник архива департамента иностранных дел, тогда же он написал научную работу по истории. После 1832 года он, сомневаясь в правдивости истории, составленной Карамзиным, всерьез занялся изучением источников. И вот, при написании цикла «Песни западных славян» заподозрил, что поэтический сборник Проспера Мериме (1803–1870) «Гузла» («Guzla», 1827) основан не на настоящем боснийском фольклоре. По просьбе Пушкина его друг С. А. Соболевский в 1835 году написал письмо Мериме, с просьбой объяснить происхождение, по выражению Пушкина, этих «странных песен».

В своем ответе Мериме признался, что сам придумал весь свой «боснийский» фольклор, желая, ради шутки, посрамить бесчисленных, по его выражению, «фальсификаторов древней поэзии». По другой версии, он намеревался изданием сборника заработать денег на поездку в Боснию, дабы собрать настоящий фольклор. Он просил Соболевского извиниться за него перед Пушкиным, поскольку «даже Адам Мицкевич попался на удочку и счел мои песни подлинно боснийскими, а правду теперь знают всего девять человек, включая Пушкина и Соболевского».

Пример с «Гузлой» наглядно показывает, как легко было даже в XIX веке создавать «древние» памятники. Если бы не проницательность Пушкина, имели бы мы теперь древнебоснийский = византийский фольклор XIX века выделки. И кстати, обратите внимание на причину, толкнувшую Мериме к сочинению этой «шутки»: он желал посрамить бесчисленных фальсификаторов! Отчего же «посрамление» ограничилось оповещением девяти человек, да еще по специальному запросу, Мериме умолчал. Может, в те времена любой фальсификатор, пойманный за руку, извинялся и сваливал свой грех на «желание посрамить». Да и другая «причина» не выдерживает критики: деньги-то Мериме собрал, а что с поездкой в Боснию и фольклором?…

Анализ наличного корпуса письменных источников порождает бесчисленные вопросы. Никаких оригиналов рукописей, написанных еврейским и греческим письмом ранее XV века, не существует. Все, что есть у историков из «древних» документов, – это средневековые копии! Точно так же отсутствуют оригиналы рукописей, написанных по-латыни раньше XIV века, в частности, нет оригиналов рукописей Данте и Боккаччо в Италии, Д. Уиклифа и Р. Бэкона в Англии, Ф. Бонавентуры во Франции и других авторов, традиционно относимых к XII–XIV векам.[1]1
  О том, когда реально могли творить Данте, Петрарка и Боккаччо, см.: И.В. Давиденко, Я.А. Кеслер. «Книга Цивилизации», а также Д.В. Калюжный, А.М. Жабинский. «Другая история литературы». Об эволюции науки – С.И. Валянский, Д.В. Калюжный. «Другая история науки». О развитии изобразительного искусства см.: А.М. Жабинский. «Другая история искусства».


[Закрыть]

Можно предположить, что только в XIV веке латынь и появилась. Так дадим же слово Лоренцо Валле (1405 или 1407–1457), римлянину по рождению:

«Никто не обогатил и развил свой язык так, как сделали это мы, которые, не говоря уже о той части Италии, что называлась некогда Великой Грецией, не говоря о Сицилии, которая тоже была греческой, не говоря обо всей Италии, чуть ли не на всем Западе и в немалой части Севера и Африки, превратили язык Рима, называемый также латинским… я бы сказал, в царя над всеми остальными».

Эти слова объясняют все. Оказывается, в эпоху Возрождения латинский язык не «возрождали», предварительно по какому-то наитию «вспомнив», а создали из своего языка, развили и превратили в царя над всеми остальными. И это утверждает современник!

Процессы дифференциации и интеграции языков изменяют их, особенно при широкой общественной деятельности, быстро и самым причудливым образом. В более развитом государстве и язык более развитой. Даже обходясь без всяких датировок, изучая только «направление движения», мы без натужных выдумок про «Древнюю Грецию» и «Древний Рим» видим Грецию – Византийскую империю с государственным греческим языком. Видим и явно отстающую от нее по всем статьям Западную Европу со Священной Римской империей германской нации и латынью, как «общим» языком администрации, религии и науки. И в учебниках истории находим сообщение, что Византийская (греческая) империя образовалась раньше Священной Римской (латинской) империи. Вот объяснение, почему «римляне» считали греческий язык более древним, нежели латынь.

Ученые греки, во множестве появлявшиеся в Италии до, а особенно – после краха Константинополя, долго учили итальянских гуманистов своему языку, ведь те мечтали читать Платона, Аристотеля и других мыслителей предшествующих времен в оригинале. Об этом вы можете прочесть в любом учебнике! Историки даже не спорят, – в XI–XII веках Европа узнала о великих греках от арабов Испании, а в XIII–XV – напрямую получила от византийцев «древнюю» греческую ученость!.. Правда, наши историки тут же добавляют, что византийцы не были носителями знаний; ученость сохранялась в «найденных» ими древних рукописях. Как можно отделять знания от их носителей, для нас загадка. Но историкам тут «все ясно».

Традиционная историография творит с языком анекдотические вещи. Великий Данте объявляется творцом итальянского литературного языка, хотя после него, а также Петрарки и Боккаччо еще двести лет все прочие итальянские авторы пишут исключительно на латыни, а итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта только в XVI веке. Исключительно на латыни пишет знаменитый итальянский писатель первой половины XV века Браччолини. Почему? Возможно, потому, что ни итальянского литературного языка, ни сочинений Данте во времена Браччолини еще не было; они появятся только лет через пятьдесят, а то и позже. Потому и нет у Браччолини ссылок на Данте, хотя в подделке сочинений «древних» авторов его уличали, и не раз.

