Текст книги "Операция «Вирус» (сборник)"

Волна с тугим шелестом катала взад-вперед прибрежную гальку, и Максим сказал, что хрен они в такое волнение смогут выйти в море, но вор-на-кормлении придерживался иной гипотезы.

– Шкряка в дупле, там все чики. В проливе встречка, пройдем как бритва…

Пламя костра металось на ветру, несмотря на кольцо скал, окружавшее место стоянки. Гнилозуб выхватил из огня две шпажки с нанизанными моллюсками.

– Точи, фраер. Там, – он махнул рукой в сторону берега, – тебя нескоро хавчиком подогреют.

Максим впился зубами в белесый ошметок. Моллюск напоминал вкусом обычную синтетическую говядину, разве что провонявшую дымом и оттого изрядно горчившую.

– Послушайте, Шарль, – сказал Максим. – Сколько можно, в самом деле. Я не понимаю трех слов из четырех вами сказанных. Давайте нормально. Вы же не совсем одичали… Серьезные же вещи обсудить надо.

Гнилозуб поскреб небритую щеку, прищурившись, посмотрел на пламя.

– Ладно, по габарям, – изрек он наконец. – Попробую. Ты вообще-то знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата – десять, даже у варваров – десять, Гиганда – девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь – двенадцать?

Максим знал.

– Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?

Этого Максим не знал.

– И что если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?

Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.

– Извините, Шарль, я не хотел бы…

– Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, – он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, – у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого – в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?

Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом – мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…

– Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении – это что?

– Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, все мы получаем оттуда, – Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. – Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Все получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовемся. Часть на общак, часть на кичу, часть – мужикам. Все должно быть справедливо. Поэтому – ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям.

Шарль Эркьер, вспомнил Максим личный файл вора-на-кормлении в БВИ, доступ – открытый. Крупный специалист по истории низовых субкультур и преступных сообществ Земли и землеподобных планет. Автор фундаментального труда «Семантика, семиотика и сравнительный структурально-лингвистический анализ криминальных арго гуманоидных цивилизаций». Доктор философии. Лауреат Аристотелевской премии. И так далее. С 70 года – прогрессор, планета Саракш. М-да…

– Ты мне лучше вот что скажи, – продолжал доктор философии, – как ты из «конторы»-то живым ушел? Может, сгодится. Оттуда вообще-то никто не выходил. Только выносили. Бывало – по частям.

– Мне не хотелось бы об этом вспоминать, – сухо сказал Максим.

Следователь-подонок свое заслужил, подумал он, и даже жаль, что не успел ничего понять. Недавняя жертва, скорчившаяся в приступе животного ужаса, под изрытой тысячами пуль бетонной стеной… не спеша подойти, небрежно помахивая стеком… пнуть носком сапога… Легче всех отделался солдатик, плечами которого Максим воспользовался, чтобы сигануть через четырехметровое ограждение. Переломы обеих ключиц, надо думать. С прочими расстрельщиками дело хуже. Покалечил крепко, а инвалиды, как, впрочем, старики, больные или вот – сумасшедшие, в живых тут долго не задерживаются…

«В критических ситуациях поступай по своему усмотрению», – сказал Экселенц.

«Муки совести теперь не беспокоят тебя», – добавил Колдун.

Гнилозуб кивнул.

– Жаль. Не по понятиям мыслишь, Мак. Думал, баш на баш. Я тебе про пацана твоего, ты мне…

Максим осторожно потер шрам на щеке. Зажило. Совсем.

Из расстрельного тупика выхода не предполагалось, поэтому сразу за стеной начинался девственный ночной лес. Интересно, почему все палачи предпочитают творить свои дела по ночам? Даже когда им ничего не угрожает? Максим сориентировался – все возможные варианты доставки «шпиона» Капсука были просчитаны при подготовке операции, и штаб имперской контрразведки считался наиболее вероятным. Правильно считался. Через пару часов он уже был в городе, на условленной «хазе». Хозяин – тощий, высохший уголовник Штырь виртуозно вертел бритвой в слабых, бледных пальцах. Внезапно лезвие оказалось у самых глаз Максима, но он лишь улыбнулся – совсем не той радостной улыбкой, которую более двадцати лет назад раздавал направо и налево юный гээспешник, ненароком угодивший в плен обитаемого острова, – а жутковатой, насколько позволили страшные гнойные рубцы, и Штырь залыбился в ответ, и кивнул, и принялся прокаливать лезвие над спиртовкой… Вскрыл и прочистил нарывы, залил вонючим самогоном, и этот же самогон они потом пили почти до самого утра…

– Пора, – сказал Гнилозуб, поднимаясь. – Ты как в темноте?..

Катер скользил по проливу, и на траверзе впереди уже смутно маячила береговая линия Серой зоны. Водометный двигатель работал почти бесшумно, лишь звонкие удары волны в днище катера выдавали его движение. Пронизывающий ледяной ветер – встречка – дул против течения в проливе. Как объяснил Гнилозуб – самое то, береговые сонары засечь не должны, на радаре их не видно, а там как Духи распорядятся. В Серой зоне никто не бывал, а те, кого, случается, туда выдергивают, назад не возвращались. Слухи? Слухи разные: одни говорят – ад, изверги обитают страшные, другие, напротив, верят, что рай на земле, и душу морскому дьяволу готовы заложить, чтобы туда попасть. Ну да ничего, скоро сам все узнаешь…

– А про пацана твоего, значит, так рассказывают. В первом же десанте на материк отличился – десантный катер попал под лучевой удар, экипаж с копыт, бойцы тоже, а парню вообще хоть бы хны, и всех вытащил. Ему тогда ответственное спецзадание – добыть этот самый передатчик. Ну он и добыл, прямо с танка ихнего снял…

Вот оно что, понял Максим. Вот какое видение показал мне Колдун. Знать бы еще – зачем?

– Его, натурально, к ордену, Трилистник и все такое, а он на вручении возьми да и брякни, мол, значит, не нужен мне орден, и вообще – неправильно все это, и не хочет он… Его бы за это сразу в расход, да только кто, вообще-то, такими кадрами разбрасывается? Он же один такой, кого лучи не берут. И его, значит, на кичу, чтобы в разум вернулся. Как раз туда, значит, где излучатель, им же добытый, на зеках испытывали… Да только не долго он там прокантовался. Прилетели центровые и забрали. Так что, вообще-то…

Гнилозуб вскочил, тыча пальцем куда-то за борт. Максим обернулся: берег был уже совсем близко, но слева, под водой, стремительно приближалось к катеру вытянутое фосфоресцирующее пятно, и Максим внезапно понял, что это такое, и рявкнул: «В воду!» – и сам оказался за бортом, и мощными гребками уходил все глубже, глубже, чтобы не достало осколками и взрывной волной. А потом ватный, но тяжелый молот все же нашел его и ударил по голове…

– Что же вы так неосторожно, сударь, – пожилой полицейский сокрушенно покачал блестящей от пота лысиной. Фуражку он снял – припекало изрядно.

– Да так как-то… – пробормотал Максим, у которого все еще плыло перед глазами. Контузия, однако. Мощная попалась торпеда. Такой и Белую субмарину подорвать, как два пальца обос… Массаркш, заразился от Труохта Гнилозуба, упокой его Духи… Черт, что же я несу? Погиб ведь не просто вор-на-кормлении, а – прогрессор, землянин. Бедный Шарль… Ладно, это все сопли. Он знал, на что шел, и я знал… Еще неизвестно, что меня здесь ждет.

– Не положено через пролив плавать, понимаете? – сказал полицейский. – Тем боле где попало. Существует специальный коридор для прохода транспорта. А вы, очертя голову… Иэх, что с вами теперь делать – ума не приложу.