Не только итальянский, но вообще все национальные письменные литературные языки в Западной Европе начали формироваться в XVI веке. Это и насильственное внедрение Елизаветой I «правильного» английского языка, и появление «новофранцузского» и «новогреческого» языков, а также «общенемецкого языка Библии», созданного Мартином Лютером, и т. п. А до этого? До этого писали на латыни и греческом, не параллельно, а вместо национальных языков.

До XVI столетия испанского языка в буквальном смысле вообще не было; в самой Испании он до сих пор называется кастильским (Castellano).[2]2
  Кастильский – это то название испанского языка, которое следует применять в политкорректных целях, дабы не обижать представителей остальных народностей в Испании, а их из крупных еще три: каталанцы, галисийцы и баски. Всем им временами представляется обидным, когда кастильцы называют свой, самый распространенный в государстве язык испанским. «Наши, в общем, тоже испанские», – говорят они.


[Закрыть] Также и французский стал официальным государственным языком Франции лишь в 1539 году, а до этого таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII–XIV веках официальным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство в самой Франции! Английский же язык внедряется в делопроизводство на Британских островах в то же время, что и французский во Франции, то есть при Генрихе VIII в 1535 году. Заметим, что в Индии государственным языком стал английский, хотя там своих языков было более, чем достаточно: ситуация такая же, как в Европе во время латиноязычия.

Но вернемся к практике издания «древних» текстов, начавшейся за сто лет до официального признания национальных языков.

Главный импульс западноевропейской книгоиздательской деятельности (сначала на латыни, и только позже на «древнегреческом») придала та часть Византийской библиотеки, включавшей архивы империи, которую привез во Флоренцию в 1438 году Гемист Плифон и его сподвижники. Итальянский город Рим лишь только создавался, и ему, конечно, была нужна «древняя история».

Ведь скажем же прямо: не только все якобы «древние» рукописи «утрачены» и существуют только в позднейших списках. Это еще можно было бы объяснить нестойкостью носителя текстов. Но трудно найти древние здания и сооружения, что уж совсем странно! Так, в Вене нет ни одного сооружения, построенного ранее XVI века. Сохранившиеся архитектурные памятники XIII–XIV столетий Флоренции или Пизы носят ярко выраженный византийский колорит. В Ватикане и Риме не сохранилось ни единого здания, возведенного ранее XV века, кроме недостроенного Колизея и некоторых развалин.

Все свидетельствует в пользу того, что собственной западноевропейской культуры до этого просто не было, она существовала как периферийная часть византийской культуры. И мы видим это не только в Италии! Алтарные православные росписи России и алтарные католические «ретабло» в Испании, выполненные в конце XIV века, принадлежат общей византийской культуре. Византийцы незадолго до того начали строительство Рима, а империя с центром в Константинополе (Царьграде) называлась отнюдь не Византийской, – это имя ей присвоили историки, – она называлась Ромейской, или Римской! Империя называлась Римом!

Вот почему флорентийская книгоиздательская активность сразу же привлекла внимание заправил итальянского Рима. Из флорентийского книгохранилища, которым заведовал Браччолини, тут же извлекаются и впервые публикуются только в 1469–1472 годах «неожиданно обнаруженные» исторические труды-романы Тита Ливия и Корнелия Тацита, столь нужные, чтобы узаконить «древность» Рима. Потрясающе точное название жанра – роман (то есть греко-римское сказание, поскольку византийцы сами себя звали ромеями) относится ко всем без исключения «историческим первоисточникам»: сочинениям Геродота, Плутарха, Фукидида, Тита Ливия, Светония, Евсевия и пр.

О том, насколько ненадежны «древние» европейские письменные источники, прямо пишут наиболее откровенные историки: «…нужно было бы отвергнуть большую часть греческих и латинских текстов… Точно так же надлежало бы отбросить все средневековые скандинавские тексты» (К. – Ж. Гюйонварх).

Ведь в это же время – в XV веке! – совсем не древнего, а вполне живого итальянца по имени Тито Ливио нанимают англичане для написания хроники Столетней войны! Много лет спустя, когда Скалигер уже создавал свою, ставшую теперь общепризнанной и официальной, хронологию, люди помнили, какова степень «древности» древних авторов. Итальянский писатель конца XVI века Джованни Ботеро в книге «Разум государства» неоднократно называет своих предшественников-политологов Никколо Макиавелли и Корнелия Тацита именно в такой последовательности: сначала Макиавелли, а потом уже Тацит.

Все то же самое можно сказать и о трудах «древних» философов, драматургов и поэтов: например, первая публикация антологии древнегреческой эпиграммы датируется 1494 годом. Это относится и к точным наукам. Одним из основоположников не только западноевропейской живописи, но и точных наук по праву можно назвать гениального Леонардо да Винчи (1452–1519), и только после него в Европе становятся известны труды Архимеда (в 1544), причем одновременно с трудами знаменитого математика и изобретателя Джироламо Кардано (1501–1576): Европа в один год узнала и про «архимедов винт», и про «карданов подвес». При этом Архимед, как и многие прочие «имена древних», – отнюдь не имя, а, по-гречески, «Начало начал». Это, скорее, название учебника.