Он с искренним сочувствием смотрел на оборванца со следами заживших ран на небритых щеках. Китель полицейского был расстегнут, торчали седые волоски на потной груди. На ремне, сколько можно было видеть из-за нависающего брюха, болталась резиновая дубинка. Другого оружия не наблюдалось. Максим с облегчением перевел дух. Убивать его, похоже, в ближайшее время не собираются, а значит, и самому убивать не придется. Пока, по крайней мере…

– Отведите меня в участок, – пришел он на помощь полицейскому, пребывающему в явном затруднении.

– Ну скажете тоже – в участок, – улыбнулся тот. – Участок для местного хулиганья предназначен. Там, кстати, Першо-дурачок отдыхает, опять у мадам Мишту клумбу изгадил… Короче, сударь, занято местечко… Да и не положено плывуна в участок…

– А что положено с плывунами делать? – поинтересовался Максим.

– В город везти, – ответил полицейский. – В распределитель.

– Ну так и везите.

– Да не на чем, сударь! Машина наша сломалась. Господин начальник участка вчера изволили отметить День Тезоименитства, ну и перебрали малость. И вздумалось им, значит, покатать мадам Мишту, мгм… Хорошо, идемте… Будьте любезны, вон по той тропиночке…

Полицейский показал на песчаный проселок, поднимавшийся через дюны к редкому леску. Кривые, узловатые стволы в желтых чешуйках, черные корявые ветки, длинные зеленые иглы – ни дать, ни взять сосны в Приморье или лиственницы. И воздух! Максим с наслаждением вдохнул густой хвойный запах. После миазмов Гнилого моря и вони застенка здесь пахло как в раю. Да что там – в раю. Как на Земле. Как – дома.

Не расслабляться, приказал себе Максим. Отвезут тебя сейчас в местную контрразведку, там узнаешь, как тут на самом деле пахнет.

Увязая в песке, они перевалили через дюны, а дальше тропа стала твердой, хорошо утоптанной. Приходилось только смотреть под ноги, чтобы не спотыкаться о перебегающие дорогу «сосновые» корни. Навстречу им попалась стайка ребятишек с удочками. Они почтительно поздоровались с «дядей Притулатаном», поглазели на «плывуна» и застучали босыми пятками вниз, к морю.

– Куда это они? – спросил Максим.

– Известно куда, – отозвался Притулатан. – На мол, рыбалить. Сейчас у сайсы самый жор. На мытника идет, как бешеная… Иэх…

– Рыбак?

– А то, – снисходительно усмехнулся полицейский. – Лучший в округе. Не верите? Придем домой, кубок покажу. На закидушку полорота беру, во как!

– Не может быть! – ахнул Максим. – Полорота на закидушку?!

– Не верите? – запальчиво повторил Притулатан. – Дома фотографию покажу… Да мы почти и пришли.

Лесок закончился. Вернее, разбежался между одноэтажными домишками под двускатными жестяными крышами. Кирпичные стены, остекленные веранды, клумбы в палисадниках, цветущая живая изгородь. Озеро Велье. Куророт «Осинушка». Вот сейчас из-за угла выйдет сухой и тощий доктор Гоаннек в ослепительно белой каскетке, с бамбуковым удилищем наперевес. Из-за угла выскочил молодой голован. Максим напрягся. Не обращая на него ни малейшего внимания, голован подскочил к Притулатану и ткнулся лобастой башкой в бок, по-собачьи мотая пушистым хвостом.

– Соскучился уже, – проговорил полицейский и потрепал маленькое голованово ухо. – Беги, скажи хозяйке, что гостя веду. Пусть сообразит там чего на стол.

Фыркнув, голован порскнул в кусты, только алые венчики соцветий качнулись.

– Симпатичный зверь, – сказал Максим. – Неужто и впрямь разговаривает?

– Интеллектуал, как говорит мой сын, – откликнулся Притулатан. – Разговаривает не разговаривает, а с десяток слов знает и употребляет к месту. Вы там у себя небось и не слыхали о таком?

– Где уж нам, – буркнул сбитый с толку Максим. Привычное, въевшееся в подкорку представление об устройстве Островной Империи дало трещину. Этот мирный зеленый край, в котором было больше от Земли, чем от Саракша, никак не вязался с Гнилым архипелагом, с группой флотов «Ц», с забрызганными кровью подвалами контрразведки, с кровожадными дикарями, «кузнечиками» и ворами-на-кормлении. Или все это лишь видимость, потемкинская деревня? Но для чего?

– Слава Духам, пришли…

Притулатан толкнул резную калитку и пропустил Максима вперед. От калитки к невысокому крыльцу вела посыпанная разноцветным песком дорожка. На крыльце стояла миловидная пожилая женщина и вытирала передником полные белые руки.

– Принимай гостя, хозяйка, – сказал Притулатан. – Инженер наш все еще дрыхнет, что ли?

– Ушастик его уже разбудил, – ответила женщина, не сводя серьезных серых глаз с Максима. – А я велела ему котел раскочегарить. Гостю помыться надо.

– Ага, вот и славно, – проговорил полицейский. – А то мне в участок пора. Господин начальник, наверное, уже проспались после вчерашнего…

– Настойку захвати ему на опохмел, – распорядилась хозяйка. – Да к ужину не опаздывай. А вы в дом проходите, – обратилась она к Максиму. – Только разуйтесь у крыльца, я вчера полы вымыла.

Неприятный скрипучий звук разбудил Максима. Будто кто-то царапал гвоздем по стеклу. И не царапал даже, а старательно выцарапывал длинную с завитушками подпись. Потом раздался короткий гортанный выкрик, панически захлопали большие крылья, мерзкий скрежет отдалился. Стали слышны бубнящие голоса за стеной, время от времени прерываемые бравурной музыкой. Максим догадался, что это тот самый простенький радиотелевизионный приемник, что возвышался на почетном месте в гостиной полицейского Притулатана.

Надо было вставать, но вставать не хотелось. Когда еще доведется полежать на чистых, накрахмаленных простынях. Вымытым, сытым, почти здоровым. В блаженном полузабытьи. Хотя забываться не стоило. Островная Империя открылась новой гранью, не менее загадочной и пугающей, чем та, которой она ощетинилась против остального мира.

После плотного завтрака, борясь со сном, Максим примерно с полчаса наблюдал за мельтешащими на телевизионном экране картинками. Демонстрировались главным образом рекламные ролики. Ими «прокладывались» вокальные выступления каких-то личностей трудно различимого пола и возраста. А может быть, наоборот, вокалом перемежались ролики. Несколько минут передавали новости. Понять толком ничего было нельзя. Какие-то муниципальные выборы, хроника происшествий, прогноз погоды. После опять сладкая патока рекламы и простенького песенного искусства. Ни словечка о том, что творится за пределами Внутреннего Круга. Словно не бороздят загаженные охрянкой воды Гнилого моря смертоносные призраки Белых субмарин, словно не вымирают от лучевой ломки жители материка, и все это так же далеко отсюда, как Северный полюс. Здесь лишь обывательский покой и умиротворенность. Цветут в палисадниках цветочки. Румяные домохозяйки пекут пироги. Добродушные пожилые полицейские оберегают покой граждан от мелких хулиганов и без малейшей настороженности относятся к гостям с той стороны пролива. Детишки, кои во Внешнем Круге допускаются только у дикарей, бегают по утренней зорьке рыбу удить. А голованы притворяются добропорядочными псами, которые не только все понимают, но и даже могут сказать…

Под открытым окном, откуда веяло вечерней прохладой, кто-то принялся шумно чесаться. Максим соскользнул с кровати и осторожно выглянул. Так и есть – Ушастик. Голован опустил лапу, задранную к уху, и произнес:

– Скрипун. Я его прогнал.

Максим взобрался на подоконник, сел, свесив ноги наружу.

– Скрипун – это птица? – спросил он.

– Зверь, – откликнулся Ушастик. – Крылатый… Я тебя знаю, ты Мак Сим.

Максим присвистнул.

– Откуда ты меня знаешь? – спросил он.

– Весь мой народ знает Мака Сима Кам Мерера.

Это была новость почище той, что сообщил Щекн-Итрч об Абалкине. Но, памятуя ответ Щекна на следующий вопрос «журналиста Каммерера», Максим не стал интересоваться, что народ голованов думает о нем. Вместо этого он спросил:

– А твой народ не знает случайно, как мне попасть в центр?

Ушастик фыркнул и помотал лобастой головой. Но это не было отрицанием, потому что после долгой паузы голован сообщил:

– Тебе не надо об этом беспокоится. Об этом уже побеспокоились.

– Кто? – не удержался Максим от следующего вопроса.

– Народ голованов, – сообщил Ушастик и ретировался, оставив в воздухе запах нагретой канифоли.

Максим вернулся в комнату и снова лег. Услышанное надо было осмыслить. Голованы не умеют лгать, посему слова Ушастика следует понимать буквально. Здешние цзеху позаботились о том, чтобы переправить Максима в центр Островной Империи. Интересно, каким образом? Конечно, гораздо интереснее знать – зачем, но голованам бесполезно задавать вопросы о смысле чего бы то ни было. Даже – поступков, не говоря уже о смысле жизни… Ладно, главное – оказаться в этом чертовом центре. Там ответы на многие вопросы. И следы «Черного Дьявола» там затерялись…

Приотворилась дверь, показался сын полицейского, инженер судоремонтного завода Иядрудан.

– Вы не спите?

Максим приподнялся на локте.

– Нет.

– Хотел с вами поговорить.

– Проходите.

Иядрудан боком протиснулся в комнату, опустился на краешек стула, словно гостем здесь был он, а не Максим.

– Вы что-то хотели спросить? – поинтересовался Максим, видя, что инженер не решается начать разговор.

– Да, именно спросить, – проговорил Иядрудан. – Видите ли, плывуны… простите, гости с той стороны у нас большая редкость. Да и расспросить их чаще всего не удается… Просто не успеваем. А нам очень важно знать…

– Простите, – перебил его Максим, – а кому это «нам»?

Инженер смущенно улыбнулся.

– У нас на заводе образовалось что-то вроде дискуссионного клуба. Спорим на разные темы, книгами обмениваемся и всякими слухами. Так вот, нам бы хотелось знать, что происходит там, за проливом. А то рассказывают разные ужасы, а достоверной информации нет…

– Хотите достоверной информации? – Максим сел на постели. – Извольте, только вряд ли она вам понравится…

Покрытые редким снегом вершины невысокого прибрежного хребта – неожиданно в памяти возник Партенит, расставание с Аленой – остались позади, проплыли под фюзеляжем мерно и мощно взмахивающего крыльями летательного аппарата. Максиму с трудом удалось сохранить непроницаемое выражение лица: открывшаяся его взору долина представляла собой огромный… полис?.. город-сад? Да, пожалуй, город-сад. Друзы разноцветных кристаллов – зданий, немногим уступающих высотой земным тысячеэтажникам, – ярко сверкали разноцветьем огней в предрассветных саракшианских сумерках, а окружавшие их темные расплывчатые пятна были, несомненно, растительностью – или садами. Чуть далее, у линии горизонта, маячили контуры совсем уже гигантских сооружений, напоминающих своим видом развернутые на ветру косые паруса. Похоже на энергостанции, и скорее всего – они и есть. Вспомнился Бромберг: «Львиная доля энергии, производимой в Островной Империи, исходит из ее центра…» Вот тебе, Мак, и центр – еще один центр в твоей жизни, однако непохоже, чтобы этот центр можно было взорвать… или как-нибудь еще уязвить. Да и нужно ли?

Увиденное вызывало все большее беспокойство, если не сказать – смятение. Тридцать три раза массаракш, увиденное просто не лезло ни в какие ворота! Он, Максим, представлял проникновение в загадочный центр Островной Империи несколько иначе. Кровь он себе представлял, смерть. Много крови и смерти. И грязи. А вместо этого – вежливые, предупредительные люди, незнакомая, но, очевидно, совершенная техника… рай… благодать. И беспокойство. Нет уж, лучше бы разведки, контрразведки, палачи и флотские офицеры, лучше бы – стрелять, ибо враг есть враг. А прогрессор – это тот, кто четко умеет делить на своих и врагов… Одно дело – с боем прорваться в таинственный центр, и совсем другое – когда тебя туда ведут под белы рученьки, словно лучшего друга. А вот выпустят ли обратно?

Пилот флаера, жизнерадостная молодая шатенка на вид лет восемнадцати и прехорошенькая, нисколько не замечала душевных терзаний своего пассажира. Она то напевала какую-то нехитрую мелодию, то принималась болтать со своим чудо-самолетом. Флаер отзывался на имя «Стрекоза», сообщал погодные сводки, новости и даже рассуждал на отвлеченные темы. И управлялся голосовыми командами, но только отданными голосом хозяйки, юной пилотессы Кемиати. О чем та сразу же и охотно поведала Максиму. Так что угон, в случае чего, исключался. Только с захватом пилота. Но почему-то Максиму казалось, что, захвати он флаер, – и тот сам, без всяких команд со стороны хорошенькой Кемиати и даже вопреки таковым, совершит что-нибудь эдакое… то ли самоубийство, то ли вынужденную посадку. Да и не стал бы Максим захватывать женщину. Может, в этом есть какой-то тонкий психологический расчет таинственных обитателей центра? Поди пойми…

Одна из «друз» приблизилась, рассыпавшись на чинные ряды разновеликих и разноформенных зданий, перемежаемых аллеями и парками. «Стрекоза», повинуясь очередной команде, круто пошла вниз и мягко опустилась на стоянку, где обнаружился еще десяток таких же аппаратов. Стоянка примыкала к обширной, мощенной гладкими сиреневыми плитами площади, а посреди площади высилась черная многогранная призма. Энергоприемник? Памятник?

– Вот и добрались. Прошу выходить, – сообщила девушка и приказала: – Стрекоза, милая, выпусти-ка нас…

Максим прошелся взад-вперед вдоль фюзеляжа «Стрекозы», разминая ноги, огляделся. Безлюдно. Впрочем, в отдалении, у небольшой белой кабинки тощая очередь аборигенов. Заходят по одному… Нуль-Т! – обалдело сообразил Максим. Этого только еще не хватало. Невозможно. Откуда у них тут нуль-Т? Мы вон целую планету угробили на эксперименты по сигма-деритринитации, пока… Плохо дело. Очень плохо.

– Пойдемте же! – потянула его за рукав пилотесса. – Или вы хотите осмотреть стелу Перволидеров?

– Пожалуй, хочу, любезная Кемиати, – изобразил подобие светской улыбки он.

– Ах, зовите меня просто Кеми, – кокетливо прищурилась девица. – Прошу.

Обелиск Перволидеров… Да. Зря он думал, что все увиденное доселе – потрясение. Флаеры, нуль-Т и энергостанции. Никакое это не потрясение. Потрясением была стела. Оказалась она тринадцатигранной, и на гранях этих драгоценными камнями – на каждой своими: рубинами, и изумрудами, и сапфирами, и опалом, и сверкающими бриллиантами – были выложены проклятые знакомые тринадцать символов. И был здесь, никуда не делся, знак, похожий то ли на букву «Ж», то ли – на иероглиф «сандзю». И под каждым знаком – золотом выложенная колонка местных, непонятных Максиму письмен.

– А вы ведь не знаете! – Кемиати от восторга даже хлопнула в ладоши. – Не знаете, да?

Максим нашел в себе силы лишь неопределенно шевельнуть бровями, но и этого жизнерадостной летчице оказалось достаточно, чтобы пуститься в объяснения.

Легендарные Перволидеры. Почти две тысячи лет назад Подземные духи вывели их народ на поверхность из другого Мирового пузыря. Еще сохранился последний из колодцев, откуда вышли предки… и эти стертые тысячами тысяч ног металлические лестницы… И были болезни, и были голод и смерть, и страшные дикие звери… Но Духи даровали людям Тринадцать Лидеров, и вот люди выжили, и устроили Мир Справедливости. А письмена? Письмена описывают базовые социальные роли Лидеров. Если интересно… Конечно же!

Девушка зачитывала письмена под каждым из знаков, а Максим видел перед глазами тринадцать серых «заккурапий» и мысленно проговаривал номера. И имена.

Итак:

№ 1 «Полумесяц» – военный вождь

(Джон Гибсон)

№ 2 «Косая звезда» – главный охотник

(Томас Нильсон)

№ 3 «Фита» – наставник юношей

(Ежи Янчевецкий)

№ 4 «Свастика» – матриарх

(Мария Гинзбург)

№ 5 «Кельтский крест» – сказитель

(Герман Рашке)

№ 6 «Руна Мадр» – хранительница традиций

(Викке Ужусенене)

№ 7 «Сандзю» – заклинатель животных

(Лев Абалкин)

№ 8 «Руна Одал» – травница

(Светлана Постникова)

№ 9 «Трезубец» – звездочет

(Исидор Тяжельников)

№ 10 «Фиалка» – наставница девушек

(Ирина Голуб)

№ 11 «Эльбрус» – верховный вождь

(Корней Яшмаа)

№ 12 «М готическое» – прорицательница

(Эдна Ласко)

№ 13 «Дзюсан» – заклинатель духов

(Петр Вересаев)

Интересно, Экселенц, что скажешь ты на это распределение ролей?

– Ой, – закончила рассказ милая болтушка Кеми, – извините, но у вас скоро встреча. Важная, между прочим! Прошу за мной!..

Вид с верхнего этажа высотного здания открывался не хуже, чем из кабины «Стрекозы». Максим, в очередной раз вымытый и переодетый, сидел в кресле-качалке на открытой лоджии, когда появился абориген – средних лет человек, с крупными залысинами на высоком лбу и спокойным, чуточку рассеянным взглядом прозрачно-серых глаз. Именно появился – Максим никак не отследил момент материализации.

– Приветствую вас в Солнечном Круге! – прозвучало это на земной силингве, хотя и с ужасным акцентом, но Максим уже ничему не удивлялся. Поздно удивляться.

Между тем Высоколобый продолжил, перейдя на наречие Архипелага:

– Прошу извинить меня, я не смогу адекватно общаться с вами на вашем родном языке. Мы расшифровали его, исходя из многолетних перехватов вашей мгновенной почты, но, вы понимаете, этого недостаточно. Простите, я вижу, что вы волнуетесь.

Он нажал какую-то кнопку, и прямо из стены выдвинулся небольшой поднос с двумя высокими стаканами. Высоколобый взял свой, жестом предложил Максиму последовать его примеру.

– У вас, конечно, много вопросов. Не следует задавать их пока. Сейчас я расскажу вам об устройстве нашей Империи. Пейте, этот напиток и успокаивает, и бодрит…

Островная Империя оказалась устроена с жестокой рациональностью Демиурга, отчаявшегося искоренить зло. Три Круга было в ней…

Внешний Круг был клоакой, стоком, адом этого мира – все подонки общества оказывались там, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирожденные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды – гной, шлаки, фекалии социума. Там было ИХ царствие, там не знали наказаний, там жили по законам силы, подлости и ненависти. Этим Кругом Империя ощетинивалась против прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары.

Средний, Внутренний Круг не зря имел второе название – Серая зона, ибо он населялся людьми обыкновенными, ни в чем не чрезмерными, чуть похуже, чуть получше – еще далеко не ангелами, но уже и не демонами. Там сосредоточены были сельское хозяйство и производство – любое, кроме энергии, там изготавливали оружие и боеприпасы для Внешнего Круга…

А в центре… в центре, в Солнечном Круге, царил Мир Справедливости. Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и свободы, населенный исключительно людьми талантливыми, славными, дружелюбными, свято следующими всем заповедям высокой нравственности.

Каждый, рожденный в Империи, неизбежно оказывался в «своем» круге. Всех детей с самого раннего детства обследовали – в том числе и на мощных ментоскопах – на предмет выявления врожденных способностей или, напротив, – склонности к асоциальному поведению. К пятилетнему возрасту становилось обычно ясно, к какому Кругу следует отнести будущего гражданина. Ошибки случались редко и в дальнейшем корректировались. Дети Серой зоны возвращались к родителям, если те также были ее обитателями, дети Солнечного Круга – помещались в интернаты, во всем подобные земным. Прочие либо распределялись во Внешнем круге по военным, кадетским и прочим училищам, либо воспитывались в детских домах, мало отличавшихся от тюрем… Кроме того, существовало нечто вроде полиции нравов, которая отслеживала уже последние возможные ошибки – как в ту, так и в другую сторону.

А император… никакого Императора, конечно же, не существовало. Это был виртуальный образ, симулякр, предназначенный для Внешних Кругов. Даже два виртуальных образа, для каждого Круга – свой.

Максим слушал неторопливую речь Высоколобого, удивление медленно уступало место возмущению. И абориген, разумеется, тут же учуял и, прервав объяснения, вежливо поинтересовался:

– А что, у вас разве мир устроен иначе?

И тут Максима прорвало. Он начал говорить, объяснять, втолковывать… О высокой Теории Воспитания, об Учителях, о тщательной, кропотливой работе над каждой дитячьей душой. О том, что человек изначально, по природе своей добр, что у каждого есть свой Главный талант, и о том, как важно этот талант заметить и развить, и что нельзя же так, чтобы выносить приговор пятилетнему существу, которое… Абориген слушал, и вежливая улыбка играла у него на губах, а когда Максим наконец выдохся и в изнеможении откинулся на спинку качалки, заметил:

– Что ж, изящно. Очень красивая теория. Но, к сожалению, абсолютно не реализуемая на практике. Видите ли, человек по своей природе вовсе не добр. В каждом из нас сидит волосатая обезьяна – хитрая, жадная и, простите уж, – до одури самовлюбленная. В ком-то эта обезьяна по счастливой игре генов спит, в ком-то – лишь дремлет и иногда просыпается. В ком-то может быть усыплена воспитанием. А в ком-то нет. Вы говорите – талант? Что ж, вот вам талант прирожденного убийцы… ну, не морщитесь, право слово, не хотите – убийцы, назовем возвышенно – воителя. Талант насильника, растлителя, шлюхи? Талант к какому-либо занятию, которому уже нет места в социуме, вроде изготовления наконечников для стрел? А то и вовсе – никакого? Вы не можете себе представить человека совсем бесталанного? Я – могу. Но у нас и такому человеку есть применение. Он пополняет безликую армию работников. Если угодно – рабов. Так что мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали, – подытожил Высоколобый. – Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал – до вас и без вас, – а вы не догадываетесь об этом… А вот теперь я готов ответить на ваши вопросы.

– Их два. – Максим говорил медленно, словно нехотя. – Первый. Вы недавно забрали из Внешнего Круга, из лагеря, бойца по прозвищу Черный Дьявол. Какова его судьба?

Абориген кивнул, извлек на свет небольшой, с ладонь, прибор. Экранчик прибора засветился, и абориген принялся тыкать в него стилом. Портативный регистратор с выходом в местный аналог БВИ, понял Максим.

– О! – наконец изрек Высоколобый. – Очень интересно. Как раз редчайший случай поздно исправленной ошибки. Наклонности молодого человека были ошибочно оценены как агрессивные. Что ж, теперь ошибка исправлена.